Наверное, все же, выглядели они необычно. Или подозрительно, как знать. Быть может, напомнили кого-то, или же столь вольное проявление чувств показалось неподобающим, но констебль, невысокий, плотный мужчина в темно-серой теплой одежде, подошел к ним. Остановился чуть поодаль, раскачиваясь с носка на каблук, и пристально оглядел сначала Раймона, потом Эмму, не говоря ни слова. Михаилит приобнял девушку покрепче, и наклонил голову, в свою очередь рассматривая констебля, с которым, насколько он понял, и воевал за Ворона Бойд. Но что стражу порядка Кентрбери было нужно от них, и почему при этом он просто стоял и молчал, оставалось загадкой. Впрочем, это не отменяло того, что сам констебль Раймону мог и пригодится, и он решил заговорить первым.
- Доброе утро, констебль. Вы как раз вовремя. Я тут невольно подслушал разговор о награде от управы за некую тварь. Не расскажете подробнее?
- Кольцо покажите, господин, - мрачным, низким голосом ответствовал констебль, поднимая на него глаза.
- Можно и кольцо, - констебль не нравился ему всё больше. Более того, он его не понимал. Если братья брезговали тварью - что же тут завелось такое? - то управе бы хвататься за любое предложение, орден или нет. С чем-то опытный наёмник тоже мог бы справиться. Ведь про то, что тварь боятся - сказано не было. Скорее, не хотят связываться. Он неохотно выпростал руку из волос Эммы, закрывших его кисть. - Михаилит Фламберг.
- А девушка? - Также мрачно поинтересовался констебль, переводя взгляд с орденского кольца на руки Эммы, обвившие шею воина. - Впрочем, все равно не похожи. По всему выходит, бхут у нас завелся, брат Фламберг. Так и магистр ваш сказал намедни. Только вот никто из ордена, хоть и отирается вашей братии тут немало, взяться не хочет. Говорят, что работу почище найдут. А сорок пять фунтов от казны - не шутка.
- Бхут, да ещё из тех, на ком только пачкаться... - поняв, о чём речь, Раймон скривился, как от боли. Мерзкие отродья жрали отходы, и места для гнёзд выбирали соответственно привычкам. И лезть за таким неприятно, и заразиться чем ни попадя легко от малейшей царапины, а помереть и вовсе паршиво. Теперь он лучше понимал и братьев, и воображаемых наёмников. Но сорок пять фунтов покрыли бы все расходы на снаряжение, а теперь, когда стало ясно, что придётся ехать через всю страну, деньги были нужны. Полагаться на то, что снова получится заработать в дороге, не стоило. Мысленно вздохнув, михаилит начал прикидывать, во сколько обойдутся простые рабочие штаны и плотная промасленная или просмолённая куртка. Выходило недорого. Заодно он представил, с каким отвращением сморщится Снежинка от одной мысли, и это почти окупало необходимость лазать по помойкам. Почти. - Кого-то уже сожрал?
- Трех, - кивнул констебль, - старьевщика, нищенку и ребенка, за которым не уследила дура-мамаша.
Раймон снова поморщился и недобрым словом мысленно помянул излишне брезгливых братьев. Если тварь разожралась уже так, что хватает взрослых людей, то, глядишь, скоро и размножаться начнёт, если ещё не успела. А это, в свою очередь, грозило тем, что через несколько лет бхуты поселятся в каждой груде мусора, и тремя жертвами уже никак не ограничится.
- К дьяволу, берусь. Где, значит, оно поселилось?
- В тупике на Королевской, - констебль улыбнулся, точно согласие это сняло с его плеч тяжелый и пыльный мешок.
- В самом деле, где ж ещё, как не... в тупике, - проворчал михаилит. - Хорошо. Точнее, плохо, но ладно. К слову, а на кого мы с госпожой не похожи?
- Из Бермондси письмецо пришло, от констебля тамошнего, - переложив заботу на чужую шею, законник и говорил охотнее, и лицо стало более приветливым, - что некая послушница из обители сбежала с михаилитом. Но не похожа госпожа на монашку, уж простите, что обеспокоил.
- Сбежала? Грешно, грешно, - Раймин задумчиво покивал. Как ни странно, выходило, что аббатиса всё-таки подала жалобу. Что ж, вчерашний визит к ювелиру действительно был не лишним. - Я могу сообщить в капитул, но, - он пожал плечами и снова обнял Эмму за талию, - скорее всего, те сочтут, что брат уже достаточно страдает и так: путающаяся под рукой женщина на тракте - сплошное наказание. Но странно это всё. Я думал, обычно до вас такие дела не доходят. Принявшую постриг монахиню искать - ещё куда ни шло, но послушницу?
Договорив, он искоса бросил взгляд на предмет разговора и тихо фыркнул. Не было ничего удивительного в том, что констебль не узнал Эмму по описанию, которое, вероятно, дали в монастыре. Красивая, нарядно одетая женщина рядом оставалась той же травницей в сером переднике со двора аббатства Бермондси - и вместе с тем стала совсем другой. Изменились не черты лица или цвет волос, а выражение, поза, то, как она держала голову, взгляд.
- Доходят, если родственникам неймется, - тяжело вздохнул констебль, уже собравшийся уходить, - так жду вскоре вас в управе, брат Фламберг, с тушкой. Для расчета.
- Надо же было милому братцу, - проворчала Эмма, когда законник отошел достаточно далеко. Причем слова о "братце" были произнесены с такой дозой яда, что и жабдар свалился бы от зависти в сторонке, - заявиться в курят... в обитель именно сейчас. И, конечно же, счел, что я попрала честь рода... Или аббатиса долю от приданого не отдает.
Она тряхнула головой так, что локоны на мгновение закрыли лицо, а одна, особо упрямая, прядь зацепилась за ухо и шею.
- Прости, - рассмеялась она, - понимаю, что неуместно, но... Я представила лицо аббатисы, когда она сообщала братцу, что я сбежала.
- И её лицо, когда он просил деньги, - с улыбкой дополнил Раймон. - Но это, конечно, то ещё удовольствие. Богов нам мало... хотя, признаться, рядом с Морриган твой брат выглядит не слишком крупной докукой. И любопытно мне, не приходило ли такое же письмо в Билберри?
- Если и приходило, то вряд ли нас узнали. Мы были там долго и слишком... на виду, чтобы не привлечь внимания. - Эмма улыбалась так, будто ничто не могло испортить ей настроение. - Но, право, мне даже интересно, зачем я понадобилась Ричарду спустя шесть лет? Он ведь даже письма ни разу не написал.
- Тамошнего констебля мы тогда не видели, а уехали спешно, - Раймон говорил, скорее задумчиво, чем возражая девушке. - Посмотрим, что будет, когда вернёмся. Хотя, - он ухмыльнулся, - вероятно, мы и на этот раз уедем вовсе не шагом. Ладно, чего заранее гадать. И о гадостной работе этой тоже думать не хочу. Ещё не хватало портить утро, которое началось, считаем, с поцелуя прекрасной госпожи.
Ответом ему была ласковая, счастливая улыбка.

