Злые Зайки World

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Злые Зайки World » Раймон и Эмма. Жизнь в оттенках мрака. » А анку придет его доедать?..


А анку придет его доедать?..

Сообщений 31 страница 60 из 470

31

27 декабря 1534 г. Полдень.

Когда уличный гомон и яркое солнце сквозь ставни разбудили Эмму, было уже около полудня. Некоторое время девушка лежала, закрыв глаза и пытаясь спросонья понять, чем это таким тяжелым ее привалило. Затем вспомнила события прошлой ночи и поняла, что краснеет. Но краснеет как-то нехотя, словно отдавая дань попранным приличиями и стыдливости, которая должна наличествовать у девицы. Возможно, устыдиться в полной мере мешали сухость во рту и головная боль вкупе с мерзким привкусом. Как бы то ни было, девушка осторожно выбралась из объятий безмятежно спящего Раймона. Надела выуженную из кучи вещей на кровати шелковую рубаху и поплелась к двери. Некоторое время она безуспешно пыталась расшатать или выдернуть кинжал, которым михаилит подпер дверь. Кинжал гнулся, с гулким "бздын" стучал в дверь, но не сдавался. Эмма досадливо топнула ногой и вернулась к камину. Через четверть часа одежда, разбросанная по комнате, была сложена аккуратными стопками, в камине горел огонь, благо, что дрова Пэнси принесла заранее, а травница, вооружившись ступкой и пестиком из своего скудного лекарского арсенала , из остатков трав пыталась придумать пилюлю, которая бы и головную боль убрала, и тошноту, и ясность мышления сохранила. Получалось плохо, то ли руки дрожали, то ли травы отсырели, но пестик никак не хотел перетирать содержимое ступки в труху. А потому, девушка, злобно бурча, взяла кубок и щедро налила туда настойки мяты, ромашки и коры ивы. Вкус получился настолько гадостный, что на глаза навернулись слезы и лицо перекосило от горечи. Впрочем, то ли эта смесь трав была так хороша, то ли холодная вода в тазу оказала свое благотворное действие, но в голове перестало шуметь, тошнота отступила, а вместе с ней- и поганый привкус. Беглая послушница уселась к камину и принялась сражаться со спутанными за ночь волосами, сейчас похожими больше на копну, чем на приличествующую даме прическу. Гребень, спотыкаясь, пробирался по прядям, Эмма шипела от боли, а мысли текли медленным ручейком,л
ениво и неспешно.
Михаилит был, наверное, странным. Может быть, даже по меркам таких же, как он. Мудрым, отчего казался старше - и дурашливым, как мальчишка. Заботливым и даже нежным. Язвительным. Но все это - ровно до того момента, когда он превращался в убийцу монстров. Раймон пах можжвельником и полынью, Фламберг - не пах ничем. Нет, внешние проявления этих двух ипостасей никто бы и не различил, но Эмма... Девушка улыбнулась. Впрочем, надо признаться хотя бы самой себе, ей нравились они оба.
- Дьявол... - михаилит, проснувшись, попытался сесть, но смог лишь приподняться, после чего откинулся обратно на подушку, закрыв глаза. - В следующий раз напомни мне осторожнее обращаться с мороками. Голова болит так, словно на ней меч ковали. Или продолжают.
- А вы... - Эмма мгновение подумала и уже уверенно продолжила, - ты... не позволяй мне столько пить.
Как была, простоволосая, в той же шелковой рубахе, она пересела к Раймону на кровать, держа в руке кубок со смесью травяных настоек. Прохладной рукой провела по лбу воина, пригладила взъерошенные волосы.
- Я приготовила лекарство, - продолжила она, улыбаясь, - от головной боли. Но оно невероятно гадкое.
- Не думаю, что я почувствую вкус, - признал Раймон, пожевав губами. - Договорились.
Гримаса, когда он пил зелье, показала, что язык и горло всё-таки сохранили какую-то чувствительность. Тем не менее, зелье подействовало не хуже, чем с Эммой, и Раймон с облегчением улыбнулся.
- Ты - просто волшебница. Чего бы мы в своё время не отдали за подобную смесь. Наши, хоть и на иве, почему-то работали хуже. Гораздо.
Девушка пожала плечами. Менее всего ей сейчас хотелось рассуждать о свойствах ивы, растущей на различных берегах Темзы, способах сбора и сушки сырья и прочем, что касалось травничества. Хотелось коснуться его плеча, щеки. Не жестом лекарки, но... Беглая послушница сжала кулак так, что на ней побелели невидимые прежде пятна от ожога. Решиться, не будучи подхлестнутой вином, было непросто. Будто бы сейчас было две Эммы Фицалан, и каждая из них боролась за руку с отчаянием утопающей. Впрочем, была и третья Эмма, гораздо более практичная, нежели первые две. Она, просто и не задумываясь, нежно положила вторую руку на плечо михаилита, провела пальцами по ключице и ехидно показала язык тем двум. К счастью, последнее Раймон видеть не мог.

0

32

Михаилит молча проследил взглядом движение её пальцев и сам положил руку на предплечье Эммы.
- Вчера мы сложили интересную историю.
- Сложили. - Тихо согласилась беглая послушница. - И, признаться, я теперь не знаю, как...
Эмма опустила руку и, поколебавшись мгновение, улеглась рядом, на живот, подперев кулачками щеки. Зелье - зельем, а головная боль вспышками давала о себе знать.
- Боже, я даже не уверена, что стоит что-то говорить сейчас, - улыбнулась она. - Но история получилась ... отличная.
"Хоть мне теперь и стыдно, и неловко, и слова куда-то пропали".
- И с этой женщиной-вороном! После такой ты просто обязана на мне жениться, - серьёзно кивнул Раймон, продолжая гладить руку девушки. - Только придётся по древнему обычаю. Священники вряд ли одобрят.
- Сразу после завтрака, - в тон ему согласилась девушка, не отнимая руки, - женюсь. Верь мне и обязательно дождись.
- Ждать? Ну, нет, это скучно, - Раймон дразняще улыбнулся, а его рука скользнула выше, к плечу послушницы, - Хоть и верю. Но тебе ведь сначала придётся найти, скажем, друида, уговорить его на церемонию, возможно... убедить. Сколько ж времени займёт. Я бы лучше за компанию, вдруг пригожусь. А потом - интересно всё же, что за горами или даже западным морем. Тоже вдвоём интереснее.
Девушка подалась навстречу руке михаилита и совсем так, как он тогда в доме Симса, прижалась щекой.
- Если хочешь. Твой дар слишком ценен для мира, чтобы запирать его без пользы. Может быть, даже удастся заработать на приданое. - Последние несколько слов бывшая послушница произносила с плохо скрываемой улыбкой.
- Хочу, - михаилит притянул Эмму к себе и заглянул в глаза, - если примешь такое. Да и приданое не помешает. Иначе дворец строить не на что.
- Приму, - беглая послушница ответила на взгляд. - Только дворец... Может, без него обойдемся? Он большой, холодный, паркет воском натирать нужно.
- Необольшое поместье, - негромко согласился Раймон. Одна его рука неведомо как обняла Эмму за шею. - Где-нибудь далеко...
- Господин! - В дверь затарабанили как раз в тот момент, когда Эмма уже почувствовала прикосновения губ михаилита к своим. - Господин!
Кинжал, словно издеваясь, вторил стучащему мерзким дребезжанием.

- Ну? - рыкнул Фламберг, вырвав кинжал из щели. Под непрерывный грохот и призывы он едва успел натянуть штаны, а теперь стоял в проёме полуголый, сжав в кулаке оружие.
- Вы, почитай, сутки не выходите с госпожой, - Тоннер-трактирщик испуганно отпрянул от двери, - я уж беспокоиться начал, может, беда какая. Да и, - он помялся, - заковыка такая тут...
- Мы живы, - михаилит чуть расслабился, хотя хмуриться не перестал. Сцена, от которой его оторвали, была куда интереснее и трактирщика, и его заковык. Если этот чёртов город не провалился под землю до их прихода, то уж ещё один день, по мнению Раймона, он переживёт точно. И всё же... он вздохнул. Просто так выставить Тоннера за дверь он тоже не мог. - Как видите. Что там, говорите, за заковыка такая, мастер? И не потерпит ли она, пока мы... я оденусь?
- Да оно-то потерпит, конечно. - Краснолюд понимающе ухмыльнулся. - Менестрель этот... Эта, то есть... Ну вы, дело-то заканчивайте, да вниз спуститесь, уж удружите. А я вам там все обскажу.

