Странно, но их пропустили без торга и необходимости убеждать. Видимо, с женщинами торговать брезговали не все. Дик, как и положено хорошему телохранителю, сначала заглянул сам, а после впустил Бевана. Убийцы с отравленными ножами за пологом шатра не сидели.
Внутри было очень светло - товар следовало показывать лицом. Одет товар был соответствующе - в прозрачные ткани, звенящие бусы и прочее, что по мнению торговцев, украшало дорогих рабов. Дик пробежал взглядом по белокожей женщине с приплюснутым носом и вывернутыми губами, угадывая в ней черты с рисунка деда Эдцартов, оглядел нежную девушку, похожую и не похожую на Раймона де Три, с равнодушием пропустил двух раскосых близняшек с пустым взглядом, хотя они-то и были самыми интересными! И вежливо кивнул мужчине в ремешках, подчеркивающих хорошо развитое тело.
- Вон та чернявая очень похожа на моего зятя, - задумчивым полушепотом поведал Дик на ухо Бевану. - А белокожая, даю палец на отсечение, родня древним африканским богам.
Из всей компании Дик почему-то сочувствовал только мужчине. Судя по шрамам - воину.
- Мужик тут вообще телохранитель, - приятно улыбаясь, вполголоса заметил Беван и добавил, не глядя на белокожую женщину - А мне, пожалуй, заверни вон ту родственницу. Можно с бантиком.
- Сколько я могу потратить?
Надзирал за всем этим торгом неприятного вида скособоченный тип, которого отнюдь не украшали сросшиеся брови и великое множество морщин на лице. Вот ему-то и махнул рукой Дик, приказывая подойти поближе.
- Но мы уже выдали тебе кошель! Потерял? Потратил? Опять?! - не обращая внимания на типа, лицо которого не выражало совершенно ничего, Беван нежно вздохнул Дику на ухо. - Как можно меньше, разумеется. Потому что золота у нас при желании сколько угодно, но я очень скаредный!
- Значит так, - ощущения от вздохов Бевана были гадостные. Как будто кто-то из придворных содомитов решил побеседовать в турнирном шатре - и в глаз не двинешь, и радости никакой. - Малоуважаемый, вон за ту девицу сомнительной красоты и обезьяньего лика моя госпожа дает три тысячи золотом. Соберите товар, будьте любезны, и завяжите на макушке бантик. Бантик за ваш счет.
- Три тысячи? За этот драгоценный цветок? - Скособоченный тип криво улыбнулся и отвесил затрещину ухмыльнувшемуся гладиатору. - Госпожа шутит. Тридцать три, я бы сказал. А то и сорок. Ибо - принцесса, жрица и просто баба с сиськами, которая еще и слова поперёк не скажет.
Если бы Дик сейчас ел, он бы непременно поперхнулся. Столько не стоила ни одна баба, хоть с сиськами, хоть без них. Да что там, столько не стоил ни один мужик, даже самый обученный воин!
Он хмыкнул, похлопал по руке Бевана, хоть тот и не волновался и улыбнулся так ангельски, что начало ломить щеки.
- Вы сбрендили, непочтенный. Таких цен нет и на рынке в Кафе, а там  принцесс хоть пруд пруди, по пятьсот золотых за мешок. Но так и быть, я отдам вам десять, но это за двоих. В придачу вы завернете мне этого бойца. Хоть это и грабёж!
- Однако же, вы покупаете тут, а не в Кафе, - заметил гнусный тип. - Или вам корабль свободный подсказать? Чтоб, значит, принцесс мешками покупать? За эту чудесную жемчужину Юга никак не меньше пятнадцати. И пять сверху за опытного бойца, звезду лондонской Арены. Просто с кровью отрываю от печенки, так он мне дорог!
- А мне-то как, - любезно и одобрительно шепнула на ухо Беванна. - Ну, лейтенант, ой как должен будешь. Думаешь, легко эти листья собирать?
- Госпожа говорит, что за обоих отдаст пятнадцать, - немедленно озвучил его шепот Дик. - Во-первых, плоходосточтимый, у вас нет документов, подтверждающих, что девица - принцесса и жрица, а воин - звезда арены. Может быть, вы их аккурат на лондонской помойке и нашли? Соглашайтесь, нелюбезный, это отличная сделка. Стоимость особняка в Суррее - за двух человек.
О сборе листьев Дик не думал вовсе. Равно, как и о том, что будет делать с гладиатором, имя которого даже не знал. Но, в конце концов, лорд Фицалан нынче мог позволить себе небольшие прихоти в виде личного партнёра для фехтования. К тому же, стоило признать собственную склонность к импульсивным поступкам в виде спасения тощих шлюх и покупки рабов.
- Без ножа режете, как бог свят. Пятнадцать звонких за такую женщину и гладиатора, который рядом с самим Актёром тренировался! Не быть мне Падлой, если вру!
Малопочтенный торговец покачал головой и снова треснул откровенно развлекающегося гладиатора.
- Эвон, все документы при бабе и есть, прямо на ней набиты. А ты, Эспада, что молчишь, как засранец? Ну, говори, кто ты?
- Немедленно прекратите бить уже не ваше имущество. Я полагаю, мы сошлись в цене? Тогда пишите расписку, а мы с госпожой немного поглядим остальных. Как знать, может, еще кого-то купим.
Две раскосых девушки, быть может, и не были розами без шипов, но на ирисы походили до дрожи. Такие же тонкие, сильные. Золотистые. Отсчитав Падле деньги, Дик подошел к одной из них и присел рядом.
- Можно плакать от печали, оттого что у розы есть шипы, но можно плакать и от радости, что на стеблях с шипами есть розы, - полувопросительно обратился он к ней. Цитата была из той же слащавой французской книги, откуда все придворные любезники украшали речь - и постели. И если такое срабатывало на Хи, то могло подействовать и на этих девочек.
- Кто любит розу, полюбит и шипы, - отчаянно коверкая язык пролепетала в ответ девушка, но её оборвал подскочивший Падла.
- Это особый товар, под заказ, - зло проговорил он. - Нельзя говорить.
Дик недовольно дернул плечом, отмахиваясь от него. Нельзя говорить?
Теперь, когда он уже чуял след тех, кто осмелился вмешиваться в его жизнь и навязывать на шею сомнительных девиц?
- Эспада, - первый приказ новой игрушке звучал почти мягко. Уважительно. - Пригляди, чтобы неуважаемый господин Падла написал расписку, как положено. Откуда ты, дорогое дитя?
А это адресовалось девочке с чертами Фламберга.
- Из класивого замка. Лыцали, - дитя развело руками, отчего вышло, что рыцари были круглыми. - Кололи и плинцессы, лыцали и длаконы!
То, что Фламберг был слегка сдвинувшимся, Дик знал. А вот, что его родня тоже неблагополучна, даже не подозревал. Впрочем, кретины в древних семействах рождались чаще, чем у простолюдинов, а новоиспеченного баронета Харпера следовало считать скорее исключением.
- Отлично, - одобрил Дик. - А где замок стоит? Море было? Лошадки?
- Моле буль-буль. Ласадки иго-го! Кататься? На ласадке в моле буль?
- Непременно. Как только вспомним, где был замок, сразу и буль. Стол там был большой, круглый, наверное?
В Англии красивых замков было хоть с кашей ешь. Булькающего моря - тоже. Но в каждой цитадели был свой повод для гордости. В Тинтагеле - круглый стол якобы короля Артура, в Бамбурге - чудовище, а в михаилитской резиденции - библиотека. Дик глянул на послушного Эспаду, на Падлу и расписку, на Бевана, огуливающего жрицу-принцессу, и погладил неразумное дитя по голове.
- Клуглый, - подтвердило дитя. - Байсой. Много.
Больше, чем ничего. Меньше, чем необходимо. Дик вздохнул, отвязывая от пояса собственный кошель. Листья листьями, а информация стоила дорого.
- Эй, малоценный господин Падла, поменяемся? Название красивого замка вот этой девы на десять соверенов.
- Двадцать. И десять за одежду Эспады. Или вы его в ремешках повезёте?
"Свою дам", - хотел было съязвить Дик, но вовремя сообразил, что гладиатору его тряпье могло быть дорого воспоминаниями. Впрочем, цена казалась честной. Со скупым вздохом отсчитав монеты, Дик выжидательно уставился на Падлу.
- Моргейны дом, - полушепотом сообщил тот. - Замок на скале и под скалой.
"Тинтагель".

Цитадель легенд стала оплотом шлюшничества. С трудом удержавшись от того, чтобы сокрушенно хлопнуть себя рукой по лицу, Дик оторвал витой шнур от подвязок полога шатра и привязал его на шею принцессы-жрицы. Беван хотел её с бантиком.
- Благодарствую, - обронил он, подхватывая принца эльфов под руку и выходя из шатра.
В Корнуолл не хотелось. Во-первых, Хи своими причудами изрядно утомляла, а теперь, когда приходилось звать её женой - утомляла вдвойне. Во-вторых, Дик предпочел бы Портенкросс и полк. Наука управления людьми и командования войсками была гораздо интереснее всех блядских сект. Но вместо желаемого, он ехал к германскому божку - договариваться, с ним была Хизер-я-взболтаю-твой-мозг-и-выпью, а шлюхи все равно не оставили бы его в покое.
- Любопытно, будет ли капитан Лень меня красть?

Вечером, у бездымного костра, после того, как Беван вправил нос таким же варварским способом, каким сломал, Дик наконец смог почти спокойно вздохнуть, обнять  несчастье с красивым именем Хизер и поглядеть на гладиатора. На десять золотых тому выдали штаны, рубаху и сапоги, не озаботившись ни теплым плащом, ни одеялом, ни оружием. Плащ пришлось отдать свой. Одеяло некогда принадлежало Хи, но Эспаде оно было нужнее, а свежая леди Грей не замерзла бы и на супружеском ложе.
- Как твоё имя? - Протягивая гладиатору миску с похлёбкой, спросил Дик. - Не это прозвище, имя? Я - Ричард Фицалан.
Собственное имя в ирландской ночи прозвучало странно. Будто его услышали холмы и реки, деревья и земля, приветствуя потомка последнего саксонского короля. Дик плотнее прижал к себе Хи, отгоняя этот отзвук. Нужно было присутствовать в моменте.
- Надо же, - есть Эспада не спешил, принюхивался к похлебке. - Его милость граф Суррей... У гладиатора нет имени, хозяин, а если кого и звали когда-то Мигелем, то кто об этом помнить будет?
"Не имел Фицалан хлопот..."
Дик неодобрительно оглядел привередливого гладиатора. Даже эльфы ели похлёбку, если и без удовольствия, то хотя бы не капризничая. Даже Хизер затихла под боком, что само по себе было подозрительно, и не дерзила.
- Король Фердинанд тебе хозяин. А меня называй сэром Ричардом. Скажи... Эспада, ты видел много таких рынков? Встречались ли тебе девушки, подобные тем раскосым? Розы без шипов? И ешь уже, наконец. Если даже дини ши не брезгуют похлёбкой, то и ты как-нибудь её проглотишь.
Чтобы Эспада снова стал Мигелем, должно было пройти немало времени. К тому же, собственное имя нужно заслужить. А вот знания раба, продаваемого в одном шатре с нежными цветами шлюшьего подполья, были бесценны.
- Я не слишком много рынков видел, хозя... сэр Ричард. Я могу рассказать о духоте клеток под ареной, о Птице, Иве и Сирене, о том самом Актёре. О порошках, что покупают у михаилитов и добавляют в еду бойцам, чтоб тело становилось как у тех статуй, которые украшают арену. О том, как горяча кровь. Ну да вы это и сами знаете. Вот только, если позволите, не для этого же вы меня купили? А для чего же?
Эспада снова понюхал еду и осторожно отхлебнул.
- И правда, зачем, - пробормотала Хизер, - а Его Величеству, кажется, пора вводить отпуск всяких порошков по рецептам. Уж больно они везде.
"Чтоб я сам знал".
Дик погладил Хи по голове, одобряя её ум. Рецепты на порошки были прямой дорожкой к налогам на прибыль с лекарств, но... за такое нововведение Ричарду Четвертому оторвали бы уши с унизительной формулировкой "ты зачем это сделал, tolla-thone?" Приходилось признать, что из Дика вышел бы самый марионеточный король в истории Англии - управляемый не только желаниями древней богини, но и вполне современного Ордена Архангела Михаила.
- Я - претендент, Эспада. Мне нужен верный телохранитель. История османского государства показала, что самые преданные слуги и соратники получаются из таких, как ты, из рабов. Что до твоих знаний... Об Актере я послушаю после. Но ведь ты хотя бы видел, где забирали этих азиаток, кто их отдавал? Слышал, кому они предназначены?
Эспада хмыкнул и залпом допил похлёбку.
- Как ваш телохранитель, сэр Ричард, замечу, что вы напрасно держите под боком эту шлю... прелестную госпожу. С вашего позволения, у неё на лбу высечено, что она или яд подсыплет, или подушкой придушит. Из того, что я видел, таких даже не забирали, ибо старая и злая. Вот.
Хизер мило улыбнулась и потупила глаза.
- К тому же, они бесплодные все, - невозмутимо закончил Эспада.
- Тебя за наглость продали, - кивнул Дик. - Понимаю. И на первый раз прощаю. Но если ты еще раз позволишь себе оскорбить леди Фицалан, то я разрешу ей тебя выпороть. Будет не столько больно, сколько унизительно. Итак, где забирали этих девушек и кто их отдавал?
Жутко хотелось потереть лоб Хи, чтобы убрать надпись, но Дик от этого с большим трудом удержался.
- А в Трюарметт, сэр Ричард. Я почему запомнил, сидя в трюме-то, что капитан матерился, будто у Аля де Три девки в борделе уж больно потасканные. А кто их забрать должен - не знаю. Но, - Эспада ухмыльнулся, - мы можем украсть Падлу и с пристрастием допросить. Кажется, Актёр это называл именно так.
Удержаться от того, чтобы начать бегать вокруг костра, было еще сложнее. Дик нахмурился, глядя в костёр.
Слишком плотно завязывались узлы на его вкус. Де Три, чью фамилию теперь носила Эмма, оказывались воспитателями цветочных шлюх, и уверенности, что в этом не замешан любезный зять Раймон, не было. Что, если Эмму все эти полгода уже воспитывают в такой же манере, что и Хи?..
- Хизер, отправляйся спать. Эспада, ты тоже. Мне надо подумать.
- Надеюсь, госпожа спит отдельно ото всех? Может, её привязать к дереву, для надежности?
Озабоченности в голосе Эспады хватило бы на десять телохранителей разом.
Если чего Дик не любил, так это когда ему перечат. Поэтому вместо ответа он попросту отвесил своему новому телохранителю подзатыльник, взглядом веля заткнуться и отправляться, куда указано.
И когда все ушли, наконец, оставив осознание, что Хизер никогда не поладит с Эспадой, а то и попытается отравить при случае, Дик наконец смог подумать.
Эмма, дорогая сестрица, с каждым днём становилась всё дороже. Была ли причиной этому природа Зеркала, Дик не знал. Но его нечестиво, греховно влекло к ней обещанием рая, блаженного покоя. Воистину, инцест - дело семейное, но, о боги, какое заманчивое!.. Теперь оснований отобрать сестру у её так называемого мужа становилось больше. К тому же, Дик мог сделать это руками Ордена. Как ни попустительствовал бы капитул своему любимому детищу Фламбергу, якшанье с работорговцами магистры вряд ли бы одобрили. А что волшебный рыцарь Раймон де Три заглядывал к родне, Дик не сомневался. Зловредный характер зятя наверняка требовал какой-нибудь мести родителям, родовому поместью, охотничьему домику и лесу вокруг него. Правда, такие обвинения требовали доказательств, но кляузы от инкогнито никто не запрещал. К тому же, ссориться с сестрой и её возлюбленным пока было не с руки, спешить тоже не стоило. И доказательства капитулу следовало посеять в возделанную и хорошо вспаханную почву - как и всякий сквайр Дик знал, что семена нужно разбрасывать в свой срок.
"Эх, как там пашни? Отсеялись ли крестьяне?"

Gleann Сnoc an Bháis, Ардаг, Ирландия
1 мая 1535 г. Килкенни

Стёсанная вершина холма походила на серебряное блюдо - гладкая, блестящая, ровная. Правда, в блюдах обычно не бывало дверей, крошечных комнаток и перил вдоль стен. И уж точно, на блюдах не подавали рыжих веснушчатых девчонок, одетых так странно и непотребно, что Дик непременно бы изумился, не наглядись он на полковых феек и тех девиц из Великоовцеводовки. Узкие штаны, заправленные в мягкие сапожки, были прикрыты сверху чудного покроя дублетом. Между штанами и дублетом наблюдалась то ли юбка, то ли набедренная повязка, которая ничего не скрывала и ничего не подчеркивала. Потому что подчеркивать было нечего. На плечах дублета лежали золотые тарелки с бахромой, причем от левой спускался золоченый витой шнур, какими собирают шторы, а на груди девочки расположились яркие плашки с мелкими рунами. Вишенкой на пироге стала брошь с карбункулом и кожаная полоска, прикрывающая один глаз. За спиной ребенка вытянулись по струнке двое эльфов, наподобие тех, которых Дику приходилось таскать с собой. Эти тоже были одеты в серое, а за спиной у них виднелись навершия жезлов с жеодами.
В стороне переминался с лапы на лапу Гарольд Брайнс. Лап у него нынче было восемь, все блестели, как у кота яйца. Балсам, должно быть, его очень потрепал, поскольку из шеи у него торчала рукоять длинного меча, кожа стала синеватой, а глаза уподобились витражам в Вестминстере. Из ушей незадачливого торговца поднимался легкий прозрачный дымок.
- Merde, - изумленно пробормотал себе под нос Дик, разглядывая всё это великолепие. - А вы, моя госпожа Бадб, знаете толк в забавах... Хи, как думаешь, это который Брайнс?
- Тот, кого я не хотела бы травить, - Хи говорила легко и безмятежно, словно видела таких торговцев за каждым завтраком. Разве что слишком легко звучал голос, почти эфирно. Ангельски. - Потому что он, кажется, не отравится. А что, надо?
"Нравится? - с отстранённым интересом поинтересовался мысленный вороний голос. - Тогда выбирай дорогу, над которой написано "Sinn a ’leigeil", а не другую. А вообще - сам думай, и не мешай, занята. Думаешь, легко бадью такого размера найти? Бадб, dàimh. Да не той связи, sùil mhòr air a h-uile càil leis na caoraich!"
Дик мотнул головой, прогоняя изумление от дороги с надписями, бадьи и, пуще того, от того, что он мешает. Хотя и не думал мешать, а обращался скорее риторически, по заведенной в христианстве привычке говорить с Богом. Он опасливо глянул наверх, ожидая бадьи, но там почти безмятежно голубело небо.
- Приветствую вас, госпожа, - дипломатия воистину была длиннейшим путем из одной точки в другую. Пока раскланяешься с каждой рыжей служанкой в непотребной юбке - состаришься. - Посольство великой богини Бадб,  что послала нас говорить о мире и деле, кланяется вам и просит принять для вручения верительных грамот, бесед и ночлега.
Девчонка отвесила поклон словно уличный фигляр, который придворные книксены видел только на гобеленах. Зато с явным удовольствием.
- Дженни, дочь Локи, сына Фарбаути и Лаувейи, господин хороший вайделот. Брр! Фарбаути, кстати, вообще страхолюдище обжорное, а Лаувейя ничего такая дамочка, приятственная, большая только. Но дед такой - это у-у-у! Михаилитов на них не было. Ой. Это, тоже, стало быть, кланяюсь, хотя это и так видно, а грамоты... грамоты мы, конечно, примем. И что-нибудь вручим тоже. Потому что наше вам с завитушками!
Эльфы в сером молча расступились, а Дженни сделала широкий жест в сторону комнатки.
- Прошу!
Дик озадаченно поддернул рукава оверкота. Сегодня его последовательно обозвали ихули и хорошим вайделотом, и сделать с этим он решительно ничего не мог.
- Ричард, сын Ричарда из рода Фицаланов, поименованный Sgàthan Airgid. Со мной Барру Беван, сын Оберона и Титании, а также моя супруга и мой телохранитель.  А что, -  с простодушным лицом деревенского дурачка осведомился он, подхватывая под руку Хи, кивком приглашая следовать за собой  Бевана и Эспаду, - ваши почтенные бабушка и дедушка, милостью богов, здоровы?
Дверца за спиной лязгнула, сама комнатка мелодично звякнула и резко поехала вниз.
- Ой, - внесла лепту в разговор Хизер, крепче ухватываясь за рукав.
Дженни понимающе кивнула.
- Да, я так же, впервые-то. Мы ведь с господином Масом - ну, с Брайнсом, Мас-то из него, как из меня Гемма, хотя, правду сказать, после виселицы-то прям Мас и стал... но вы, господин вайделот, прям скажете - ухохочешься! Это ж надо - почтенные! Вы б хоть одним глазком на того почтенного глянули, сразу бы так поименовывать расхотелось бы. Потому что не почтенное оно, а как есть страховидло обжорное. Оттого и помер. Обожрался, стало быть. А потом и бабушка с горя листья откинула, да и того. Только и успела папку в Асгард подкинуть. А ваши - здоровы ли? Или как там полагается с вежливостью спрашивать-то. Вот ведь напридумывали словокудрей, поди расчеши. Полития, дипломатика. Одно как выпивка, другое вообще как собака какая, простите, всехние господи...
- А мои тоже того, - пожал плечами Дик, что получилось очень плохо. Потому что воспарил в воздухе аки ангел божий. Впрочем, ангелом здесь скорее был с упоением читающий надписи на груди девочки Барру Беван. Этот полетам не удивлялся совсем, почти как Эспада. Который висел в воздухе с таким видом, будто летал по три раза за день, и становилось ясно - изумляется. - Правда, не обожрамшись, а так. От дурости. А вы, госпожа Дженни, стало быть, лондонская?
В Доках Дик не был, но если где и говорили так незамысловато и витиевато одновременно, то только там. Либо в том борделе, где жила Хизер. В любом случае, предположение стоило проверить и использовать. На зыбком пути посольства годилась всякая мелочь.
- Из бермондсёвок я, - Дженни с видимым удовольствием выпуталась из края распустившейся во все стороны юбки Хи, оттолкнулась от Барру и прилипла к стене, держась за бронзовый поручень. Задумчиво тронула брошь, мотнула головой. - Хотя чего там уже, когда то было. Теперь уже, господин Ричард, всесуйственная получаюсь. Потому что куда ни сунусь, а там - всё. И наоборот. Так о чём это я... а, точно! Когда господин Мрайнс комнатку открыл - ещё ничего было, а вот когда она унутрях закрыла да поехала - полный ой! Потом-то, конечно, ещё иначее стало, но об этом мы ещё не знали. Прям как вы.
- Бермондси - приятный городок. И о законнике его наслышан только хорошее. Первый меч королевской стражи, острый нюх... Нефритовый Сокол Его Величества. Что же стало дальше иначее, госпожа Дженни?
Дик повторил её маневр, заодно пришвартовав к поручню и Хизер. На оголившиеся под юбками ноги своей новой женушки он старался не глядеть, улыбаясь безмятежно, будто выглядела Хи вполне прилично.
"Чертов зануда".
- А дальше он свернул не туда, - Дженни помрачнела, скривилась, явно хотела сплюнуть на ровный полированный пол, но передумала. - Да и оказалось, что сыграл он уже, как двери открыл, дальше уж мне кости вручили. А знаете, жаль его было, да и есть. Дурак дураком, конечно, вона как в Бирмингеме-то того, да у Херли - ну, когда на виселицу-то попал. Ууу, там было, ажно михаилита за нами послали! Как за тварями, выходит, фьють! Но дурак или нет, а жалко. Потому что мой это дурак, получается. Был. Свыклась уже, а к концу, кажись, и вовсе воспитала, совсем приличным стал. Прям как человек.
"Ага".
Впечатления от Гарольда Брайнса у Дика были противоречивые, особенно, когда  припоминал, что один из вариантов торговца измывался над Хи в борделе. Однако, волновался он отнюдь не о судьбе висельника.
- Выглядит он замечательно, госпожа Дженни. И этот меч в шее! Удобно, должно быть? Но что значат ваши слова "прям как вы"? Вы предлагаете и нам познать, как может заиначееть ой?
Дженни изумлённо моргнула.
- Так то и значат: не снюхали вы ничего пока. Что ж вы, дяденька, занудственный-то такой? - На этих словах Хизер едва слышно хмыкнула. - К словам придираетесь, ну прямо яблокат какой. И ничего я не предлагаю! Я и тогда не предлагала, а вовсе даже наоборот. Ну, смотрела, само собой, в весь оставшийся глаз, потому что когда ещё такое увидишь-то?
- Тогда я рассчитываю на вашу помощь, госпожа Дженни. Умные учатся на чужих ошибках, так?
Умные, может, и учились. Но падать на пол было больно. Комната остановилась слишком резко, да еще и бзякнув. И не будь Дик приучен к турнирам, непременно ушибся бы. Нынче же удалось даже сохранить приветливую мину, будто не рыжая девочка привечала его, а он её.
"И ничего я не занудственный. Я узнавательный".