Чуть далее, за последним помостом, на котором под заунывные звуки выплясывали девушки, одетые лишь в полупрозрачную кисею, там, где еще день назад рыночная площадь заканчивалась коновязью, толстым слоем расстелили солому. На ней сосредоточенно кружили друг около друга, точно два петуха, двое: дюжий краснолюд, без куртки, решительно сжавший внушительные кулаки, и изящный, тонкий и гибкий юноша. Юноша был обнажен до пояса, но ровной смуглости кожи не нарушал озноб. Собравшаяся толпа подстрекала бойцов криками, но злобы в них не было, всем известно, что ярмарочные бои идут не до крови, а до 1ё касания лопатками соломы. Впрочем, опытному глазу было видно, кто тут чемпион. Ветераны городской стражи, временно забросившие патрулирование улиц, оживленно подбадривали юношу, но даже они с трудом успели заметить быструю и ловкую "мельницу", после которой краснолюд оказался на соломе.
За спиной юноши виднелась вывеска с изображением креста, обвитого розой, которым помечали свои лавки мастера амулетов.
Следующим на призыв зазывалы откликнулся рослый мужчина, по виду - наемник. С ним парень, которого в толпе называли Флавио или Испанцем, провозился чуть дольше. Но все же - бросок подворотом с захватом туловища и руки - и наемник уже лежит в соломе, а Флавио-Испанец увлеченно выкручивает ему руку в рычаг. Техника боя юноши не была обычной, но все ухватки, которые он использовал были вполне узнаваемы: подсады, зацепы, броски. Подсечки и подбивы. Оборонительные захваты. Впрочем, итог был один - все желающие легкой победы (или легких денег?) оказывались в соломе.
- Хм... - протянул Раймон после четвёртого претендента, посмотрел на Эмму и поднял бровь. - Ты ведь, если что, умеешь накладывать лубки?
Такие призы, в отличие от сомнительного выигрыша в кости, интересовали его куда больше.
- Умею, - Эмма с подозрением и чуть встревоженно глянула на него.
- Это хорошо. Лечить вывихи и ушибы, думаю, тоже... - он начал снимать пояс с оружием и оверкот. - Вряд ли будет долго, так что простыть не успею.
- Я сказала, что умею, а не что хочу, - под нос проворчала девушка, принимая в руки и оружие, и одежду.
За кафтаном последовало кольцо с эмблемой ордена, а потом, после некоторого раздумья, Раймон стянул рубашку, с улыбкой поцеловал Эмму в щёку и шагнул в круг.
Толпа одобрительно загудела, зазывала что-то кричал о смельчаках и прекрасных глазах прекрасных же дам, но травница его уже не слушала.
Флавио поклонился новому противнику. Теперь, вблизи, становилось видно, что юноша смотрит настороженно и чуть загнанно, как лиса перед началом охоты. Что на ребре у него длинный косой шрам, будто бы от ножа...Или серпа. И оттого дышит он так, словно неровно сросшаяся кожа мешает ему вздохнуть. Михаилит поклонился в ответ и начал обходить Флавио по кругу, постепенно приближаясь. Руки расслабленно висели по бокам. Юноша плавно, текуче, широко шагнул вперед - и чуть в сторону, влево, одновременным движением руки явно метя захватить в сгиб шею. Фламберг, который ожидал чего-то подобного, начал двигаться почти одновременно. Стопа в тяжелом сапоге ударила по голени Испанца, не дав тому завершить шаг, и сразу же правая рука резким, каким-то хлыстовым движением метнулась в лицо противнику. Но зацепить лодыжку борца после этого ему не удалось. Юноша просто отступил ногами назад, наклонившись корпусом вперед. Быстро, очень быстро, несмотря на боль, заставившую горько скривить губы и нахмурить брови, он схватил Раймона за левую руку и резко потянул к себе, обхватывая поясницу. Фламберг в ответ присел, провернулся в обвившей его руке, сам обхватил Флавио за талию и поднял в воздух, сдавив, насколько хватало сил, без жалости выдавливая из более лёгкого противника воздух. И сразу, не дожидаясь удара по ушам или переносице, с выдохом крутанулся, впечатывая чемпиона ярмарки в землю. Сам он при этом упал сбоку на колени, чтобы удержать или добить. Испанец хлопнул ладонью по соломе, показывая, что сдается. Толпа отозвалась разочарованными воплями и возмущенным "А я на него поставил".
Раймон, не обращая внимания на крики, протянул Флавио руку, помогая подняться.
- В порядке?
- Sí, señor, - Испанец поднялся и, после секундного раздумья, неуловимым движением превратил поддержку в рукопожатие, - gracias. Спасибо.
- За что?.. А, впрочем, - он кивнул, - спасибо. Это было интересно. И, не будь я чёрт знает каким по счёту, кто знает, как бы вышло.
"И не имей я возможности заранее оценить твои ухватки", - но и эта сомнительная мысль не убавила удовольствия от победы, которая, как ни крути, была честной.
Флавио улыбнулся, слегка поклонился и отошел, надевая откопанную из соломы тонкую куртку.
- Ваш выигрыш, господин, - зазывала, упитанный низкий мужичок с маленькими глазками, неуловимо напоминающий поросенка, протянул слегка грязный мешочек с деньгами. Почти одновременно с ним Эмма набросила оверкот на его плечи и отчего-то неодобрительно уставилась на зазывалу.
Раймон взял мешок и подкинул на руке. Получалось увесисто - как и должно было быть, учитывая, что обычной наградой за такое была пара десятков фунтов. Ярмарка в Кентрбери тут не отличалась от остальных. Он снова порадовался, что Флавио, хоть и хороший борец, не умел драться. Иначе Эмме всё-таки пришлось бы сегодня его штопать. Хватило бы того же удара лбом в последнем захвате.
- Он злится на этого Флавио, - тихо сообщила девушка, расправляя рубашку так, чтобы в нее можно было быстро нырнуть. - Причем, как хозяин злится на плохую собаку. Брат также ощущался, перед тем, как повесил свою суку.
- А этот Испанец - что за человек? - так же негромко спросил Раймон, который поспешно натягивал одежду, спасаясь от начавшего ощутимо кусаться холода.
- Очень уставший, - Эмма поочередно подавала ему то колет, то оверкот, то кольцо, - обреченный.
- Теперь мне почти жаль, что я его ещё и побил, - проворчал Раймон. - Терпеть не могу... хозяев.
Травница кивнула головой, соглашаясь, ласкающе поправила воротник рубашки.
- Кажется, я ревную, - судя по тону, она явно уводила разговор, - вон те дамы с большим... интересом наблюдали за тобой.
Бывшая послушница указала в сторону трех пышно разодетых девиц, хихикающих и переглядывающихся. Одна из них, в пестрой шерстяной пелерине, веснушчатая и весьма пышная в нужных местах, не сводила глаз с Фламберга, с явной завистью поглядывая на Эмму.
- Пусть их, - Раймон еле взглянул на трио, которое подобралось на удивление гармонично по цвету: брюнетка, блондинка и рыжая. Словно нарочно. Сходился даже покрой платьев, если не цвета ткани. - Ладно. Попробую потом поговорить про этого Флавио с констеблем местным, как работу закончу. А пока что, сдаётся мне, стоит и в самом деле купить амулеты. С аметистами или лунным камнем.

- М-мать...
Меч, свистнув, махнул вниз. Почувствовав сопротивление под клинком, Раймон, даже не взглянув вниз, крутанулся к третьей твари. Третьей - но скорее всего не последней. В кладке мусорных тварей обычно было гораздо больше яиц. Этот бхут был мельче остальных, будто последыш. Мельче, медленнее, всего лишь с шестью ногами. Но прыгал, как и его братья - хорошо. Достаточно высоко, чтобы вцепиться зубами в бедро под кольчугой. Чувствуя, как по ноге потекла кровь, Фламберг на выдохе, с чувством, опустил на тело твари рукоять меча. И с удовольствием услышал, как ломается что-то, что в организме молодых бхутов сходило за кости. И всё равно челюсти пришлось разжимать отдельно. Сделав это, Раймон отпрыгнул к центру тупика, оглядывая и свалку, и даже верхушки стен на предмет запоздавших к основному веселью тварей. Но минута проходила за минутой, а в переулке он не видел никакого движения, несмотря на то, что запах крови наверняка уже разнёсся далеко. Монстры ловили его так хорошо, что им бы не помешала даже вонь помойки. Наконец, Раймон устало протёр меч, убрал его в ножны и занялся раной. Штаны бхут разодрал так, что позавидовала бы любая гончая, да и рваные раны выглядели крайне неприятно. Шипя от боли, воин протёр края крепким бренди, подкрепив лечение несколькими большими глотками, потом приложил подушечку из ткани и замотал как мог плотнее. Лихорадка боя начала уходить, и его еле заметно потряхивало. В ноге же, несмотря на царивший вокруг холод, словно поселился дикобраз. С трудом вытащив из сапога покорёженную пластину, Раймон оценил ущерб и со злостью швырнул ею в матку бхутов. Удовлетворения это действие не принесло: вместо того, чтобы звучно ударить в кость или плоть, щиток просто утонул в слизи разлагающегося тела. От этого Раймон даже передумал пинать труп последнего самца. Хотя и очень хотелось.
- И стоило оно того? - спросил он небо, на котором успели высыпать крупные, яркие звёзды, обещая морозную ночь. Нужно было идти на постоялый двор, где Эмма могла бы нормально обработать рану, но вместо этого Раймон прислонился к стене и на какое-то время закрыл глаза. Он мечтал об анку, лесавках, даже, чёрт их подери, брухах. На тракте всё было как-то... чище, чем в городах, где монстры как-то слишком уж сжились с людьми. Научились сосуществовать. Всё равно, что охотиться за крысами, только крысы не гнут сталь зубами... пока что. А ещё стоило выбить у мелочи зубы, чтобы потом продать, но на это он в себе сил не чувствовал. Хер с ним. Если кто-то готов был в эту ночь заглянуть в тупичок и сделать это за него - скатертью дорога. - К дьяволу.
С открытыми глазами сцена лучше не стала, а трупы бхутов пахли, казалось, ещё гаже, чем сама свалка, хотя до этого вечера Раймон в такое просто не поверил бы. С тяжелым вздохом он откачнулся от стены и, прихрамывая, направился к постоялому двору. К ванне, камину и женщине, которая его ждала. Наверное. Странная женщина, Эмма...

31 декабря 1534 г. Кентрбери. Постоялый двор. Утро.
Понедельник. Убывающий полумесяц.