0

33

- Итак, мастер, что за заковыка? - К этому моменту, спустя полчаса после того, как трактирщик пытался выломать дверь, Раймон уже смирился с тем, что то, к чему они с Эммой явно шли, откладывается. Если у него и были намерения продолжить сцену на кровати, хватило вопроса Эммы: "Как ты думаешь, что там случилось?". После этого думать о чём-то другом стало просто слишком сложно. Чёртова привычка. - С менестрелей вашей. Или всё-таки менестрелем?
- Да вы сами гляньте, - Тоннер распахнул дверь, рядом с которой они стояли, и жестом пригласил войти.
В том, что менестрель - девушка сомневаться не приходилось. Обнаженная, покрытая каким-то маслом, она замерла в углу в причудливо изломанной стойке, на цыпочках, уронив голову на приподнятое плечо. Правую руку музыкантша изогнула так, будто пыталась достать что-то из-за спины. Изо рта высовывался распухший фиолетовый язык, а глаза, затянутые чернотой так, что даже белка не было видно, смотрели в одну точку. Длинные белые волосы рассыпались по плечам, отчасти прикрывая наготу, подчеркивая мертвенную бледность. При этом, девушка, несомненно, была жива. Она дышала тяжело и часто, как собака, изредка делая глубокий надрывный вздох.
Некоторое время михаилит просто смотрел на менестреля, после чего закрыл глаза, глубоко вздохнул и постоял ещё немного. А потом повернулся к хозяину трактира.
- Скажи мне, мастер Тоннер. А тот михаилит, с две недели назад, он что, просто мимо проехал?
- Да как сказать... - почесал голову краснолюд, - у Крессла добычу на деньги поменял, в церковь нашу вошел, помолиться должно быть. Побыл там недолго, а потом вылетел оттуда, да наконь. Не досуг мне, грит. И умчался, только снег за копытами кольцами.
- Ага. А к этой, - не отводя взгляда от Тоннера, он мотнул головой на менестреля. - Близко подходить не пробовали? И давно она так?
- Дык, - Тоннер удивился так искренне, будто уж такого-то вопроса от михаилита не ожидал, - кто ж к ней подходить будет, прости Господи? И как давно - не знаем. Вчерась бренчала еще вечером, потом ушла. Утром слышу - грохот. Как упала с высоты большой. Я - заглянул, и сразу к вам.
- А что бренчала? Последним-то?
- Ну эту, про зеленые рукава. Она ее все время бренчит, аж на зубах навязла уже. - Трактирщик скривился так, будто лимона хватанул.
Раймон оглянулся на менестреля. Перебрав в памяти всех известных ему монстров, он с тоской пришёл к выводу, что перед ним - одержимая. Одержимых михаилит ненавидел всей душой. Кроме того, его грызло ощущение, что платить за это никто не станет.
- Так может, так её и оставить, а, мастер Тоннер? По крайней мере, больше не бренчит.

Отчего они не могут говорить прямо, как обычные люди? Право, смешно, договариваться о чем-то, что важно обоим - языком иносказаний, как в плохой сказке. Это трудно и горько - не уметь сказать прямо о своих чувствах. Впрочем, о каких чувствах ты говоришь, Эмма Фицалан? Ты знаешь михаилита всего три дня и уже готова... Ох, не красней так жарко, не надо. Раймон все поймет по твоим щекам, а ты же не хочешь, чтобы он подумал... Или хочешь? Думай, Эмма, времени у тебя не так уж и много. Всегда можно попросить отдельную комнату, но ведь тебе страшно спать одной. И в этом - тоже никогда не признаешься. Потому что не умеешь говорить о себе, не умеешь верить в людей. Ты слишком хорошо их понимаешь, верно, Эмма? Ну что же ты плачешь? Он все поймет и по покрасневшим глазкам, а жалость тебе не нужна. Да и способен ли михаилит сострадать? Любить? И не оттого ли так хорошо с ним, что ты этого не знаешь и узнать не можешь? И главное здесь - не "узнать", а "хорошо". Решай, девочка, и не надо столь ожесточенно упихивать в сумку это прекрасное голубое платье, которое так понравилось вам обоим. Решай...
Вниз, горделиво неся голову, увенчанную короной из светлых волос, спускалась Берилл. Ни слегка покрасневшие глаза, ни легкий румянец на ее щеках ничем не выдавали метаний Эммы Фицалан.

0

34

Трактирщик вытаращился на него со смесью недоумения и отчаяния.
- Как так - оставить? - Если некто по имени святой Кондратий еще не посетил Тоннера, то только потому что, видимо, опасался Фламберга. - Не губите, господин! От одной беды избавили же! Цену назовите свою, а мы уж оплату найдем!
С упоением предавшись горю, трактирщик не обратил внимание на приход Эммы, вставшей чуть поодаль, за спиной михаилита.
- Вы? - невольно заинтересовался Раймон.
- Мы, - закивал головой Тоннер, - и от себя чего подкину, и Совет Билберри заплатит, должно быть. Только расколдуйте, мы уж ее сами, честь по чести, в больницу какую отвезем!
- Шестьдесят фунтов - и ни пенни меньше, - Раймон, не давая времени краснолюду опомнится от названной суммы, а себе - передумать, продолжил. - Ещё понадобится святая вода и крест... хорошо бы освящённый. Если бы вы, мастер, кого-нибудь за этим отправили?.. - подумав о церкви, михаилит слегка оживился. Возможно, у него был ещё шанс выпутаться. - А то, может, священник местный справится? И возьмёт меньше, да и то, что возьмёт - на приход.
- Дык, - краснолюд притворил дверь, явно не желая видеть творящегося в комнате, - пошлю за всем, даже отца Августина позову. Но он ж... не умеет ничего. Но воля ваша, господин - распоряжусь немедленно! Шестьдесят фунтов, конечно, - Тоннер поцокал языком, - но что уж. Второй раз спасать изволите.
Ворча под нос о грабеже и разорительстве, отчего даже в стуке каблуков его домашних туфлей слышалось что-то неодобрительное, трактирщик поспешно скрылся в кухне.
Эмма вздохнула и приникла к спине воина, чувствуя тепло тела сквозь лен рубашки.
- Давай уедем отсюда, - тихо попросила она, - прямо сейчас. Билберри ворвался в комнату, как только ты открыл дверь. Меня не покидает ощущение, что городок наблюдает за нами, будто оценивает, годимся ли для этого ужина или на завтрак приберечь. Пожалуйста, Фламберг, уедем!
- Не искушай, - проворчал Раймон. Он и без того жалел, что назвал плату. - Как тут уедешь? Тоннеру такой подарок оставлять не хочется. Сперва стоит, а потом - кто её знает, что творить начнёт. Посланцы с других планов - публика не слишком приятная, а трактирщик к нам отнёсся по-доброму, хоть как считай. Паршивая отплата будет. Да и цену я уже назвал...
Задумавшись, михаилит сделал несколько шагов по коридору и обратно. Потом обернулся к Эмме:
- Главное - не пытайся её... понять. Ни в коем случае. Кто знает...
Хотя ему и жаль упускать шанс узнать - не догадаться, а узнать точно - что чувствуют, чего хотят такие визитёры, овчина не стоила не то что выделки, а даже забоя. Он помнил, как Эмма отреагировала на анку. И догадки о том, какие именно чувства испытывает нечто, что геенна не отпускает окончательно даже при выходе в тварный мир, были исключительно погаными. Подвергать бывшую послушницу такому испытанию ему не хотелось совершенно.
- Может быть опасно, крайне неприятно и больно. А потом... вытащим менестреля и уедем. Обещаю.
- Я уже почти могу управлять собой, - Эмма упрямо поджала губы, - и если мое понимание поможет лучше решить эту проблему, то почему нет? Быстрее справишься... справимся - быстрее уедем.
От неожиданного возражения обычно спокойной девушки Раймон сбился с шага, бросил на неё недоумённый взгляд и, поняв, медленно кивнул.
- То, что там - умеет управлять другими. И всё ещё остаются чувства, которые могут уходить как раз в геенну. А то и быть вовсе нечеловеческими. Но решение - твоё. Если ты полностью уверена в себе - хорошо. Если нет - я не уверен, что предпочёл бы изгонять визитёра из тебя, а не из неё.
- Можно на нее посмотреть? - попросила девушка, - мне проще, если я человека вижу. И... просто держи меня.
Михаилит ещё раз прикинул варианты. Такая Эмма чем-то напоминала ту послушницу, которая ушиблась о стальную вставку его сапога. Но одновременно казалась взрослее и увереннее в себе. И, признал он про себя, уж точно лучше его понимала, на что способна, а на что - нет. Он вздохнул. Осознал, что в последине дни делает это слишком часто и вздохнул снова. А потом крепко обнял Эмму со спины и носком сапога толкнул дверь. По крайней мере, из такой позы он легко мог отбросить девушку в сторону от проёма.

0

35

Бывшая послушница посмотрела на застывшую в углу жуткую фигуру и глубоко, очень глубоко, вздохнула.
На девушку сейчас было страшно смотреть - и без того большие глаза стали еще больше, зрачок расширился так, что от радужки осталась лишь узкая серая полоска. Она стояла, побелев до такой степени, что казалась мраморной статуей. Впрочем, сама Эмма этого не видела. Вокруг нее царила тьма, в которой яркими соцветиями гортензии вспыхивали то удовольствие, то расслабление, то застенчивость, нежность. Повиликой по стеблям вились презрение и скука, покровительственность и предвкушение. Гортензия не отторгала, не боролась с паразитом. Она таяла в сладкой неге от все усиливающих объятий, покорно склоняясь к земле...
Почувствовав, как девушка обмякла у него в руках, Раймон слегка встряхнул её, пытаясь привести в чувство.
- Берилл?
Эмма встрепенулась и еще плотнее приникла к михаилиту.
- Она не боится того, кто с ней,- заговорила бывшая послушница, не отрывая взгляда от одержимой. - Она ему покорна и наслаждается этим. Там, внутри тьма, понимаешь? Не просто темно, а именно тьма, казалось, она поглотит и меня тоже. И эта девушка... она довольна. А он - это несомненно он! - будто бы и скучает, и презирает все и всех. И - одновременно предвкушает что-то. И ему не интересны ни мы, ни то, что ее окружает.
Девушка отстранилась от воина, повернулась и заглянула ему в глаза. Сейчас она действительно была похожа на ведьму. На лицо возвращался румянец, но взгляд по-прежнему был немного безумным, пронизывающим, даже жутким.
- Ага. Наслаждается - это, наверное, хорошо, - Раймон без видимых усилий поднял Эмму и переставил к стене подальше от двери, так, чтобы её не было видно из комнаты. - А вот что предвкушает - определённо плохо. Думаю, придётся сделать так, чтобы одно так не наслаждалось, а второе - уже ничего не ждало и выметалось оттуда, куда не звали.