Лестница внезапно закончилась в центре бесконечной площади. У основания восседал крупный, развитый чёрт. Черт читал перевернутую Библию и с упоением рыдал, отбросив трезубец.
- О чём кручинишься, Джон-королевич? - участливо поинтересовался у него Дик. Прозвучало излишне язвительно, но рыдающий бес в понимании Дика был нонсенсом.
- Читать вверх ногами трудно, и слова жгутся, - чёрт поднялся, преданно глядя на него всеми четырьмя глазами. От слезных дорожек поднимался едкий дымок, который отсутствие ветра уверенно гнало к новому правителю. - Больно.
- Ты ж мой хороший, - беса хотелось погладить по голове, как собаку. - Так не читай. Читать вредно, от этого черви в голове заводятся. Сходи к шлюхам, в монаха какого-нибудь вселись и снова сходи к ним же. Напейся, наконец, и задай какому-нибудь экзорцисту жару. Выдумал тоже - читать. Какого беса?! И где у нас тут грешники, к слову?
Дик задумчиво погладил Хизер по руке, размышляя, в какую сторону податься. В конце концов, в это богодельне кто-то должен был отвечать за распределение грешников по котлам и сковородам и вести учет.
- Господин ихули Ричард!
- Господин! Спасёмся же! Как матушкой вашей завещано!
- Adharcach i-huali! Вот, рог спасения нам в дому Давида, отрока Своего!
Тонкие голоса донеслись из ниоткуда, но со всех сторон сразу, а потом на площадь из пыщущей теплом прорехи высыпалась целая толпа знакомых феечек - в рваных подрясниках, но всё таких же цветастых и умилённых. Следом на мрамор ступил целый десяток чертей с сетями, цепями, верёвками и странными зубчатыми штуками. Выглядели черти растерянно, вязать никого не спешили, зато самый толстый при виде Хизер поспешно плюхнулся на пузо и потянулся губами к коленке.
Матушку Дик уже привык считать покойной, феечек он предпочел бы не знать вовсе. К тому же, судя по подрясникам и словам, они предали свою госпожу и его, как, дьявольщина, градоуправителя. Отдавать приказы выходило лаконично, будто не черти перед ним стояли, а крестьяне.
- Взять. Связать. В котёл с овечьим молоком. Губы убери, оторву.
- Мы пытались! - толстый чёрт облизнулся, кося на Хи, и пустил слюну. - Как обычно, приняли, погрузили, потом к начальнику по котлам, а он на них поглядел только, книгу учётную в котёл бросил, и ушёл к бабушке!
- К чёртовой? - Зачем-то умиленно уточнил Дик. - С начальником мы потом поговорим, а сейчас - исполнять приказ, твою чертову мать семью архангелами! Бездельники! Или в рай захотели?!
Наместничать в таком безалаберном месте не хотелось. Вдобавок, Дик трезво осознавал - если он здесь наведет порядок, то не сносить ему ушей и головы. Союзники союзниками, но вряд ли лэрд желал порядка у потенциального противника.
- Но мы не можем! - Взвыл толстый чёрт, с ужасом глядя на прорастающие на груди белые перья. - Без начальника в котёл сажать нельзя, непорядок! И молоко нам никто не выпишет!
- Значит, назначаю тебя временно исполняющим обязанности начальника над котлами. Не желаю слушать возражения. Если через минуту эти не будут в котле с горячим овечьим молоком и мёдом, я вас всех... отправлю апостолу Петру сандалии мыть!
Величаво и чуть раздраженно кивнув, Дик поволок Хи дальше. Ей наверняка было неудобно шагать в странной обуви наподобие римской, на высоченных тонких каблуках. Но обход ада только начался, и прежде чем приступить к беседам с высшими демонскими чинами, следовало показать себя низшим.
"Однажды из меня получится хороший король. Если захочу".

Безвидная пустыня простиралась до горизонта, где остро тыкались в отсутствие неба зубчатые горы. В небе вились какие-то странные тварюшки, а привычного вида бесы упорно и мрачно стирали пустыню из адского бытия - мётлами. Пустыня сопротивлялась, пыталась отращивать стёртое снова, но бесы постепенно побеждали. Впрочем, работать им предстояло ещё много. Полустёртый медный бык тоскливо поглядел на Хи уцелевшим глазом и замычал половинкой звука.
Дик прищелкнул пальцами. Преисподняя всё больше походила на горячечный бред, и что с этим делать, он решительно не понимал.
- Кресло мне, - негромко приказал он и в то же мгновение, неведомо откуда, возникло кресло, в которое Дик и уселся. - Скажите мне, любезные, кто у нас отвечает за секты, учения, а также принуждение девиц и женщин к проституции?
Вопрос он задал  царящей вокруг пустоте. Дик был уверен - его слышат, а почти стертая пустыня хоть и не была тронным залом, но ничуть не уступала ему.
Пустота закончилась мгновенно и даже без хлопка воздуха: просто перед Диком и усевшейся на подлокотник кресла Хизер возникла колонна разномастных чертей, уходившая вдаль, насколько хватало взгляда. Смотрели черти преданно и с робкой надеждой. Большинство держали в лапах пергаменты, книги или просто стопки бумаг или даже отдельные листочки.
- Надеюсь, они все не собираются целовать ноги, - едва слышно пробормотала Хизер. - И никогда бы не подумала, что в мире столько сект и учений. Или у них тут по чёрту на каждую женщину? Разве есть вообще столько женщин, которых ещё надо дополнительно соблазнять?.. Ну, кроме как показать румяное яблоко?
- Each, - невозможный язык шотландцев иногда был очень ёмким, уместным и точным. - Приветствую вас, мои дорогие сектоведы. Мы обязательно поговорим с каждым из вас. Однако, сейчас повелеваю сделать шаг вперед тем, кто заведует псевдонаучным английским ковеном, занимающимся воспитанием девиц, коих они называют розами и лилиями, для претендентов, королей и консортов. В частности, нас интересует некая Лилитана, умершая двадцатого марта тысяча пятьсот тридцать пятого года от рождества... хм... Христова, от руки этой, - Дик мотнул головой в сторону Хи, - дамы.
Вышло скучно, длинно и казённо. Зато живо напомнило те утомительно-длинные часы, когда Дику приходилось слушать тяжбы вассалов. Только тогда некому было скрашивать рутину своим присутствием, как это делала Хизер.

Часть мельтешащих чертей тут же втянула животы и отрастила пышные груди. Головы, впрочем, не поменялись, но покаянные вздохи и стоны в хоре приобрели отчётливо женственный оттенок.
- Как же не ту, - толстый чёрт заглянул в глаза с совершенно фальшивой собачьей преданностью и снова облизнулся. - Как заказывали, ваше адство, что котлы выдали, то и принесено, а они - не мы! То есть, ошибаться не умеют, ибо адские. Как сейчас помню, вот когда плотников сын заходил, так ругался!..
Заманчивое желание вмазать толстому так, чтобы уши завернулись в трубочку на рогах, Дик с терпением, достойным истинного праведника, подавил. В конце концов, что  можно было сделать такого, чего этот чёрт не делал с собой вечером в пятницу?
- Моё гадство... адство не желает отчитываться перед челядью, - надменно процедил он. - Если я изволю говорить - не та, значит - не та. 
Но Хизер... Хизер точно знала, какая из Лилитан будет той самой. А Дик уже однажды разворачивал своё зеркало не для себя. И баба из поместья Рольфа де Манвиля совершенно точно видела, куда ушел её сын.  Зеркало - всего лишь примитивный прибор, кусок стекла, с которым лучше всего управляются женщины. И кому, как не женщине следовало глядеть сквозь него в поисках истины?
- Значит так. Всех шлюх по имени Лилитана - сюда. Под термином "шлюха" моё адство желает понимать проститутку, наставницу проституток, хозяйку борделя.
Воздух пошёл волнами, и в пространстве вокруг, уходя в бесцветную даль, в несколько ярусов начали проступать корчащиеся сгустки разного вида, от чёрных до освежеванных или утыканных разными, но равно непотребными предметами. И каждый сгусток - орал, чем мог. Некоторые предметы - тоже.
- Королева велит молчать! - Хизер рявкнула так, что эхо ещё долго отдавалось во внезапно наступившей тишине, хотя вроде как отдаваться здесь было не от чего. Затем она тоскливо взглянула на Дика и вздохнула. - А может, ну её, а? Как-нибудь обойдёмся?
- Обойдёмся, - покладисто согласился Дик. - Или ты меня отравишь, потому что не тот, или я тебя прибью, потому что бесишь. Тебя который из вариантов устраивает? Впрочем, не важно. Гляди.
Женщины любили зеркала. Даже если собственное отражение их не устраивало, они глядели в них с упоением скульптора, ваяющего Галатею. Впрочем, была тут и опасность для Дика - женщины зачастую себя видели не так, как другие. Иначе - некрасивее или наоборот, толще или худее. Но Дик надеялся, что этот образ будет, всё же, узнаваем. А потому глубоко вздохнул, сосредотачиваясь на холоде Зеркала, живущего внутри, выталкивая его  перед собой, представляя и внушая, что в него сейчас будут смотреть тысячи женщин. Смотреть - и видеть не сгустки, но - себя.
На мгновение в аду воцарилась тишина еще большая, чем после приказа Хи. Хотя, казалось, такое не возможно. Все с глупыми, восторженными улыбками глядели на Дика. Дик, начиная прозревать, что сделал не то и не так, не менее тупо смотрел на толпу. А потом в аду начал твориться ад. Лилитаны радостно вскричали и начали поспешно разбегаться в разные стороны, не отрывая взгляд от отражения. Черти немо возрыдали, превращаясь в разномастную толпу придворных и послов, рассыпаясь в прах, размахивая гобеленами. Дик успел прочитать только несколько, мельком, оборачиваясь к Хизер.
"Генрих Восьмой - наш рулевой!"
Хи замерла. Она слепо вперилась в гобелен с надписью "Яд для всех", белизной кожи напоминая статую. Лишь губы шевелились, бормоча неразборчивое на три голоса.
"Суккубу по инкубу!"
Всё же, свои желания и мысли стоило формулировать чуть более тщательно. Значительно тщательнее. А еще - хотелось чертыхнуться, желательно в неприличной полковой манере.
- Хм, Хизер? Отрывая лепестки, никогда не познаешь красоту розы?
Чёртовы цветы надоели до чёртиков. Но если сейчас внезапно случилось так, что Дик смог бы избавить Хи от третьей лишней, то и к дьяволу Лилитан. А за разгром в аду его разве что слегка пожурили бы. Быть может, потрепали за ухо генеральской рукой. Обидно, но не смертельно.
- Этот не годится в короли, слишком сильный, - томно ответила Хизер, не отрывая взгляда от зеркала. - Venenum pura. Жаль, но долг - превыше всего. Но о сестре стоит подумать. Михаилитом можно управлять.
Желание свернуть ей шею, отловить душу,  свернуть шею и ей - чтоб наверняка, было недостойным. Но видит Бадб - заманчивым. И если бы Дик не был так скуп, то вполне осуществимым. Но времени, потраченного на возню с этой бывшей шлюхой, было жалко, поэтому Дик всего лишь гадко ухмыльнулся. Вот только ответа на то, как увидеть самого себя и осознать, в каком именно фрагменте из бесчисленного множества отражается эта поганка, это не дало. Впрочем, воспитание рыцаря подразумевало знакомство с античной литературой, а любимым мифом у Дика всегда был сказ о подвигах Персея. Геометрию Пифагора он не любил, хоть и мирился с необходимостью - сквайр должен знать, как ровно вспахать поле. Как оказалось, сквайр еще должен был уметь строить проекции от самого себя, разворачивая вторую зеркальную поверхность под углом относительно первой. Что при этом происходило с похищенной Эммой, Дик знать не хотел. После.
В конце концов, весь мир вокруг - это гигантская проекция, идущая изнутри мироздания. На этой нежданно глубокой и философской мысли, Дик  вздохнул, отчетливо понимая, что умирает - для того, чтобы удержать два зеркала сил не хватало - и глянул сам на себя.
Было страшно. Серебрянное зеркало, покрытое паутиной трещин, смотрело на него множеством алых глаз. Зеркало колыхалось пламенем, заменяя собой контуры тела, и в нём отражались и черти, и Лилитаны, и Хизер. Три разных Хизер, каждая в своём кусочке. Та, что говорила, выглядела не слишком приглядно. Миловидное лицо  портила смесь елейной покорности, льстивости и хитрости, обильно приправленные томным вожделением. Это резко отличало её от других - серой, испуганной девчонки, отнятой Диком у Дакра, и благовоспитанной леди.
В сознании удавалось держаться только за счёт собственного упрямства. Дик мгновение поколебался, пытаясь понять, куда тянуть руку. А потом ухватил кусочек, поранившись острыми гранями, оросив кровью часть своей и Хизер души. Изумлённо глядел он на то, как с болью рвутся связи этой малой частицы самости, как судорожно-мучительно пытается вдохнуть воздух Хи, как то, что казалось невещественным, духовным становится воистину материальным, твердым и обычным. Куском венецианского зеркала.
Крошить в ладони его Дик не стал - не хватило ни сил, ни упрямства. Только лишь завернул в обрывок подола собственной рубашки, накрепко привязывая к запястью. Уничтожение таких кусков себя и не-себя требовало осмысления и совета если не госпожи, то дражайшего зятя.
Равнодушно глядя, как ленты отражений осыпаются серебристой пылью, как еще пуще беснуется ад, он повернулся к Хизер.
- Мon amour?
- Inacceptable, - вежливо проговорила Хизер и слабо дёрнулась, - pollen, bleu, quarante et un et demi, aimi. Lgrammefectuéune péralégaletseramé.
Из ниоткуда за ней неуверенно, рывками, приподнялось было кресло, но тут же превратилось в крайне изумлённого чёрта. Тот, в свою очередь, растворился в воздухе, и поэтому Хизер, закатив глаза, свалилась прямо на пол. К удивлению Дика, это его совсем не взволновало - то ли от того, что смертная усталость накатила со страшной силой, то ли потому, что пора было оставлять ад и возвращаться на грешную, но такую желанную землю, не дожидаясь возвращения хозяев этого места. Недовольно нахмурившись, он подошёл к Хизер и поднял на руки. Теребить уши, приводя в чувство, так было не только неудобно, но и безрезультатно. Убедившись, что Хи не намерена приходиться в себя, Дик вздохнул и перекинул её через плечо.
"Как мешок с зерном".
- Дева Мария мне в задницу! Три раза! Плашмя! - Велиал, соткавшийся из золотистого тумана, походил на злого Фламберга, если тот вообще бывал когда-то иным. - Бардак! Я бы даже сказал - диверсия! Это что?
В блаженно улепетывающих лилитан он тыкал с некоторой брезгливостью
- Как заказывали. Скрип зубов и муки душевные. Ад сиречь. Поглядите, как мило страдают - даже самим нравится. Будьте любезны предоставить расчёт, князь, и я пошёл. Дел хватает.
Наверное, госпожа сказала бы что-то вроде "нагадил, гадёныш", но демон госпожой не был, конкретных указаний о том, что необходимо сделать в преисподней не поступало, трон Дик сохранил для седалища того, кто его доверил. Для Велиала, то есть. Значит, с наместничеством справился. И мог требовать оплату.
- О, - Велиал открыл было рот, через мгновение закрыл, потёр подбородок узнаваемым движением и пожал плечами. - Расплату хочешь, значит. Ну будет тебе расплата.
Демон по локоть всунул руку куда-то за воздух и сосредоточенно покопался там под возмущенные вопли с той стороны. Когда он вытащил ее обратно, в ладони багровела склянка с кровью.
- Вот. Кровь ребёнка, как договаривались. Большего твой труд не стоит. Хотя...
Бесцеремонным тычком по щиколотке Велиал уронил Дика на колено и всё из того же воздуха вытащил длинный, черный меч.
- Не дёргайся,  а то уши отрежу, - буднично сообщил демон. - В общем, нарекаю тебя адским рыцарем. Бесчинствуй, будь бесчестным и жестоким. И так далее. Мой дар рыцарю - отныне ты сможешь склонять людей к своему греху, а грех твой - гордыня.
Дожидаться, когда его благословят по рыцарскому обычаю пощечиной, Дик не стал. Подскочил на ноги, отшатываясь от демона. По всему выходило, что теперь можно было именоваться дважды рыцарем, причем постулаты первого посвящения противоречили второму, создавая философский диссонанс. И если первыми своими золотыми шпорами Дик гордился, то вторые необходимо было скрывать. Чёрно-белая правда как она есть.
- Благодарю, князь. Надеюсь однажды отплатить вам той же монетой.
Пузырёк с кровью Дик крепко зажал в кулаке. Не менее крепко он придерживал взваленную на плечо Хизер, в забытье ставшую удивительно тяжелой. И шагнул в воздух, раскрывшийся клыкастой пастью адских врат, чтобы выйти в своём лондонском особняке. Откуда и уходил, оставив своих серых на попечение Хорана.

5 мая 1535 г. Лондон.