Проснулась Эмма точно к заутрене, чего не случалось с тех пор, как она покинула монастырь. Хотя, если подумать, она вообще толком не спала, ежечасно просыпаясь от того, что мерещилось, будто у михаилита жар. Но Раймон лишь чуть хмурился во сне, когда лекарка прикасалась рукой ко лбу, и лихорадящим не был. Когда между ставнями пробилась полоска розоватого света, стало ясно, что пытаться заснуть бесполезно. Девушка со вздохом выбралась из уюта одеяла в стылую комнату и принялась разводить огонь. Право же, эйфория от его возвращения сослужила ей дурную службу вчера. Не стоило вести себя так - откровенно, бесстыдно и даже навязчиво. Но, все же, помогать незнакомцу и шить рану тому, кого ждала с нервной дрожью - вещи несравнимые. Неожиданно осознаешь, глядя на то, как какая-то мерзкая тварь располосовала ему бедро, что ведь мог и не вернуться. И будто камень с души скатывается, освобождая место щенячьему восторгу и странной, прежде неизвестной ей, нежности. Оставалось надеяться, что Раймон подобное грехом не сочтет. Потому что сама Эмма это таковым не считала.
Заплетала косу она не спеша, точно прощаясь. А ведь была готова постриг принять, так или иначе - без косы бы осталась. Невеста ли Христова, ведьма ли михаилита... И если первое обещало унылое прозябание в монастыре и лишь после - весьма сомнительное блаженство в райских кущах, то второе... Ну, жизнь точно нельзя было назвать скучной. И уж в этом сомневаться не приходилось.
Распахнутые окна впустили морозный воздух, развеявший порядком надоевший уже запах валерианы, комната наполнилась голосами просыпающегося Кентрбери. Мелодично и празднично пел соборный колокол Кентрберийского храма. Не менее мелодичной, но, безусловно, не столь благочество-радостной была длинная и, судя по интонациям, не слишком приличная, тирада на гаэльском, громко высказанная во дворе вернувшимся откуда-то Цирконом. Девушка снова покосилась на спящего Фламберга и вздохнула. Будить его совершенно не хотелось. Но... Она вооружилась кружкой с отваром мяты, приготовленным еще с вечера, и села на край кровати.
- Раймон, - легкое касание губами щеки, - ты велел разбудить с заутреней. Просыпайся.
- Неправильно, - проворчал тот с лёгкой улыбкой.
- Почему? - Эмма невольно улыбнулась в ответ, протягивая кружку.
Раймон, который стряхнул сон мгновенно, словно вынырнул из тёмного пруда на солнце, взял отвар и принюхался. Результат его, видимо, устроил, потому что михаилит, зашипев от боли, сел, сделал глоток... внезапно свободной рукой обхватил пискнувшую Эмму за талию, усадил на здоровую ногу и крепко поцеловал.
- Потому что в щёку.
Не дожидаясь ответа, он, скривившись, поднялся и опробовал покусанную ногу. Судя по выражению лица, приятного было мало, но всё-таки михаилит был в состоянии стоять и даже ходить, пусть и сильно хромая. Голень второй ноги украшали роскошные синяки. Если бы не скрытая броня, то ему пришлось бы гораздо хуже: там над костью не было такого плотного слоя мышц, не говоря о том, что бхут наверняка порвал бы сухожилия, к чему и стремился. Натянуть штаны тоже оказалось непростой и болезненной задачей, но чем дальше, тем легче было двигаться. Раймон ещё несколько раз согнул и разогнул ногу, после чего кивнул сам себе и потянулся за рубашкой.
- Сойдёт.
Эмма наблюдала за ним с легким раздражением лекарки. Впрочем, облечь возражения во сколько-нибудь внятные слова она так и не смогла - мешал дурман внезапного поцелуя.
- Варвар, - мягко укорила она надевающего рубашку михаилита, - ногу лучше поберечь. Хотя бы сегодня.
- Пока я берегу ногу, другие, - Раймон сделал жест рукой, охватывая полгорода, - утаскивают тушу и сдают констеблю. Если, конечно, рискнут сунуться в тот тупичок, в чём сомневаюсь. Зная о бхуте, я бы туда и сам не полез, - поняв, что противоречит сам себе, он запнулся, но тут же продолжил: - По крайней мере, бесплатно.
- Мне собираться? - Эмма тяжело вздохнула и встала с кровати, передавая колет Раймону. Погружаться в суматоху ярмарочного Кентрбери не хотелось совершенно. Слишком много чужих, навязчивых эмоций, от которых после болит голова и хочется спать.
- А ты хочешь посмотреть на бхута с бхутятами? Так-то я и один справлюсь. Зачем ещё и тебе в эту грязь лезть, а потом ещё и с констеблем говорить.
- Кажется, я с ними вчера уже познакомилась, - девушка брезгливо сморщила нос, - когда выбрасывала одежду за дверь. Мне сложно в толпе, хотя с констеблем, возможно, я могла бы и помочь.
- Чем? - не без удивления спросил Раймон, обернувшись. - Сговорились мы с ним ещё вчера, да и работу я сдаю не в первый раз.
- Он двойной, этот констебль, - Эмма запнулась, подбирая слова, как всегда случалось, когда ей приходилось объяснять свои ощущения, - как... вишня? Сверху все гладко, сладко, но зато косточка может быть ядовитой, а может - и не быть. И он почти все время лгал. Даже когда говорил об этой твари.
Девушка окончательно смешалась и оставила попытки выразить словами то, что чувствовала.
- Возвращайся скорее, - тихо попросила она.
- Вернусь, - медленно кивнул Раймон, уставившись на девушку, потом тряхнул головой. - Если вдруг нет - расскажи Бойду, вытащит. А почему ты вчера-то не сказала, что он врал о задании? Конечно, меня бы это не спасло, даже подозревай я о выводке, да и не впервой так обманывают, но всё-таки?
Эмма неопределенно пожала плечами и порывисто, сбивающимся шагом подошла к михаилиту.
- Прости, - руки снова жили своей жизнью. Они суетливо застегнули крючки колета, поправили ворот рубашки и нежно обвили шею. - Я не подумала, что... Что нужно. И я еще не привыкла к тому, что меня слушают. Больше не повторится, обещаю.
Раймон вздохнул, и, если его глаза и метнулись к давно уже пустой кружке с отваром мяты, то на такую краткую долю секунды, что заметить это было почти невозможно. Положив руку на голову Эммы, он растрепал ей волосы и улыбнулся:
- Не страшно. Все живы, а тварь эта и так бы покусала. Нет ничего хуже стаи шустрой мелочи, как ни старайся, а не убережешься. Но - привыкай. Что-то я пока что не помню, чтобы ты говорила не по делу.
Эмма покаянно кивнула, откидывая с лица спутавшиеся пряди и уткнулась лбом в грудь михаилита. Колет был прохладным на ощупь, пах кожей и... можжевельником. Как и сам Раймон сейчас. Не получалось даже разозлиться. Да и на кого было злиться, кроме самой себя? Поделом тебе, глупая женщина Эмма...

Констебль Кентребери на цветок не походил вообще. Разворачивать его не хотелось тоже. Но то, что был тем еще фруктом, сомнению не подлежало. Он хмуро взглянул на посетителя, выражением лица напомнив одну из тех собак, что используют для травли быков и, не удостоив его даже приветствием, вернулся к своему занятию - перекладыванию бумаг из черной папки в зеленую.
- Всё? - Буркнул он, наконец, не поднимая головы.
- И да, и нет, - Раймон небрежно прислонился к стене, давая заодно отдых ноге. После недлинной прогулки бедро изнутри словно грызла небольшая стайка крошечных острозубых бхутов. Сложив руки на груди, он принялся наблюдать за констеблем, ожидая, пока тот, наконец, обратит на него внимание.
- Это как? - Законник поднял голову и не потрудился даже удивиться. Лицо выражало безразличие.
- Наверное, тяжело будет найти михаилитов, чтобы занялись пятком новых гнёзд по всему Кентрбери, - не обращая внимания на его тон, задумчиво заметил Раймон. - Для одного-то еле нашли. Да ещё, кажется, при заказе кое-чего не договорили... Ну да это, наверное, просто по незнанию, понимаю и ничего не могу сказать против. Вылупившиеся кладки, конечно, не заметить трудно, но всякое бывает, а вездесущ один только Господь.
- Наверное, - в тон ему ответил констебль, мрачно улыбнувшись, - в ином случае было бы тяжело найти констебля, который не узнал бы михаилита, похитившего послушницу, по имени из письмеца коллеги. А так... Всеведущ лишь Господь, это вы верно заметили, брат Фламберг.
- А зачем такого-то искать? - Фламберг поднял бровь и холодно усмехнулся, глядя констеблю в глаза. - От михаилита хоть польза есть, а констеблю - одна морока. Ну, сбежала послушница - ведь даже не монахиня - из аббатства, ну, путешествует она с михаилитом, ну, венчались они, как, допустим, королевская бабушка. И что же с того вашему коллеге из Бермондси? Даже мать-аббатиса, которая не уследила, никак деньги не сбережёт.
- Вот и я думаю - чего искать? - Законник согласно кивнул головой и взял следующую бумагу. - Все равно послушница потом в борделе каком всплывет. А не всплывет - тоже хорошо. Совет да любовь, как говорится. А ведь, чтоб констебль забыл об этой девушке и не сообщал ни коллеге, ни ее брату, михаилиту нужно всего лишь забыть о выводке.
Это уже становилось интересным. И одновременно начинало всерьёз злить. Торг был делом обычным. Нежелание платить и словесные пикировки - тоже. Раймон, в отличие от многих братьев, даже находил в них удовольствие. Но вовлекать в это Эмму? Высказывать неприкрытые угрозы - да ещё и, скорее, в её же адрес? Это полностью рушило правила игры, как он их понимал. Наконец, было просто грубо. И вызывало желание острое ответить тем же.
Он тяжело откачнулся от стены, тяжело, не заботясь о впечатлении, прохромал к скамье и сел, вытянув ногу.
- Михаилита, к сожалению, Господь наделил хорошей памятью. Что до брата, то вы, констебль, вправе не верить, но я с удовольствием бы с ним поговорил. Да и коллега ваш скажет не больше, чем вы. И я отвечу тоже самое. Так что: сообщайте. И собрату-констеблю, и - особенно - брату. Посоветовал бы написать ещё в капитул Ордена, да там уже знают. После того, как выплатите деньги за... дайте подумать, двух бхутов, если считать мелочью. Возможно, тогда я забуду достаточно, чтобы дать ещё и хороший совет.
- Нет, - с выражением несогласия мотнул головой констебль, - мелкие вонючки - детеныши ее, так? Плоть от плоти, как в Писании прямо. Значит, и считаются за одного, вместе с мамашей.
- Прекрасно, - искренне восхитился полётом его мысли Раймон. - Наверное, торговцы здесь к волчьей шкуре заодно всю стаю требуют, по родству их? Или эти твари, по-вашему, сотворены так же, как Господь творил Еву из ребра адамова, и душу человеческую имеют? Орден, - заключил он, - так не считает. И отродья бхутовы идут по отдельной цене. Потому что кусаются, сволочи, знатно, и кто угодно к ним не полезет.
- А отродья бхутовы, - констебль поднял палец, украшенный пятном от ожога и со значением поводил им, - были вашим личным побуждением. Мы о них не договаривались. Маменьку их зарубили - благодарствуйте, а о детенышах речи не было.
И это тоже было интересно. Сознательно или нет, но констебль дал понять, что уже был в тупичке со вчерашнего вечера. "Мелкие вонючки", "зарубили". Вероятно, заодно и сосчитал трупики. Скорее всего известно ему было и то, что на самом деле их должно быть больше. Разве что бхутова матка действительно породила только трёх самцов, и всё на том. Или самок сожрали хотя бы стаи бродячих собак... которых Раймон пока что в Кентрбери не видел. Случиться, в общем, могло всякое, но особой веры подобному он не давал. Скорее всего бхутов действительно было больше. Хотя бы потому, что иначе констебль просто заплатил бы обещанное управой и распрощался. Раймон деланно нахмурился, словно пытаясь вспомнить тот разговор в точности, и тяжело вздохнул.
- Ваша правда, не договаривались. Ну, что ж. Тогда, к благодарствованию, за мамашу эту управа ордену должна ещё мешочек золота. Или серебра. А именно: сорок пять фунтов. И тогда я пожелаю вам счастливого дня. Дней.
- Но, - законник с удивлением уставился на свой палец, точно увидел его впервые, - возможно, управа заплатит и за детенышей. Не полную сумму, конечно, но две трети. Если вы сейчас подпишете своей рукой показания о том, что видели драку вашего брата здесь неподалеку и в том, что он - был зачинщиком.
Сначала Раймон подумал, что ослышался. Констебль Кентрбери только что - пусть без свидетелей - за обещание денег предложил ему поучаствовать в подлоге, направленном против Ворона. Тот всё равно подлежал орденскому, а не светскому суду, но это было даже неважно. Кроме Ворона, предложение ведь било и по Бойду, который пытался как-то решить эту идиотскую ситуацию. Какого дьявола?!
И случайное, равнодушное, мимоходом нанесённое ему самому оскорбление жалило неожиданно сильно тоже. Чёрная месса от ковена - это было почти нормально. От обывателей-чернокнижников иного ждать и не стоило. А здесь... да, он увёз Эмму. Насколько видел констебль - заботится о ней, и девушке было если не хорошо, то по крайней мере не плохо. И всё равно этот берболангов сын счёл его ублюдком, который ради денег пойдёт на всё. И всё же, кем бы он ни был, в Кентрбери был всего один констебль.
На удар сердца Раймон испытал сильное искушение проверить, не будет ли городу лучше без него. Вызовы на поединки, конечно, оставались незаконными, но, наверное, он выкрутится... но... но, дьявол. Нет. Оно всё-таки не стоило того, а его возвращения ждали. Констебль потеряет Ворона, заплатит деньги. И довольно. Решение горчило. Но и пахло ирисами.
- Устав ордена, - медленно начал он после долгого молчания и с трудом поднялся, - не запрещает вызывать на поединок... но за некоторые предложения принято просто бить. И всё-таки, - он скривился, - я это спущу. Сорок пять фунтов, констебль, и мы распрощаемся.
Констебль на эти слова и бровью не повёл.
- Для человека, об ордене которого рассказывают черте что, вы странно, до лицемерия и ханжества, благородны. Впрочем, каков пастух, таково и стадо...
У Раймона рука непроизвольно сжалась в кулак, но он снова сдержался.
Законник выложил на стол глухо звякнувший суконный мешочек с деньгами и, подумав, со вздохом сожаления и разочарования на лице, присовокупил сверху еще один, поменьше.
- Корона выражает вам благодарность за отлов и уничтожение мерзкой твари, беспокоящей город, брат Фламберг, - сухо и очень недовольно произнес законник.
Фламберг взял плату и взвесил на руке. Получалось примерно вдвое больше того, что полагалось за взрослого бхута.
- Где засели остальные, известно?
- Двух затравили собаками. - Констебль смотрел мимо и поигрывал пером. - Одну найти не можем.
- Ясно, - он убрал деньги в сумку и двинулся к выходу.