Отец Августин, явившийся в сопровождении Тоннера, с большим, судя по всему, алтарным, крестом наперевес, толстой Библией, бутылью святой воды и коробочкой облаток, желания изгонять бесов не излучал. Негодующе поглядев на михаилита, он сухо и коротко кивнул ему, не удостоив Эмму даже взглядом.
- Я не облечен властью и знаниями для обряда, - просветил он, - и силою Господь Бог наш меня не наделил, дабы мог я справиться с врагом рода человеческого!
Оглядев священника, Раймон был вынужден согласиться: действительно, не наделил. Хотя, как по его мнению, высказанной уверенности вполне могло хватить на демона, и даже не на одного. И отношение отца Августина к Эмме его раздражало. Сильно. Что у Симса, что - сейчас. Сейчас - больше, чем у Симса. Но, по крайней мере, тот, кажется, действительно пытался помочь, и принёс не только то, что просил михаилит, но и облатки.
- Ладно, святой отец. Нет, так нет. Значит, будем надеяться, что Господь, в милости его, наделил достаточной силой меня и госпожу Берилл, - он потянулся, чтобы забрать у отца Августина принесённое... оружие. - К слову. Тот михаилит, который проезжал тут пару недель назад. Говорят, напоследок он посетил церковь, а после этого сразу же ускакал. Вы, случаем, с ним не говорили? Не знаете, куда он так торопился и почему? И как его звали?
- Братом Вихрем назвался, - священник с грустью следил, как имущество перебирается к михаилиту. - Он исповедаться хотел, но не дождался.
- А почему?
- Не сказал, - отец Августин пожал плечами, недоуменно поглядывая на белую, как стена Эмму, - даже службы окончания не дождался.
- Ладно, - Раймон проследил его взгляд и отступился. В конце концов, зная имя брата, он найдёт его и так. И задаст несколько интересных вопросов. Прислонил к стене крест, подошёл к Эмме и обнял за плечи. - Это займёт какое-то время, но потом - мы уезжаем. Ты можешь принести мне кинжал, а потом собрать вещи и переодеться в дорожное?
- Вещи я собрала уже, - Эмма кивнула словами михаилита и улыбнулась, - кольчугу принести тоже?
Раймон задумался. С одной стороны, кольчуга могла бы частично защитить от ударов в случае чего. С другой, чертить знаки в ней было менее удобно, да и движения несколько десятков фунтов железа всё-таки сковывали. Он пожал плечами. Если не получится справится с одержимой без кольчуги, то и в ней скорее всего это не удастся.
- Нет, спасибо, - улыбка Эммы завораживала, напоминала о том, чего не случилось утром. Спину сверлил взгляд священника. И Раймон, не удержавшись, наклонился и легко поцеловал девушку в угол губ. - Иди.
И сразу обернулся к трактирщику.
- Мистер Тоннер. Мне бы верёвку покрепче. И цепь, если есть. Или и то, и другое.
Вернулась Эмма практически одновременно с краснолюдом, проявившим удивительную прыть.
- Будь осторожен, - рука слегка дрожала, когда она передавала кинжал михаилиту.
- Пф. Всего лишь какая-то тварь с другого плана, - Раймон говорил почти искренне. Если не случится ничего совсем уж неожиданного, экзорцизмы были долгими, мерзкими, грязными, но редко - опасными. При соблюдении необходимых предосторожностей, но он, казалось, запасся всем. - Уж как-нибудь.
Бывшая послушница неуверенно улыбнулась, быстро и крепко обняла Раймона, поддавшись порыву. Уходя наверх она все время оглядывалась, точно стараясь запомнить его, боясь не увидеть больше.

0

36

Когда Раймон подошёл ближе, менестрель не отреагировала. Так же женщина не возражала против того, чтобы михаилит сначала опутал верёвкой ноги от лодыжек до бёдер, захлестнув петлю через талию, а потом связал руки за спиной и примотал к телу. Для последнего пришлось силой отгибать закинутую назад руку, но демону, судя по всему, было пока что всё равно. Раймон подобную сговорчивость одобрял, но она же и настораживала. Мелкие демоны - а менестрель вряд ли замахнулась бы на кого-то из князей ада - обычно проявляли куда больше нетерпения. А так же редко смотрели свысока или скучали - для таких одержимость была не таким уж частым блюдом. Это просто не складывалось. Навевало дурные мысли. Без особой жалости затягивая узлы, Раймон упорно не ощущал в себе необходимого уровня святости, невзирая даже на недавнюю исповедь архиепископу. Слишком много всего с тех пор уложилось в эти три дня. А при одной мысли о том, чтобы исповедаться отцу Августину его начинало мутить.
"К дьяволу".
Перекладывая менестреля на тахту, Раймон заметил на полу царапины. Чтобы рассмотреть рисунок, пришлось зажечь одну из валявшихся на полу свечей.
"Вашу мать".
В самом углу менестрель при помощи стального атама выцарапала двойную пентаграмму с именами демонов - для обращения к силам ада или вызова.
"Бегемот, Асмодей... Амон, Балам... Левиафан..."
Внутри виднелись масляные следы ног.
Раймон задумался. Набор имён и качеств был не сказать, что необычным. Плотские желания, блуд, интриги, жадность. Имена и звания вполне сочетались, да и пентаграммы выглядели ненарушенными. А вот атам... сам он пользоваться стальным бы не рискнул. И сомневался, что у менестреля получилось бы лучше, чем у него. Это вполне отвечало на вопрос, почему что-то пошло не так. Вот как именно...
Он ломал над этим голову, пока - на всякий случай - привязывал менестреля к тахте, но в итоге сдался. Даже если брать высших князей, на которых определённо намекали слова Эммы, оставалось больше одного варианта. Асмодей? Велиал? Кто-то ниже, но не намного? Что ж, были и иные способы узнать.
Прислонив крест к стене у изголовья, Раймон оглядел обнажённое, блестящее от масла тело. В таком виде менестрель, пусть узкобёдрая и с небольшой грудью, за мужчину сойти уже никак не могла. Он подумал было о том, чтобы всё-таки позвать отца Августина, но всё-таки решил не смешивать работу и удовольствие от наблюдения за реакцией священника. Если уж на того так подействовала вполне одетая Эмма у Симса... вспомнив вовсе даже не одетую Эмму позже, Раймон ухмыльнулся. Но этот вид с отцом Августином он разделять не собирался точно.
Вернув внимание одержимой, он на пробу плеснул ей на грудь святой водой.
Менестрель выгнулась, широко раскрыв рот и забилась, сотрясая тяжёлую тахту. Раймон чуть отпрянул, но верёвки держались крепко. Окинул взглядом комнату, но ни свечи, ни осколки разбитого кувшина не шевельнулись. Пока. Впрочем, это всё была только разминка. Раймон улыбнулся и сбросил с пальцев несколько капель воды на лицо женщины, стараясь попасть по губам и залитым тьмой глазам. В этот раз конвульcии оказались такими сильными, что менестрель, казалось, вот-вот вывернется из пут. Изо рта на резких, судорожных выдохах вылетали клочки пены. Из-за рывков одержимой тахта сдвинулась, чуть не сбив алтарный крест.
Раймон кивнул сам себе и поиграл кинжалом, раздумывая, что делать дальше. Пока что реагировало только тело. Насыщенное духом дьявола, оно отторгало воду, отвергло бы и облатки. Лить воду в горло менестрелю скорее всего привело бы к тому, что женщина задохнётся. Что в какой-то мере решало проблему, но... не совсем так, как хотелось бы. И всё же Раймон подозревал, что демон вполне понимал, что происходит, просто хранил молчание, позволяя носителю страдать. Вполне в их духе. И всё же, у боли, которую могло выдержать человеческое тело, были пределы. Значит, требовались иные способы. Придя к этому выводу, Раймон спокойно провёл кинжалом по бедру менестреля и зачерпнул пригоршню освящённой воды.
- Мне продолжать?
- Зачем? - укоризненно произнес некто глубоким, чуть хриплым, баритоном откуда-то сверху и слева. - Тупая ведьма, еще и играет так себе. Не стоит того.
- Именно потому, что тупая ведьма, которая играть не умеет, - согласился Раймон - Фламберг. - Глупость нужно наказывать.
С его пальцев случайно сорвалась капля, скользнула по гладкому бедру и скрылась в ране. Менестреля выгнуло дугой.
- Глупость и тщеславие вечно идут рука об руку. - Демон, кажется, был склонен к софистике и явно наслаждался ситуацией, - и эта дурочка пример тому. Однако, приятель, мне даже любопытно, что тебе до нее? Неужели все дело в тех деньгах, которые ты не получишь?
- В деньгах, которые я получу, - Фламберг пакостно ухмыльнулся прямо в равнодушное лицо менестреля, - даже если придётся разрезать ей живот, набить облатками и закопать на кладбище. В освящённой земле. Это избавит местных жителей от проблемы на несколько десятков лет, или даже больше. Конечно, в таком случае проблемы могут появиться у тебя. Кем бы ты ни был. К слову, с кем имею честь? Не с какой-то ведь швалью из тех, кого на самом деле могла вызвать эта, скажем так, ведьма.
- Иногда, - михаилит чуть ли не увидел, как демон вальяжно развалился в кресле, таким удовлетворенным был вздох, - не везет даже князю. Веришь ли, не планировал в эту пигалицу попасть. Но что такое десяток лет? Пшик, ничто, в сравнении с вечностью.
Фламберг поднял бровь.
- Могло выпасть и хуже. Хотя и тощая, спору нет, да и талантом Господь обделил... пожалуй, что и правда. Для князя - на редкость дёшево, разве что какому-нибудь Гронгаду под стать.
Осколки кувшина поднялись в воздух и принялись кружиться веселой каруселью.
- Ненавижу кувшины, - слегка задумчиво констатировал голос, - не поминай имени Его всуе, михаилит. Иначе не договоримся. Я не меньше твоего хочу распрощаться с этой девицей...кстати, она девица, мда. И с этим городишкой. Тебе, вижу, тоже не терпится. Понимаю. Девица-то за дверью поинтереснее этой будет.
- Верно, не люблю непонятных городишек, - Раймон покосился на черепки и с намеком пересыпал в пальцах второй руки несколько облаток. Но Бога больше не поминал. Зато почти уверился, с кем именно разговаривает, неторопливо и вполне вежливо. Lemegeton Clavicula Salomonis называл высших демонов, у которых были все причины не любить кувшины, по именам. - И девица, не могу спорить, хороша. А вам, князь, что не нравится в Билберри? Мне казалось, наоборот, должно, должно нравиться. Но, возможно, простой михаилит видит меньше вас. Поделитесь, князь, позабавьте.
- Билберри? - Искреннее удивление. - Ты еще не понял, михаилит? Они все тут черные мессы служат. И трактирщик, и торговец, и особенно чучельник. Ну кроме священника, что на девочку твою злобно косится. И позабавиться нечем. Рутина, - черепки медленно закружились вокруг Раймона. - Изгоняй меня, что ли. А то чем дальше, тем сложнее будет, сам знаешь.
- Настоящему профессионалу просто - не так интересно. Но, князь, - Фламберг усмехнулся и поднял бровь. - Если все здесь служат чёрные мессы - уверяю, я вполне готов в это поверить, - то чем же трактирщика могла так напугать единственная жалкая ведьма? А вас, простите, должны просто приветствовать.
Тем не менее, ровный тон дался не так легко, как обычно. Если демон не врал, то Раймон мог придумать только одну причину, по которой его вынуждают проводить сложный и, главное, долгий ритуал.
"Интересно, а где сейчас Эмма?"
Демон рассмеялся совершенно по-человечески.
- Разочаровываешь, михаилит. Она его не напугала, пигалица эта жалкая, а планам помешала. Мало того, что ритуал одновременно с ними провела, и демон пришел не туда. Так еще и не тот. Впрочем, об этом они пока не знают.
Кольцо из осколков кувшина медленно, но верно сжималось.