В душе было удивительно равнодушно. Будто каждый день Дика награждали сомнительной честью быть адским рыцарем. Или каждый день он держал в руках кровь сына своего генерала, раздумывая, стоит ли его отдавать своей же богине. Даже за Хизер не волновался, только отдал на попечение служанок и велел перенести рабочий стол в её покои, чтобы первым, кого увидит Хи после обморока был он, Ричард Фицалан. За этим столом Дик и читал послания управляющих из имений, с интересом подчеркивая особо занятные высказывания. Так, управляющий из замка Бамбург писал о профиците дефицита, и становилось понятно - лжёт и ворует. Зато староста из Фэйрли докладывал, что озимые и яровые взошли дружно, хвала богам, репу и морковь посеяли в срок, яблони и абрикосы цветут хорошо, а заморские баклажаны дали дружные всходы в ящиках на окнах и по всему ясно, что урожай должен быть хорошим. И это снова-таки не волновало - только приятное тепло удовлетворения, что Фицаланы для разнообразия не будут голодать, и можно будет выплатить содержание Эмме, и, чёрт с ней, даже Клариссе.
Впрочем, прежде чем что-либо выплачивать сестрице, её следовало отыскать.
"Любопытно, знает ли госпожа Бадб, где она?"
Вероятнее всего, не знала. Иначе там бы уже были дражайший зять Дика, самый любимый генеральский сыночек и божественный пасынок в одном лице. Дик усмехнулся. Триединый Раймон де Три при всех своих привилегиях был вынужден искать жену совсем как обычный Уилл Харпер. Разве что на кону стояла не Алетта де Манвиль, а Эмма Фицалан... Что, в общем-то, было почти одно и то же, поскольку обеих женщин связывал Рольф де Манвиль. У Дика не было причин сомневаться в верность предположений Роберта Бойда, к тому же,  свежи были воспоминания, как тогда ещё престарелый сэр Рольф с радостью принялся сватать Хизер, полагая, что она Освестри, а значит - Говард. Сдобно-приторная Айме, польский шляхтич, охотничий домик с некромансткими дневниками, покорные крестьяне легли с похищением Эммы в стройную, хоть и весьма неприглядную, картину.
Рольф де Манвиль, верный традициям Войны Алой и Белой Роз, служил только себе и своим целям. Молодость, сила, здоровье, могущество, обильно приправленные деньгами, щедро сдобренные правильным родством приводили бретонского дворянина если не к престолу, то к месту за ним.
В конце концов, как ни шатки были права Генриха Тюдора, потомка внебрачного сына, после гибели Генриха Шестого и его сына Эдуарда, принца Уэльского в тысяча четыреста семьдесят первом году он, пребывавший вместе с дядей Джаспером Тюдором в эмиграции во Франции, оказался в числе немногих оставшихся в живых родственников Ланкастерской династии. Правил он двадцать четыре года, и его правление было самым мирным из всех. А в числе тех, кто подал ему корону Ричарда Третьего на поле боя, был юный тогда Рольф де Манвиль. Если подумать, то от двора Рольф отошёл только с приездом Кейт Арагонской, женился на испанке из её свиты, удалился в поместья... Почему? Понял, что в меняющемся мире молодых принцев престарелый некромант не сможет больше занимать своё место? Стал искать источники могущества?
Когда в тысяча пятьсот двенадцатом году Генрих Восьмой одержал свою первую победу в сражении подле Бреста, друга его отца рядом уже не было. Примерно через пять лет родилась Алетта, и умерла леди де Манвиль...
Дик потёр лоб, пытаясь удержать блохами по дохлому коту скачущие мысли. Суммируя те дневники в охотничьем домике, с омоложением Рольфа, выходило, что старый приятель отца всё это время искал способ создать себе молодой сосуд, по закону подобия - своё дитя, сына. Но удалось родить только дочь, и не вмешайся Айме, то Рольфа де Манвиля унаследовал бы внук. Сын Харпера. Сильный, здоровый ребенок, рожденный от брака аристократки и простолюдина. Теперь же Рольф не нуждался в таком сосуде, более того - мог породить его сам. Особенно, если сумел сохранить душу своей усопшей супруги и разместить её в Эмме.
А значит, что стоит поспешить. После содеянного с Хизер, Дик был уверен, что сможет выдрать чужую душу из тела сестрицы. К тому же, если задуматься, уйти мыслями к Древу, Эмма всё ещё ощущалась прежней. Слабой, едва горевшей, но - собой. Вот только ответа, где она, это не давало.
- Эспада!
Бывший гладиатор явно подслушивал, изображая из себя телохранителя. Потому что возник на пороге, как чёрт из шкатулки. Он отоспался, принял ванну и сменил одежду, отчего всем видом демонстрировал благодушие.
- Эспада, если бы ты украл чужую жену, то куда бы ее спрятал? Особенно, будучи некромагом.
- Смотря чью, сэр Ричард, - телохранитель пожал плечами и не спрашивая разрешения уселся в кресло у окна. - Если этого вашего вассала, то сразу же продал бы скоттам. Конкубина из неё должна выйти знатная. Если эту вашу тощую шлюху, то её в мешке на дне моря прятать хорошо. Только камней побольше, чтоб не всплыла. Воля ваша, но от неё будет ещё много проблем. Эвон, как в аду облажались из-за неё.
- Дерзишь. Что и как делать с тощей шлюхой, я решу сам. А с тобой я изволю говорить о собственной сестре.
Дик нахмурил брови, понимая, что бить кнутом гладиатора не хочется. Лениво.
- Святую леди Эмму я бы прятал поближе к себе, - тоже нахмурился Эспада. - Лично её не знал, но вряд ли она характером от вас отличается. Держать в цепях себе дороже, живой - тоже, сбежит. А вот опоить чем да в хрустальный гробик... Как в той сказке про Розу и Белянку, помните? Если некромаг - самое оно. Переезжать только неудобно, и женщина - что бревно, значит.
- Надеюсь, до бревна еще не дошло.
В словах бывшего гладиатора был свой резон. Несмотря на дерзость и нахальство, Эспада говорил по делу. Чего нельзя было сказать о всё еще то ли спящей, то ли бездыханной Хизер. Дик вздохнул, пригубил сильно разбавленного вина из кубка, и взялся за очередное послание управляющего, показывая телохранителю, что разговор окончен. Тот уходить не спешил, вольготно раскинулся в кресле, водрузив ноги на низенькую скамеечку и прикрыв глаза. В комнате Хи воцарилось сонное царство, прерываемое только шуршанием бумаг.
- Где я? Что случилось? Где Феб? Почему ты так схуднул? Ты снова выливаешь отвары? Почему браслет с руки не снимается? Кто этот нахал в кресле?
Хизер  зашуршала одеялом, пытаясь подняться, но Эспада оказался шустрее.
- Не подходите, сэр Ричард, - у кровати он оказался мгновенно, точно и не сидел, вальяжно развалившись. - Вдруг эта чудная кусается? Вон чего в аду натворила.
Медленно, с нарочитым тщанием, Дик отложил в сторону бумаги и медленно же поднялся.
- Сгинь, - равнодушно и даже как-то незлобливо буркнул он Эспаде, усаживаясь на другой край кровати. Рука Хи была почти невесомой, холодной и белой, точно из почти-леди-Фицалан выпустили кровь. - Браслет не снимается, потому что мы женаты, Хи. По законам древних, как ты и хотела. Нахал - наш с тобой телохранитель, а похудел я потому что жизнь такая. Хм. Роза пахнет розой?
- Женаты? Ты женился - на мне? Не понимаю.
- Это потому что башка пустая, - пробурчал себе под нос Эспада, снова усаживаясь в кресло. - Нечем понимать.
Бывшего гладиатора пришлось из комнаты вывести. Самым неуважительным способом, зато по-бойдовски: за ухо. Госпожа была права - наглость хороша в строго ограниченных количествах. Заодно Дик вышел и сам, поневоле задумавшись о том, как его новый то ли дар, то ли проклятье - гордыня - будет сочетаться с обновленной Хи. Выходило, что плохо. Если теперь он может склонять людей к своему греху, то может статься, что делает это неосознанно. По крайней мере, сейчас. И начинать управляться с этим стоило  немедленно.
- Если ты, гадёныш, - задушевно сообщил он Эспаде, не отпуская ухо, - еще раз позволишь себе непочтительность по отношению к Хизер... Если с ней что-то случится - хоть мелкая, самая ничтожная из неприятностей - я спущу с тебя шкуру ремнями. Позорно, на конюшне. А потом... нет, я тебя не продам. Но ты будешь об этом умолять. Не зли меня, Мигель. Моя способность получать удовольствие от наглости ограничена.
Цитировать госпожу было легко и приятно.
- Да что с ней станется, - пробормотал Эспада, поглядывая на него снизу-вверх ясными, как у невинного младенца, глазами. - Сама кого хочешь изведёт. Знаете, что у неё в сумочке, которую под юбкой таскает? Я там половину херней даже не опознал, только понял, что ещё ядовитее, чем госпожа эта. Отобрать бы, а то порвётся ещё.
Дик мгновение подумал, оскорбление ли то, что Эспада позволил себе заглядывать под юбку Хизер, еще раз крутанул ухо своего телохранителя и отряхнул руки. Было решительно всё равно.  Пока на запястьях оставалась вязь татуировок, смерти для Дика не существовало - за него будет кому отомстить, а госпожа переведёт в жизнь иную. Поэтому Хи могла носить сколько угодно херней, от отравления своего почти супруга было хуже только ей самой. Остаться без вдовьей доли, средств к существованию и вернуться в бордель она вряд ли хотела.
- Хрустальный гробик, значит, и переезжать так неудобно, ты прав. Значит, поместье. Но которое? Манор, по слухам, в руинах. Что ж, будем искать. Оставь меня.
Оставалось надеяться, что в капеллу Эспада не пойдёт - Дик жаждал молитвенного уединения с госпожой, самим собой и Зеркалом.

В капелле было тихо и темно, пахло пряными, тяжелыми духами леди Леони, и этот запах будил головную боль. Она зарождалась в затылке и висках, перетекала к переносице, отчего отчаянно хотелось лечь ничком на холодный пол, прижаться к нему, ища утешения. Дик тряхнул головой, опираясь спиной к алтарю. Наверное, алтарь стоило посвятить госпоже, стереть с него христианские символы, убрать алтарный покров, но... Сила веры текла ровно туда, куда её посылали. И Бадб, великая богиня, властвующая как над любовью, так и над войной, возьмёт своё в любом случае.
Молиться Дик не собирался. Напротив, он закрыл глаза, тщательно, вдумчиво вспоминая то Древо Жизни, путь к которому познал-постиг в Балсаме, ощущения и чувства от бездны, мировой пустоты вокруг, от лент-путей, от света Эммы. Обучая его этому, Бадб не приказывая приказала ему отсечь неразумные, излишние и пустые порывы умной причиной, существующей прежде человеческих душ, открыла логосы истины богов, их священных знаний. Блаженство пустоты, благо отражения света, дарения его миру постигло Дика не сразу. Не сон, не молитвенное бдение, но оцепенение, подобное предсмертному накрыло его глухим, тяжелым одеялом. На мгновение воцарилась тьма, а после вспыхнула Эмма. Свет ослепил до звона в ушах, до слёз, но тут же угас, затеплился глухо и невнятно. Первое, что почудилось в этом неверном и зыбком мареве, был образ Раймона де Три. Вероятно, таким своего мужа видела влюблённая сестрица - готов улыбнуться, взгляд ласковый и весёлый, под распахнувшимся плащом блестят начищенной сталью рукоять меча и воротник кольчуги над тёмным сюрко без эмблем. После - Рольф де Манвиль. Внезапно, до удивления, но и ожидаемо. В конце концов, Роберт Бойд еще на холмах под Бермондси поставил ломаный пенни против своих старых сапог, что это всё затеял старина Рольф. А Роберт Бойд на памяти Дика не ошибался еще ни разу. Тесть дурачины Харпера в отражении Эммы выглядел удивительно молодо, но узнаваемо. И "Р" - чёткое, яркое, краткое, как голубиное письмо. Щелкнувшее кнутом. Эхо этого щелчка прокатилось клубком, больно ударив в лоб, вышибая из пустоты, Древа, возвращая в капеллу.

Лёжа на полу, не в силах пошевелить ни руками, ни ногами, ни даже закрыть глаза, Дик молча вздохнул. Как ни хотелось бы ему отправиться за сестрицей самому, оставить Хизер он не мог. Тащить с собой представлялось самоубийственным занятием.
"Госпожа, великая богиня, Бадб! Признаю и почитаю тебя! Вы должны знать то, что знаю я - Рольф де Манвиль. Умоляю, сообщите это вашему супругу и его названному сыну, моему свояку".
А про кровь мальчика Эвана Дик снова умолчал. Потому что имел право на забывчивость, капризы и малую толику коварства.

5 мая 1535 г., Лондон.

Бывший кабинет леди Леони, а нынче его, диков,  был убран с  роскошью; около стен стояли шкафы с книгами, камином было широкое зеркало; пол обит зеленым сукном и устлан коврами. Старинный тяжелый стол из ореха, украшенный резным гербом Греев, стоял под окном, оставляя пространство для семи жестких кресел, обступавших его робкой стайкой. Здесь же, в углу за хозяйским столом, располагалась небольшая мягкая оттоманка, на которой кто-то забыл вышивку и книгу и на котором теперь сидела Хизер.  В этой тёплой роскоши, было стыдно заниматься делами, обсуждать со старостами деревень сенокосы, считать доходы и расходы, принимать вассалов, вершить тяжбы. Но - приходилось. Вот и сейчас Дик, скрывая тоску, готовился слушать двух соседей - Джона Лилберна и Уильяма Хемпдена, умудрившихся не поделить межевую полосу.
Лилберн - пожилой, статный мужчина, отец пятерых детей, одному из которых, Иккину, Дик приходился крёстным, хоть и помнил это смутно. В конце концов, пригласить синьора крестить ребенка считали необходимым даже крестьяне, и если запоминать каждого, кого должен вести в Царствие Небесное, то этого самого Царствия не хватит. Хемпден - ровесник Дика, недавно вступивший в наследство и еще не успевший обзавестить потомством.
- Добрый день, джентльмены. Для начала хочу представить вашу новую госпожу - Хизер Фицалан, леди Грей. Прошу уважать и оберегать. А теперь - повествуйте.
Лилберн встал со своего стула, небрежно поклонившись Хизер.
- Дело такое, сэр Ричард, - откашлявшись начал он. - Некрасивое дело, не хотелось бы с ним в королевский суд идти. Но, если не рассудите, придётся. Есть у нас с Хемпденом межа между деревнями Шер и Гомсхолл, аккурат посередине поля, где озимые сеем. И я, и он. И вот в этом году при вспашке мистеру Уильяму почудилось, будто я лишнего припахал и засеял...
- Ха, почудилось! - Вскинулся Хемпден. - Моих крестьян оттуда согнал, а одного так избил, что тот ещё месяц работать не сможет - а за убыток отвечать отказывается.
- Лично согнал и избил? - Дик нахмурился, пытаясь представить, как немолодой уже Лилберн гоняет чужих крестьян по полям и весям. - Сдаётся мне, господа, что вы не договариваете чего-то.
Хмурясь, он поглядел на молчаливо сидящую Хизер. Казалось, её не трогает ни его тоска, ни неприязнь вассалов.
- Юнец недостойно врёт и позорит имя отца, сэр Ричард, - твёрдо ответил Лилберн. - Крестьяне подрались, бывает такое. Но ведь это не повод стадо племенных коров собаками травить! Да вот еще что...
- Крестьяне, может, и дрались, - перебил его Хемпден, - да только ничего больше нет. Сама эта ведьма на меня накинулась, осквернила попервости ворожбой, а потом и вовсе, и если милорд не рассудит, то я пойду не в королевский суд, а к экзорцистам.
Подперев кулаком подбородок, Дик задумчиво оглядел кабинет, превратившийся в подмостки для странного фарса. Теперь в деле всплыла какая-то ведьма, осквернившая несчастного Хемпдена. Судя по всему, ведьма была юна, миловидна и явно принадлежала к дому Лилберна, иначе почему бы её упоминали сейчас?
- Хемпден, вы что, принудили какую-то крестьянку сэра Джона?
- Дочь! Эллу! - Лилберн даже ногой топнул. - Ей всего пятнадцать, мы её уже за сына Джона Пима сговорили! Как бог свят, сэр Ричард, он её уволок и в лесу обесчестил, бедняжку мой егерь нашёл, вся истерзанная! И яблоки вокруг, конские.
- Ну хоть не надкусанные, - фыркнул Хемпден, скрещивая руки на груди. - Сказки-то не рассказывайте, стыдно. Ежели у вас дочь - блудница бесолюбая, то я - жертва, а не насильник какой. Следите лучше за своими... домочадцами женского полу, потому что страха Божьего в них нехватка великая.
Договорив, он бросил короткий взгляд на Хизер и нахмурился.
- Вы еще подеритесь прямо тут, - меланхолично вздохнул Дик, подпирая щеку другим кулаком. - А вы, Хемпден, придержите язык. Обвинять леди в распутстве и ереси недостойно дворянина. Ну, поскольку мистер Уильям женат и не может загладить свой грех браком, то решим таким образом: сэр Джон выплатит пятьсот соверенов за побои, а Хемпден оплатит цену двух приданых леди Изабеллы. Чтобы я был уверен, что леди возьмут замуж даже опороченной. Обращаться к экзорцистам запрещаю в виду отсутствия необходимости. Спорную межевую полосу я отдаю баронету сэру Уилфреду Харперу - де Манвилю. Что вы думаете, миледи жена?
Молчание Хизер становилось тревожным.
- Думаю, что решение воистину Соломоново, даже лучше, - легко и воздушно ответила Хизер, глядя куда-то над спорщиками. - Пройдёт чуть времени, и на полосу даже ступить будет нельзя, потому что баронет её сломает. Нет полосы - нет спора о земле. А если бы ещё жены не стало!.. Ой, само вырвалось.
Дик устало потёр переносицу. Что Харпер сломает межевую полосу, он даже не сомневался. Более того, на это и рассчитывал. А вот ситуация, когда из Хизер сами вырываются вредные и крамольные советы, ему порядком надоела. Но не держать же её в будуаре, как султан одалиску, право!
- Миледи нездорова, - коротко пояснил он вассалам. - Когда у вас родится сын, мистер Уильям, обручите его с одной из дочерей сэра Джона. Чтобы прекратить эту вражду.
- Придётся ждать внуков. От дочек. Потому что браки между дочками никогда... - Хизер помедлила, глядя Дику в глаза, и явно читая там что-то своё, - В общем, долго ещё таким ничего не скрепить.
- И где ж вы, сэр Ричард, - сочувственно начал Лилберн, - таких-то блаженных, прости Господь... А Харпер - это кто?
- Да безродный, который у Манвиля дочь трахнул, - фыркнул Хемпден, - и женился через это. Хотя кто её не трахал-то... Оскорбление прямое выходит, сэр Ричард. Не будь я ваш вассал, тут бы и дуэль...
- Идиот малолетний, - Лилберн заметно испугался. - Ты его на ристалище видел? Нет уж, сначала выплати виру Изабелле, потом дуэль.
"В самом деле, где я беру этих блаженных? Что Рисса на боженьке свихнулась, что эта вот... просто с ума сошла. Эх, где же ты, Кат?"
Чтобы привести в разум вассалов, пришлось грохнуть кулаком по столу и нахмуриться. Хизер и бровью не повела, и это было нехорошо. Кто будет бояться синьора, которого не опасается даже вот эта пигалица?
- Забываетесь, - процедил он. - Хемпден, если вы хотите дуэль, я к вашим услугам. После того, как подпишете мировое соглашение и выплатите всё, до пенни.  Я вас обоих больше не держу.
Дождавшись, когда спорщики выйдут и жестом выгнав другого вассала, поспешившего заскочить в кабинет, Дик потарабанил пальцами по столу. Он трезво понимал, что Хизер еще долго будет такой чудной и блаженной, что совладать с собой - сложная задача даже для сильных духом людей, но причуды Хи утомляли.
- Тебе нехорошо, Хизер? Голова болит? Да так, что мысли сами вырываются наружу?
- Нет, почему? - Хизер взглянула на него слегка удивлённо и с почти королевским - королевски-обиженным - достоинством. - Мысли никуда не вырываются, я их говорю. Потому что леди и должна давать здравые советы, когда речь заходит о вассалах, спорах и прочем. Прочем таком. Или неправду говорю?
"Пошлите мне кто-нибудь терпения".
Дик неопределенно пожал плечами, думая, как без занудства и помягче сообщить Хи, что нельзя советовать избавиться от жён, позволять себе ремарки о разрушительных качествах вассалов и пророчествовать прилюдно. Потому что всё это чревато для репутации, разума и жизни. Впрочем, засиживаться в особняке тоже не годилось. Где-то там в Гринстоуне ждали дела, так и не принятые у Дакра по королевской воле, и теперь для них в кои-веки нашлось время. Решать проблемы богопротивных тварей, по меткому описанию сэра Клода, было удобнее решать будучи полковником и командиром богопротивных эльфов.

6 мая 1535 г. Лондон.

Двор короля Генриха Восьмого вполне можно было приравнять к пороховому складу, а королевскую спальню - к полю битвы, где любой неосторожный поступок мог стоить жизни. Тем, кто желал быть как можно ближе к королю, приходилось терпеть множество неудобств. Извне, из домов крестьян и джентри казалось, что жизнь при королевском дворе похожа на сказку, а на самом деле это была суровая служба, полная неудобств и бытовых неурядиц. В Хемптон-корте было всего тридцать лучших комнат. Их занимал король и члены его семьи, а также самые привилегированные и обласканные придворные. Кроме того, что это были самые просторные и светлые комнаты, в таких покоях были - о чудо! - собственные уборные. Всем остальным приходилось ютиться в маленьких комнатках безо всяких удобств. Для естественных человеческих потребностей был построен «Великий дом облегчения», и конечно же ароматы от этого помещения были мало приятными. Даже сейчас, когда майский ветерок уносил запахи прочь от садов, сменяя их на сладость цветущей сирени, тонкая нотка вони просачивалась, щекотала ноздри, заставляла хмуриться сквозь улыбку. Зато при дворе Генриха неприлично было быть неряхой и не следить за чистотой одежды и тела -  король очень трепетно относился к гигиене и требовал от приближенных быть чистыми и благоуханными. А еще он очень любил женщин - именно поэтому Дик сегодня не взял с собой ни Хизер, поручив той позаботиться о припасах в дорогу, ни Эспаду, который обзавёл серьгой-крестом Йорков и зачем-то отращивал кудри. В конце концов, чего бояться при дворе самого богоспасаемого и богохранимого короля?
Дик одёрнул черный, шитый серебром колет, оправил цепь, высматривая монарха. Взгляд скользнул по пёстрой стайке дам - фрейлины оживленно обсуждали что-то, хихикая, упёрся в огромного Саффолка, нежно склонившегося к своей миниатюрной жене, миновал пажей. Король обнаружился у площадки для бадминтона. Его Величество оживленно размахивал ракеткой, во всё горло орал, подсказывая Брайену, как ударить, и выглядел настолько здоровым, что на враки, будто он гниёт заживо, хотелось плюнуть. Вздохнув пару раз и полюбовавшись тисами, Дик пристроился к толпе придворных лизоблюдов, громко восторгавшихся статями короля. И тихо, деликатно кашлянул.
- Cэр Ричард, ага! - Король развернулся на пятках, словно заправский танцор и одарил пространство рядом с Диком широкой улыбкой. Впрочем, одуловатое, нездоровой серости лицо тут же помрачнело, и он ткнул в сторону Дика ракеткой. - Как быстро вы справились с тем дельцем в Гринстоун. Думал, побольше займёт. А где же леди Хизер? Лишаете сестру королевских пирожных, недокармливаете? Впрочем...
Король взглянул на леди Бадб, потом поднял взгляд небесам, словно призывая в свидетели и её, и их тоже. Свита, следуя примеру, дружно уставилась на проплывавшие облачка, а Брайен, зазевавшись, даже уронил пушистый волан.
- Впрочем, у вас, Фицаланов, всех ба... женщин недокармливают. Та, другая сестра, помнится, тоже тоща. Хотя там и понятно - михаилит объедает, щетину вон нажрал. Но у вас-то в особняке? Нет, требуем предоставить леди пирожным. Откармливать леди - это вам не с ополчением этим серым Лондон оборонять. Вот за них хвалю, отменно послужили, не то, что все эти бездельники.
Злобные взгляды бездельников Дик чувствовал даже спиной, а король продолжал так, словно ему и дыхание переводить не требовалось.
- Странные они, конечно. Небось, шотландцы, все они такие, вот хотя бы на мужа леди Бадб посмотреть. Только почему это шотландцы серые и тощие? Повелеваю раскрасить и откормить так же, как леди Хизер, и через месяц - или полтора, но не больше двух - на парад и раздачу милостей. И чтобы все на волынках играли, надо показать, что нам милы любые подданные, даже такие. К слову, и вообще, а как сэр Ричард смотрит на то, чтобы пару разков на ближайшем турнире того? Мечом помахать? Это приказ, да-да, королеве полезно смотреть на бравых воинов, когда она вынашивает наследника, вот и леди Хизер заодно посмотрит, и другие леди тоже. И - главное.
Король поднял толстый палец и посерьёзнел. Наклонился ближе.
- Новым рыцарям, которых будем чествовать на пиру, это полезно вдвойне. Втройне. Вот, например, баронету, скажем, очень полезно, а то милорд Кромвель говорит, что он тыква. Конечно, не после любой тыквы монастыри исчезают, и в целом мы скорее довольны, но надо признать: эти новенькие баронеты... они такие не рыцарственные. Монастыри надо пропадать с изяществом и куртуазностью, а где их взять? Повелеваем к турниру научить баронета манерам, рыцарственности и владению всяким оружием, а то баронет ведь нынче де Манвиль, положение обязывает. К слову, он с прелестной Леттой поладил? Ох, эта проказница де Манвиль!.. С такой проказницей ему очень важно проявить себя. И вы, сэр Ричард, лично отвечаете, чтобы проявил. А то ведь и послы все будут, а тут такой рыцарь. Стыдоба на всю Испанию. И Францию и даже, прости, Господи, Мальту, потому что и оттуда обещались послать. Послы - они ведь посылаемые всеми человеки, ха-ха. Ой, ну не смейтесь, что ж я вам, шут? А, ещё же этот констебль, которого мы недавно осчастливили рыцарством! У него еще жена такая... недокормленная. Соммерс, как его? Сливелл? Клайвелл! Его тоже надо на турнир бы, запиши. А то негоже в спальнях его смотреть, даже после покушения. И, возвращаясь к леди Алетте: намекните баронету заодно, пока учить будете, что мы тоскуем и скучаем. Как была леди при батюшке - а дядя Рольф и сам батюшка, и друг моего батюшки, ха-ха! Говорю же: не смеяться! Всегда при дворе была, а баронет с собой таскает, со свадьбы и не видели. Небось, тоже не кормит, а если кормит, то не тем. К слову, слышал, вас можно с разводом поздравить? Бастарда признаете или как? Я бы не признал, пусть Дакр нянчит. Держите ракетку. Да не мою, отберите у кого-нибудь. Раз кашляете, значит, вам для здоровья нужен свежий воздух, активность! Сыграем. Где там наш волан?
- Это такая честь - проиграть вам, Ваше Величество, - прозвучало вполне в духе двора, по-придворному льстиво, и Дик одобрительно улыбнулся. Тыквы-баронетов, эльфов с волынками, недокормленных леди и Алетту вполне можно было проигнорировать, бастардов - тоже, а вот Гринстоун требовал признаний, что о нем не то что не вспоминали, а попросту забыли в суете жизни. - Такая честь, что я с великой неохотой уступлю её сэру Френсису Брайену. Признаться, мне нужен ваш совет по Гринстоуну, Ваше Величество. Совет, помощь и ваше отеческое благословение.
"Вот ведь breugaire, - не без одобрительной иронии подумала леди Бадб, не переставая приятно улыбаться. - И ещё этот, как его... подхалим. Мелкий".
- Вчера вспомнил, или сегодня за завтраком? - король тоже улыбнулся, но приятности в этой улыбке было куда меньше. Совсем не было. - Вот ведь поганец и этот... как там наши серые шотландские подданные говорят? Бургунд? Да, полный бургунд. И ведь серыми своими получил ты наше всяческое благоволение и довольство, а теперь взял и всё похерил.
Бургунд в понимании Дика был либо варварским племенем, создавшим Бургундию, либо цветом этой самой Бургундии - геральдическим, в оттенках бордового. С поганцем полагалось согласиться и покаянно повесить голову, пригорюнившись. Что Дик немедленно и сделал, преданно глядя на короля.
- Я всегда помню о воле Вашего Величества. Но будь я в Гринстоуне, разве успел бы с серыми, чтобы заслужить ваше довольство? Вы наставляли нас, что всему своё время. И вот теперь, когда всё успокоилось, оно наступило для Гринстоуна.
"О нет, госпожа, я этот... scoundrel".
Король  вздохнул. И отвесил Дику звонкий подзатыльник тяжелой, уверенной рукой мечника.
- Говарды, прелестная Бэби, - обратился он к Бадб, - всегда были засранцами. А этот... кузен - прямо истинный Говард. Увы, увы, горе нам. Горе королю, у которого приближенные стали решать, чему какое время! Это горе скрасит только ваш сладкий поцелуй! Прямо сейчас. Нет? И вы отказываете, примерная шотландская жёнушка! Ступайте за мной, сэр Ричард, и покуда мы изволим вести вас в наш кабинет, читайте "Отче наш". Громко. Ибо вам следует смирять гордыню.
- Отче наш, сущий на небесах...