Клубника в корзинке вызвала ликование. Эмма слишком любила эту летнюю ягоду и слишком редко (читай - почти никогда) она ей доставалась, чтобы задумываться о том, как Раймон угадал и почему вообще решил купить. А потому, о необходимости позвать магистра она мимоходом вспомнила, лишь когда они с михаилитом уже доедали ягоды, чуть прихваченные морозом, а оттого - более сладкие. Губы воина пахли клубникой и тоже были сладкими. Да и вся комната пахла теперь летом: земляничной поляной, прогретой солнцем, ирисам и мятой, горьковатой полынью и можжевельником.
- Спасибо, Раймон, - ласково улыбнулась девушка, без сожаления скармливая последнюю ягоду воину, - мне никогда еще... Не дарили ничего. Ни цветы, ни клубнику.
- Никогда не было поклонников? - поднял брови Раймон. Воин выглядел откровенно довольным. - Даже пока жила в поместье?
- Смешной вопрос, - усмехнулась девушка, но тут же посерьезнела и поставила корзину на пол. - Меня даже не сговаривали. Кто же возьмет в жены бесприданницу?
- Понятно, - михаилит с силой провёл руками по лицу, словно стирая улыбку тоже. - Ты спрашивала про констебля местного. Гадкий - не совсем то слово, которое я бы использовал, но - всё так. Яду в нём как у жабдара какого, - поймав взгляд Эммы, он пояснил: - Огромная змеюка, мерзкая и очень опасная.
Травница чуть нахмурила брови, досадуя от перехода с ягод и цветов на приданое и констебля, но промолчала. Слишком ценными были эти моменты, чтобы позволить развеяться теплу и счастью, возникшими в них.
- Хуже аббатисы? - Шутка вышла неловкой, но была надежда, что ласкающие прикосновения к волосам искупят ее.
- Почти, - улыбнулся Раймон. - Только опаснее. Знаешь, он мне угрожал тем, что сообщит твоему брату о том, где ты. Дурак.
- Значит, все же узнал, - новый поцелуй был вне всякой связи со словами и ситуацией, а просто от того, что так и не могла стряхнуть с себя радость. - И пусть. Ричард, конечно, очень неприятная особа, если не сказать больше, но я уже даже аббатству не принадлежу ведь. А уж семье - тем более, после того, как в послушание отдали.
- Да, насчёт этого. Твой брат, если заберёт свой залог, всё равно по закону остаётся главой семейства - да ты и сама упоминала об этом ещё тогда, на тракте, и была права. Стоило задуматься, - он на секунду замолчал, потом продолжил, рассеянно поглаживая девушку по спине. - Констеблю я ответил, что мы обвенчались: в этом случае у Ричарда нет над тобой совершенно никакой власти.
- Это теперь я, получается, миссис Фламберг? - Эмма звонко рассмеялась и сквозь смех продолжила, - да еще и Берилл...
- Получается, что так, - ухмыльнулся михаилит и тут же посерьёзнел. - А ещё в случае законного брака Орден получает одного из сыновей. Конечно, если таковые будут.
- В любом случае, до Самайна о сыновьях думать несколько преждевременно, не находишь? - Девушка немного беспечно пожала плечами, прижалась к Раймону и ощутила, как тот кивнул головой, соглашаясь. - Незачем давать древним повод еще чем-то поддеть нас. Ты говорил, нужно позвать магистра?
- Было бы хорошо, если он уже вернулся. Его этот чёртов констебль тоже касается. Да и ногу стоит подлечить быстрее, если получится уговорить, - Раймон поморщился. - Мне, кажется, ещё искать последнего сбежавшего бхута. Хотя бы и ради того, чтобы прибить его к дверям управы.
- Прибить - и полить водой, - мстительно согласилась Эмма, высвобождаясь из объятий и укутывая Раймона одеялом, - сделайте умирающий вид, муж мой.

1 января 1535 г. Утро. Окрестности Кентербери.
Вторник. Убывающий полумесяц.

Дорогу до небольшого селения под Кентрбери, носившего название Дакс, Эмма самым бессовестным образом продремала в седле. Магистр разбудил их еще до свету, да и поспать снова не получилось. Кольцо, надетое Фламбергом, будто жгло палец, не позволяя заснуть. Побуждало думать, а мысли, как известно, враги сна. Цветы и ягоды могли быть ожидаемы, в конце концов, они стремительно, с каждым днем становились все ближе и ближе друг другу. Но кольцо? И пусть даже оно призвано защитить ее от посягательств братца, от аббатисы, от закона... От мира, наконец. Но - кольцо. Отсекающее часть свободы и ей, и, что уж там говорить, в первую очередь - ему. С изумрудом. С Созиданием и Смирением, то есть. Бессмертием в постоянном перерождении природы, в рождении новых поколений. Камнем новобрачных. С дорогим камнем, а значит, Раймон вскоре снова возьмет опасную, но дорогую работу, чтобы восполнить брешь, пробитую в кошеле этим украшением. Снова ей ждать и волноваться, и, вероятнее всего - снова штопать его, борясь с жалостью. Пожалуй, в таком случае, она обошлась бы и без кольца. И все же - нужно практиковать: она многое умеет и знает, спасибо сестре Аделе. И если руки лекарки могут помочь Фламбергу, облегчая не только его боль, но и за умеренную плату - чужую, то почему бы и нет?
Заснеженный тракт белой пустыней стелился под ноги лошадей. Местами снега намело так много, что животным приходилось менять аллюр с рыси на осторожный шаг, и мощные орденские лошади справлялись с этим, похоже, не задумываясь, а вот Солнце нервничал, взбрыкивал, заставляя то Фламберга, то Циркона твердой рукой придерживать его на ходу. Спать в таких условиях становилось совершенно невозможно, в седло к Раймону было не попроситься - не солидно, а потому оставалось только разглядывать однообразно-унылые деревья, походившие после снегопада на грузных плакальщиц в саванах, и прислушиваться к разговору мужчин.
- Сколько его помню, - задумчиво рассказывал магистр Фламбергу, - он всегда приносил одни проблемы. С детства. Не знаю, помнишь ли ты его, ты все же уже юношей был, когда Ворона в орден привез отчим, но этот tolla-thon подрался в первый же день. Причем, били его всей спальней.
Бойд с неудовольствием поправил магистерскую цепь, которую носил редко, точно она ему мешала, и вздохнул.
- Не слишком хорошо, - признал Раймон. - Что характер дурной - то да, да и слухи ходили, конечно. Всё действительно настолько плохо?
- Ну сам посуди, если он два года на тракте всего, зато в тюрьме пятый раз сидит,- с неудовольствием пожал плечами Бойд,- и пока учился... Потомок де Монфора, чтоб его. Так и ищет свой Монсегюр, подобно предку.
- И, как я понимаю, тоже без шансов найти, - мрачно ответил Раймон и поёжился. - Потому что ищет не не то, не там и не тогда.