0

37

Наверное, ни один супруг не ждет так известий из родовых покоев, нервно вышагивая по коридору, как ждала Раймона Эмма. Десять шагов вперед, два шага на поворот, десять шагов назад, до той самой двери, что захлопнулась за михаилитом. Прислушаться. Попробовать понять. Откинуть шлейф серо-бирюзового платья для верховой езды. Одернуть серый жакет, расшитый речным жемчугом. Развернуться. Десять шагов вперед... Трактирщик Тоннер с понимающим сочувствием наблюдал за ней, и эти его чувства раздражали и сбивали с настроя на комнату. Она уже велела заседлать лошадей и навьючить седельные сумки, уже спустилась с кольчугой, плащом и его новым сюрко - великолепным, черным, с серебряной вышивкой сюрко, когда осознала, что знает все ответы на те вопросы, что нашептывал ей внутренний голос в комнате наверху. Что готова на все - и ждать его, когда он вернется из очередного боевого похода, и заботиться, и... Щеки снова запылали жарким румянцем, но Эмма сердито тряхнула головой, отгоняя неуместные сейчас мысли. Позже. Все - позже. Вспомнилась и та первая встреча в монастыре, где она впервые, при постороннем человеке, да еще и - о ужас - мужчине, позволила себе быть собой. Не скрывать ни живости ума, ни порывистости характера. Вспомнила - и осознала, что закрылась от Раймона, как всегда это делала, вынуждаемая жить с кем-то, кроме себя. Но... стоило ли это делать? Что, если она сама виновата в этих иносказаниях в разговоре? Она снова остановилась у двери и прислушалась. Михаилит что-то говорил и звук его голоса успокаивал. Спустя шестой заход блужданий по коридору трактирщик сжалился над ней и, после безуспешных уговоров уйти в таверну, принес кресло. В которое Эмма и уселась с царственной осанкой и воинственным лицом, с каким, должно быть Херевард Уэйк, родоначальник семьи Говардов, возглавлял англо-саксонское сопротивление норманнскому завоеванию Англии.

- И что, - сквозь зубы процедил Фламберг, - мне с этого будет? Кроме денег, которых не заплатят? Вы, лорд Велиал, получите свободу от плана, где вам скучно. Где всё слишком мелко, - имя он бросил наугад, но Асмодей по гримуарам должен был вести себя иначе, и его имя уже стояло в пентаграмме, да ещё на ступени престолов. А прочие либо играли в войну, командуя легионами, либо испытывали куда больший интерес к миру, - откуда хочется сбежать. Нет уж. Сделки, князь, так не работают. Я могу вас освободить. Совсем, а не просто заточить во что-то другое. Под гарантии. Только их маловато будет, для вашего-то ранга. Для альтернатив.
- Ты предлагаешь мне сделку? - Удивился Велиал. В воздухе запахло свежестью, как после грозы и осколки кувшина упали на пол. - И что же ты хочешь?
- Я?! - Раймон - не Фламберг удивился в ответ искренне, от души, до запаха, который остаётся после грозы. - Простите, князь. Mea culpa. Мне казалось, что это вы чего-то хотите и чего-то просите. Со своими желаниями я справлюсь сам. В отличие от вас, я волен их исполнить. Что ж, если так...
- Скучно. - Осколки кувшина снова взелетели и слепились в странную фигуру. - Гарантии, контракты. Будто два старых законника. Крючкотвора. И торопишься. Услуга за услугу - вот моя цена сделки. Кровью крепить не будем, не обессудь, замарашка эта не годится.
- Скучно, - эхом отозвался михаилит. - Но я не настолько тороплюсь, князь. И, раз ты заговорил о контрактах, то уж условия-то стоит прояснить.
- Торопишься. - Назидательно повторил демон, добавляя к композиции из остатков кувшина бутылек из-под масла, которым была обмазана девушка. - Давай так, михаилит. Ты знаешь, кто я, знаешь имя. Это тебе дает власть надо мной сейчас. И, при соблюдении некоторых условий - потом. Что ты скажешь, если я предложу свою помощь один раз, когда ты посчитаешь это нужным и призовешь меня?
Раймон поморщился. Дополнительные условия его душу не грели вовсе, а без них такое предложение выглядело куда менее привлекательно.
- Скажу, что мало предлагаешь, князь. Я так и впрямь могу подумать, что ошибся с именем, и вместо этого общаюсь с мелким демоном последнего легиона. К тому же, какую в точности услугу ты взамен хочешь получить от меня?
- Князь Велиал, он же ангел от Престола Его Агриэль, желает, дабы ты выпустил его из узилища плоти этой девицы, - скучающим, потерявшим окраску голосом произнес демон. Голос прозвучал так близко, будто он стоял лицом к лицу с михаилитом. - Меня, то есть.
Михаилит прикусил губу, перебирая в пальцах облатку. После глейстиг у него не было ни малейшего желания попадаться таким же образом второй раз. Но демон сформулировал всё точно, и даже назвал не одно имя, а два. В этом случае условия в виде печати могли даже не понадобится. И, несмотря на то, что Велиал не предложил ничего больше, Раймон медленно кивнул. Одна услуга - так одна. В конце концов, демон был прав. Он действительно торопился. И затягивать этот разговор не хотел и по этой причине тоже. Совершенно. Даже если не думать о том, что Велиалу могло снова стать слишком... скучно.
- Помощь, один раз, по моему призыву, когда посчитаю нужным. Поклянись своим именем и своим словом, князь Велиал, ангел от Престола Его Агриэль.
- Именем своим я, ангел от Престола Его Агриэль, отверженный князь Велиал, клянусь, - с оттенком грусти произнес демон, - что слово свое сдержу и помогу этому человеку посильно, по первому зову.
Остатки кувшина рухнули на пол с такой силой, будто их кто-то со злобой швырнул.
- Освободи меня и сможем скрепить договор рукопожатием, - мирно продолжил Велиал.
- Сможем, - Раймон почувствовал, как его начинает затягивать... не вполне усталось. Возможно, отголосок скуки Велиала. Мысленно встряхнувшись, он улыбнулся: - Никогда не доводилось жать руку демону, а новое мне интересно.
Демон не ответил, и михаилит поправил чуть покосившийся крест. Без сопротивления демона всё должно было оказаться проще...
"Нет. Не всё. Только эта глупая неудачливая ведьма. А вот остальное..."