Спустя сотню-другую отченашей, произнесенные скороговоркой, спустя коридоры Хемптон-корта, кланяющихся челядинцев и стражу, распахнулись двери королевского кабинета. Удивительно, но он мало отличался от того, что принадлежал Дику - такой же массивный стол, сплошь заваленный бумагами. Такое же тяжелое кресло с зелёными подушками, те же книжные шкафы. Разве что в кабинете короля стоял аптекарский шкафчик с небольшим алхимическим столиком - Генрих Восьмой всерьез увлекался медицинской наукой.
"Забавно, что в случае чего я даже не пойму, что сменил кабинет. Главное, вовремя остановиться, когда начну менять королев".
За Хизер было тревожно. Она осталась в особняке одна и творила там бог весть чего. И поганый Эспада вряд ли останавливал её, разве что присматривал, чтоб не поранилась. Но сейчас Дик не мог быть рядом с ней, а потому, приняв почтительную позу, он приготовился к выволочке.
Король величественно опустился в кресло и повернул лицо к окну. Словно по команде, в двери спиной вперёд протиснулся Ганс Гольбейн, балансируя мольбертом с прикрытым шёлковой тряпицей полотном. Протиснулся - и принялся раскладываться, бормоча себе под нос что-то о мужественной линии подбородка, остром взгляде и чудесном свете, в котором всё это должно непременно запечатлиться и восхищать потомков до невероятного количестве колен. Художнику король не возражал, зато ругать Дика всё это ему не мешало.
- Вот вы претендент, сэр Ричард. Нет, не протестуйте, знаю. Всё знаю, вижу, запоминаю. Вот вы поглядываете на трон своего короля, а мыслите негосударственно. Совершенно. Почему? Потому что как были сквайром-земледельцем в душе, так и умрёте. Только плохо баронетов воспитывать да хорошо мечом махать. Даже завидую. Что вы там хотите от уставшего Гарри?
- Знаний, Ваше Величество. Если позволено будет узнать, то я так и не смог понять, где находится Гринстоун и какого рода миссия мне поручена.
И не поспорить - мыслить государственно у Дика возможности пока не было. К тому же, он сам себя в мыслях именовал сквайром, и соглашаться с этим оказалось почти приятно.
- Знания, - король усмехнулся. Ласково и душевно, под недовольную гримасу Гольбейна. - Что же, поделимся. Будете знать, сэр Ричард, что промедление с этим делом - почти измена. Быть может, сэр Ричард хочет погостить в Тауэре? Рядом со своим дружком Дакром? Тоже тот ещё мелкий, как там наши подданные... балахон.
- Вы в своем праве, Ваше Величество. Хотя должен заметить, что сидя в Тауэре я точно никуда не успею.
"А Хизер в это время зарежет Эспаду, отравит слуг и вассалов, а потом сбросится с крыши. Насмерть. Чудесно".
В тюрьме Дик еще не сидел. Впрочем, всё случалось впервые, а в Тауэре сиживали и короли -  перед коронацией.
- О своих правах я осведомлен, мой бесполезный рыцарь, - уведомил его король. - Что ж, я позабочусь, чтобы у вас была сухая камера, а то идти на эшафот, скрипя суставами... Недостойно турнирного светила, считаю. И домочадцев уведомлю. Прелестную Бэби, чтоб сообщила своему лишнему в её жизни супругу. Кого еще? Ах да, леди Эмму, вашего наследника и баронета.
Отчаянно хотелось съязвить о самодурстве. О том, что госпожа на милое дитя похожа также мало, как дитя походило на слона в королевском зверинце. Что королю стоит сообщить всё это в лицо лэрду лично. Особенно про то, что он лишний. А баронета хотелось посоветовать засунуть в задницу, причем почему-то Кромвелю. Но вместо этого Дик только злобно улыбнулся и поклонился.
- Где наш секретарь? - Генрих похлопал в ладоши, вызывая тщедушного на вид мужчину и двух дюжих стражников. - Ах вот вы где, мой милый. Значит так, пишите нашу волю. Чтоб Ричарда Фицалана, лорда Грея и графа Суррея заточить в Тауэр. Дознание поручаем вести сэру Джеймсу Клайвеллу и сэру... сэрице... Боже милосердный, пусть будет леди-рыцарю Анастасии Инхинн. Примите его, господа.
Стражники заломили руки Дику, и король, полюбовавшись на это, кивнул.
- Так-то лучше. А то сам не дойдет. Как в Гринстоун.
Сопротивляться Дик не стал. Что-либо говорить - тоже. Врожденное благоразумие и наглядный урок госпожи о том, как должен вести себя воспитанный илот, замыкали речь надежнее проклятья. Тюрьма так тюрьма. Всякое заточение заканчивается так или иначе. Конечно, хотелось бы обойтись без палача, лучше - ссылкой. Но... Никто не мог предсказать, куда повернется самодурство короля Гарри.
"Вот гадство".

6 мая 1535 г., Тауэр, Лондон.

Многократно пра- дедушка Роджер Мортимер чувствовал себя здесь как дома. Говорили, будто он мог воспроизвести в памяти каждый закоулок тюрьмы Тауэра, никогда их не увидев, а лишь слушая на протяжении двух лет. День за днём он вслушивался в гулкие шаги стражи, рисуя в воображении карты и схемы, планируя побег. Впрочем, не дружи он с епископом Херефорда, это знание ему никак не помогло бы. Яд порой надежнее всяких карт. Дик пнул низкий топчан и немедленно пожалел об этом - отправляясь утром к королю, он надел легкие сапоги, узкие, со слегка заостренным носом. Совершенно немодные, но дорогие и, увы, не дорожные. Пришлось рухнуть на этот топчан, шипя от боли в ушибленной ноге, злости и беспокойства.
Самодур-король был меньшим из зол. Он мог внезапно подобреть и отпустить, внезапно казнить, внезапно выгнать в ссылку, но всё это ничего не стоило рядом с тем армагеддоном, который была способна устроить Хизер. В мыслях рисовались руины особняка, горы трупов, Хи, вгрызающаяся в оторванную руку Эспады, и хотелось выть.
И ведь ничего не мешало оставить её в Портенкроссе, под присмотром разумной Леночки и шотландской прислуги, приученной к тому, что за убогими надо следить и отбирать у них острые, вяжущиеся и горящие предметы. Всё отбирать, в общем. Поняв, что размышляет не как страдающий от разлуки супруг, Дик пожал плечами. Благосостояние и свобода Хизер зависели от него. Так что, лучше бы ей отбросить сейчас свои чудачества и самой немножко пострадать от разлуки. В славной своими традициями Англии-матушке от сумы и тюрьмы зарекаться не стоило. Голодать снова Дик не намеревался, а значит сидеть в темницах предстояло с незавидной регулярностью.

Мысли перескочили на Эмму и почему-то Алетту. Во-первых, у Дика было неприятное чувство, что пропажа сестры спровоцирует охоту на него самого. Та же Великая Королева вполне может счесть, что негоже терять еще и Зеркало, когда Светоч пропал. Во-вторых, безо всякой связи с во-первых, внезапно очень жалко стало жену неудачливого комиссара. Дик сосватал её, вовлёк тем самым в сумбурную кутерьму, а теперь её украли работорговцы и вассал вряд ли справится с этим сам!
"Удивительно, чего только не надумаешь, когда появляется время".
Впрочем, могло статься, что времени не было. Обвинения в измене подразумевали пытки и допросы, а Дик не хотел первого и опасался второго. О том, что они совмещались в одной процедуре, думать не хотелось вовсе.
Впрочем, к вечеру он так намаялся, что нелюбезному приглашению на допрос почти обрадовался. Его долго вели узким душными коридорами, мимо камер с отребьем, через маленький двор, в отдельно стоящую башенку, за дверью которой приглушенно слышались голоса - знакомый, констебля, и какой-то женщины.
- Криворукие идиоты! Всё не на своих местах! - женский голос, недовольно. - На дыбе ремни растянуты - и как прикажете работать? Вдвое сильнее колесо закручивать, или втрое, или, может, по тангенсам высчитывать?
- Это потому что набирают кого попало, - констебль, меланхолично.
- Ты посмотри только, клещи ржаветь начали! А если он заражение крови подхватит? В рабочее время мучиться - это всё хорошо и правильно, так он и после будет. А потом такой же криворукий хирург ногу отпилит. Или руку. Или и то, и другое. А это ж звезда ристалищ. Тот гонец нас на месте порешит. Вместе с хирургом. Толпу таких же ценителей приведет - и порешит.
- Сразу голову надо. Без ног впадет в уныние, уныние - это грех. Оно ведет к самоубийству, а это грех вовсе непрощаемый. Так миссис Элизабет говорит.
- Предложить вместо хирурга вернуться сюда? Я могу отпилить голову медленно, чтобы успел покаяться. Только пилу свою возьму, потому что на этих - вот, гляди, сюда, на линию! - даже зубья не развели. Застрянет в кости, как пить дать.
- Добрый вечер, - вежливо поздоровался Дик, втолкнутый в пыточную и вынужденный прервать эту увлекательную беседу. - Не сочтите за наглость, но нельзя ли обойтись без тангенсов, отпиливаний и прочих... прелестей?
Констебль Клайвелл со времени последнего свидания изменился разительно. Посмуглел, раздался в плечах, коротко подстригся и обзавелся ошеломляюще красивым палачом. Который был женщиной. Дик оглядел её, дыбу, рядом с которой она стояла, поклонился и снова оглядел Клайвелла. В ухе у того поблескивала серьга - точная копия той, какую Эспада совсем недавно сменил на крест Йорков.
- Поклон от Эспады, сэр Джеймс.
Шансы, что один гладиатор знает другого, были ничтожны. Но попытаться стоило.
- О, - оживился констебль, отрываясь от тощей папки, которую проглядывал, позёвывая. - Как он? Где вы его видели?
- Без тангенсов - это на глазок, - отстранённо заметила палач, поглаживая - видимо, тот самый, растянутый - ремень. - Методики такое не рекомендуют, потому что порча материала.
- Эспада в добром здравии, нагл и дерзит, - пожал плечами Дик, с интересом наблюдая за палачом. С интересом - и надеждой, что дыбу готовят не для него. - Живет у меня, довелось выкупить в Ирландии. Вы позволите узнать, что мне вменяют? А то схватили, притащили.
- Вам вменяют покушение на жизнь короля, попытку государственного переворота, языческую ересь и почитание епископа Рима, - Клайвелл сверился с папкой и кивнул. - И шпионаж в пользу Испании.
"Да уж, братец Эд обзавидовался бы".
- И это всё - один я? Любопытно, как трактуется опоздание в Гринстоун по причине спасения Лондона от орд нежити.
"По приказу лэрда, между прочим. Кто выше - король или синьор? Впрочем, сейчас не об этом".
- Это вы опоздали до того, как занимались работорговлей в Ирландии, или после? - с интересом осведомился Клайвелл. - Впрочем, за Бермондси я вам благодарен. Неприятно сидеть в блокаде. Госпожа Инхинн?
Палач с равнодушным лицом шагнула ближе, провела пальцем по швам рубашки. Запахло горелой тканью, и одежда сползла с плеч и рук, открывая татуировки, на которых констебль задержал взгляд.
- Хм. А что, здоров ли лэрд?
- Это я опоздал вообще, - Дик проследил за обрывками одежды и сложил руки на груди. - В промежутке между спасением Эспады, попыткой выжить после покушения - подумать только, родной брат Эд хотел убить! - и поисками сестры. Украденной из вашего дома, сэр Джеймс. Ох уж эти испанские шпионы...
Дыба стала ближе, и снова вспомнилась Хизер. Слова Лилитаны о том, что с Хи делали на подобном... оборудовании вспыхнули ярко, накрывая тяжелой головной болью, но почти сразу Анастасия Инхинн коснулась виска, и боль пригасла, смирилась, хотя и намекала, что - на время.
- Чтобы не было ничего лишнего, - пояснила палач и хлопнула в ладоши. - Чтобы ничего не мешало.
Дверь скрипнула, и в пыточную, сразу сделав её меньше и пахучее, вошли двое - одинаковых, мускулистых, лоснящихся. Вошли и встали у стены, разглядывая Дика с неожиданно живым и умным интересом.
- Да, - покивал головой Клайвелл, не обращая на них внимания. - Ваши испанские братья даже до моего дома лапы дотянули. А ведь леди Фламберг воистину святая! А как сэр Фламберг теперь скорбит и молит Господа помочь ему! Все полы в нашей церкви коленями протёр. Госпожа Инхинн, подследственный упорен в своих заблуждениях. Что посоветуете?
- Culla di Giuda... посоветовала бы я, но рано, - протянула госпожа и, поймав взгляд Дика, кивнула на толстый клинообразный кол, схваченный металлическими обручами. Над колом висели цепи - ржавые, как валяющеся на столе клещи. - Вот оно, колыбелька. Человека подвешивают, а потом - опускают. Действует всегда, пусть и не всегда быстро. Поэтому - посоветовала бы, но рано, рано. И не всегда получается потом срастить всё правильно, понимаете? Некоторым потом сложно сидеть. Дыба - вот эта, неухоженная... посмотрите, дерево всё в пятнах от... всякого. С дыбы советуют начинать, но местные палачи такие растяпы, что не могу посоветовать и её. Мне стыдно использовать такой инструмент, он оскорбляет моё образование. Но знаете, что? Всё это, - Инхинн обвела рукой всё блестящее, ржавое и пахучее, - для дилетантов. Со времён, когда в таком ещё была нужда. Нам же...
Она провела холодными пальцами по щеке Дика, от подбородка до уха. Словно следуя за касанием, в костях и словно глубже вспыхивала боль - и гасла.
- Убрать головную боль непросто, с этим справится не всякий. А если добавить? Сколько было? Больше? Чуть меньше? Намного больше? Вот так...
- Где вы были апреля двадцать второго сего года? - Голос констебля стал низким, бархатным, вкрадчивым. Усиливающим головную боль, и без того нестерпимую.  - Ну же, отвечайте. "Никто ниоткуда не слетит, если моё высочество окажется на дыбе" - помните?
- Я сказал тогда: "и разве мы все не верны королю?", - прохрипел Дик, отчётливо понимая, что все его мигрени обратились в ничто в сравнении с этой болью. - Я сказал: "Я не могу поступиться своими клятвами, забыть об обязанностях, сойти со своего пути".
Думать становилось всё сложнее, но в этом была определенная свобода. Безмыслие приводило к воспоминаниям, а в воспоминаниях неизменно жила Хизер, смеющаяся при виде играющего волчонка.
Клайвелл сокрушенно хмыкнул.
- Неужели вы думаете, что госпоже Инхинн и мне хочется проводить время здесь? Вот вы упираетесь, изворачиваете факты, как адвокат какой, а у госпожи Инхинн там кот некормленый. Что же, животному страдать из-за вас? "Что хуже, люди, захватывающие власть или власть, захватывающая людей, господа?" - сказали вы в то время, когда должны были землю носом рыть в Гринстоуне. Забавно, что у вас нашлась возможность посетить свою мать - настоятельницу монастыря в Лонгфрамлингтоне... К слову, госпожа Инхинн, а ведь монастырь этот Харпер, Брайнсов сын, разрушил. Уж не затирал ли следы присутствия французских католичек?
Боль отпускала плавно, возвращая мысли вместо звенящей пустоты. Инхинн взглянула на него так, словно и правда кот был стократ важнее. И обратилась так же, почти с презрением.
- На колени.
Ноги подогнулись сами, словно из них вынули кости. Колени стукнули о пол, а потом, когда тело ниже шеи отказалось служить, Дик просто повалился на камни. Палач вздохнула.
- А ведь ещё даже падать не приказывала. Поторопился. Эдак, глядишь, ещё и подтирать придётся. Эй, помогите лорду Фицалану.
Подручные подхватили Дика подмышки и приподняли. Один даже вежливо поддержал голову, чтобы она смотрела на констебля.
- Фицалан я по праву рождения, а не милостью короля. Даже если мне отрубят голову, я останусь Говардом, - констебль в свою очередь смотрел исключительно в папку, но кивнуть что-то прошептавшей ему Инхинн не забыл. - Тюрли, февраля семнадцатого сего года. Граница Ноттингемшира. Конечно, тогда вы еще не опаздывали в Гринстоун, но говорили уже много и интересно. Да еще и с изменником Дакром. Якобы в споре за некую безымянную шлюху.
- "Его Величество - истинный рыцарь, это все знают", - пришлось глубоко вздохнуть и напомнить себе, что буквально недавно его как нашкодившего кота валяли пинками по лесу, а потому ни одно унижение не страшно. Хоть и ужасно хотелось хорошенько вмазать и констеблю, и подручным. - Сказал я тогда, вступаясь за униженное, забитое дитя перед изменником Дакром. Боже милосердный, с каких пор судят за помощь несчастной дочери Фанни Пиннс?!
- Фанни Пиннс? - Клайвелл вскочил из-за стола, прыжком оказался рядом. - Леди Хизер - дочь Фанни Пиннс? Госпожа Инхинн?!
Палач кивнула, и констебль заглянул в глаза Дику.
- Ты даже не представляешь, рыцарь, сколько я её...
- Хм-м, шарообразные овцы, растущие на деревьях? - Перебила Инхинн. - Даже для той Ирландии звучит странновато.
- Господи всеблагой. Это всё в Ковентри, дорогая. Тамошние фанатики и не такое могут, а наш сэр Ричард наведался туда с леди Хизер. И даже беседовал с монахом, дав ему золотую монету. А еще сэр Ричард был в Балсаме - жуткое место, доложу вам. И после его визита туда исчез юный Буршье. И некий торговец вином. А в Стратфорде-на-Эйвон пропала некая Лилитана, чье тело нашли выпотрошенным неподалеку от избитого кнутом содержателя борделя по имени Герберт. По чести - туда им и дорога. Но! Слишком много совпадений. Верните ему конечности, госпожа Инхинн. А вы, - Клайвелл кивнул подручным. - Принесите вино.
Дик, которого бесцеремонно уронили, уселся на пол и подниматься не спешил - сидя не так далеко и больно падать. Чего ожидать от этого человека он не знал, и потому  опасался. Каким бы хорошим бойцом ты не был, а в казематах, в заточении, под такими вежливыми пытками поневоле теряешься.
- Мне нельзя вино, - спокойный тон давался с трудом. - Зверею. С юным Буршье, сэр Джеймс, я не знаком. А водиться с торговцами вином и содержателями борделей вовсе зазорно. Впрочем, мой брат Эд - тот еще затейник. И он совершенно точно был в Балсаме.
Говорить правду было легко и приятно, не теребить шрам от болта на шее - сложно. А еще очень хотелось, чтоб всё закончилось - так или иначе. По крайней мере, перед казнью дали бы поспать.
- Принесите воды сэру Ричарду, - миролюбиво кивнул сэр Джеймс подручным. Вино, которое они принесли, констебль всучил палачу. - И кресло. Пара вопросов, сэр Ричард, и я отпущу вас спать. Возможно, даже разрешу свидание и смену одежды, хотя прелесть этих привилегий вы пока еще не познали. Первый вопрос - в чем из перечисленного вы признаёте себя виновным?
- Лишь в том, что не поспешил в Гринстоун.
"И вы всё равно читаете мысли, но... Языческая ересь может быть дорогой к костру, а может - путём в вечность. И сдаётся мне, что вы это уже знаете".
Горло, точно назло, немедленно пересохло при упоминании воды. Не позволяя жажде занимать мысли, Дик поднялся с пола и оперся о дыбу, на которой так и не полежал, к счастью.
Палач долго шептала что-то на ухо Клайвеллу. Тот то хмыкал, то улыбался, то кивал. Наконец, их совещание закончилось.
-  Хорошо. И второй вопрос - в чём вы сами хотите сознаться, сэр Ричард?
- Мне не в чем сознаваться, сэр Джеймс.
"Меня вообще почти нет уже".
Осознание, что сегодня - всё, что были обещаны только два последних вопроса, накатило с такой силой, что Дик чуть было не рассмеялся. Но - совладал с собой, запретил и смех, и слёзы. Разве что смирился с сильным головокружением и усталостью.
А когда его наконец отвели в камеру -  рухнул на топчан, показавшийся мягче всех перин на свете. И уснул. Сегодня он не выиграл в диспуте за свою свободу и жизнь, но и не проиграл. И это было хорошо.