Тюрьма в Даксе на Тауэр не походила совсем, скорее, на уютную мызу фермера. Небольшой уютный домик из камня и дерева, крытый красной черепицей и обнесенный низеньким заборчиком, легко можно было представить утопающим в летних цветах. Сейчас же, уютно укутавшись в шубку из снегов, принарядившись гирляндой сосулек под крышей, тюрьма кокетливо подмигивала небольшими оконцами конторы, приглашая отдохнуть в теплых, уютных недрах. Впрочем, Циркон это вид явно не находил ни уютным, ни привлекательным. Он досадливо спешился, подбирая поводья под узду, и с неохотой покосился на зеленую дверь конторы.
- Присмотри, чтобы никто не зашел, - от Бойда, кажется, не осталось ни следа. Сухой, равнодушный голос командира... или наставника. Серьезное, холодное лицо. - Никто, Фламберг. Особенно, констебль Кентрбери.
Не дожидаясь ответа Раймона, он привычным тычком носка сапога раскрыл дверь и скрылся внутри. Эмма, с удивлением наблюдавшая эту сцену, завозилась в седле, размышляя, стоит ли ей спешиваться. Так и не придя к определенному выводу, она просто пересела бочком в седле, отчего из-под юбок кокетливо, а значит совершенно ненарочно, выглянула ножка с тонкой щиколоткой, затянутая в черный замшевый сапожок. Девушка вообще выглядела яркой экзотической птицей, на фоне этих серых стен и белых снегов. Изящной, зябкой и хрупкой. И явно желающей задать тысячу вопросов одновременно, но сдерживающейся до поры.
Михаилит оглядел забранные решётками окна, стоявших на башенках охранников, на всякий случай проверил, нет ли других входов и прислонился к стене возле дверей, откуда открывался красивый вид на ворота, кусочек заметённой дороги и покрытые изморозью кусты. Рядом, вылупившись на Эмму, громко сопел явно простуженный стражник. Раймон смерил его взглядом и тонко улыбнулся.
- Ты ведь не испытываешь желания туда зайти, внутрь?
Стражник поспешно покачал головой и ретировался в караулку.
Проводив его взглядом, Фламберг махнул рукой Эмме, чтобы та подошла, и начал что-то чертить в снегу подобранной веткой. Постепенно перед дверью вырисовалась простая пентаграмма, один край которой остался незамкнутым. Затем вокруг звезды один за одним начали появляться странные символы, похожие одновременно на жутких морских тварей и на каракули ребёнка.
- Давно я не пытался заставить землю кого-то жрать... - громко проворчал михаилит и сам залюбовался особенно гадким значком с восемью щупальцами.
Мгновение поколебавшись, девушка все же неловко спешилась и осторожно ступая, слегка увязая в рыхлом снегу, обошла пентаграмму. С некоторых пор подобные рисунки вызывали у нее подспудное отвращение и воспоминания о замученной сестре Магдалене. Но и интерес они вызывали тоже. А потому она подошла к Раймону ближе, так, чтобы можно было дотянуться рукой, и с любопытством спросила:
- Для чего она?
- Ты же слышала Циркона. Делаю так, чтобы у желающих войти стало меньше... желания, - Раймон счистил с палочки налипший снег, сломал её надвое, потом ещё надвое и забросил в кусты. Поймав взгляд Эммы, чуть виновато пожал плечами. - Привычка.

Ворон, словно его подрубили под колени, закатил глаза и осел на снег бесформенной кучей. Рот его был открыт, но из него не вырывалось ни звука. Раймон шумно выдохнул.
- Как жаль, что орден выпускает таких идиотов. Как он вообще дожил до своих лет?
Эмма, чуть было не рухнувшая следом за Вороном, вцепилась в руку Раймона и кивнула. Полностью забыть о наглеце не получалось: паника, которую он испытывал сейчас, накатывала темной, удушливой волной, перемежаясь с отчаянием и совершенно детской обидой.
- Он не задохнется? - Прерывисто, точно ей самой не хватало воздуха, спросила девушка.
Вышедший на крыльцо Бойд, казалось, задавался тем же вопросом. Неизвестно было, что он успел увидеть, но валяющийся в снегу Ворон его явно не огорчил.
- Традиции предков? - Хмуро пошутил он, обращаясь к Раймону. - Надолго ты его?
- Думаете, хватит? - отвечая обоим сразу, Раймон подозрительно оглядел лежавшее на снегу тело. - Всего-то... рот ему не нужен - раз. Всё равно только дерьмо льётся. Уши тоже - два. Потому что не слышит ничего. Чувствует всё криво - три. Видит не то, что стоило бы - четыре. Носом бы неприятность чуять - так тоже нет. Пять. Так что я подумал: зачем ему всё это, если всё равно не пользуется? А вот понимания Ворону уж точно не хватает. Может, разовьётся, если подержать ещё немного?
- Да по мне, пусть бы и задохнулся, - неожиданно жестоко и зло ответил Циркон, - одни проблемы от него, blaigeard этого. Но, galla, Капитул... Великий Магистр просто жаждет, судя по письму, с ним свидаться. Да и я, признаться, оторвал бы чего лишнего. Верни ему возможность дышать, Фламберг, а до Кентрбери он прекрасно доедет и поперек седла.
Эмма спрятала лицо на груди Раймона и промолчала. Оскорбления Ворона не задели ее так сильно, как могли бы. Ей вообще было все равно на то, что сказал или мог бы сказать этот наглец. Но защита Фламберга льстила и согревала душу. Казалось, даже кольцо теперь стало ощущаться иначе - как символ этого заступничества, щит.
- Я не продержу его до Кентрбери, - Раймон хмуро шевельнул пальцами, и Ворон, выгнувшись, с хрипом втянул воздух в лёгкие. - Даже если выжму себя до конца, чего он в любом случае не стоит.
- Тогда уже сейчас прекращай бездумно тратиться, - посоветовал магистр мрачно и направился к Ворону. Похлопывания по щекам юноши больше напоминали оплеухи, и Эмма невольно пожалела обеспамятевшего михаилита, но тут же устыдилась этого.
На ноги Ворон встал с трудом, пошатываясь и держась за голову. И тут же полетел снова в снег. Магистр не стал размениваться на магию и банально приласкал его хлестким подзатыльником. Юноша ошарашенно потряс головой, точно вытрясая из головы остатки мыслей и снова поднялся на ноги. Пялиться на Эмму он не перестал, но делал это теперь исподволь.
- Он тебя боится, - полушепотом сообщила девушка Раймону, - больше, чем магистра даже. И еще, раз уж ты велел говорить все, особенно, по делу... У меня ужасно кружится голова.
- От него? - мотнул головой Раймон. - Не слушай. Сосредоточься... хотя бы на Цирконе, если он ничем не пахнет.
Михаилит снял перчатки, и на виски Эммы легли прохладные пальцы.
Головокружение не отступало, хотя девушка и перестала обращать внимания на Ворона, привыкнув к нему, как к назойливому, но монотонному шуму. Но сил признаться в этом Раймону она так и не нашла. А потому, всю обратную дорогу, вцепившись в поводья, она отчаянно мечтала оказаться в уютном глубоком кресле на постоялом дворе и также отчаянно стыдилась этих желаний. Нужно было учиться управлять даром. Не позволять ему увлекать за собой, подобно реке, а самой решать, когда позволить ручейку медленно просочиться. А потому - нужно было видеть людей, много и разных. Но, признаться, Эмме слишком дорог был этот маленький мирок, "номос" на двоих, чтобы позволять чьим-то чужим чувствам его рушить. По дороге она ловила взгляды Ворона, едущего позади Циркона, и изредка, вспышками, чувствовала его любопытство и досаду, но сопереживать ему уже не получалось - тишины Раймона хватало двоим.

Раймон пожал плечами и, отвечая на безмолвный призыв, поднял Эмму с кресла и привлёк к себе.
- Дети умирают везде и всегда. Что было - то было. Теперь ты можешь кого-то спасать, тогда - не могла. Не скажу за мир, но я предпочитаю тебя живой здесь и сейчас, чем запытанной в аббатстве несколько лет назад.
Уже сорвавшись с губ, слова на миг показались ему слишком жёсткими, но, поразмыслив, Раймон рассудил, что прав. Священники могли говорить о ценности любой жизни, но михаилиты подходили к делу практичнее. А Эмма, так или иначе, уже привязала свою жизнь к его. И обычно - тоже - была практична.
- Жестокий.
Должно быть, это был укор, хотя в голосе его и не слышалось. Скорее, удовлетворение и успокоенность, точно девушка услышала, что хотела. Она вздохнула, легким поцелуем коснулась губ, и неожиданно спросила:
- Ты уже вернулся с охоты?
- Я на неё даже не уходил, - Раймон взглянул на свечу, прикидывая, сколько у него ещё осталось времени до встречи. - Скоро. Лучше ночью, особенно если с доставкой бхута к дверям управы. Шафран ещё этот... отказывается деньги брать за помощь в поисках...
- Это хорошо, - сонно одобрила действия Шафрана Эмма, - экономия...
Кажется, она сама поняла, как это прозвучало, потому что тут же поправилась:
- Почему отказывается?
- Что-то там про братство и взаимопомощь, - вспомнив тот разговор, Раймон поморщился. Пальцы отсутствующе скользили по синему шёлку. Скользкая тонкая ткань не столько закрывала, сколько подчёркивала. Не столько прятала, сколько дразнила. Не столько служила преградой, сколько делала ближе. Не столько холодила, сколько оттеняла жар тела под ней. - "Ты что, Фламберг, сбрендил? Мы же братья!". И хоть кол на голове теши...
- Но братство, все же, - Эмма глубоко вздохнула, плотнее прижимаясь к нему, прогибаясь под руками, - и вряд ли оно такое же, каким было сестринство в обители.
- Какая разница? Работа есть работа. Шафран находит бхута, я убиваю бхута, потом платим с выручки налог грефье. С этих денег орден заботится о нас в ответ... когда может, вот как с Вороном этим. Компания - но не семья. Не для меня. Случайно собранные в один год люди, которые спят в одной спальне - могут называться братьями, но на том и всё. Как по мне, - закончил Раймон мягче, чем начал речь, - это значит только то, что я теперь ему должен, и когда-то придётся сквитаться. Не потому, что братья, семья или орден, а потому, что это между отдельно Фламбергом и отдельно Шафраном, а долги надо платить.
- Когда я заговариваю о подобном, ты сердишься. И портишь прическу, - проворчала девушка, опасливо втягивая голову в плечи. - Да и к магистру ты иначе относишься.
Раймон запнулся, но губы его невольно растянулись в улыбке. Действительно, прозвучало двусмысленно, хотя ему самому разница между самоуничижением Эммы и ситуацией с Шафраном была очевидна. Оставалось придумать, как заключить её в слова.
- Разные вещи. Шафран, несмотря на то, что он куда приятнее Ворона или Снежинки, всё равно - снаружи. Как и весь орден. Бойд... он - друг, исключение. Но ты? Ты уже стала частью... - он помедлил. - Нет, не меня, а - нас. Есть не только ты и я, но - мы. Так мне кажется. Мы - внутри, а большая часть мира - с орденом - снаружи.
Эмма по-кошачьи потерлась о плечо, надолго замолчала.
Раймон задумчиво гладил её по спине, заново проговаривая про себя то, что сказал вслух. Получалось именно так. Единство, какого никогда не могло быть с Бойдом - не просто приязнь, дружба или боевое братство, а инстинктивное понимание. Сходство и родство, какого не даёт ни кровь, ни тем более общая спальня или монастырь. Если только он не ошибается, и Эмма не покачает сейчас головой. Опустив взгляд, он невольно залюбовался тем, как свет от свечей и догоравшего за спиной девушки камина играет в светлых волосах, взбитых пушистой короной. Странно преломляясь, в прядях запутывались, сиреневые и почему-то зелёные дрожащие оттенки, заметные еле-еле, только если смотреть сбоку и чуть скосив глаза. И под ними сиял богатый алый цвет, пульсируя в такт то ли сердцу, то ли дыханию.
"Пожалуй, дыханию".
Он провёл пальцами вдоль позвоночника Эммы, легко, едва касаясь ткани. Девушка выгнулась, и под этим углом красный полыхнул ярче. А потом молчание закончилось.
- Прости, что спрашиваю подобное, - заговорила она спокойно, делая короткие паузы, - после жизни с братом и монастыря многие вещи не очевидны. Будто попадаешь в другой мир.
- Но тебе это не кажется неправильным, - полувопросительно добавил Раймон.
- Отнюдь, - Эмма слова подбирала тщательнее, будто бы ей сейчас вообще сложно было говорить, - я ощущаю тоже самое, пожалуй. Помимо того, что я понимаю это не так, как обычно. Просто - понимаю. Без запахов, цветов и привкусов.
Раймон кивнул и с сожалением отстранил её от себя. Чёртова свеча почти прогорела, а второго шанса могло уже не быть.