0

38

Он сбрызнул менестреля святой водой. Та захрипела и выгнулась, пытаясь спастись от летящих капель, но их было слишком много.
- Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica, in nomine et virtute Domini Nostri... - Раймон знал ритуал, в отличие от отца Августина, к которому, возможно, был слишком суров. Если демон всё же говорил правду - а это могло многое объяснить, - управлять приходом в таком городке было тем ещё удовольствием. С другой стороны, получалось, что паршивый из священника пастырь. Слепой. Разве что в декольте смотрит.
- ...christianae fidei Mysteriorum virtus. Imperat tibi excelsa Dei Genitrix Virgo Maria, quae superbissimum caput tuum a primo...
Всё шло как должно. Слова, зазубренные годы назад, легко стекали с языка. Капли освящённой воды стекали с небольших грудей и узких бёдер, на которых почти не осталось масла, зато появились жестокие ссадины от пеньковых верёвок. Впрочем, ничего важного менестрель себе не повредила. Пока что. Хотя, вероятно, это сделают за неё.
- ...vocibus laudant, dicentes: Sanctus, Sanctus, Sanctus Dominus Deus Sabaoth...
"И, если демон всё же прав, хотел бы я знать, что делать. Поронец ещё этот... и ребёнок. И Кейт".
Из чего получаются поронцы - Раймон знал. Как знал и то, что порой происходит на чёрных мессах во время ритуалов. И всё же... один рыцарь против городка - такое работает только в сказках. Даже будь он рыцарем и имей глупость нацепить сияющие доспехи. Констебли, суд? Но доказательств так и нет, если не считать слов Велиала. Михаилит представил, как вызывает демона коронным свидетелем, и чуть не пропустил слово.
- Oremus. Deus coeli, Deus terrae, Deus Angelorum, Deus Archangelorum, Deus Patriarcharum, Deus Prophetarum, Deus Apostolorum, Deus Martyrum, Deus Confessorum, Deus Virginum, Deus...
Ясно станет, вероятно, уже по реакции Тоннера... Если ему нужен этот демон, и он не знает, что визитёр не тот, то просто так не отпустит. Да и прочие не отстанут. Тогда можно будет думать и считать. Всегда есть варианты. Пусть даже только свечи и зеркала.
Оставлять за собой такое гнездо ему претило, но если придётся, он просто возьмёт Эмму и уедет - в этом михаилит даже не сомневался.
- Et aspergatur locus aqua benedicta, - выдохнул, наконец, Раймон и добавил: изгоняю тебя, Велиал, и заклинаю именем Господа нашего Иисуса Христа: оставь эту женщину и не возвращайся к ней боле. Amen.
Худенькое тело неудачливой ведьмы выгнулось так мучительно, что затрещали веревки и, похоже, кости. Она пронзительно закричала, из родимого пятна под грудью полилась кровь - и стало тихо. Так тихо, что исчезли даже голоса и шаги за дверью. Затем в воздухе, пропитанном тишиной, мелькнула золотая искра. Потом - еще одна, и вскоре комната была заполнена мельтешением, смотреть на которое было больно глазам. Искры роились вокруг чего-то, будто обрисовывая, выстраивая контур. Вспышка света ослепила на миг михаилита.
- Подтверждаю свое имя и данное мной слово, - Велиал, широко улыбаясь, протягивал узкую ладонь Раймону. Выглядел демон скорее ровесником Фламберга. Пожалуй, они даже были похожи - того же роста, такое же узкое лицо с высокими скулами, тот же разрез глаз, та же посадка головы. Лишь взгляд не выражал ничего. Бусины цитрина, украшающие черную рубаху демона, его узкие штаны и даже сапоги, хотя бы мерцали при свечах. Глаза же - были желтыми и пустыми.
Отметив сходство демона с тем, что обычно видит в зеркале, Раймон молча проглотил намёк и пожал протянутую руку. В конце концов, такое, действительно, случалось не каждый день.
- Что собираетесь делать дальше, князь?

0

39

Нет ничего хуже, чем ждать. Время, ехидно хихикая, медленно уползло в темный угол, туда, где застыл отец Августин, и свернулось клубочком. Эмме тоже хотелось снять чертов корсет и удобнее устроиться в кресле, неожиданно показавшемся очень уютным, но Берилл, с ее надменным видом и горделиво вздернутой головой, не могла себе позволить подобное. Тем более - при священнике, так и излучавшем странную смесь из любопытства и презрения. За дверью раздался пронзительный крик. Эмма дернулась было порывисто, но вспомнила строжайшее запрещение вмешиваться когда-либо - и лишь вцепилась руками в подлокотники. Обострившимся от волнения слухом уловила голос Раймона - и осознала, что все это время дышала через раз. Нога в изящно сшитом сапоге сама собой нетерпеливо и нервно застучала по полу, привлекая взгляды отца Августина.

- Подожду, когда ты меня отпустишь, - голос Велиала не изменился, но в нем исчезла вальяжность и лень. - И в родные пенаты. Но сначала поинтересуюсь, что ты думаешь делать с пигалицей?
- С ней? - Раймон кивнул на лежавшую без сознания менестреля. - Скорее всего отдам местным, чтобы те, хм, отвезли в госпиталь. Не могу сказать, князь, что у меня будет болеть за неё душа... сильно.
- Не советую, - демон явно забавлялся ситуацией. - Снова торопишься. С женщинами вообще, - неприличный жест, - вдумчиво нужно.
- Будь ты проклят, - казавшаяся бездыханной девушка подняла голову. Карие глаза ее горели ненавистью. - Я почти получила дар, какого ни у кого не было, - демон, в ответ на взгляд Раймона, недоуменно пожал плечами, - ты все испортил! Ненавижу!
- А что мне с неё? - Раймон, не обращая внимание на менестреля, почесал подбородок. - Злая, глупая, играет плохо. Колдовать не умеет толком. Даже будь красивой - не задумался бы. А что, князь, посоветуете?
- Это просьба? - снисходительно усмехнулся демон, - снова торопишься. И в кости тогда поторопился. Отдай эту пигалицу... мне. А сам к девочке своей поспеши, заждалась уже. Да и к обряду она пока... пригодна, - глаза Велиала вспыхнули цитринами.
- Это просьба, князь? - улыбнулся михаилит в ответ. За дверью, несмотря на намёки Велиала, пока что не происходило ничего... громкого. - Признаться, поскольку она очнулась, я почти предпочёл бы убить её сам, но... забирайте эту пигалицу. Отпускаю.
- Позволь тебе совет дать, михаилит. Считай это княжеской милостью, а не услугой. - Демон подхватил на руки менестреля, прищурился и начал медленно таять, рассыпаясь на искры. - Не торопись.