После разговора с Джеймсом.

Джеймс Клайвелл на службе и после был разными людьми. Жёсткий законник, вызывающий страх и неохотное уважение, как по щелчку пальцев превратился в доброжелательного джентльмена, способного поделиться своим плащом. Дик  поуютнее завернулся в колючую шерсть, сожалея, что Клайвелл не догадался принести рубашку. Одетый лишь в штаны, впервые обнаживший свои татуировки, Дик чувствовал себя нагим и каким-то мерзко беззащитным. Что Хизер додумается принести смену одежды, надежды и вовсе не было.
"Странно, что я думаю сейчас о том, как мне холодно. Надо бы молиться. Или звать госпожу на помощь. Или писать королю, умоляя о прощении. А я - мечтаю о рубашке".
Как всегда бывало после мигреней, отчаянно кружилась голова. Но сон сбил Клайвелл, и ничего не оставалось, как лежать, глядеть в потолок и говорить с самим собой.
Почему он не помчался в Гринстоун, да и по чести сказать, не собирался мчаться, теряя подмётки и подковы, даже после помилования, буде такое случится? Потому что сначала его отвлекло поручение госпожи - а оно важнее. Потом - нежелание общаться с Дакром. После о Гринстоуне Дик попросту забыл. Да и не мальчик на побегушках он, право. Не придворный пёс, выслуживающийся за милость монарха.
"Королём быть не могу, до герцога не снисхожу, я - Фицалан", перефразируя знаменитый девиз Роганов. Дик потерся щекой о плечо, мимоходом думая, что бритву и мыльный корень Хизер тоже не принесет. И на эшафоте надменный, гордый своей фамилией граф Суррей будет щеголять смешной рыжеватой щетиной.
Кто вообще будет о нём скорбеть? Хи, которой по вдовьей доле отойдет один из особняков в Уэльбеке? Сын Ричард - единственный наследник всего? Госпожа? Сестра Эмма? Отчего-то казалось, что скорбеть не будет никто. Мгновение поразмышляв, трогает его это или нет, Дик закрыл глаза.
Всё-таки, нужно было заснуть.

7 мая 1535 г. Всё ещё Тауэр ин Ландон.

Сквозь сон пробивались голоса. Говорили констебль и палач, и Дик сказал бы, что в их речи слышались нотки почти любовные, но открывать глаза не хотелось.
- Проклятье, снова забыл ему рубашку принести.
Если открыть глаза, то придётся вернуться в мир, где Джеймс Клайвелл и Анастасия Инхинн снова пришли, чтобы спрашивать и пытать, чтобы услышать то, чего не было. Во сне же, под теплым плащом, было безопасно, и даже голова не болела.
- Воронову отдай. Всё равно в плечах узкая.
Голова всё еще не болела. Страшно - становилось. Сердце принялось бешено колотиться, и Дик сел на топчане, но голова так и не удосужилась заболеть. И это было так странно, что даже страх на мгновение пропал.
- Она у меня единственная. Пока. А, доброе утро, сэр Ричард.
- Доброе утро, леди Анастасия, сэр Джеймс. Чем обязан?
- Могу свою отдать, - проворчала Инхинн, старательно не прислоняясь к дальней стене.
- А потом мне придется отдать тебе свою. Нет, решительно, надо кого-то отправить на рынок за сменой одежды!.. Сэр Ричард, я послал за леди Хизер. Думаю, с минуты на минуту будет.
- А я воронову не приму, - леди Анастасия пожала плечами, разглядывая Дика с интересом хирурга. - Приходит леди Хизер в камеру, а тут все полуголые и делят две рубашки. Мне нравится.
Дик тоже пожал плечами, и собирался было съязвить, что эти двое могли бы поделить свои рубашки без свидетелей, как в камеру не то вошла, не то влетела Хизер, прижимающая к груди какой-то свёрток. Она испуганно огляделась и влепилась, вросла в Дика, обхватила руками. И мир перевернулся.
- Ну что ты? - только и смог неловко сказать Дик, обнимая её и целуя светлую макушку. Арселе на удивление не помешало. Вообще ничего не мешало, даже жуткий констебль, даже палач. - Что? Жив, цел. Ну же, Хизер!..
- Точно? - тихо спросила Хизер. - А они не?..
- Если сам за ночь не покалечился, то точно цел, - заметила леди Инхинн, потирая висок. - Душевное же не лечу.
Дик помялся, выбирая между правдой и успокаивающей ложью. И выбрал правду.
- Допрашивали и немного пытали. Всё уже позади. Видишь, руки на месте, ноги тоже. Хочешь, нотацию прочитаю?
Последнее прозвучало сквозь улыбку, чему тоже пришлось удивиться. События вчерашней ночи будто перемололи и заново собрали, а Хизер довершила эту перестройку своим страхом.
- Немного?! А ещё... будут снова?
Палач фыркнула.
- Соберись уже и объясни этой блаженной, что происходит.
Дик нахмурился, и подхватил Хизер на руки, усаживаясь с нею на топчан. Прижал, делясь собой.
- Пожалуйста, леди Анастасия, воздержитесь называть мою жену как-то иначе, нежели "леди Хизер". Хи, это - леди-рыцарь Анастасия Инхинн, она палач. Констебль - сэр Джеймс Клайвелл. Сэр Джеймс хочет задать тебе несколько вопросов, поэтому тебе необходимо взять себя в руки и отвечать правдиво, хорошо? А будут ли снова - я не знаю.
То, что лорду палач тыкала, можно было пропустить мимо ушей. Хуже, что при мысли о допросе начиналась нервная дрожь, которую с большим трудом удалось унять. Дик прикрыл глаза, вдыхая запах волос Хизер, заставляя себя успокоиться.
- Сэр Джеймс?
Констебль, до того наблюдавший за всеми с благодушным лицом, просиял улыбкой.
- Не волнуйтесь, леди Хизер. Ваш супруг цел, и пытать его дальше совершенно незачем. Дознание проведено, вины не найдено. Разве что суд потребует дополнительного следствия. Я вот о чем хочу поговорить. Сэр Ричард кратко рассказал вашу историю. Скажите, что вы помните о том лекаре, который приходил к вам у мадам Лилитаны?
- Плохо помню, - тихо ответила Хизер. - Ни лица, ни рук. Сладкий до отвращения, и... тёмный? И почему-то мел.
Успокаивалось плохо. За закрытыми веками мелькали картинки, яркие до тошноты. Густо набеленная девушка в чудной московитской одежде с совершенно невозможным арселе в виде башенки. Полная и почти голая девица, прикрытая лишь бусами синего цвета, но зато с криво намотанным тюрбаном, и беловолосая, раскрашенная вайдой, будто недавно из хоранова полка сбежала.  Коренастый низенький мужчина  с упитанным брюшком и на деревянной ноге - Сивый Пью, хозяин борделя. Собственная окровавленная перчатка. Дик никогда не подумал бы, что единственный виденный им бордель так потрясет его. Почти отстраненно он погладил Хи по волосам.
- Он говорил вам что-то? Слышали ли вы его голос? Если я вам покажу несколько людей, а в числе прочих будет он, то сможете ли вы его узнать? 
Констебль подался вперед с азартом ищейки, взявшей след. Хизер начала было мотать головой, но потом задумалась. Глянула на Дика, старательно не смотря на Инхинн.
- Может быть, голос, чуть - движения. Но лучше всего я помню... - она помедлила. - Касания.
- Я против, чтобы Хизер узнавала кого-либо через касания, пока я не смогу сопровождать её, сэр Джеймс.
Внезапно Дик осознал, что сказал констебль. Дознание проведено, вины не найдено. Это означало только одно: если и пэры с этим согласятся - он свободен. Вот только пэры были покорны королевской воле. А если Генриху Восьмого что-то втемяшилось в голову, то он это сделает. Например, лишит этой самой головы Дика.
- Взяли в моду казённые помещения использовать. - Дверь с жутким скрипом, доселе неслышанным, раскрылась и явление лорда-канцлера Кромвеля лишь на мгновение опередил кивок госпожи Инхинн. - Полы изнашиваются. Впредь, сэр Джеймс, будьте любезны новое дознание начинать как положено, в специально отведенных для этого местах. В конце концов, вам в Бермондси постоянно выделяются деньги то на табуреты - ломаете вы их, что ли? То госпожа Инхинн половину бюджета страны вытянула на какие-то новомодные инструменты... О чём это я? Ах да. Сэр Ричард, король в своей бесконечной доброте вас помиловал.
Дик покачнулся. Порадовавшись, что сидит и не может упасть вместе с Хизер, он только и смог, что благодарно поклониться. И совершенно пропустил момент, когда из камеры исчезли Джеймс Клайвелл и палач. Сколько он так просидел, понять было сложно. Невероятное облегчение от того, что всё разрешилось, что свободен, что жив заполнило до краёв, вскипело и вытекло. И только тогда Дик понял, что всё это время Кромвель что-то говорил.
- ... должны понимать, что вас удалось вытащить буквально из-под топора. Конечно, вас, Йорков-полукровок, осталось мало. Король, вы да Реджинальд Поул. Да, у вас прав на престол больше, чем у Поулов, вы потомок Эдмунда Мортимера, который старший среди потомков Эдуарда Третьего. Но это тем паче делает вас обязанным показывать пример покорности королевской воле! Вы бы сами хотели, чтобы против вас бунтовали? Вот и я думаю, что нет. Вы должны понимать - ваша жизнь держится на благосклонности короля к леди Бойд и доверии ко мне. Как только всё это будет утрачено - а оно будет- ваша голова слетит. Возможно, вместе с моей. Будьте почтительны и послушны. И не принимайте никаких милостей от королевы. Сроку, чтобы успеть в Гринстоун, я вам даю... мало. Буквально три дня на сборы, не более!
- Я вам очень благодарен, милорд Кромвель. Но, право, что мне делать в этом самом Гринстоуне? Где он находится? Признаться, тяжело ехать туда, не знаю куда.
Дик аккуратно пересадил Хизер с коленей на топчан и взял у неё из руки свёрток. В нём оказалась рубашка, бритва и даже мешочек с чем-то сыпучим. Рубашке он обрадовался даже больше, чем помилованию. И лишь надев её, застегнув все пуговицы, почувствовал себя уверенным.
- Не вижу, чтоб вы были благодарны, - Кромвель педантично разложил бумаги на шатком тюремном столике. - Самоуверенный и самовлюбленный... принц. Так вот, принц, ехать вам на Север. В Лланелли. Лланелли в документах проходит как Гринстоун, за цвет скал. Но откуда вам это было знать, верно? Там существуют некие проблемы со сбором жемчуга. Мешают морские твари. Почему я не пошлю туда михаилита? Да потому что эти твари - фоморы. Понимаете меня, лейтенант из Портенкросса, который носит такие красивые татуировки на руках?
- Полковник, - с достоинством поправил его Дик, слегка обидевшись за самовлюблённого принца. И пояснил, поймав недоуменный взгляд. - У вас устаревшие сведения, милорд Кромвель, я - полковник. Но если опустить, что я не знаю, что такое фоморы и не понимаю, о чем вы, то михаилит лишним не был бы.
О фоморах много рассказывали однополчане. Ужасные при свете дня, прекрасные ночью, эти существа были богами до прихода туатов. До прихода госпожи и ее сестер в эти земли. Разумеется, худшего решения Кромвель принять не мог. Что сделают поверженные, изгнанные в леса, моря, горы фоморы с человеком, носящим клейма илота одной из победительниц?
- Михаилит исключительно за ваш счет, лорд Ричард. И всё вы понимаете, не надо изображать тыкву, как ваш вассал. У вас это хуже получается, - Кромвель оглядел Хизер, всё еще сидевшую в оцепенении. - Нет, это не приказ учиться у Харпера. И вот еще что. Либо покажите эту вашу б... миледи лекарю, либо подыщите другую. У меня на вас большие планы, не желательно, чтоб вы пребывали в неравновесии.
- Не стоит пренебрежительно говорить о миледи, сэр Томас. Чего именно мне нужно добиться от этих... фоморов? Замечу, что я не дипломат и не посол. И с тварями справляться необучен. Это какой-то извращенный способ казни?
Хизер и впрямь нуждалась в лекаре. Возможно, стоило обратиться к лэрду, или к другим орденским целителям. Еще могла бы помочь госпожа Инхинн. О палачах издавна шла слава целителей. Чтобы кого-то правильно покалечить, сначала надо научиться лечить. В том числе и разум. Но всё это ждало того счастливого момента, когда Дик окажется за стенами тюрьмы.
- Ну что вы, лорд Ричард. Пожелай я вас казнить, не отправлял бы на Север. К подданным, так сказать. К слову, можете по пути их утешить, что нашли себе жену чёрного происхождения и поэтому ваши права на престол теперь сомнительны. Что до фоморов... Местные по старой памяти приносили им жертвы. Девок. Фоморы вытаскивали жемчуг - много. Хватало на декокты от лихорадки и на припарки для ноги короля. И в торговлю перепадало. Но один придворный маг нашёл Каббалу. И создал големов. Они не требуют жертв, послушны и выносливы. Всё остальное выясните на месте, Дакр ничего внятного пояснить не может. Конечно, ему достался не такой хороший палач, как вам. Но это ведь не повод мямлить! А теперь идите, лорд Ричард. Ночью в вашем особняке был пожар.
Кромвель кивнул, пришлепнул лист с помилованием ладонью и вышел.
"Пожар?!"
Дик поспешно схватил бумаги и почти поволок Хизер по Тауэру к выходу и свободе.

Утреннее солнце ослепило его, улица ошеломила теплом, щебетом птиц и зеленью. На миг забыв о пожаре, Кромвеле, короле и вообще всех, Дик глубоко вздохнул. И наконец смог собраться с мыслью.
- Что случилось-то, Хизер?
- Ночью в особняк вломились, - Хизер вздохнула и крепче прижалась к руке. - Дворецкий говорит, воры, Эспада ругается по-испански и говорит, что профессионалы. Они ему руку проткнули, и рёбра ещё порезали, когда услышал стук в кабинете и пошёл проверить. А до того, днём, заходили фрейлины, утешали... а это правда, что теперь тебе из-за меня на престол нельзя?
- Сэр Ричард! Madre de Dios! Наконец-то! - навстречу спешил Эспада, ведущий за собой лошадей. Сквозь рукав рубахи проступала кровь. - Хизер, как он? Лекарь нужен?!
- Смотрю, вы заключили перемирие. Я цел, Эспада. Не правда, Хи. Правда в том, что с нашими детьми никто не захочет породниться из монарших семей. Но престол занять ты мне не мешаешь, если б я этого хотел. Ты считаешь, что фрейлины и ночное нападение связаны?
Фрейлины наводили на мысль о том, что шлюшьи сектанты прощупывали почву и желали то ли убить Хизер, то ли вернуть её в своё лоно. И тут бы заболеть голове, затянуть мысли темным покрывалом, но боль упорно отказывалась приходить. Вместо этого хотелось пожать руку Эспаде и поцеловать Хи, что Дик и проделал поочередно.
- Э... Ну она дурочка, конечно, - растерянно ответил телохранитель, ошарашенно глядя на свою осчастливленную Диком руку. - Но раны шьет как святой Пантелеймон.
- Только в кипящее олово не бросай. И ноги можно не лизать, - Хизер даже улыбнулась но тут же посерьезнела, а когда заговорила снова, даже голос немного изменился, стал выше, писклявее. - Ой, леди Хизер, ну прямо как пышная роза в саду, соловья из клетки ожидаючи. А вот его Величество про весеннюю чистку вчера говорил, жалко-то как, если не дождётесь.
- Сэр Ричард, а что это с вами? - Эспада похлопал лошадь Хи по крупу, успокаивая. - Как подменили, право-слово.
- И много ли сгорело? Впрочем, не важно. Я в порядке, Эспада.
Даже если сгорел весь особняк, то убытки были небольшими. Дик мог себе позволить потерять дом-другой, хотя память о голодных годах никуда не делась. Она так же тревожила, но теперь - меньше. А после того, как они с Хизер посетят лекаря, можно будет поехать в Гринстоун, по пути пожив в других своих поместьях. И забыть о Тауэре.

8 мая 1535 г. Лондон, особняк Греев.

В Гринстоун Дик, разумеется, не поехал, потратив день на то, чтобы показать Хизер орденскому лекарю. Брат Сапфир, задумчиво-суетливый, выставил Дика за дверь своего лекарского кабинета, о чем-то долго беседовал с Хи, а когда вышел, сообщил, что леди нужны забота, покой и декокт из трав каждый день. Декокты были немедленно куплены, за свои услуги михаилит не взял ничего, еще и подарил какой-то амулет. Дик не вникал. Заботу и покой он мог предоставить Хизер в избытке, а в дорогу всё равно пускаться не следовало, не разузнав о фоморах побольше. Самым простым способом было поговорить с госпожой. Или с лэрдом. Просветить о фоморах могли и Хоран, и Беван, и Нис Ронан, и Вин Джодок, и мелкая Флу, и другие однополчане, но... Дик для начала обратился к Цезарю, чтобы понимать, о чём спрашивать.
Если верить написанному, фоморы были злобны и уродливы. Однорукие, одноглазые, одноногие существа, они жили на суше, но в основном - под водой.  Женщины этого племени были так же уродливы и физически сильны как и мужчины. Более того, зачастую женщины гораздо сильнее любого из мужчин-представителей злобного племени. Сила Лот - матери короля фоморов -  превосходила мощь огромного войска, а ее нижняя губа лежала у неё на груди.
"Вот что означает - губу раскатала..."
Самым могущественным фомором являлся сам их предводитель – Балор. Ужасного вида одноглазый бог, способный, согласно одним легендам, уничтожать взглядом целые армии, а согласно другим – значительно ослаблять войска противника, только взглянув на них. Сказания гласили, что еще в детстве Балор пробрался в покои своего покойного отца, где в это время готовили волшебное зелье. Пары дьявольского напитка попали в его глаз, даровав будущему королю невероятное могущество. Около пяти слуг всегда были рядом с ним во время битвы, чтобы поднимать веко своего предводителя, направляя его взгляд в направлении противника. Он уничтожал города и целые государства. Лишь одно беспокоило Балора – ему было предсказано, что он погибнет от руки своего собственного внука. Тогда демон заточил в высокой башне на самом краю промерзшей отвесной скалы единственную дочь – Этлинн. Но, как известно, башни еще никогда не спасали силы зла ни в одной страшной сказке. Очень скоро девушку вызволил из казавшейся вечной и несокрушимой темницы сын бога-врачевателя – Киан, а вскоре у пары родился сын – Луг-солнце, единственный, кому оказалось по силам прекратить жестокое правление Балора на ирландских землях.
Легенды повествуют, что Лугу удалось подкрасться очень близко к глазу огромного циклопа и запустить в его изуродованное лицо камень с такой силой, что глазное яблоко вылетело с обратной стороны, а значит,  и уничтожило собственное войско. С помощью бога солнца у воинов из рода богини Дану получилось одолеть армию фоморов и прийти к власти, вернув свет.
Отложив книгу, Дик припомнил, как Роберт Бойд, стоя на холме над Бермондси, через жёсткий прищур оглядывал поле боя, чётко, без лишних рассуждений выстраивая тактику. Молодой Тростник в достославные времена битвы при  Маг Туиред, вероятно, позволял себе еще и презрительный плевок на сторону. Воистину, всегда было так - история вершилась руками смертных, а победу приписывали богам. В том, что все эти чудеса на витражах с внуками, взглядами и возвращением света стали итогом блестящей стратегии, Дик не сомневался. Нечто подобное творилось и сейчас - руками Роба Бойда. Лет через пятьсот нынешние события обрастут преданиями и снова в битве добра и зла победят боги. Богиня.
А еще в книгах - право, зачем  такая литература понадобилась леди Леони? - было много о жрецах-воинах. Принадлежащие только тому божеству, которому служат, они обязаны были служить всей своей жизнью на благо богу или богини. Прочитав это, Дик устыдился. Он и христианином-то был плохим, а илот из него выходил тем паче скверный. Благо, что однополчане привычно возносили мольбы к госпоже, и приносили воинские жертвы. А потому Дик знал, что делать.
Бронзовую чашу найти было легко, масло, чтобы его поджечь - тоже. Сложнее оказалось полоснуть себя по ладони кинжалом - после пыточной Дик внезапно заопасался боли.
- Я пою тебя кровью из ран, моя леди и госпожа Бадб. Возьми мою плоть, мою жертву и жизнь - принимай...
Из сжатого над огнем чаши кулаком закапала кровь, зашипела, испаряясь в жарких, жадных языках. И почему-то вдруг стало легко, весело, почти восторженно. От госпожи потянулась тонкая, но прочная ниточка одобрения, прочистившая мозг. Тонкая - и прочная, настолько, что Дику показалось, будто он может её видеть и осязать. И, кажется, говорить.
- Госпожа, вы видите то, что еще не случилось. Вы произнесли великое пророчество, когда закончилась последняя битва, вы говорили о великом мире и о конце всего. Наверное, только вы сможете помочь мне увидеть то, что должен, и найти ответы на вопросы. Расскажите, пожалуйста, мне о фоморах. Или, быть может, лэрд найдёт минуту?