Билберри. Вечер. Церковь, затем "Зеленый Грифон"

Церковь встретила их приветливо, точно старых друзей. Радостно и празднично сиял алтарь в бликах витражей, окрашивающих алтарный покров ярко и пестро, уподобляя его наряду придворного на Рождество. Благодушием и умиротворением сияло лицо Распятого, точно не на кресте он находился, а на мягком ложе. Даже лики святых на пыльных гобеленах взирали на михаилитов и девушку с умилением. Кинжал, лежащий на алтаре, гладью клинка отражал свет окон, светился алым и желтым, яркая зеленая искра зажглась на серебре рукояти, приветственно подмигивая вошедшим. Вечернее солнце ласково гладило его этими разноцветными лучами, играло с самоцветами на ножнах, задерживало свои теплые ладошки на богатой перевязи.
- Красивый кинжал, - негромко одобрил Раймон. - За поясом красиво смотреться будет. Даже жаль, что не мой. Стребовать, что ли?
Эмма с улыбкой глянула на кинжал, а затем посмотрела на Раймона. Нельзя было не признать, что этот клинок гораздо лучше подходил к его оверкоту черной, плотной шерсти, богато украшенному серебряной тесьмой и поясу из серебряных же блях тонкой чеканки. На каждом из звеньев массивной цепи были изображены листья падуба, причудливо переплетающиеся с ягодами остролиста. Под ним - и Эмма это знала совершенно точно - находились последовательно кольчуга, кожаный колет и расшитая чернью и серебром рубашка, воротник которой она сама расправляла не далее, как утром. Даже сапоги были новыми, хотя Раймон и успел их утяжелить металлическими пластинами, а потому на пол они падали с таким же грохотом, как и старые.
- Куда они дели твой, интересно? - Девушка с интересом взглянула на отца Августина, неприязненно кивнувшего им от санктуария.
- Если я не ошибаюсь, на всякий случай где-то спрятали и, вероятно, все три дня пытаются достать оттуда демона. Или, возможно, приберегают это для завтрашней ночи. Дилетанты, - Раймон с почти осязаемым отвращением еле заметно кивнул на отметины на алтарном покрове.
Тихое поскрипывание полов отметило шаги Бойда. Магистр, плотно закутавшийся в темно-синий плащ, казалось, церковь и кинжал не разглядывал. Его больше заинтересовал священник, поспешно ретировавшийся под его взглядом куда-то в боковую пристройку.
- Любопытный тип, - охарактеризовал он отца Августина, - смотрит так, будто вы тут все смертные грехи совершили. И даже сверх.
Раймон выразительно фыркнул.
- Я, признаюсь честно, не уверен, какие грехи его ещё могут смутить. До того, как увидел эту церковь, ещё сомневался в том, замешан ли он тоже, но теперь... даже слепому было бы тяжело. Разве что, - он внезапно посерьёзнел, - они сомневаются в моей, так сказать, искренности.
- Тогда они слишком хорошо тебя знают, - едва слышно проворчал Бойд себе под нос и громко добавил, - я бы погулял по городку, пока не стемнело окончательно. Люблю, знаешь ли, прогулки перед сном. По морозцу. После дня в седле. Снимешь мне комнату?
Магистр явно собирался следовать своей привычке жителя порубежья - осматриваться и искать подводные камни.
Раймон махнул ему рукой и приобнял Эмму за талию, не смущаясь наличием алтаря.
- Странно. Почему бы кому-то мне не верить?
- Действительно, - девушка тяжело вздохнула, но вздох вышел каким-то нарочитым, показным, - ты ведь и не лжешь. Ты просто заворачиваешь истину в семь покрывал.

- Это она ещё не пыталась подглядывать за тем, как ты принимаешь ванну, - вздохнул Раймон. - Наверняка попробует. Или вот за констеблем.
- Сомневаюсь, что она откроет для себя что-то новое, - Бойд уселся и с явным удовольствием вытянул ноги к огню.
Раймон поднял глаза к потолку.
- Кто знает, как устроены магистры михаилитов?! Сколько копыт у них на пальцах? Изрисованы ли они пентаграммами под нарядом? Ладно. Возвращаясь к нашим милым дилетантам. Вы наблюдательны, констебль. Мне было проще. Не пришлось осматривать алтарь, церкви или следы мела на пальцах. Куда быстрее оказалось просто получить личное приглашение на ночной праздник, который должен состояться следующей ночью. Причём, не напрашиваясь. После этого не замечать стало несколько затруднительно. Да уже и не хотелось, признаться.
- А что они сделали с вашим кинжалом? - Клайвелл раздосадованно щелкнул пальцами. - Нет, не тот вопрос. Хотя не могу не отметить: то, что лежит на алтаре - нарядно, богато, но вряд ли пригодно для дела. Но мне не нравится, признаюсь честно, что гнездо чернокнижников буквально в шаге от Бермондси. Особенно, в свете событий в чертовом монастыре. Да и люди здесь пропадают часто. Вы видели конюшни Тоннера? Много лошадей, не дешевых.
- Видел, - лениво отозвался Бойд, потирая большим пальцем безымянный на правой руке, будто прокручивая кольцо, - и даже обнаружил орденскую лошадь.
- Не думаю, что из михаилитов получаются приличные жертвы. Проблем много, а пользы, считай, никакой.
Но упоминание о лошадях было неприятным. Не только из-за подозрительности ситуации, но и из-за того, что Солнце тоже мог принадлежать какому-нибудь невезучему путнику. Впрочем, поразмыслив, Раймон пожал плечами и выбросил это из головы. Лошадь отлично подходила Эмме, и никто на неё прав пока что не предъявлял.
- Гнездо это нравится мне не больше, чем вам, констебль, хотя бы потому, что они собираются поручить тьме ребёнка, который обязан нам с госпожой Берилл появлением на свет.
- А я и не сказал, что это - лошадь жертвы, - магистр возмутился, но не слишком искренне, - она принадлежала ренегату Хью Биго. Ты его, возможно, помнишь как Травника. Тоннер утверждает, что на ней приехал этот moron, которого сегодня Эмма штопала.
- Этот Брайнс мне определённо нравится, - прыснул Раймон. - Попасться змее, брухе, выжить при этом, украсть дорогую одежду, заиметь орденскую лошадь!..
- А мне - нет, - проворчала ему в плечо Эмма, нервно вздрагивая.
Раймон утешающе погладил её по спине.
- Мне тоже, - согласился с девушкой констебль, недовольно сжимая подлокотник кресла, - но, возвращаясь к посвящению ребенка... Что вы намерены делать? И могу ли я помочь чем-то? Законом... или не слишком.
- В общем? Забрать ребёнка, чтобы через шесть лет передать Ордену, уничтожить все их инструменты и запугать так, чтобы до конца жизни через плечо оглядывались, - Раймон помедлил и с улыбкой пожал плечами. - Детали - по ходу дела. Кто их знает, как у них тут ритуалы идут. У этих идиотов что ни гнездо, то новые повадки.

3 января 1535 г. Билберри. "Зеленый Грифон"
четверг. убывающий полумесяц.