При виде выходящего из двери михаилита, Эмма просияла солнышком, полетела навстречу, улыбаясь так радостно, точно Раймон вернулся не из соседней комнаты, а из дальнего похода. Было наплевать на косые взгляды священника, на вездесущую Пэнси, снующую по коридору без дела. На трактирщика, который умиленно закивал головой, наблюдая эту картину. Прильнуть, ощутить тепло тела, счастливо вздохнуть. И радоваться, радоваться, неприкрыто, смущая этой радостью всех. И удивляться ей самой.
- Ну, ну, как я и говорил, ничего по-настоящему опасного, - Фламберг на долю секунды застыл, но тут же обнял её в ответ и прижал к себе. - К сожалению, получилось, попущением Господним, не совсем так, как хотелось, мастер Тоннер, но закавыки вашей, скажем прямо, больше нет.
- То есть, как это - нет?! - То ли удивился, то ли возмутился трактирщик, - померла, что ли?
- Не совсем, - выдохнул михаилит сокрушённо в волосы Эммы. - Оказалось, что это был не просто менестрель, а ведьма, которая сама на себя всё и навлекла, да только ритуал, видать, пошёл косо. И когда приблизился уже миг изгнания, последнее наложение aqua benedicta и именование, демон не выдержал, обхватил богопротивную тварь и унёс с собой в ад, где ей самое место.
На трактирщика жалко было смотреть. Он весь как-то сник, лицо собралось некрасивыми морщинками и Тоннер будто состарился лет на десять.
- А зачем она ему? - Вопрос явно был не тот, который краснолюд хотел задать, заглядывая в пустую комнату.
- Зачем демон унёс грешницу сразу в ад? - михаилит поднял бровь. - Отец Августин, думаю, сможет ответить на это лучше меня. Что ж вас так расстроило, мастер Тоннер?
- Нет, господин, ничего. - Краснолюд тяжело вздохнул и внимательно осмотрел михаилита, будто подозревая, что тот спрятал менестреля за пазуху. - Ничего. Расчет полный будет, значит?
- Так закавыка-то ушла, мастер Тоннер? Так или иначе. Вот, пустая комната. А расчёт и правда бы полный. Как бы не с переплатой. Потому как, знаете ли, после того, как отнёс демон ведьму в геенну, ему хватило наглости и гордыни вернуться и попробовать проделать то же и со мной. Но как вера стоит на святой Троице, так и у меня были и знания, и чистота души, и инструменты, поданные отцом Августином, - михаилит говорил, не торопясь, наблюдая за лицом Тоннера. - Так что сидеть ему теперь в кинжале на веки веков. Оружия жаль, конечно, но придётся оставить где-то в святом месте под алтарём... хотя бы и в Кентерберийском соборе.
Эмма хмыкнула в рубашку Раймона и приподняла голову, чтобы посмотреть на лицо трактирщика. Тоннер побагровел лицом, но промолчал. Кивнув отцу Августину, он быстро вышел в кухню, откуда донеслась брань и грохот посуды. Священник с удивлением посмотрел вслед ему, улыбнулся михаилиту с неожиданным уважением и ушел в комнату, где была одержимая.
- Что он чувствовал? - тихо поинтересовался у Эммы михаилит, когда они остались одни. - Тоннер?
- Злость и досаду. - Не задумываясь, ответила девушка. - Как будто ты у него кошелек украл.
- И вряд ли из любви к менестрелю... интересно. Паршиво, но интересно. Укладывается. Хороший кошелёчек, даже два. Увесистые такие. Как вы, госпожа Берилл, смотрите на то, чтобы получить оплату, а потом проведать новорожденного сына господина Симса и его жену? Пока я проведаю его самого. Кажется, стоит и с торговцем поговорить про украденные кошельки, если ещё не поздно. После этого мы, не будучи странствующими рыцарями, уедем как можно скорее.
Эмма неохотно кивнула. Задерживаться в Билбери ей не хотелось даже на мгновение. Даже несмотря на то, что предстояло ехать в ночь.
- Я велела седлать лошадей. - Сообщила она негромко, прижимаясь к груди воина. - И очень волновалась.
- За демона? - улыбнулся Раймон. - Зря. Моя жестокость сильно преувеличена. А лошади - это хорошо и правильно. Молодец, хорошо подумала. И про остальное, вижу... тоже подумала, и тоже хорошо, - с видимой неохотой отстранившись, он принялся натягивать кольчугу.
Вернувшийся Тоннер со злобой протянул увесистый кошель с деньгами михаилиту. С внезапным интересом оглядев улыбающуюся словам михаилита Эмму, точно увидел ее впервые, он заглянул в комнату менестреля,из которой отец Августин уже унес церковное имущество, и произнес:
- А может переуступите кинжал, господин мракоборец? Полную цену дам, чтобы, значить, лежал он у нас под алтарным камнем в церкви. Как напоминание о грехах наших.
- А отчего бы нет? Ехать далеко не надо, - михаилит, успевший натянуть поверх кольчуги сюрко, довольно взвесил кошелек на руке, распустил завязки и протянул Тоннеру золотой соверен. - Плата за постой, мастер, за вашу отличную комнату. И отдельно - за обслуживание, значит.
Лицо краснолюда отобразило гамму разнообразных эмоций: от надежды до жадности, что вызвало еще один смешок у Эммы, уже одетой в шубку глейстиг.
- А кинжал, - продолжал Раймон. - Я и правда отнесу в церковь. Сам, чтобы больше никто душой не рисковал. И будет он там напоминать о грехах. Годится вам такое, мастер Тоннер?
Трактирщик медленно и неохотно кивнул.
- И сделаю это я без отдельной платы, - закончил михаилит. - Потому что заповедано нам помогать ближним выйти на дорогу к свету.

0

40

Всю дорогу от таверны до дома Симса Эмма молчала, потупясь и точно стыдясь за свой порыв. И лишь при виде знакомой двери, она подняла голову.
- Ты позволишь мне подождать здесь, с лошадьми? - Негромко спросила она. - Неужели так необходимо мнение лекарки о матери и младенце?
- И так, и не так, - михаилит соскочил с лошади и подошёл ближе. Говорил он тихо, вынуждая девушку наклониться в седле. - Мне нужно убедиться, что ребёнок - жив и всё ещё остаётся тем самым ребёнком, не больше. Если всё так, то потом... потом Симса я могу запугать и сам. Наш трактирщик не производит впечатления человека, который хорошо умеет скрывать эмоции, - он помедлил. - Дело вот в чём. Подозреваю, что ребёнок был ему нужен не только для того, чтобы наследовать лавку. Слишком много в этом городе и монстров, и чёрной магии. И поронцы могут получаться из детей, которых использовали в ритуалах. Как знать... сможешь?
- Смогу.

Чета Симсов, вопреки всем ожиданиями, сидела в той же гостиной. Счастливая Кейт баюкала на руках младенца, довольством и нежностью напоминая одну из тех умиротворенных своим материнством мадонн, что так любят изображать флорентийские художники. Симс, любовно поглядывая на жену, перебирал какие-то бумаги. При виде Раймона и Эммы они просияли.
- Господин Фламберг! Какая честь для нас, правда, Кейт? - Торговец вскочил и засуетился, придвигая к огню еще пару кресел. - Признаться, я надеялся, что вы зайдете попрощаться перед отъездом, вы так много сделали для нас! Я просто в неоплатном долгу перед вами! Признаться, я хотел просить, чтобы вы и госпожа стали крестными для моего сына, но отец Августин сказал, что супруги не могут крестить одного и того же ребенка, а братья вашего ордена не имеют собственного имени... Что весьма огорчило, ведь лучших крестных я бы не мог и пожелать! Присаживайтесь, господин Фламберг! Госпожа! Хотите вина?
Эмма недоуменно и с тревогой посмотрела на Симса и легко потеребила руку михаилита, обращая на себя внимание. Она твердо помнила, что отец Августин окрестил младенца через час после рождения, в ее присутствии. Младенца нарекли Чарльзом и крестной матерью его была Джейн. Торговец нагло врал и ей для этого не нужно было даже пытаться прочувствовать его. Раймон снова затевал какую-то странную игру, которой она не понимала. Но должна была поддерживать.
- Милый, - обратилась она к михаилиту, - как жаль, что мы уже не можем помочь с крещением. Чарльз обещает вырасти в премилого мальчика.
"Пойми меня, Раймон, о пойми!"
Раймон помедлил только миг, сжал руку Эммы и улыбнулся торговцу.
- Значит, крестины ещё будут? Вы уже назначили время? Признаться, мастер Симс, после стольких трудов было бы крайне любопытно принять участие. К сожалению, мы с госпожой вынуждены уехать из города на несколько дней, но затем вернёмся... очень бы не хотелось пропустить. Как вы и говорите, михаилитам очень редко выпадает подобное удовольствие.
- Да, как раз вот и собирались в январе, - просиял Симс, - было бы замечательно, если б вы, господин Фламберг, согласились стать восприемником от купели! Госпожа, думаю, не обидится, ведь она приняла его в свои руки!
- Прекрасно. Второго... или третьего числа? Вы, мастер, только назовите день и место.
- Третьего, третьего, - закивал торговец, - в церкви нашей, где ж еще? Так мы ждать вас будем, правда, Кейт?
Кейт Симс радостно улыбнулась михаилиту.
- Обязательно, - Раймон приобнял Эмму и кивнул чете Симсов. - Такое пропустить будет никак нельзя.

0

41

28 декабря 1534 г. Тракт на Кентрбери. Утро.