Скрипнула, открываясь, дверь.
- Дик, скажи, а ты и правда... ой.
Прошелестев юбками, Хизер встала рядом. Коснулась щеки прохладными, пахнущими травяной горечью пальцами, заботливо коснулась ладонью лба.
- Тебе плохо? После этой жути в Тауэре, неудивительно... и душно здесь. Всё в гари, надо бы окно...  что у тебя с рукой?!
- Нет, - глухо ответил Дик, приваливаясь к ней и зажимая ладонь шёлком юбки. - Я не хочу быть королём. И никогда не хотел. Если я чего и хочу, так это большой охотничий дом, двух-трёх детишек, и чтоб хотя бы одна из них - девочка, каждый год богатые урожаи и тебя рядом. Желательно, без причуд. Но можно и с ними, чего уж. Привык. Ты будешь очень забавной старушкой. Своенравной, вредной и кругленькой. Если доживу до того времени, когда откормишься. А что, Хи, ты хочешь быть королевой?
Плохо ему не было. И ладонь уже не саднила, только противно ныла. И это тупое, тянущее нытьё помогало смириться с неизбежным. Гринстоун так Гринстоун. Не худшее место, чтобы сгинуть, а смерти для Sgàthan Airgid не было. Госпожа примет своего верного илота - в собственной верности и в этом Дик не сомневался - и откроет дорогу в жизнь иную. Жаль, что Эмма так и останется у Рольфа, да и Хизер овдовеет, не сумеет справиться с долей леди Фицалан, а маленький Ричард слишком юн, чтобы оберегать мачеху, и...
Дик вздохнул, закрывая глаза и вдыхая аромат трав. Когда она успела поменять духи, ведь пахла вереском и жасмином?
- Если так и будешь резать себе руки, а потом на ледяных камнях на коленях стоять, то какое тут королевство, - резонно заметила Хизер, отбирая юбку и перематывая ладонь белым платочком. Вздохнула и притянула к себе. - Скорее чахотку подхватишь... это Его Величеству хорошо, наверное, валяться - у него целая стая фрейлин, на всех беспокойство разделят, а здесь - только я. Так что не хочу даже думать о королевстве, только... почему именно меня - рядом, когда даже в голосе слышно: думаешь об Эмме? Ей, конечно, в походной жизни поди округлись, но я - разве я всё та же тощая девчонка?
Дик снова вздохнул, в одно движение поднимаясь на ноги и переваливая её через плечо. Конечно, Хи слегка отъелась, но еще не настолько, чтобы привыкший носить броню рыцарь заметил вес. Арселе глухо стукнул о пол, но Дик не обратил на это внимание, направляясь в сад. Там, аккуратно уложив Хизер на траву, под цветущую яблоню, и рухнув рядом, он вздохнул в третий раз.
- Об Эмме я думаю, конечно, - признал Дик. - Это от меня не зависит. Idée fixe, которую навязали мне высшие силы. Я не могу перестать быть её зеркалом, но... Но тебя я выбрал сам. Среди дворян редко кто может позволить себе выбрать спутницу жизни, знаешь ли. Чаще это - джентри, которые достаточно незнатны, чтобы их рука не имела никакого значения. Я десять лет прожил с Риссой, прижил двух детей, потерял одного, и лишь сейчас понял, как важно выбрать самому. Может быть, ошибиться и мучиться всю жизнь, но в этом - свобода. Ты - моя свобода, Хи. Миллион людей не заменит тебя. И вот еще что... Я в этот раз тебя с собой не потащу. Не возражай, - Дик поморщился, понимая, что говорит слишком длинно. - Опасно. Погостишь в Портенкроссе. В Фэйрли аккурат приступили к строительству господского дома, приглядишь, обстановку купишь, слуг наймёшь. Эспаду подлечишь. С Ларк в море поплещешься. Но до того - у тебя есть платье, в котором хотела бы пойти под венец? Если нет, то закажи. Только быстро. Послезавтра я отправлюсь в путь, надо успеть сделать тебя леди Фицалан по закону королевства.
По совести, сделать это надо было давно. Но Дика не прельщало ярмо брака, тем более - сразу после того, как скинул предыдущее. Ему не нравилась церемония - унылая, пахнущая ладаном, свечами, во время которой хотелось спать, но никак не отвечать на вопросы о готовности обменять свою свободу на золото кольца. Однако, гнетущее предчувствие беды, ждущей его в Гринстоуне, заставляло думать о будущем. О том, как Хизер будет выживать без него, не опустится ли до привычного ремесла, сможет ли распорядиться состоянием. Будет ли у неё на это право.
- Пойдешь замуж-то?
- Никакой больше Леночки, - задумчиво сказала Хизер, снова коснувшись его лба тыльной стороной ладони. - Даже не смотри в её сторону. И нет, это не значит, что можно валяться с ней на сеновале с завязанными глазами. Никаких феечек, охально липнущих к ихули. Никаких фрейлин, липнущих к победителю турниров, да и прочих липнущих, виснущих и обожающих тоже. Духу чтоб их не было. Про никаких Эмм, конечно, не будем - сестра, всё же. Семья. И ещё, про тот арапник, который мы случайно забыли в каком-то трактире за сундуком... не надо распускать плетей, рук и прочих отростков, пригодных для избиения и ломания жён. И я хочу венчание, как у людей, в красивой церкви, с гостями, и - как Хизер Пиннс. Да какое там у людей - даже у феечек, наверное, есть обряды для души, а не потому, что надо. Можно без пира.
Дик одобрительно кивнул. Зубастая Хизер, оттяпывающая руку вместе с положенным ей в рот пальцем, нравилась ему больше Хизер чудесатой. Особенно ему нравилось её самомнение. Подумать только, венчаться как Хизер Пиннс, как будто это имя происходило от какого-нибудь Хивела ап Каделла, который, между прочим, был королём Уэльса. Как будто ей было недостаточно чести, что один из Говардов, Фицалан, Грей и граф Суррей берет её, безродную, женой!
- Молодец, - всё так же одобрительно заметил он, придержав руку Хи чуть сильнее, чем следовало. - Даже занудствовать не хочется, уточняя, где можно валяться с госпожой Еленой. Арапник жаль, новгородский. Плетёный. Тяжелый. Придётся новый покупать. Договорились, нежное и трепетное создание. Я не таскаюсь и не избиваю тебя, ты - будешь паинькой. Не травишь меня, держишь себя в руках, не перечишь на людях. Наедине разрешаю возражать и пилить примерно раз в месяц. Должно же у тебя быть какое-то утешение в жизни. Что в подарок к венчанию хочешь?
- Голову Алетты на серебряном подносе? Но нет, такое за два дня не успеть, - Хизер вздохнула, прижимаясь к нему. - Нет. Подарок ты давно уже сделал, когда уволок из борделя. Лучший подарок из возможных.
Кровожадность ей была к лицу. Вот только Алетту Дик не хотел, а потому ревновать к ней не стоило. Он вообще никого и ничего не хотел. Разве что прошвырнуться по леску с арбалетом и пристрелить пару зайцев. Но в лондонском особняке был парк, было озеро, был сад. В избытке имелся целый воз обязанностей. А леса - не было. И прогуляться ему придётся не по чаще, а в дебрях ювелирных лавок, поскольку давно купленные венчальные кольца достались недотёпе Харперу, и Алетта де Манвиль, по странной иронии судьбы, была окольцована им, Диком. И подарок, как ни крути, тоже был нужен. Тиара с гранатами, подходящая к колье и браслету. И за фамильными драгоценностями послать - не зря же их Дик выкупал у ломбардца, у которого разживался деньгами отец. День обещал быть длинным, занудным и утомительным. Но он - был. На свободе, с головой на плечах, целыми руками и ногами.
И это было хорошо.

10 мая 1535 г. Лондон.

Волна удушья накрыла Дика, когда он вошел в церковь святого Клемента Датского. Перед ним вышагивали два ряда хористов и священник, высоко несущий крест.   Обычно браки заключались у церковных дверей, но его брак с Хизер будет заключен в самом соборе перед алтарем, чтобы подчеркнуть его угодность Богу. На этом настояли священник, привыкший венчать знать, и, как ни странно, Кромвель.
Дик глубоко вздохнул и ступил на узкую дорожку из свежего зеленого камыша, усыпанного травами и светлыми розами. Тропа из цветов повела его по длинному нефу к ступеням алтаря. Церковные служки раскачивали серебряные кадила на бренчащих цепях, и аромат ладана поднимался вверх и клубился под сводчатым потолком, где звенели голоса хористов. Дядя по материнской линии, герцог Норфолк, вышагивал рядом.  Иногда ему под сапог попадал мягкий бутон белой розы, и это было словно знамение.
Паства, стоявшая по обе стороны от прохода до самого алтаря, опускалась на колени и склоняла голову, пока Дик шел мимо в медленной процессии. Не видя лиц, он не мог прочесть мысли людей, не мог понять, улыбаются они или хмурятся.
Хотел ли он их одобрения? Короны?
Нет. Дик прекрасно понимал, что корона - это ответственность. Генрих Восьмой порой походил на глупого, жестокого и безмозглого ребенка в лавке игрушек. Но поводом его свергать это не было. Но, всё же, Дика почему-то волновало мнение собравшихся. Счастливы ли они за него или терзаются опасениями? Оставят ли его теперь в покое или замышляют бунт? Счастлив ли он сам?
Дик перестал смотреть на людей и, вздернув подбородок, сосредоточился на мягком сиянии свечей. Второй раз он стоял у алтаря, ожидая невесту. Хизер нельзя было сравнивать с Клариссой, да и церковь в тот раз была попроще. Правда, невеста при этом - познатнее. Впрочем, для Фицалана что Кларисса Ламли, что Хизер Пиннс были жутким мезальянсом, а потому о знатности Дик не задумывался. Иногда, чтобы получить сильное, здоровое потомство, породным жеребцам приводили красивых, статных лошадей без родословных. А потому, прекрасно понимания, что Ричард Фицалан является таким жеребцом, Дик не мог не любопытствовать, осознаёт ли Хизер, что ей придётся рожать. Возможно, много. Что бы с ней не сделали бордельные лекари, это было ничтожно перед госпожой, умолить которую об исцелении Хи он хотел после Гринстоуна. Впрочем, почему после? Вон она, госпожа, сидит в первом ряду на скамье, опираясь на руку сонного и усталого Роберта Бойда. По магистру видно - его ради Дика выдернули с тракта, он не успел даже подремать, и теперь от адской усталости глаза кажутся не прозрачными, а пепельными. Магистр чадолюбив и наверняка одобрит такой свадебный подарок, как плодовитость для Хизер и Дика. И госпожа одобрит - и подарит, ведь она — подательница жизни, плодородное чрево.
"Пожалуйста, госпожа!"
Самое нелепое на свете чувство - ощущать себя героем романа о любви. Которой не было. Самому себе врать не стоило, возможно, Дик не был способен на то, что люди называли этой самой любовью. Заботиться, беречь - мог. Желать - тоже. Но по-настоящему он любил только свою землю. За которой ухаживать приходилось похлеще, чем за любой женщиной. Это была не просто земля. Это было объяснение его жизни и его оправдание. Это угодья, расположенный в самой южной точке Англии, прекрасные и капризные, как сад, самый первый сад на земле. Гряда Южных Холмов защищает их с севера подобно сложенным вместе ладоням, высокие округлые холмы покрыты пахучей травой, луговыми цветами, с вьющимся над ними целым сонмом синих бабочек. Эти холмы заключали в себе весь мир Дика. Это родовитые Хаверинги, прижимистые Лейси, это Мак Эндрю, сбежавшие из Ирландии и осевшие в Дауэр-хаус. Это лесничий Беллингс и его жена. Это лекарь Пирс. Это крошка Селия, дочь мельника, первая женщина Дика. Это все те, кто кланялся, снимая шапки, когда он объезжал свои владения. Крестьяне, которым с первых же свободных денег свалившегося наследства Дик купил семена, лошадей и быков, плуги и жатки, послал  на ремонт жилищ и амбаров, ведь когда он видел пустующие поля и луга с травой по пояс, потому что никто не косил их и не пас здесь животных, у Дика начинало болеть сердце. И это была настоящая любовь - подкрепленная здравым смыслом и деньгами.
Но певчие запели "Te Deum", и Дик тряхнул головой, возвращая себя в церковь. Хизер показалась видением. У неё не было отца, чтобы вести к алтарю, а потому по длинному проходу между скамьями она шла одна. Как королева. Подвенечный наряд за одну ночь  феечки сшили из шелка – особого, очень редкого качества, – не привезенного из Китая,  а сотканного из нити тутового шелкопряда. Драгоценной ткани хватило как раз на одно платье, не больше. Белоснежное, с узким корсажем и квадратным вырезом, украшенным кружевами и жемчугом, оно ослепительно сияло даже в полумраке. Пышные рукава, также щедро отделанные венецианским кружевом, были расшиты золотой нитью, а  юбка свободно спускалась к полу, подчеркивая сказочно тонкую талию. На неё глядели всё, даже недотёпа Харпер, вопреки ожиданиям одетый прилично и обзаведшийся новой спутницей взамен утраченной Алетты. Впрочем, вассала и его женщину Дик не рассматривал, восхищенно глядя на Хизер. Как и положено жениху. Именно этого от него и ждали, вероятно.
Речи священника, молебны и благословения он пропустил мимо ушей. И когда надевал на палец Хизер обручальное кольцо, рука не дрожала.
- Сим беру тебя, дабы владеть тобой и оберегать тебя, беру на долю хорошую и долю плохую, долю самую лучшую и долю самую худшую, днем и ночью, в болезни и здоровье, ибо люблю тебя всем сердцем своим и клянусь любить вечно, пока смерть не разлучит нас.
Чуть дрогнул голос - со свободой, которой всё равно уже не было, прощаться оказалось тяжко. Настолько, что эту дрожь пришлось скрыть за смущенной улыбкой, будто мечтал об этом моменте и волновался. Что этим он смог обмануть Хизер, Дик не обольщался. Но портить ей момент торжества казалось неправильным. Поцелуй - и церемония завершилась.
Под Sancte Deus Томаса Таллиса Дик провёл свою новую леди Фицалан по проходу, взглядом обозначая для Харпера, что желал бы видеть того за обедом. И вышел на крыльцо церкви, показывая себя и Хизер.
В воздухе кружились белые лепестки роз.

Топить эту толпу Дик передумал. А вот если они ввяжутся в бой со стариной Рольфом, или поднимут на копья его зятя, было бы неплохо.
Мелтон кивнул.
- Знаем такого, а как же. И про Ланкастер подумаем. А вы сами-то, в охране не нуждаетесь ли? Парнишки из Суррея завсегда с друзьяками ездят.
Притихшая было таверна снова загудела музыкой, шумом голосов, стуком кружек. Джуди, так и не зашнуровавшая декольте, профланировала через зал, чтобы поставить перед Диком блюдо, полное жареного мяса, и плюхнуться на скамью рядом. Рукава она теперь касалась с трепетом и почтением, дрожащей рукой.
Первым побуждением было отказаться от соглядатаев. Дик в любой момент мог бы призвать своих серых, и кметы с вилами были лишними. Потом подумал - и согласно кивнул. Пусть таскаются за ним, черти их забери! Может быть, пригодятся. В любом случае, после Гринстоуна его снова ждала беседа в присутствии госпожи Инхинн. Три или четыре бунтовщика придали бы этому свиданию пикантности, а обвинениям - осмысленности.
"Главное, чтобы госпожа предупредила лэрда, что у старины Рольфа будут неприятности с паломниками".
- Почему нет? Хорошая компания еще никому не вредила. Могу даже Джуди с собой взять.
"И вот её - утопить".
- Дык, маловато одной фрелины, - заметил Мелтон. - Но мы не тупые, за конфьяцьяльность и игогонито понимаем малость. А вот спросить хотел еще, как там Юг-то? Наш или не наш? Готовы ли за истинного короля  нынешнего... ну как его батька - Перкина Уорбека вот?
Перкин Уорбек или Пирс Осбек, или Ричард Плантагенет, или король Ричард Четвёртый. Генрих Седьмой Тюдор писал, что в «притворном мальчике», как он называл его, ощущается чувство меланхолии. Согласно хроникам, за время своего долгого пути в Англию, при различных европейских дворах, он был признан младшим из принцев, пропавших из Башни Тауэра. Перкин подробно описывал жизнь маленьких мальчиков, запертых в Башне - одиноких, беззащитных и разлученных со своей матерью и сестрами. Удивительно правдоподобно он преподносил историю о том, что некий лорд пришел убить их, по приказу его дяди Ричарда Глостерского, который к тому времени уже стал королем. Несмотря на изменение его статуса со второго сына короля Эдуарда Четвертого на незаконнорожденного, он все еще представлял достаточную угрозу для молодой монархии Ричарда Третьего, и поэтому должен был быть убит вместе со своим старшим братом Эдуардом, принцем Уэльским, некоронованным королем Эдуардом Пятым. Он утверждал, что Эдуард действительно был убит, но неизвестный ему лорд не смог довести дело до конца и вместо этого вытащил его из Башни и оставил за стенами Тауэра, где ему было приказано забыть кто он есть, если хочет обрести новую жизнь. Он стал странником, путешествующим, как обломок рухнувшей династии, лавируя между устоявшимися общественными порядками. Он - ребёнок, без семьи и дома, без привычного комфорта, вынужденный странствовать от дома к дому, от одной доброй души к другой. В воспоминаниях очевидцев этих рассказов Перкин представлял себя «опустошенным ребенком, единственным занятием которого было странствование и слёзы». Наконец, после этих лет полного забвения, ведомый внутренним побуждением, он принял решение заявить о своей истиной личности. Облачившись в одежды, подходящие для его высокого положения, он прибыл в Ирландию и был признан местными жителями как Ричард Плантагенет. Однако, жизнь этот юноша закончил на эшафоте. Был ли он в самом деле принцем Ричардом, не знал никто.
- Юг - разный. Большинство поддерживают нынешнюю власть. Кто из страха, а кто-то из преданности. Скажи лучше, Лланелли - чьё?
- Да Лланели тоже разное, - отмахнулся от него вожак повстанцев. - Местные по старой вере больше, но Пасху празднуют. Море - тварям морским принадлежит. Гарнизон - узурпатора. Ну а торговцы - за эту, дерьмократию. Потому что болваны глиняные самоходные у них. И часы хранцузские. А так подумать - ничего в дерьмократии хорошего нет, грех один. Содомский. Те греки безбожные по мальчикам были, наш епископ говорил. Зря вы туда едете, в общем. Но если надо уж, то поберечься лучше. Ручки не пачкайте.
Следовало признать определённую прелесть в том, чтобы называться королём. О том, что ему не следует пачкать ручки, Дик не слышал с раннего детства. Он мельком глянул на них - огрубелые от меча, привыкшие держать поводья, пальцы порезанные, левая ладонь перебинтована. Назвать это ручками можно было только в горячечном бреду. Однако, знания, полученные от Мелтона, были полезными. Староверы-жители, гарнизон и фоморы уже не казались такой большой проблемой, как купцы-демократы с големами и французскими часами.
Но всё это требовало рассмотрения и изучения на месте, в самом Гринстоуне. С этой мыслью Дик и пошел спать, справедливо рассудив, что истинному королю любой почтет за честь уступить комнату.

16 мая 1535 г. Лланелли (Гринстоун), Валлийская Марка.

Дик меланхолично глядел на гарнизонный полк и старался не выражаться. Форма на солдатах была обтрёпанная, дыры не штопанные. Палатки - гниль на гнили. Из котлов несло так, что становилось страшно. Щёки у солдат были запавшие, глаза - уставшие. Собственно полк - пятьсот солдат, разбитых на сотни, а сотни дробились на десятки. На солдатах в первом ряду строя - сапоги с дырами. На дальних - скорее пара кожаных заплат на дырах. Что любопытно, интендант при этом выглядел сытым, довольным и весьма упитанным. Когда попытался вякнуть, что им, мол, не сапогами воевать, Дика сорвало. Веревка нашлась мигом, берёзку пригнуть было несложно - и понеслась душа интендантская к небу. Дик надеялся, что в ад. В ад хотелось отправить и всё Лланелли, вместе с их уютными улочками, живописным озерцом, на котором крякали утки, и даже навязанного повстанцами спутника. Дона Алехандро Тельеса по прозвищу Демон.
Смуглый испанец бесил настолько, что даже голова почти заболела. Почти: всё-таки, не смогла. А может быть, Демон не был виноват, а всему причиной стали поиски новых сапог, одежды и провизии. Всё это отыскалось в доме интенданта. И когда Дик закончил одевать, обувать и кормить, опустился вечер. Можно было идти воспитывать фоморов, но не хотелось. Хотелось ванну, ужин и что-нибудь почитать.
- Скажите, дон Алехандро, - поинтересовался он, устало вытягивая ноги у костра, на котором солдаты кашеварили что-то вкусно пахнущее мясом. - Зачем вы покинули свою богоспасаемую родину и мёрзнете тут, на нашем туманном Альбионе?
Вопрос этот был скорее праздным, для начала разговора. Испанский король давно давал понять, что неодобряет развод своей тёти, Екатерины Арагонской, и всячески вмешивался в дела английского короля. К тому же, Дик отказывался думать о том, что в других гарнизонах страны творится то же самое.
- Хочу на принцессе Марии жениться, - мечтательно ответил ему Тельес, зачёрпывая из котла две миски каши. Одну из них он протянул Дику. - Увезу в Кастилию, наделаю пять-шесть ребятишек, а потом - р-раз! - и король Англии я.
- Ну... каждый рано или поздно должен жениться. В конце концов, счастье не главное в жизни, - согласно кивнул Дик, с удовольствием принюхиваясь к каше. - Так может, в Ладлоу махнём? Невесту вашу спасать.
Доверия этому телохранителю не было ни на пенни. Такие легко превращались в палача, запросто предавали, и с ними можно было разве что балагурить. А еще от него следовало как можно скорее отвязаться.
- Истинно христанские самопожерствование и смирение. Вам настолько не нужно счастье, что аж дважды женились?
Демон вздохнул, постно взглянув на небо. Аппетит, с которым он накинулся на мясо в каше, этому взгляду не соответствовал.
- Сыновья у вас есть, кажется? Можно было вовсе не жениться. А к счастью постремиться. Стремительно. Самую чуточку. Вот что для вас счастье, дон Ричард?
"Хотя бы ты имел все блага творения, не можешь быть счастлив и блажен, но в Боге, Сотворившем все, живет твое блаженство и счастье не такое, какое представляют себе и хвалят безумные любители мира, но такое, какого чают добрые и верные слуги Христовы, и какое вкушают иногда люди духовные и чистые сердцем. Их жительство на небесах", - хотел было ответить Дик, но сдержался. Подражать Риссе-проповеднице не стоило, да и проповедовать скорее следовало в духе "Здравствуйте. Не желаете ли поговорить о богине нашей Бадб?"
- Я наслаждаюсь тем, что имею, дон Алехандро. Счастье, знаете ли, это когда желаемое совпадает с неизбежным. А для вас?
Дик отхлебнул из миски и улыбнулся солдатам. Если что он и усвоил полезного у Бойда и Хорана, так это разумное панибратство с подчинёнными. Солдат должен видеть, что ты разделяешь с ним все тяготы, тянешь ту же лямку. И даже пища у тебя - та же.
- Принцесса и королевство, - не задумываясь, ответил Демон. - Что ж тут сложного-то? Ну а пока этого нет, придётся вас нянчить. Вы чего прямо сейчас хотите? Големов разбить? Тварей морских на суп этим обалдевшим от вас мужланам пустить? Нового интенданта повесить? Правда, вы его еще не назначили... Но как назначите - сразу повесим. Для острастки.
- Прямо сейчас я много чего хочу, - сообщил Дик, не переставая улыбаться. - Чтобы вы перестали занудствовать, например. Такое я терплю только от себя и от своего полковника. Спать хочу - зверски. Еще хочу горячую ванну, много мыла, тёплые простыни, и чтоб насекомых в постели не было. Девки входят в их число. Пожалуй, не откажусь от тишины, пока буду спать. Ну, и чтоб вас с утра не видеть. Очень хочется, чтобы вы к Мелтону вернулись. Никогда ничего так не хотел.
Демон со вздохом поднялся, снимая шейный платок, который и бросил на колени Дику вместе с кинжалом.
- Что же, пойду делать тишину, покой, найду парнишку посмазливее в постель. Ну хотя б из этих... Эвона, как смотрят. Наверняка на всё согласные. А вы тут постарайтесь пока не помереть, Ваше Величество. А то ваш брат и канцлер от церкви меня отлучит. Страшно -  аж жуть берёт, как подумаю.
Видимо, чтоб не видеть Демона, предлагалось завязать глаза. Или выколоть их. Дик с подозрением проводил своего надзирателя взглядом и поудобнее угнездился у костра. В одиночестве можно было и поразмышлять о наглом испанце, который вёл себя возмутительно непочтительно, язвил и вообще больше смахивал на демона, чем на сурово-сдержанного подданного королей Трастамара. О нравах и обычаях испанского двора Дик имел представление, знал о строгом этикете, лаконичности и выдержке, которые амбициозные родители воспитывали в каждом идальго. Тельесы - фамилия хоть и не богатая, но знатная. Но данный конкретный Тельес был скорее каким-нибудь Теллом из Лутона, выращенным на сеновале. И избавляться от него следовало, не откладывая в долгий ящик. Пока не продал кому-нибудь.
"Но об этом я подумаю утром. Эх, что там Хи?.."