Вальтер Хродгейр, или, как его назвал констебль Клайвелл, Барсук уселся за их столик так, словно приглашение его не удивило, да и знаком с Раймоном и Эммой он был не первый день. По крайней мере, разглядывать или смущаться он не стал вовсе. Кивнул михаилиту и - более низко и уважительно - Эмме.
- Хорошая работа, леди, знатная. Сам я чего только не видел, но чтобы так ровно шили да перевязывали - прямо глаз радуется. Обычно-то в дороге как? Кто подвернётся, тот и делает. А руки-то больше к оружию привычные, да и на то обычно кривые, убить проще, - словно демонстрируя, он чуть поднял над столом руки - большие, крупные и совершенно не выглядящие неуклюжими.
Эмма вежливо наклонила голову и улыбнулась в ответ на похвалу. Хродгейр представлялся гораздо более сложным, нежели его спутник, а потому - более интересным. В нем все еще бушевала вьюга и завывали призраки, но сам Барсук, точно также, как и его мохнатый тезка, сладко спал в той пещере, свернувшись уютным комочком.
- Кажется, ваш компаньон так не считает. - Рука Раймона на талии придавала смелости говорить вопреки много раз попранным приличиям. К тому же - чего уж греха таить - оные приличия, пожалуй, вспоминались последний раз в той хижине под Бермондси. И это было чудесно - быть свободной от условностей. И нужной.
- Что поделаешь, коли человек своего счастья или несчастья не видит? - развёл руками Барсук. - Вы уж его, госпожа, строго не судите. Жизнь-то какая? То змеи на пути плюются да хвостами машут, то девочка встречная укусит, да и не раз. А тут, Джесси-Рыжая говорила, ещё и лошадь отбирают, а лошадь-то отменная. Сам бы такой порадовался, да только подо мной долго только крупная выдержит.
- Искра - орденская лошадь, - Фламберг наклонил голову, и Эмма почувствовала, как её спутник едва заметно расслабился. - Чужим такое оставлять... сейчас Орден возвращает силу, ну а заодно с ней - и лошадок. Но и, - он пожал плечами, - не даром ведь.
Шрам от укуса лесавки под пальцами чувствовался как причудливый гобеленный узор, Раймон пах полынью и мятой. Хродгейр пах морозом и почему-то малиной, напоминая уже даже не барсука, а большого, лохматого, добродушного медведя. И потому - особо опасного своей непредсказуемостью.
- Он весь состоит из отрывков, этот ваш мистер Брайнс, - задумчиво проговорила Эмма, поглаживая руку Раймона, - сам не знает, чего хочет и хочет ли вообще. Мечется, всего боится. Никому не доверяет - и очень доверчив. Смотрит - и не видит. Слушает - и не слышит.
Должно быть, она со стороны сейчас походила на прорицательницу: спокойный, размеренный голос. Зрачки, расширившиеся настолько, что мир виделся размытым, будто сквозь вуаль.
- Ну, госпожа, - северянин взял кружку с вином и поболтал, задумчиво глядя на то, как рубиновый напиток рисует круги. - Жизнь торговая - она простая. Хочешь, не хочешь, а приходится рано или поздно понять, в чём интерес, чего хочется да куда именно идёшь, и зачем. Главное, пожалуй - как раз зачем, верно? Потому что иначе остановишься посреди шага, да и всё на том.
- Кто они? Эти призраки, что воют в метель?
Скрывать интерес не получалось, да и не хотелось. Слишком необычным был внутренний мир Хродгейра, слишком любопытно было узнать - и понять. Эмма с удивлением замерла, осознав, что впервые сама желает сопереживать Барсуку, не пытаясь прорваться сквозь белую стену снега наружу. Впрочем, в этой зиме Хродгейра рядом с ней был Раймон. Она прижалась к нему, вдохнула его тишины, легко коснулась губами шеи.
На долю мгновения глаза Вальтера похолодели, но он тут же отвёл взгляд и улыбнулся.
- Интересную миледи вы себе нашли, господин Фламберг, интересную весьма.
Раймон кивнул, лениво перебирая в пальцах выбившийся из причёски Эммы локон.
На кухню неторопливо прошествовал Тоннер, улыбаясь благодушно. На миг он остановился, любопытствуя, и Эмма замерла. Багровая, цвета крови, ярость алым стягом вилась за краснолюдом. В ее полотно пурпуром и синью глицинии вплетались рассчет и досада. Запахло ирисом и травами, можжевельником и металлом. Пальцы обвели кружево шрама - и все пропало. Трактирщик исчез в зеве кухонной двери, а ей пришлось улыбнуться, отметить, что зацепила Хродгейра за нечто важное для него - ветер хватал охапки колючего снега и забрасывал их в пещеру - и уткнуться лбом в плечо Раймона, унимая вспышку головной боли.
- Те, кого мы не интересуем - не интересны и нам, - приветливо пояснила она, слегка теребя обшлаг на рукаве Раймона.
Мимо быстро прохромал констебль, раздраженный пением менестреля. Он, не взирая на возражения певца, отнял лютню и уселся на свое место, на мгновение задумавшись. Пальцы быстро пробежали по струнам, апояндо исполнив пассаж, а затем полилась тихая музыка, сопровождаемая глубоким баритоном Клайвелла:
- Fleur charmante et solitaire,
Qui fus l’orgueil du vallon,
Tes débris jonchent la terre,
Dispersés par l’aquilon...*
Раймон, придержав Эмму за плечо, поднялся и с сожалением вздохнул.
- Простите мистер Хродгейр. Вспомнил, что нужно было обсудить кое-что с нашим добрым трактирщиком, так что я вас пока оставлю. Миледи.
Проводив его взглядом, Вальтер оглянулся на констебля, поморщился и потёр левую руку.
- Не люблю, когда поют... Значит, призраки, говорите? Ну, леди, в жизни-то ведь всякое бывает. Порой позади луг солнечный, а порой и такое, что не отогреться. Да и стоит ли? Мир-то вокруг такой, что не знаешь, что за поворотом. И остаётся что? Пытаться выжить, так я думаю?
Метель Хродгейра на краткий миг утихла, обнажив странно пустое, ясное и звездное небо - и забушевала с новой силой, но теперь в голоса призраков еще и вплеталась тихая, печальная, манящая песня.
- Верно, - согласилась Эмма, глядя во след Раймону и ощущая пустоту под руками, - особенно, если пению сопротивляться трудно. Но ведь голос мастера констебля не похож на тот?
- Не знаю, - северянин взглянул на Эмму с интересом, за которым прятался расчёт и вспыхивали искры непонимания. Руки его спокойно охватывали кружку, из которой Барсук пока так и не пригубил. - Я сам-то их не слышал. Но не люблю всё равно. Любопытно мне стало, что такая красивая, благородная дама знает о вьюгах и таком... пении, но потом я подумал: наверное, просто знатные леди не путешествуют в таких компаниях и не выходят за них замуж, так? И тогда, уж простите, интересно мне стало снова, но уже иначе: какая музыка звучала вокруг миледи?
Эмма раздумывала долго. Наверное, даже слишком долго, чтобы это было приличным.
- Иногда, мистер Хродгейр, - наконец, произнесла она с печальной улыбкой, - тишина тоже бывает музыкой, что сродни пению прозрачных, ясных небес.

---------------------------------------------------------
*Минутная краса полей,
Цветок увядший, одинокий,
Лишён ты прелести своей
Рукою осени жестокой....

- Хорошо, что не на кухне готовлю, как Пэнси предлагала, - Эмма задумчиво помешивала длинной деревянной ложкой побулькивающую жижу в котелке, подвешенном в камине, - а то, пожалуй, пришлось бы заклинания читать.
Мазь для лица этого странного торговца готовилась, как ни странно, быстро. Сказывались то ли нежелание возиться, то ли желание поскорее закончить эту утомительно монотонную работу, сменить рабочее платье и передник на чистое и, наконец-то, вдохнуть морозный воздух мрачного, но суетливого Билберри.
Раймон фыркнул.
- Так и начитали бы. Тем более что не нравится мне эта Пэнси. Впрочем, Тоннер тоже, - он помедлил. - Если подумать, тут вообще мало кто нравится. Кузнец разве пока что - по крайней мере, кинжал сработал как договаривались, и отменно.
Ложка описывала круг за кругом, спиралью закручивая густеющую жидкость, в которой то и дело всплывали мелкие листья и цветки. Мысли лениво, виток за витком, подобно жемчугу в ожерелье, нанизывались на нить памяти.
- Он детоубийца и поджигатель, Хродгейр этот, - сообщила Эмма, снимая котелок с огня, - и слышал зов звезд, но устоял. Нашел свою Марико - он ее называет Мако - в море, она была в одном из прибрежных публичных домов, но бежала. Выхаживал ее. И, кажется, искренне привязан к ней.
Занимательную историю, поведанную ей Барсуком, она уместила в несколько предложений, не желая снова переживать и сопереживать поведанному. Гораздо больше ее волновали чувства Тоннера, учитывая эти ночные крестины, в которые они зачем-то ввязались..
- Тоннер ничего не сказал? - Взмахнув ложкой, точно это был скипетр полководца, Эмма осторожно перелила жижу в деревянную плошку. - Мне показалось, что он будто бы... обозлен и планирует что-то. И мы - часть его плана.
- Нет, - михаилит сморщился, словно вспомнив о неприятном. - В отличие от Симса, он молчит, как убитый. Уже это одно говорит о том, что добра не будет. Но что именно он задумал, пока не узнать никак, или я не вижу способа. Или похищать его, или играть, как придётся, подстраиваясь на лету. Должны бы справиться в любом случае. Но если его план не против нас, а нацелен на того же Симса за болтливость - пусть его. В конце концов, - Фламберг усмехнулся, - мы всё равно собирались играть против всех. Но, дьявол!.. чернокнижники, которые одновременно поклоняются Великой Матери! Не видь своими глазами - никогда бы не поверил, что такое бывает. Или хотя бы возможно.
Плошка отправилась на подоконник - остывать. Эмма - на колени к Раймону, в объятия. Вышло бесцеремонно и нескромно, но... Вечером ведь будет не до того, верно? Время медленно, неспешным ручейком, перетекало к полудню. И с беспокойством, зыбью по этому ручью, справляться становилось все труднее. Даже тишина Раймона не успокаивала, а напротив, волновала тоже.
- Звучит странно, - согласилась она, - и все же, мне не спокойно. Тоннер и раньше живо интересовался нами, но так отчетливо... Ирисы и травы - сначала. Можжевельник и железо - после.
- Даже так... не в жертвы же они тебя назначили. Или, всё же... будь это нормальные дьяволопоклонники, я бы сказал - не может быть. А с этими... дьявол их знает. Я бы отправил тебя из города, - словно противореча словам, Раймон крепче прижал Эмму к себе, - но снова - кто их знает. Места безопаснее, чем рядом с нами, этой ночью в округе не будет, сдаётся мне.
Эмма кивнула. Прижимаясь, обняла за шею, надолго замерла, пока Раймон гладил её по волосам.
- Отчего Грейсток так досадует?
Пожалуй, стоило поговорить о чем-то ином, нежели черная месса, чернокнижники или... ее отъезд из городка.
- А. У него гости пропадают, причём виновата, как ни странно, кажется, не бруха эта чёртова, что торговца не распробовала. Кстати, нам, вероятно, понадобятся костюмы и маски.
- Маски?
С мессы - на бал, да еще и маскарад, похоже. Вот уж чего ей точно не хотелось - так это вращаться в светском обществе. Наступит полночь, все снимут маски и, как знать, среди гостей могут оказаться те, кто узнают Эмму Фицалан. Впрочем, это было наименьшим из зол. Толпа, ужасное чудовище, полыхающее всеми оттенками чувств, запахами и вкусами... Толпа по-прежнему страшила ее, несмотря на близость спасительного рукава Раймона.
- Нам предстоит бал-маскарад, - подтвердил её опасения Раймон, в голосе которого, наряду с мальчишеским весельем, слышались - но не преобладали - и извиняющиеся нотки. - Придётся ловить. А оставлять тебя одну в этом городке как-то не хочется.
- Снова толпа, - Эмма сморщила нос, отмечая вспышку боли в виске, - но здесь я точно не хочу оставаться. И ты не мог бы отдать мазь этому дурацкому Брайнсу, когда он придет, вместо меня? Я не могу с ним говорить, точно проваливаюсь куда-то в пустоту, где нет ни чувств, ни мыслей.
- Может, до толпы дело не дойдёт, - негромко сказал михаилит. - Нас приглашали раньше, потому что гости собираются уже сейчас. Может, получится свыкнуться, может, найдём любителя людей ещё до бала. Тогда не нужно будет и оставаться.
В висок будто воткнули гобеленную иглу. Вяло удивившись столь резкой и неожиданной боли, Эмма положила голову на плечо Раймона и закрыла глаза. Уютная тьма ласково обняла ее, нашептывая что-то. Некоторое время девушка еще пыталась разобрать этот тихий, убаюкивающий голос, но...