Тоннер не обманул - соловый, почти золотой, жеребец по кличке Солнце действительно был умным. Свою всадницу он нес бережно, не взбрыкивая и не заставляя понукать или натягивать поводья, а подлаживаясь под аллюр лошади михаилита. Правда, и за хозяйку особо не признавал, проникнувшись нежным чувством к Раймону и при первом же удобном случае подставляя уши под почесывание. После ночевки в крестьянском доме, на неудобном топчане, не снимая корсета, у нее болела спина и бока, но чем дальше они удалялись от Билберри, тем веселее становилась бывшая послушница.
- Что там происходит? - Вопрос этот мучил девушку уже почти сутки, но подходящего момента задать его не находилось: вначале они торопились уехать из городка, а потом все силы уходили на то, чтобы найти убежище от надвигающейся ночи. В бедной же крестьянской хижине, где они, наконц, нашли приют, тоже было не до разговоров.
- Если не считать тварей, то в городе действует ковен чернокнижников, в котором состоят, насколько я понял, все значимые люди города. Из встреченных - трактирщик, лавочник и торговец с женой. Что до деталей, то нас вчера пригласили на посвящение ребёнка дьяволу, - объяснил Раймон, - и мы согласились. Как зловещий михаилит, который на каждом обряде в орденской капелле целует под хвост чёрного кота, и его, несомненно, ведьма. Прекрасная, таинственная и наверняка развратная - насколько способны поведать слухи - госпожа Берилл. Третьего числа, в церкви. Думаю, гости соберутся к полуночи.
- Мы согласились? - Деланно удивилась Эмма, напирая на "мы". - Забавно. Не помню, чтобы выражала согласие участвовать в подобных развлечениях.
- Думаю, может устроить и так, - легко согласился михаилит. - Возможно, тебе стоит тогда остаться с лошадьми. Просто на всякий случай. Вдруг у них что-то по какой-то непонятной причине пойдёт не так, и мне понадобится очень быстро убегать. Чернокнижники, что с них взять. Почти все - неумехи. Признаться... - Раймон внезапно посерьёзнел. - Я собираюсь сделать что-нибудь такое, после чего они навсегда запомнят и орден михаилитов, и то, что не стоит играть в такие игры. А если уж обманывать и использовать - то кого-то другого.
Девушка поморщилась, выражая неодобрение словам михаилита, и потрепала рукой в перчатке Солнце за гриву.
- Я с ума сойду от беспокойства, - призналась она, - но ты прав, в церкви мне делать нечего. Я буду только мешать.
- Я надеюсь, что в Кентенбери окажется кто-то из братьев. Нам всё равно нужно будет зайти к грефье, чтобы отдать орденский сбор, да и новости не помешают. Если там случится кто-нибудь из молодёжи, может, получится подговорить их на авантюру. А на ковен против даже пары подготовленных воинов я бы не ставил. Большая часть их силы идёт от ритуалов, которые готовятся заранее. То есть в случае ловушки, но о ней, думаю, мы узнаем заранее. Вот если придётся идти одному... я ещё подумаю, стоит ли.
- Ты уверен, что уместно будет, если я тоже зайду к грефье? - Оставалось надеяться, что авантюризм Фламберга не зайдет далеко, до решения спасти ребенка Симсов. Что делать с грудничком, не имея ни кормилицы, ни желания с ним возиться - Эмма не представляла. И тут же, не успев подумать об этом, бывшая послушница жарко залилась краской. - И еще... нужны травы.
- Уместно? - Раймон задумался, потирая подбородок, потом пожал плечами. - Не знаю. По правде, не слышал, чтобы хоть кто-то так делал. С другой стороны, я не слышал и о том, чтобы братья путешествовали с беглыми ведь... послушницами, да ещё так, чтобы те помогали в заработке. Я хочу сказать, если часть денег - твоя, то вроде как кажется правильным, если ты видишь и расчёт... к тому же, - оживился он, - представь лицо мистера Грея! А травы, думаю, мы там найдём.
- Я тоже не слышала, чтобы михаилиты путешествовали с беглыми послушницами, - согласилась Эмма, улыбнувшись, - но у остальных людей с этим обычно возникают закавыки, как выразился бы трактирщик. Констебли интересуются, особенно, если искать начали. Родственники против - и его, и ее. По крайней мере, - девушка пожала плечами и тут же ойкнула, вцепившись в поводья, - я сужу по обители. Местный констебль бывал у нас часто и счастья от этого не испытывал.
- Для констебля ваше аббатство, думаю, было сплошным клубком проблем. Я бы удивился, если бы он радовался, - проворчал Раймон. - Он ведь, наверное, ещё и с вашей матерью-настоятельницей разговаривает каждый раз. Мне и двух хватило. Но ты права. Моей семье до меня теперь дела нет. Твоей, если я верно помню, до тебя тоже. Аббатиса вряд ли подаст жалобу... но вот для остального мира - всё так. Не все вокруг служат чёрные мессы. А раз нет, то нужно что-то с этим сделать, - Раймон окинул Эмму изучающим взглядом, задержав глаза на пальцах, сжимавших поводья. И улыбнулся. - Тебе нравятся серебряные украшения? Или, скорее, золото?
- Я не знаю девушек, которым не нравятся украшения, - Эмма подозрительно посмотрела на михаилита. На лице того застыл неописуемый сплав из ребячливости и серьезности.
- Значит, решено, - Раймон тронул лошадь, переходя на рысь. Но улыбаться, насколько видела беглая послушница, не перестал.

0

42

Кентрбери. Около полудня.

Кентрберри не зря называли "священным городом противоречий". Обнесенный оградой с крепкими воротами, внутри которой стояли самые разнообразные лачуги и хибары, побольше и поменьше, покрепче и совсем хлипкие, он с самого начала будто бы говорил о том, что мирское - суетно. Но стоило проехать чуть дальше и появлялись и строения из камня, а на верхушке крутого холма стояла крепость, окруженная отвесными камнями. На противоположной стороне города виднелся недавно построенный замок, а за стенами - высокие холмы и леса. От крепости до замка по почти отвесному склону спускалась широкая, мощенная камнем дорога, вдоль которой стояли лучшие дома торговцев и членов гильдий. За ними виднелись симпатичные дворики и темные переулки, ведущие к скрытым за ними домикам и садам. На улицах на каждом углу были выставлены изображения ангелов и святых.
Контора грефье ордена находилась в самом центре торговой площади, недалеко от лавки травника, в которую и отправилась Эмма.
Над дверью конторы развевался флаг Ордена, потрепанный, но еще вполне узнаваемый. Внутри царил полумрак и было прохладно, несмотря на пылающий камин. В углу у окна стояли два стола, заваленные бумагами, за одним из них сидел грефье - мужчина настолько обыкновенной и невзрачной внешности, что затеряться в толпе ему не представляло бы сложности. Имя его почти никто из братьев не помнил, но все называли его мистером Греем. На лавке, что стояла вдоль стены, вытянув ноги, сидел михаилит с раздраженным лицом. Его темно-серый плащ лежал неряшливым комом рядом, а кожаный чехол, надеваемый на кольчугу, был покрыт пятнами, по виду напоминающими засохшую кровь. Звали его братом Шафраном, то ли за ярко-рыжий, почти красный, цвет волос, то ли за исключительные способности к экзорцизму. В орден его привели года на три позже, чем Фламберга, но знали этого бойкого парня почти все. Второй брат, в щегольском ярко-синем плаще и синем же сюрко, спорил с грефье. Длинный хвост светлых, почти белых волос серебром стекал по плащу. Лицо, узкое и миловидное, почти девичье, портили презрительно поджатые губы и прищуренные глаза. Ровесник Раймона, брат Скрамасакс, был лучшим учеником среди равных и отзывался на прозвище Снежинка, прилипшее к нему еще до раздачи имен. Пожалуй, это был единственный случай, когда магистры ошиблись с именованием.
Вошедший Раймон заставил всех отвлечься от своих дел. Шафран просиял и подскочил на лавке, Снежинка еще более поджал губы и скривил настолько кислую мину, что рядом с ним мгновенно сквасилось бы молоко.
- И то верно, - подхватил Раймон, расслышав последние слова Снежинки. - Орденские сборы - просто грабёж верных михаилитов, которые добывают эти соверены потом и кровью. В основном чужой кровью, но... И тают из-за этого снежинк... простите, худеют кошели, словно там импы завелись. Уважаемый грефье... - он кивнул мистеру Грею. - Привет, Шафран! Кто это остался на чехле?
- Дахут, - радостно просветил его Шафран, - здоровенная, как самомнение Снежинки, зверюга. А ты, ничего, - он одобрительно оглядел новое сюрко Фламберга, - щеголем!
- Он всегда щеголем, - процедил Снежинка, отходя от стола грефье. - Кто на грабеж следующим?
- Как всегда мил и любезен. Что же, - Раймон сделал гостеприимный жест в сторону грефье. - Ты уже ждёшь, а я только пришёл. Красота уступит дорогу юности.
- Юности... - беловолосый михаилит почти вплотную подошел к Раймону. - Он всего ничего младше тебя... красавчик.
Шафран хмыкнул, отказываясь комментировать эту, в общем-то, привычную картину и отошел к столу.
- Не завидуй, брат, не завидуй, - укоризненно ответил Раймон. - У тебя тоже есть свои плюсы, так что я уверен, что и на твою долю хватит женщин... много пришлось отдать?
- Не твое дело, - упоминание о сумме окончательно вывело Снежинку из себя, - ты ж не брат-казначей, чтобы я отчет тебе давал.
- Эй, - между спорщиками вклинился освободившийся Шафран. - Хватит, братья. Фламберг, твой черед. - Он кивнул на заинтересовавшегося перепалкой мистера Грея.
Раймон ещё поразмыслил секунду, стоит ли продолжать, но всё же пожал плечами и положил перед мистером Греем мешочек с заранее отсчитанной суммой.
- Двадцать семь с половиной фунтов. Анку под аббатством Бермондси и изгнание демона в Билберри.
Грефье кивнул, подсовывая кипу бумаг, в которых надлежало расписаться. Раймон потянулся за пером, но тут хлопнула дверь.
- Это я удачно зашел. - Знакомый с детства голос заставил всех обернуться. - Дай, думаю, напоследок в контору зайду, деньги в орден забрать. Как подтолкнул кто. Неужели, это сам брат Фламберг?
Магистр Циркон прошествовал через помещение и остановился перед Раймоном, кивнув почтительно склонившим головы михаилитам.
- Здоров? - Первым делом спросил он, внимательно осматривая воина.
- Плечо порвало. Но вы знаете, магистр, на мне заживает, как на собаке. Да и уход был хорошим.
- Ну и слава Богу. - Циркон потер руки и обратил, наконец, внимание на грефье. - Выйди. У нас с братом Фламбергом разговор, касающийся дел ордена.
- Но, господин, - забормотал клерк, - а как же...
- Пшел вон, я сказал. И пока не позову - не входи. Ушибу. Дети мои, Шафран и Снежинка, будьте любезны подождать за дверью. - Магистр проводил взглядом поспешно ретировавшуюся за дверь разношерстную компанию, скинул плащ и сюрко, демонстрируя вороненую кольчугу, уцепил табурет и поставил его посередине комнаты. - Садись, Фламберг. Поговорим, коль уж ты мне попался.
- Выгнали грефье до того, как я подписал бумаги, - Раймон покачал головой, вытащил стул Грея и уселся напротив Циркона. - Он же теперь с ума сойдёт за дверью.
Магистр прошелся по маленькой комнате, огибая мебель с непринужденной грацией человека, привыкшего быстро и не задумываясь лавировать между препятствиями. Мягко, почти бесшумно, как большой кот, подошел к Раймону и остановился напротив. Привычным движением, как маленькому, взъерошил волосы молодому воину, показав извилистый, причудливый шрам, ползущий вверх по руке, под рукав рубашки.
- Знаешь, Раймон, - доверительно, даже грустно, сказал Циркон. - Я ожидал бы подобного проступка от юного новообращенного, впервые вышедшего на тракт. Я был готов отчитывать за подобное Ясеня ... или Вихря. Но никак не Фламберга. Сколь плохо я, бывший твоим восприемником в Ордене, оказывается, знаю тебя.
Раймон прищурился. Насколько он мог судить, магистр не злился на него по-настоящему. Правда, оставало гадать, что именно дошло до ордена. Драка и тюрьма, или Эмма? Скорее Эмма. В другой ситуации о том, что он - михаилит, знал только Кранмер, и Раймон не мог придумать ни одной причины, по которой архиепископ стал бы сообщать в орден. Аббатиса, с другой стороны... он развёл руками.
- Боюсь, магистр, вам придётся рассказать, за что именно отчитываете. Не за то ведь, что из аббатств бегут - даже не забрав взноса - послушницы. Следить за этим никак не входит в обязанности ордена.
Магистр отодвинул носком сапога табурет и уселся, немного ссутулившись.
- Зачем тебе эта девушка, сынок? - Спросил он. - И заметь, не хочу слышать очередную виртуозную трактовку Устава в твоем исполнении. Я хочу понять, что побудило тебя утащить послушницу из этой чертовой обители, где всем заправляет дьявольски склочная настоятельница?
- А устав здесь был бы очень... - поймав взгляд магистра, Раймон осёкся. Циркон, к сожалению, был настроен серьёзно. Беда в том, что убедительного объяснения, которое строилось бы на чём-то, кроме ощущений, у него не было. Он неохотно повёл плечами. - Потому что так было правильно. Если забыть про устав, шутки, не обращать внимания на то, что она, по сути, сбежала сама, всё просто: её место - не в аббатстве. Cначала я не был уверен, но теперь чувство это имеет... potentia magna.
- Раймон, - тяжелый вздох магистра, казалось, слышно было и в ордене сейчас, - ну что с тобой делать? Не сечь же тебя, право. Я даже не буду спрашивать от имени капитула, как близко девушка допущена к практикам ордена. К черту капитул. Она с тобой еще?
- Со мной, - вопрос, который магистр задал, не задавая, Раймон предпочёл проигнорировать. - Разумеется.
- И предлагать вернуть послушницу в обитель, видимо, бессмысленно? - Циркон сплел пальцы в замок и выпрямился.
- Совершенно, - Раймон, напротив, чуть наклонился к магистру. - Даже если бы я верил, что она там выживет.
- Errare humannum est. - Неопределенно откомментировал услышанное Циркон. - Капитулу скажу, что ты уже несешь заслуженное наказание за проступок, пятнающий репутацию ордена. Ибо женщина, путающаяся под рукой на тракте, ничем иным и не является. Хочешь ли еще в чем-то покаяться, прежде чем слава о подвигах дойдет до Капитула, сынок?
- Пожалуй, что и да. В городке Билберри действует ковен чернокнижников из самых зажиточных горожан... а может и не только из них. А третьего числа они собираются крестить новорожденного на чёрной мессе.
- И ты, конечно же, желаешь принять в этом торжестве самое деятельное участие? - Магистр с задумчиво-многозначительным видом уставился на уши Раймона.
- Какая странная догадка... но верная. Меня на него пригласили как члена ордена, который известен любовью к подобным вещам, и признаться, в таком деле я не отказался бы от помощи. Больше гостей - праздник веселее.
Магистр встал и отошел к окну. Некоторое время он просто барабанил пальцами по стене в задумчивости и по излишне расслабленным плечами и нарочито спокойному лицу было понятно, что Циркон сейчас размышляет над вариантами.
- Хорошо, - наконец, сказал он. - Ты где остановился? Пожалуй, задержусь еще на несколько дней. Хотя бы и до третьего.
- Пока ещё нигде. Никогда прежде здесь не задерживался. Слишком крупный город, слишком дорогой город, слишком далеко от дороги. Если есть хорошее место на примете - буду признателен.
- Здесь недалеко, на соседней улице, есть приличный постоялый двор, "Золотая Лилия". - магистр покосился на дверь, за которой слышалась возня. - Не слишком дешевый, конечно... Мы бы с тобой обошлись без комфорта, верно, но вот твое наказание... Я закончу дела здесь и к вечеру подойду. Там и поговорим.