17 мая 1535 г. Лланелли (Гринстоун), Валлийская Марка.

Утром Дик осознал, что чего-то не хватает. Точнее, кого-то. Без Хизер под боком спалось плохо. Было пусто, тоскливо и неуютно, будто её присутствие приносило покой. Невольно думая о Хи, Дик не мог не пенять себе, что так скоро соскучился. Так хотел свободы от уз, Эмму и побыть одному - и вот оно, не может выспаться без девчонки из борделя. Причём, не любой, а именно - Хи. Получив достойное воспитание, Дик, тем не менее, оставался земледельцем. И, видимо, прочно усвоил привычки тех, с кем проводил больше времени. Без бабы под боком, коровы в хлеву и зерна в амбаре спал погано. И потому, умываясь над деревянной шайкой, не мог не думать, скучает ли о нём Хизер. Будет ли тосковать и оплакивать, когда...
Тряхнув головой, Дик запретил думать себе о том, что король Генрих Восьмой непременно найдёт, как заполучить и его, и Ричарда-младшего на эшафот. Маленький Дикон оставался последним Фицаланом и  воистину мудро, что воспитывался он в покое и безопасности замка Дин. Быть может, выросший в свободе сын сделает то, чего не смог его отец - перестанет бояться. Казалось бы, протяни руку, и в неё спелым плодом упадут и повстанцы, и этот гарнизон. Поведи и за собой, дай надежду - и они сделают тебя королём, бросят к ногам обнищавшую в междусобицах страну. Но Дик не хотел страну. Дик хотел... Надо было думать о Хизер, но мысли привычно подсунули Эмму.
"О, боже".
О Боге, к слову, тоже следовало вспомнить. Окруженный людьми, воюющими за веру, Дику следовало хотя бы внешне следовать всем надоевшим обрядам. К тому же, не так просто было отринуть привычку молиться, креститься и поминать Господа всуе. Странно, но скупое крестное знамение на показ возможным соглядатаям будто заперло мысли о сестре, возвращая к Хизер.
Будто Дик был сопливым юнцом, не способным разобраться в своих женщинах. Но Хизер он жалел и проклинал. Хотел её и отталкивал. И скучал. Так остро, что едва удержал себя от просьбы госпоже, чтоб открыла для неё путь сюда. Но здесь было опасно для юной шлюхи-отравительницы. А вот Эспаде - самое место. В Портенкроссе для Хи найдутся защитники, а здесь Дика одолевал назойливый сородич испанского гладиатора.
"Демон-хранитель, мать его".
Будь этот Демон в самом деле демоном, это могло стать полезным. Демонам положено гадить в мелочах, но в деловых отношениях у них имелся определенный кодекс чести. Если не исполнять условия сделок, то их не будут заключать. Вот только Дик не продал бы душу, а демон-хранитель скорее всего был просто надоедливым повстанцем, присвоившим себе имя знатного испанца.
"Главное, чтоб не тело".

Услышала Бадб или нет, но к полудню - по крайней мере, Дик думал, что это полдень, в замке поднялся шум. Кто-то бегал, перекрикивался и всё это походило на начало осады. Через четверть часа, когда всё стихло, дверь открылась и явился Гуффье с тремя оруженосцами. Дик, еще заслышав шаги, сполз по стене будто в беспамятстве, не забыв подмигнуть Алетте и призывая тем самым к молчанию. Беготня в замке была шансом. 
- Скис. Забирайте его и бабу, - бросил Гуффье, оглядываясь куда-то назад, в коридор. - Быстрее.
Тех двоих, что вцепились ему в руки, Дик скинул. Сдирая кожу, сорвал с пальца обручальное кольцо, швырнул его в Гуффье, выхватывая короткий кинжал с пояса одного из юнцов, швырнул следом за кольцом. На удивление - попал, но изумляться было некогда. Мальчики, барахтавшиеся у ног, неумело навалились, и один исхитрился воткнуть кинжал в бедро. Одного пришлось пнуть в лицо, другого полоснуть по горлу любезно подаренным кинжалом. Третьему Дик, не стесняясь в выражениях, предложил отойти поглубже в камеру и отвернуться лицом к стене. Мальчик возражать не стал. Дик воткнул кинжал в глаз Гуффье, стянул с того пояс, чтобы перетянуть себе бедро и только после этого начал дышать. По крайней мере, весь суматошный короткий бой он, казалось, не дышал вовсе. Алетту пришлось взвалить на плечо. То, что его с этой довольно увесистой ношей не заметили, иначе как чудом Дик не назвал бы. И лишь когда вышел из пропахшего миазмами отверстия для сточных вод, когда на голову рухнул полумертвый голубь с запиской - Дик поверил, что выбрался. А очутившись в теплом нутре полковой палатки - вдвойне.
- Госпожа!
Алетту Дик положил на пол, устланный войлоками, а сам опустился на колено, приветствуя явление Бадб. Получилось плохо - нога возмутилась такому отношению и принялась зверски болеть. Так, будто до этого и не болело.  Но иначе выразить радость от присутствия богини и благодарность Дик не мог. Его выдернули из-под стен прецептории почти мгновенно. Значит - искали и беспокоились. Это стоило так дорого, что даже слова не шли.
Богиня подхватила его на ноги, прижала к себе, принося не только исцеление, но и крайнее изумление, и расцеловала в обе щеки.
- С возвращением, - бросив взгляд на Алетту, она вскинула бровь. - Эту, наверное, целовать не буду, хватит и полкового лекаря. Твоё вероятно будущее величество.
Дик недоумённо моргнул. Королём его нынче не называл только ленивый, но слышать из уст госпожи такое было и удивительно, и чревато. Он аккуратно высвободился из объятий и только теперь вспомнил, что держит в руках голубиное письмо. Из записки, которой его удостоил зять, Дик выхватил только «Спешу обрадовать: моя супруга и ваша сестра нашлась и со мной, пусть пока что и не вернулась. Но – верну», счастливо улыбнулся – Эмма нашлась. И не переставая улыбаться, глянул на госпожу.
- Спасибо, госпожа. Почему величество? Хотя я начал не с того вопроса. Что происходит? У иоаннитов была беготня и суматоха, как перед осадой, иначе нипочём не вышел бы. Здесь – полковые палатки. И мне кажется, что снаружи я слышу голос Хорана.
- О-о, - протянула Бадб. - Это ты ещё мыслей не слышишь. Если коротко, то мерлин пришёл тебя спасать, прихватил с собой Розали - ту самую, она же Варда, - призвал полк. Полк - ну, не весь, сотня с Хораном и Беваном, - явился вместе с генералом, потом все немного подрались - особенно мерлин с Беваном и Рос - и теперь сидят по разным углам, тоскуют и строят планы. Розали немножко проклята и спит, мерлин немножко проклят и кипит. Иоанниты тоже строят планы. Хочешь, зачитаю? Вот, например, свежее, только что поймала: "Возлюбленные дети Господни! Да хранит вас благословение Пресвятой Богоматери! Сарданапал, вероотступник Генрих Тюдор, посягает на нас. Силы его диавольские подходят к нашим стенам, к последней твердыне истинной веры! Придите на помощь, возлюбленные чада!".
- Лэрд цел?
Дик устало опустился на войлоки  рядом с Алеттой. Сел, обхватив голову руками. Всё это звучало как огромная куча дерьма, над которой мухой кружил Харпер. Более того, Дик готов был держать пари, что это Харпер кучу и сотворил. Теперь было только две дороги – либо на трон, либо на плаху. Отсиживаться в Фэйрли с теплой Хизер под боком, когда на кону были жизни и благополучие родных, он не намеревался.
- А что с ним будет? - Удивилась Бадб, прохаживаясь по шатру. - Конечно, возраст почтенный уже, но с другой стороны, какие его годы? Правда, хм, замок ещё стоит, и Розали живая и даже не сшитая, перерожденка адова... Ух как бы подарить её Филину на опыты. Признаю, у меня на опыты фантазия хуже. В общем, тысячу лет назад была бы тут уже красивая воронка размером с провинцию, а сейчас? Фи. О, вот, слушай ещё: "Чада! Агнцы! Взываем к помощи! Комиссары, которые суть порождения преисподней, во главе новой, беззаконной инквизиции, под нашими стенами! Уже вознесены кресты, с которыми мы уйдем в выси горние. Душа к небесам улетает голубкой! Оставайтесь во Христе!" Как излагают-то!
- Чем я могу помочь, госпожа? И можно мне полковое? Переодеться бы.
Иоанниты излагали красиво, спору не было. Вот только это означало, что север кипит и выплеснется в бунт, кровавый и беспощадный. Волны этого бунта захлестнут всех, не пощадят никого. Дик вздохнул, припоминая пыточную в Тауэре. Возвращаться туда не хотелось совсем.
Бадб замерла на шаге, моргнула - и протянула Дику сложенную форму, пахнущую морем и вереском. Снова принялась мерить палатку шагами, словно на месте не стоялось.
- У лэрда, - начала она, - диалог с мертвой бывшей женой не складывается. С мерлином тоже, а этот узел надо хоть как-то развязать. Или завязать. Или связать. Кстати, держи вот заодно, вы, кажется, потеряли по дороге.
- Хизер выбросила, - улыбнувшись, проворчал Дик, благодаря поклоном и принимая тот самый арапник новгородского плетения. – Но я понял, госпожа. Где мне найти Харпера?
По Хизер он, кажется, соскучился еще больше, но сейчас спрашивать о ней не осмелился, равно, как и о фоморах.
- Еще одно, госпожа. Я в Лланелли слегка порядок навел в гарнизоне. Не могли бы вы поглядеть, как они там? Я исчез внезапно, и всякое может случиться.
Вместо ответа он получил картинку. Настолько яркую, что от ней даже воображаемой несло выпивкой и жареным мясом. Расхристанные пьяные солдаты сидели у камина в гарнизонном зале. Один, голый по пояс, писал.
"Ты, король, сам чёрт блевотный, и всем прочим чертям клок шерсти подхвостный. Какой ты к чёрту зелёный рыцарь, когда голой жопой на ежа без сраного доспеха не сядешь? Для владыки у тебя ни уха, ни рыла, и командиры твои таки же, а как прального Йорка прислал, так тут же и исхитил, потому как аспид ты и есть ебучий".
Любовь солдат была приятна, но чревата для правильного Йорка. Дик вздохнул, понимая, что в Лланелли ему возвращаться нельзя. Через день-другой там будет Саффолк, а головы всех причастных к этому письму и упомянутых в нём окажутся насажены на частокол вокруг городка.
"А раз заварил ты такую кашу вавилонскую, то требуем Йорка обратно, потому что люб он нам до края света, и сердцу нашему мил, не то, что прошлый козолуп корнуольский, коего ты на нас прежде поставил, чтобы выи давил!"
Возможно, людей стоило увести в Портенкросс. Были гарнизоном Лланелли, стали гарнизоном Фэйрли. Но Дик уже не успевал. И было горько, что наведение порядка привело к таким фатальным последствиям для людей.
"Так мы тебе, херу толстожопому, и пишем, уже не твой гарнизон славного города Лланелли, и хер тебе залупный, а не жемчуг твой, потому что к фоморам подадимся и будем им первыми товарищами, под воду уйдём. Некрещёные они, а и то лучше, чем под твоими волками паршивыми жить".
Оставалось надеяться, что парни протрезвеют и письмо отправлять не станут. С этой почти беспочвенной надеждой Дик вышел из палатки и направился к тоскующему на траве Харперу. Разговаривать.

19 мая 1535 г., Портенкросс.

Море Дику очень нравилось. Суррейский мальчишка, выросший вдали от побережья, он всегда мечтал о доме у моря. И вот теперь, когда мечты начинали сбываться, в жизнь Дика вмешивались короли и мерлины. Но сейчас, после боя за прецепторию иоаннитов, после азарта битвы, неистовства, об этому думать не хотелось. Хотелось моря и Хизер.
Хи обнаружилась на берегу за маленьким, квадратным Портенкроссом. Даже издали было видно, как шёл ей наряд местных женщин, как подчеркивала пышная юбка с оборками тонкую талию, а блуза с приспущенными плечами - шею. А еще она гуляла в компании Ларк, и это тоже порадовало Дика. Значит, Хизер не тосковала одна, а рыжая оборотница ему нравилась, а значит, была подходящей подругой.
- Хизер!
Крик подхватил ветер, швырнул в чайку. Хизер обернулась, радостно взвизгнула, за короткое время пролетев навстречу по мокрому песку, и повисла на шее. Приятно, чёрт побери, повисла. Кларисса себе такого не позволяла, и право, зря.
- Чудесно выглядишь, - заметил Дик, целуя её и с удовольствием отмечая, что она загорела. - Я скучал, знаешь. И кольцо потерял. Только не ругайся, куплю новое.
- Да главное, что живой и здоровый вернулся, - выдохнула Хизер. - А то тут такое... полк собирается, все бегают, что-то про мерлина, генерала, разведку, агентов - и никто ничего толком не говорит. Хотя за кольцо, конечно, поругаться надо, но давай потом?
- Давай вообще не ругаться? Но - жив. Разумеется, жив. Довелось и в плену посидеть, и крепость иоаннитов брать. И... вот дьявол!
В море, столько любимое море, с шумом рухнул Харпер со своей новой женой. И Дик, наскоро поцеловав Хизер, помчался к нему. Туда, где вассал портил песачаной косой неприступный берег.

Время для Хизер снова появилось только к вечеру. Когда, наконец, маленький замок на берегу шумного моря утих. Дик лежал в алькове окна, слушая волны. Казалось, так лежать и слушать можно было вечно.
"Бадб, великая богиня. К тебе взываю, услышь мои слова. Благодарю тебя за твой крепкий щит, что отвёл от меня опасность. Благодарю за силы, что прибывали во мне в бою".
Было странно - молиться Бадб, когда можно пройти в соседние покои и просто сказать "спасибо". Но молитва - это тоже жертва.
- Не испугалась сегодня, Хи?
Хизер неопределённо пожала плечами и присела рядом, касаясь бедром.
- Что она сказала такого? И - куда ты дел кольцо?
- Сегодня - ничего особенного. Не успела. А вот вчера наговорила многое, - вздохнул Дик, укладывая её на себя. - Но тут ключевое, что лэрду нельзя это делать самому. На её лице из полковников не отметился разве что Хоран. А кольцо я швырнул в иоаннита, чтобы отвлечь от второй руки. Когда из плена бежал. Швырнул - и не подобрал, Алетту тащил. К слову, она в суррейском поместье. И, предваряя вопросы и подозрения, ничего не было.
Покой и умиротворение, которые наступали от присутствия Хизер, от тепла её тела, для Дика тоже были вновь. Он прислушался к себе - и мысленно кивнул. Пожалуй, ему это нравилось.
Когда его вышвырнуло в пустоту Древа, Дик успел осознать разве что свою странную мысль - ему хочется не Хизер, а эту дуру, новую миссис Харпер. Потом полыхнула Эмма - ярко, почти нестерпимо, испугом и ревностью передавая то, что можно было бы назвать проклятьем. Дик выдохнул, осознавая, что похожее кружится вокруг него. Усилием над собой успокоился. И понимая, что ладонь - это та самая нужная гладкая грань, отбил, как волан, липкую гадость по той же дорожке, по которой оно прилетело. Не к Эмме, к другой.
Возвращение в себя, как и всегда, было похоже на чёртову мельницу. Дик аккуратно снял с себя Хи, сел в алькове и понял - его тошнит. И голову кружит так, что тошнота вполне может перейти в рвоту.
- Неси отвар, Хизер. Меня чем-то накрыло, потом Эмма вспыхнула - и вот. Мутит. И, кажется, это был приворот от этой дурной, которая то ли Варда, то ли еще кто-то.
- Сейчас, - Хизер послушно поднялась, мазнула его по лбу тыльной стороной ладони. Помедлила в дверях. - Хочу её душу, вторым свадебным подарком. Можно в серебре.
- Хорошо. Обещаю, вместе с головой.
Сияние Эммы говорило о том, что нечто подобное прилетело и Раймону. Жизнь всё чаще и всё больше подбрасывала поводы для сближения с мужем сестры.
Сестры?
Дик тряхнул головой, прогоняя наваждение, накрывающее его удушливым маревом. Пусть сестра будет счастлива со своим Раймоном. А у него есть Хизер.
"Вот дьявольщина".

20 мая 1535 г. Портенкросс.

Новости из Лланелли заставляли пожалеть, что Дик смиренно выполнял приказы и не отправился туда сам. С одной стороны, это было залогом относительной безопасности. С другой - Харпер чудил, почти не переставая, а вместе с ним и весь гарнизон. Солдаты писали матерные письма королю, поднимали на восстание всех, кого могли, а Дик злился и швырял камешки в море. Когда в руки рухнул белый королевский голубь с повелением привести ополчение в Гилфорд - его Гилфорд! - Дик даже обрадовался.
Он еще перечитал: "Волей Его Величества Генриха Тюдора, седьмого своего имени, владыки Ирландии, Шотландии и Франции повелеваем: всем вассалам явиться в Гилфорд с ополчением конным и пешим. Генрих Рекс". А потом завернул камень в письмо и зашвырнул подальше. Это рассылал секретарь, всем дворянам, и даже Харпер получил такое же, без сомнения.
Ближе к полудню упало и второе письмо. "Предатель и негодяй Грей! Мы презираем тебя, твои гарнизоны и твои планы относительно нас. Поэтому, желаем на турнире Реновации лично зарубить тебя мечом и проткнуть копьём. Считай, на дуэль вызвал. Приходи без гарнизонов, если не трус. Генрих Rex. Приписка: двадцать третье мая, лондонское ристалище". Это даже позабавило. И отчасти подарило надежду. Если что Дик и умел, так это красиво выступать в ристалище. А король Генрих любил зрелища. И любил делать эти зрелища. А особенно он любил маскарады. Разве что три дня для создания образа красивого, нагловатого рыцаря было маловато, но для того, чтобы вытрясти из короля помилование - достаточно. Прятаться и убегать казалось худшим вариантом. Дику было, что терять. 
- Через три дня турнир, - сообщил Дик Хизер, вернувшись в замок. - Мне нужно, чтобы ты надела белое и голубое - в цветах Фицаланов. И ленту на руку. Её повяжешь на рукоять меча, прямо в ристалище. А мне нужны доспехи и оруженосец. Чёрт, времени мало!
К счастью и к удивлению, к подбору доспехов подключился Беван. Ехидно обзываясь Тринадцатым, крылатый принцесс притащил из-за пелены целую кучу наплечников, наручей, наколенников, кирас, воротников и шлемов работы дини ши. Красивых, блестящих, украшенных гравировкой. Остаток дня ушёл на примерки, подгонки и чистку кольчуги. "Как у кота яйца", - одобрительно буркнул Хоран, глядя на переливающиеся серебром колечки.
Когда совсем стемнело, Дик, бренча всем этим железом, снова явился к Хизер.
- Как я выгляжу? - Задумчиво вопросил он, придирчиво рассматривая себя в зеркало. Голубой плащ, перекинутый через плечо, замечательно подходил к наплечьям из светлого металла, по которым кузнецы рассыпали гроздья рябины, оттенял хауберк, и белую котту со львом Фицаланов. - Чего-то не хватает.
Хизер задумчиво потянула за ремешок наруча, постучала по кирасе.
- Столба, - сообщила она. - Посреди ристалища, чтобы меня к нему привязали, а ты за меня бился, весь такой красивый и рыцарственный лорд. Представь: ристалище, толпы, дамы платочками и нижним бельём машут - в зависимости от скамьи, - а вокруг столба рыцари кружат и тычут друг-друга копьями. Как думаешь, меня развяжут на время, чтобы могла повязать ленту?
- Затейница, - вяло порадовался Дик, представляя, как месиво из тяжелых конных рыцарей с копьями сносит столб вместе с Хизер. И приобнял её. - Обойдусь без столбов. А биться я и так буду за тебя и во имя тебя. За нас. Потому что если не сделаю красиво, нас не будет. От своих земель и своих людей я не намерен отказываться ни в угоду королю-сатрапу, ни ради любви. Хм, я сейчас понял. Ты ни одного турнира не видела, так?
Хизер мотнула головой.
- Не-а. У нас их не проводили, а потом - сам знаешь. Но в книгах всё очень красивое... а как ты на отрубленную голову собираешься шлем надевать?
- Точно. Мне нужен шлем. А лучше - османский шишак, придется снова Бевана тревожить. Хизер, - Дик укутал её в плащ, еще плотнее прижимая к себе. Через броню её тепло не чувствовалось, но всё равно было приятно. - Турнир - это очень красиво. Состязания боевых петухов. Все яркие, блестящие, трибуны - как цветник. Первые ряды всегда для дам. Я не слишком люблю турниры, но долгое время жил с них. Если ты выигрываешь бой за боем, то награда может быть довольно весомой. А вот король - любит. А я знаю, как сделать, чтоб ему было ярко, интересно и он любил меня как часть турнира, понимаешь? Я на ристалище с восемнадцати лет, поэтому, думаю, справлюсь. А голову в шлем будешь закатывать, хорошо?
- Могу ещё упасть на колени перед королём и порыдать, - задумчиво заметила Хизер. - Перед тем, как закатывать голову. Говорят, он любит хорошее представление, и леди тоже. Хорошо сочетается с повязыванием ленточки.
- Не ленточки. Ленты. Это такая широкая, - Дик развел ладони на ширину пяти пальцев, показывая размер, - штука, больше похожая на браслет. С кружевами и самоцветами. В цветах твоего дома. И я искренне недоумеваю, почему ты её не шьёшь. А рыдать будешь только в том случае, если это будет необходимо. Лучше всего, если при плохом исходе ты вернешься сюда. Неужели я тебе так дорог, Хизер?
Здравый рационализм, который проповедовал в своих учениках Сократ, убеждал Дика, что Хи переживает за своё благополучие - в первую очередь. После смерти своего супруга леди Фицалан получала пару особняков да пожизненное содержание, которым Хизер, вероятно, не смогла бы распорядиться с умом. Управлять поместьями дворянских девочек учили чуть ли не с рождения. Но Дику хотелось верить, что Хи волнуется о нём.