У Раймона ушло несколько секунд на то, чтобы понять, что случилось. Мерзкое ползущее ощущение от яда хобии было не спутать ни с чем. Проклятый трактирщик! Полыхнула и тут же угасла злость на самого себя - переиграли! Но злиться было нельзя, и двигаться резко тоже - от этого яд только расходился по телу быстрее. Время. И откуда яд? Вино, кубки? Тогда Бойд тоже... где-то там. И даже невезучий торговец, до которого, впрочем, едва ли кому-то было дело. Он поднялся и осторожно положил Эмму на кровать. Минута, полторы? Три? На секунду он задумался о том, стоит ли призвать Велиала и потребовать обещанную услугу, но отмёл мысль. Ковену они все скорее всего были нужны живыми. На какое-то время. А конкретно он или Бойд, возможно, ещё и разумными - ради проклятого кинжала, в котором нет никакого демона. Если только каким-то образом не проверили и не узнали, что он их обманул. Вряд ли. Экзорцизмы никогда не были точной наукой. Значит, предположим, ещё получится очнуться, но в планах Тоннера Эмма стояла первой.
Проклятье. В любом случае этот чёртов - в буквальном смысле - демон не славился талантами к исцелению или битвам. Если он всё-таки втравил Эмму в то, из чего они не выкарабкаются...
Раймон глянул на ножик Эммы, лежавший на столе. Покупки было жаль, но он всё равно всадил лезвие в щель между досками и ударом каблука сломал лезвие. Со вздохом подставил правую половину лица исходящему от камина жару: такого должно было хватить при не слишком внимательном осмотре. На то, чтобы сунуть рукоять поглубже в сумку с вещами, обмотать обломок, в котором оставалось меньше половины ладони, тканью и сунуть за щёку, много времени не потребовалось. Больше делать было нечего, и он, мысленно проклиная всех тоннеров Билберри, улёгся на полу рядом со столом. Оставалось только ждать и надеяться, что он ещё очнётся - и очнётся вовремя, чтобы вытащить Эмму, а уже потом разнести этот город по камню.
Видения горящего Билберри успокаивали не хуже орденских медитаций, но даже с ними яд продолжал действовать, пока Раймон не провалился в беспамятство.

Клайвелл, освободившийся от веревок, едва слышно вздохнул. Ему эта ситуация явно напоминала то приключение в обители, о котором он добрую половину вечера в подробностях рассказывал.
- Что делать будем? - Шепотом осведомился он будничным тоном, точно предлагал сыграть в кости.
- Знать бы, почему просто. И много их там... - Раймон прикусил губу и прошептал магистру: - Ты сможешь её прикрыть?
Бойд глянул на высокий потолок церкви, на стены, витражи, от которых ощутимо сквозило. На пламя свечей - и кивнул.
- Не могу, - через мгновение признался он, - мешает что-то.
Раймон попробовал сам - и магия провалилась в пустоту, не оставив следа. Он тихо выругался.
- Значит, без колдовства.
- Не торопимся, - Бойд, наконец, соизволил ответить констеблю и повел плечами, разминая их, - проклятье, не могли иначе связать...
- Не затянуть бы, - Фламберг взглянул на Эмму. Никогда он не любил просто стоять и ждать. Или лежать и ждать. Но магистр был прав, хотя это и горчило.
Входная дверь раскрылась бесшумно и бесшумно же, чуть поцокивая когтями, в церковь вошли гончие Холмов. Их было восемь - поджарых, длинноногих, покрытых рыжеватой шерстью. Крупная сука, шедшая во главе, с шумом втянула воздух и уверенно повела свою стаю к пленникам, явно намереваясь оттеснить их к стене, согнать в кучку, уподобляя себя - пастушьим собакам, а мужчин - баранам. Получив такой ответ на свой недавний вопрос, Раймон угрюмо выругался.
- Не поторопишься тут, - проворчал констебль, приподнимаясь на руках, - сами приходят и торопят.
Бойд перекатился на спину, ловя палку и привстал на колено. Впрочем, гончие нападать не спешили тоже, остановившись в шаге от пленников. От толпы увлеченных сожжением черепов культистов отделилась Кейт Симс и направилась к мужчинам.
- Умница, Девона.
Женщина, одетая в просторный белый балахон, на груди промокший от молока, потрепала за холку суку. Высокая и статная, в украшениях великой жрицы и с полумесяцем у линии роста волос, она ничуть не походила на ту измученную поронцом беременную, у которой Эмма принимала роды.
- Мужчины, - женщина презрительно скривила губы, - ни на что не годны. Только для войны. О, Великая Матерь, помоги мне...
- Ну, точно, - криво усмехнулся Раймон. - А как поронцы ползают - так война почему-то сразу обретает привлекательность.
Рядом переступил с ноги на ногу Вальтер. Швед спокойно, с интересом разглядывал жрицу.
Повинуясь движению руки женщины, гончая рыкнула и стая пришла в движение, плотно подступая к пленникам.
- На колени, - велела Кейт, повелительно указывая пальцем в пол. От дальней стены к ней уже спешили дюжие парни в белом, готовя веревки.
Гончие ощерились, демонстрируя готовность пустить в ход клыки, при неповиновении.
- Пол грязный, - любезно улыбаясь ответил констебль, тяжело опираясь на палку, - и да, вы правы, госпожа. Столько мужчин вокруг - и ни один не догадался пощадить стыдливость девушки на алтаре.
Кейт, меж тем, вздрогнула, с удивлением глядя на Клайвелла, но промолчала, лишь пальцы нервно сжали холку собаки.
- Это ужасно, - неожиданно согласилась она, - женщина - священна, она - сосуд, в котором зарождается жизнь.Ее нельзя вот так, под жадные взгляды...
- Это низко, - искренне согласился с ней констебль с печалью в голосе, - недостойно... Тем более, я слышал, госпожа спасла вас во время трудов ваших. Сохранила для будущих дочерей.
Бойд кивнул, явно одобряя действия констебля и покосился сначала на гончих, потом на парней с веревками.
- И все же, - Кейт тряхнула головой, - нет. Я вынуждена мириться с ними, с этими... идиотами. Смиритесь и вы. Тем более, что осталось недолго.
- Мы готовы смириться, - проникновенно заверил ее Клайвелл, молитвенно складывая руки,- это даже честь - принести себя в жертву Триединой! Но... позвольте сделать это как свободным людям, воинам, а не как рабам - связанными. Неужели Матери Всеблагой будет радостно видеть своих сыновей у ног своих же опутанными, точно на продажу?
- Ещё и под взглядами этих, - Раймон кивнул на священника и скривился. - Они, значит, всё сделали, всё нашли. Победители над своими жертвами.
Смятение, охватившее женщину, казалось, передалось и гончим. Девона, крупная, с подпалинами, прижала уши и вопросительно заскулила. Кейт задумчиво поиграла с гривной на груди и повелительным жестом руки отпустила парней с веревками.
- Можете сесть, - милостиво позволила она, - но гончие останутся.
Констебль благодарно поклонился и первым уселся спиной к стене, с выражением блаженства вытянув ногу. Бойд сел рядом, одобрительно хлопнув Клайвелла по плечу. Раймон, пожав плечами, покорно последовал их примеру. Вальтер, который так и не издал ни звука, опустился на пол рядом с ним, положив на колени сжатые в кулак руки.
Женщина улыбнулась и вернулась к алтарю. Рыжая Девона, добродушно распялив пасть, вывалила язык, часто задышала, щурясь на свет.