21 мая 1535 г.  Портенкросс.

Дик задумчиво глядел на сосредоточенно жующего Броха. Новый илот Неистовой, вернувшись вместе с ними от мерлина, своим положением заметно тяготился. Что не помешало ему долго мыться в купальне, переодеться в чистое полковое и теперь тщательно, вдумчиво ужинать. А еще Дик понимал, что чувствовал Хоран, когда пять месяцев назад ему выдали некоего Ричарда Фицалана и велели воспитать из вот этого вроде как неплохого рубаки хотя бы лейтенанта. Александр МакКензи воплощал собой шесть футов четыре дюйма личной ответственности Дика. И это было почти непосильно, ведь похвала госпожи до сих пор грела яркой, искренней радостью.
- Ты не хотел этого, верно?
- Госпожа о том же спрашивала, - кивнул Брох. - Сами посудите, сэр Рихард. Я - католик, я - МакКензи. Быть МакКензи в Шотландии - это как быть одним из Медичи в Италии. Мне и без того погано, что тюрьма в рабство продала. Лучше б повесили. Так еще является какой-то сопляк, заявляет, что мерлин, выкупает. Потом оказывается, что сказки - это не сказки. Скажите, а что, Тростник в самом деле был?
- Он есть. Но не советую лэрда называть так, - вздохнул Дик. - Память не делает человека кем-то иным, и Роберт Бойд - это Роберт Бойд. Но, всё же, клялся ты доброй волей?
Добровольность была важна. Если человек делал шаг под принуждением, все его слова и поступки обращались в ничто. Пример тому Уилл Харпер.
- Все мы чьи-то вассалы, сэр Рихард. Для меня нет ничего зазорного в том, чтобы подчиняться женщине. Клялся я доброй волей, и госпожа более чем великодушна тем, что не оставила меня с сопляком.
Брох отхлебнул из кубка и на мгновение блаженно зажмурился.
- Подумать, так это вера моих дедов, и грешно роптать. Привыкну, сэр Рихард. Вы же привыкли.
- Я всё ещё привыкаю, Брох. Порой кажется, что никогда не привыкну. Сомневаться в себе - нормально. Главное, чтобы никто из нас не сомневался в тебе. Еще ты должен знать, что я в опале у короля. Меня могут казнить.
Как ни странно, но Дик не боялся произносить эти слова. Умирать не хотелось, на трон - тоже, но если король так настойчиво не оставлял выбора, то и у него этот турнир был последним шансом. Либо миловать, либо освобождать престол.
- Я тоже, - легко пожал плечами Брох. - Конечно, вряд ли меня кто-то в лицо знает, кроме пары констеблей. Но ведь и плетей всыпали перед казнью не за то, что я такой красивый. Я - наёмник, сэр Рихард, якшавшийся с паломниками. Да и вы, как я слышал, не рождественский подарок. Сработаемся.
- Сработаемся.
Дик с улыбкой пожал руку своего нового подопечного. Так, как это было принято у горцев - перехватывая за предплечье. И надолго задумался.
До турнира оставались сутки,  и за эти сутки следовало и выспаться, и размяться, и надеяться, что дражайший зять поумерит пыл и перестанет беспокоить светоч. Вчера нахлобучило так, что оказавшись у Древа, Дик понял - в обмороки падать надоело, и лучше бы использовать чудеса четы де Три и для себя. Если уж Эмма оставалась недоступной, а добывать её для себя не хотелось.
С тяжелым вздохом Дик вышел из-за стола.
- Пофехтуем?

24 мая 1535 г., Брентвуд.

Кровь текла из рассеченной брови, заливала глаза, затекала в ухо, и шум битвы Дик слышал приглушённо, будто его она не касалась. Сложно было поверить, что еще два часа назад он метался между людьми и палатками, вразумляя, втолковывая и организовывая. Но люди оставались людьми. Они смеялись, жрали, пили – и не верили в грозящую опасность ровно до того момента, как заснули. А проснувшись – обнаружили, что шатры пылают. Враги пришли в сумерках, под стягами де Манвиля. Дик сорвал горло, крича до хрипоты, убеждая, что нельзя открывать ворота небольшого острога под Брентвудом, и его послушали. Вот только посты охранения не выставили, и легли спать. Беспечные, наивные люди, не верящие в войну, потому что в неё вообще никто не верил. Даже он сам, хоть и побывал уже в паре битв.
Когда запели луки, роняя огонь на лагерь ополчения, люди забегали. Их командиры пытались придать разрозненным, паникующим, отчаянно орущим ополченцам какое-то подобие строя, но безуспешно. Пока Дик, добрые пять минут созерцающий это, не рявкнул в хорановой манере, распределяя часть на тушение пожаров, часть – на стены, часть – к воротам. Благо, из женщин и детей в лагере были только шлюхи, и думать об их спасении не приходилось.
Нелюди де Манвиля – а вблизи было видно, что в атаку бегут не люди, упокойники, - наступали по всем правилам военной науки, рассыпаясь небольшими группами, прикрывая стрелками лестницы и мечников. В отличие от людей Дика, они не знали ни страха, ни сомнений, ни боли. Не ведали смерти, продолжая биться даже без головы. Они споро залезали на стены, сбрасывая бойцов вниз, и Дик готов был душу отдать за пару михаилитов. Толка от прозорливой тактики Роберта Бойда здесь не было, потому что королевское ополчение состояло сплошь из самовлюбленных болванов, привыкших воевать только в постели. Старшее поколение, бравшее Бордо и навалявшее шотландцам, ушло. Молодое – старательно гибло сейчас.
Совладать с паникой Дик не мог – не хватало опыта. Когда каким-то невероятным, божественным чудом, удалось откинуть от стен первую волну нападвших, он выпрямился во весь рост на зубце, спиной чуя, как его выцеливают лучники.
- Англичане! – Заорал он, поднимая меч. – Братья! Нам некуда деваться, волей или неволей надо стоять! Не осрамимся трусами, но ляжем костьми! Мёртвые сраму имееют. Не отступим, станем крепко! Я буду с вами, и если моя голова падёт, тогда делайте, что хотите, но сейчас, с храбростью предков наших сразимся мужественно! Я поставил вас в круг, пляшите, как умеете!
Не сказать, что эта пламенная речь помогла. Но люди посмеялись, собрались и вспомнили, что воевать умеют. А Дик развернулся лицом к врагу, сожалея, что не надел килт, улыбнулся – и получил стрелой в шлем. Мир закружился веселой кутерьмой, яркими пятнами огней, а потом прилетела вторая стрела, чиркнувшая по брови. Воистину, Бадб берегла своих илотов, потому как ничем другим такую поганую стрельбу и такое воистину божественное везение Дик объяснить не мог. Он крутанулся, делая вид, будто его убили, и упал с зубца на стену.
- Везучий. Настолько не хочется быть принцем? - поинтересовался Брох, подавая руку. - Понимаю. Вкусная еда, красивые девки вокруг, золото, почести, владения на полстраны - кому такое понравится.
Кровь текла из рассеченной брови, заливала глаза, затекала в ухо, и шум битвы Дик слышал приглушённо, будто его она не касалась. Сложно было поверить, что еще два часа назад он метался между людьми и палатками, вразумляя, втолковывая и организовывая.
- Да, - коротко согласился он, пытаясь утереть кровь окольчуженной перчаткой. – Не хочется. Двор, чёртовы тупые интриганки-фрейлины, лизоблюды и послы, мать их. А владения… Толку с них, если нельзя коснуться земли. Ты знаешь, чем пахнет вспаханная почва по весне? Женщиной. Самой желанной и самой красивой. Вот за это стоит биться, Брох.
Меж тем, нелюди пошли на приступ второй волной. Они натекали на стены, карабкались без помощи лестниц, рубили, рвали, кололи. Острог полыхал со всех сторон, а на подкрепление не следовало рассчитывать. Дик мог бы призвать своих серых, но почему-то не хотел. Быть принцем – это значит быть победителем ценой героизма.
- Оно и понятно, - спокойно ответил Брох. - Стрела, другая - и как раз коснёшься. А про землю, конечно, помню. Отлично пахнет, пока какой-нибудь порубежный барон не прискачет. Или кромвелевский сборщик. Или вот некромаг какой решит, что слишком хорошо пахнет, и надо нагадить. Эх, хорошо тогда сражаться, и земли касаться тоже. Даже ложиться в неё. Многие и ложатся, с каждым годом всё больше. От потомка Хереварда Уэйка скорее ждёшь не того, что он пашню нюхать будет, а того, что устроит всё и с баронами, и с некромагами, и со сборщиками. Король ваш - психопат чёртов, а и то понимает. Не нравится двор - сделаешь новый. Хочется нагишом по пашне кататься, хоть одному, хоть с леди Хизер, хоть с интриганками или послами - да кто же принцу запретит? Будущему королю?
- Правила, принятые при европейских дворах, - вздохнул Дик, пинком спихивая вниз вполне человеческого вида нелюдя, который влез между зубцами. – Международная дипломатия, чтоб её. Почему-то, - вниз полетел еще один нелюдь, - никто не думает, - и еще один, - что потомок Уэйка хочет просто жить!
Сумерки  густели. Врагов было немного – полусотня, не больше. Но казалось, что – сотня, тысяча, сотни тысяч. Казалось, они не закончатся никогда, и наступит ночь, бесконечная, полная ужасов. Но последняя волна накатила – и рассыпалась о стены. И наступила тишина. Пронзительная, нарушаемая лишь стонами раненых. А когда Дик стянул шлем, чтобы утереть кровь краем плаща, эта тишина взорвалась ликующими криками. Люди, только что прогнавшие своими мечами смерть, радовались жизни.
И славили принца.

25 мая 1535 г. Хемптон-корт.

Когда-то простого человека занимали в жизни два основных вопроса: где найти теплый ночлег и как раздобыть что-нибудь из еды? В такой ситуации лучшего пристанища, чем главный зал  дома, не придумаешь: дымно, многолюдно и смрадно, зато безопасно. Пусть пол земляной, но кому до этого дело, если тут можно согреться, поесть и провести время в теплой компании? Многие охотно оставались переночевать, так что огромный зал  ночью превращался в общую спальню.
Дик задумчиво глядел на свою кровать в покоях принца и понимал - эта кровать не влезет ни в один дом. На ней можно было проводить парады. конные смотры и даже потерять полк-другой. А о свидании с женой следовало договариваться, чтобы не разминуться в подушках. Неожиданно привалившее счастье в виде титула дополнялось вот этим монстром, свитой из джентльменов, собственным камердинером и отдельными покоями для принцессы. Как будет Хизер справляться со своими фрейлинами и джентльменами, Дик старался не думать.
- Никаких церемоний, - холодно уронил он камердинеру, - ни одеваний, ни умываний. Сам справлюсь. Пригласите ко мне Броха, а после - её милость принцессу.
Камердинер поклонился так, будто его лишили смысла жизни, но промолчал. А Дик выпроводил толпу из покоев, захлопнул дверь и рухнул ничком на кровать, утонув в перинах. Ему, привыкшему к одиночеству дорог, молчаливому единению с пашней, при дворе было слишком много людей. Для Хизер - тоже. Бедняжке за какие-то четыре месяца пришлось пройти путь от шлюхи до принцессы, причем с остановкой в аду. Ей предстояло познакомиться с утренним туалетом принцессы, при котором полагалось присутствовать куаферу, флейтисту, певцу, священнику, фрейлинам, пажам и ювелиру-хранителю. Без малого тридцать человек. 
А еще ей полагались украшения из государственной сокровищницы, свой выезд, три замка в Валлийской марке и пять тысяч фунтов в месяц на личные нужды.
- Её милость, королева, - громко, но грустно, сообщил камердинер от двери, впуская целую толпу народа и отвлекая от мыслей. Толпу, впрочем, выгнал за дверь ласковым матерком Брох, этот шотландский ангел-хранитель, громко протопавший вслед за лёгкими шажками Анны Болейн.
- Кузен, - прощебетала её милость, королева. - То есть, милый сын! Я так рада, но радость омрачается тем, что ваша супруга недостойна вас. Представьте себе, она выгнала из покоев черного карлика, которого я ей подарила! Вам необходимо развестись и жениться на французской принцессе.
Дик с трудом сполз с пуховиков, одёрнул колет - красивый, чёрный, с чёрной вышивкой. После вчерашнего побоища за Бренвуд и героического отбивания стрел собственной головой хотелось поспать. Ночью это получилось плохо, слишком уж обрадовалась его возвращению Хизер. Королева в покоях была лишней.
- Да, матушка, - кротко согласился он. - Уже бегу разводиться, теряя сапоги. Чем обязан?
- Принц женится для государства, - назидательно сообщила Болейн. - А не это вот всё. Не хотите француженку, возьмите Марго Дуглас. Ох, эта шалунья Марго!.. Не чета вашей мышонке, как её? Хизер. Нелепое имя для принцессы, замечу.
Марго Дуглас была дочерью родной сестры короля, вдовствующей королевы Шотландии, и её второго мужа, Арчибальда Дугласа, шестого графа Ангуса. Она считалась красавицей, но ни лицом, ни статью не походила на действительно красивую мать. Да и в отца не пошла. К тому же, Роберты Бойды, что страший, что младший, не одобрили бы этот брак. Вражду к Дугласам они изжить не могли, хоть маленького Ранульфа и обручили с малышкой Джанет Дуглас.
Дик устало кивнул этим мыслям, отошёл к окну. И вздохнул.
- Я не намерен разводиться, матушка. А имя Хизер сменит. Потом. На коронационное. Скажем, будет именоваться Дезидерией - желанной.
Анна надула губы.
- Капризный. Что за комиссия, Создатель, быть взрослого сына матерью! Боже мой, пусть она возьмёт традиционное имя. Анна, скажем. И берёт с меня пример, если столь же упряма, и милорд архиепископ не уговорит её на развод. Но о чём же я хотела поговорить?.. О бале? Наверное, нет, хотя вам требуется костюм. Хороший, иного мы не потерпим, потому что иначе муж наш король не порадуется. А о чём?..
- Вы дверью ошиблись, матушка, - надменно уронил Дик, тоскливо глядя на Броха. - Должно быть, вы шли к мужу вашему королю. А зашли ко мне. Не желаете продолжить путь?
Было любопытно, сколько продержится Кранмер, который даже не подозревал, что ради этого брака Хизер травила, самоубивалась, жрала мозг большой ложкой и терпела занудство. Уговорить её развестись сейчас не смогло бы даже всё небесное воинство.
- О нет, я шла к вам. Меня потрясает беспечность милорда канцлера. Ведь даже негодяй Уолси построил университет для таких же негодяев! Сколько юристов он воспитал! Тот же мерзавец Клайвелл, - Болейн нахмурилась. - А милорд Кромвель все деньги складывает в казну. Давайте так, ваше королевское высочество, наследный принц. Вы будете строить университет, а покровительствовать ему буду я!
"О, боги".
Дик понимал - и госпожа Бадб, и лэрд довольны тем, как разворачивались события. Принц-илот - это залог развития дела возрождения веры. Но если он хотел удержаться в принцах - а этого он совсем не хотел - строить университеты вместе с опальной королевой не следовало.
- Я посоветуюсь с Его Величеством, - Дик тоже нахмурился. - И если он одобрит, сообщу вам. Равно, как и вам не следует посещать мужчин в их покоях без ведома мужа. Матушка.
- Но мой Гарри отчего-то так доверяет лорду Кромвелю! - Жалобно вздохнула королева. - Лучше не советоваться, а просто обрадовать. Потом. Когда бывшая прецептория иоаннитов станет университетом.
"Надоела!"
- Ага.
От такого "ага" Рисса съеживалась и искала, где спрятаться. Анна Болейн интонации Дика не знала, а потому не ожидала, что её ухватят за длинный рукав и выволокут за порог.
- Приёмный день в пятницу, - любезно оповестил её Дик. - Начинается в полдень и тут же заканчивается. Об университетах напишите прошение, в трех итерациях. Почитаю на досуге. Впредь без уведомления не являйтесь, матушка.
- Королю пожалуется, - со вздохом заметил Брох от дверей. - Когда он обосранцев на улицах Лондона исцелит. Да, чуть не забыл: его величество требовал принца. Присоединиться и выйти к народу.
- Ага.
Дик холодно кивнул, подумав, что к своим дверям надо вернуть Эспаду. Бывший гладиатор нежеланных гостей и не впустит, и заболтает до смерти. Но к народу и королю пришлось идти.
На улицах Лондона и впрямь бушевала болезнь. Зловоние испражнений, за короткое время заполнивших город, разносилось ветром с моря. Где-то в Хакни, среди всего этого безумия, жила женщина, породившая на свет непутёвого Харпера, который сгинул, забыв о матери. Позаботиться о ней было долгом сюзерена. Отправить в поместье, обустроить уютный дом и назначить пенсию, достаточную, чтобы несчастная могла жить, не нуждаясь. Мысли о поместье напомнили об Алетте, бесстыдно пристающей к лэрду на турнире. Быстро добраться из Суррея беглянка не могла, а значит, в её визите был замешан кто-то третий.
"Госпожа, что хотела Алетта от лэрда?"
"Алетта? Алетта хочет своё тело, - отстранённо отозвалась богиня. - А! На турнире? Это была Розали, и хотела она к лэрду на ручки. Не только, конечно, но в основном на ручки".
Получалось, что в суррейском особняке завелось привидение. Лет через сто этот особняк будет стоить, как Тауэр, но до тех пор в нём лучше не жить. Дик помялся между ценой и совестью, же привычно выбрал совесть и решил написать Раймону де Три. Тому как-то надо было содержать Эмму и зарабатывать деньги.
Король обнаружился в цекрви святого Мартина Туронского, где проводил обряд королевского исцеления, возлагая руки и вручая золотую монету. Дик поклонился, почтительно занимая место за его спиной.
- Милорд отец?
- Если, сын наш, - неторопливо проговорил его величество, возлагая пальцы на лоб крупному, заросшему густым чёрным волосом засранцу, - вам желателен развод, то не стесняйтесь, говорите папе. Папа в таких делах опытный, всё устроит лучше, чем в домах Европы, а то зря, что ли, это всё было? Зачем меч в постель тащить, если можно просто жениться, потом развестись, и заново? Лучше сразу в брак вступить, чем разжигаться. Да и детишек надо побольше. Греечка твоя мало родила. Что плохо старался - не верю.
- Но, милорд отец, я не хочу разводиться, - смиренно заметил Дик, благостно улыбаясь исцеляемому. - И тем более - жениться на француженке, как предлагает её милость. К слову, её милость требует от меня университет на месте прецептории иоаннитов.
- Что её милость бегает по покоям и говорит без меня - это плохо. - разумно заметил король. - Вот только для ябедничанья есть Кромвель, и его порой как-то многовато, милый сын. Университет одобряю, строй. Учителей лорд-канцлер найдёт. И насчёт детей крепко подумай. Крепко, слышишь? Каждую минуту думай, как я.
О детях Дик думал пожалуй даже чаще, чем король. Один сын - беда для рода, а маленький Ричард теперь был еще и наследником наследника. Но Хизер говорила, что в борделе её лишили способности зачинать, и Дик хоть и просил госпожу о таком свадебном подарке, признаков скорой беременности у Хи пока не видел. По совести сказать, она только недавно начала отъедаться.
- Я работаю над детьми, милорд отец, - всё также смиренно сообщил он королю. - Вы позволите вернуться к жене?
- Иди уж. Лентяй. Даже народу толком не показался, - ворчание король умудрялся вплетать в молитву и благословения.
"Не такой уж я и лентяй".
Дик почтительно поклонился, и ушёл. Только полы плаща щелкнули. Не сказать, что он начал проникаться сыновьей любовью к королю. Но - уважением. Пусть сумасшедший, пусть - взбалмошный, но Генрих, восьмой своего имени пытался быть отцом народа. Он искренне верил в это, и реформы, предпринятые им, смогут оценить разве что грядущие поколения. Тем не менее,  разрыв с Римом позволил Генриху стать одновременно проводником закона как светского, так и религиозного, разорение католических монастырей и аббатств обогатило казну, что позволило расширить и укрепить флот. А это, в свою очередь, уже выводило Англию вперёд Испании по освоению морей и открытиям новых земель. Король покровительствовал искусствам, привечал и талантливых художников, музыкантов, поэтов и архитекторов. Дику он должен был оставить сильный флот, полную казну, блестящий двор и абсолютную власть. Сделать армию сильной Дик рассчитывал сам - с божественной помощью. А значит, с внезапным усыновлением стоило смириться, принять и полюбить. Всё к лучшему.

1 июня 1535 г. Лондон, Хемптон-корт.

За ливнем лучше всего наблюдать из окна. А еще лучше - из постели, где нежишься с молодой женой. Дик любовался ливнем в саду. Здесь, в беседке, среди могучих античных колон, было достаточно места, чтобы побыть одному под предлогом занятий фехтованием. Следовало ехать в Нортумберленд, знакомиться с людьми и землями, но Дик никак не мог решиться. Несмотря на смирение, принятие нового статуса, ему жутко хотелось в Фэйрли, поглядеть, как поднимают стены дома, погладить ладную щетину ржи, подышать свободным морским воздухом. Внешне он был приветлив, улыбчив и любезен - при дворе нельзя показывать слабость, сожрут. Но во сне видел то охотничий домик в Суррее, то Портенкросс.
Что же это делается в мире, если Ричард Фицалан присмирел, затосковал, будто больше не существует ни отваги, ни любви?
"Эдак я совсем царедворцем стану. Еще и любовниц, в подражание батюшке, заведу".