0

43

Лавка травника напомнила Эмме тот маленький, уютный закуток, что был отведен им с сестрой Аделой в монастыре. Также было жарко натоплено, сухой и пряный воздух щекотал в носу, понуждая чихать. Прилавков не было, травы, как и положено, висели под потолком, либо стояли по столам в плетеных, хорошо проветриваемых корзинах. Девушка огляделась и ностальгически вздохнула. С тех пор, как она последний раз была в подобном месте, прошло не так уж много времени, но как круто изменилась жизнь! Бывшая послушница никогда бы не подумала, что придет покупать травы, да еще и по такому поводу.
- Чем могу помочь, госпожа? - Травница, чистая и опрятная женщина средних лет, вышла из соседнего помещения, и улыбнулась Эмме.
- Вы позволите мне самой выбрать? - Ответная улыбка. Девушка предпочитала общупать, понюхать, даже попробовать каждую веточку, каждый листок, но зато быть уверенной в том, что травы подействуют. Мастерство травницы, кропотливо и любовно вкладываемое в нее сестрой Аделой, медленно поднималось в ней откуда-то из глубин, наполняя предвкушением работы каждую клеточку тела. Дождавшись согласия от хозяйки лавки, Эмма подошла к одной из корзин и погрузила туда руки.

Змеевик, он же горец зимний. Корневища выкапываются вместе с корнями осенью или ранней весной, отмывается от земли в холодной воде, разрезается на куски и высушивается в печи. Останавливает кровь, хорош в виде примочек на застарелые раны. Воистину - змеевик. Порой и не поймешь, когда забавляется, когда говорит серьезно. Вечно увиливает, изворачивается, пытается ужалить. А если ему это удается, пусть даже и неосознанно - оставляет глубокие раны, рваные, долго не заживающие. Воистину - фламберг. Фламберг и змеевик. Пожалуй, возьмем. С его занятием кровь придется останавливать слишком часто. Чаще, чем хотелось бы.

Душица. Сырьем является трава, лучше во время цветения. Сушится трава на воздухе, в тени. Успокаивает, обезболивает, убирает неприятные запахи изо рта и от тела. Нет, сама она не душица. Ни в коем случае, не душица. Она не может, не умеет успокоить, она сама рвется, мечется, путается, бьется. Совсем недавно, до того, как он так ворвался в ее жизнь, ей мечталось о сирени под окном и ласковой улыбке, нежном поцелуе и тихом садике у небольшого пруда. Улыбка оказалась скорее ироничной, поцелуй так и не случился, а сирень под окном вообще не была посажена. Да и окна не было. И к ужасу, понималось, что все это, в общем-то, и не нужно. Что есть определенная прелесть в этих вот разъездах, ощущении опасности, будоражащем кровь. Равно, как и в этом беспокойстве о нем, в заботе, в приязни, в невольном уважении. Во всем, что сплачивало их двоих.

Заманиха. Сбор корневищ проводят весной или осенью. Вырытые корневища отряхивают от земли, моют в холодной воде, режут на куски и сушат в тени. Стимулирует, снимает утомление и... препятствует зачатию. Ну что же, пожалуй, следует отдать себе отчет - за этим она сюда и пришла. И хоть и было страшно, чему немало способствовали россказни сестер в обители о грубости мужчин, но к нему влекло. До головокружения и слабости в ногах. До неясного томления, впервые возникшего тогда, в ванне. Заманиха - иначе и не скажешь. Объятия, крепчающие с каждым днем, обещающие что-то пока неведомое, иное. Легкий поцелуй, вернувший силы после работы с одержимой. Будто заманивает, не спеша, вдумчиво. Жар удушливой волной охватил тело и Эмма прерывисто вздохнула.

Клевер. "Клавер-р", как говорит неведомый магистр Циркон. Сырьем являются соцветия вместе с верхушечными листьями, собираемые во время цветения. Болеутоляющее и мягчительное, в виде припарок. Да, кому-то из них нужно стать мягче, научиться утолять боль другого, скрашивать жизнь. Точнее, это обязана делать она, Эмма. Но, боже мой и все святые, как хотелось бы, чтобы залечили ее собственные раны, утешили, разделили ту боль, что она несет в душе. Впрочем, она уже начала говорить с ним. Однажды, он узнает и, как знать, поймет.

Можжевельник обыкновенный. Сбор производится стряхиванием плодов на разостланную под куст рогожу. Собранные плоды очищают от листьев и сушат на воздухе, перелопачивая. Снимает боли в костях, приносит покой и умиротворение. Да, можжевельник теперь для нее - покой. Умиротворение, конечно, Раймон не приносит, о нет. Но - с ним было спокойно, и в этом Эмма не уставала отдавать себе отчет. Смешно подумать, она даже не знает, какого он рода. Что дворянин - несомненно. Не бывает у крестьян таких высоких скул и такой врожденной надменности. Не держит сын йомена так гордо голову. Но, все же, отчего она его не понимает? Является ли тому причиной его несогласие с самим собой? От запаха трав - ли от мыслей - закружилась голова, захотелось на улицу, на морозный воздух. Дав зарок себе подумать обо всем завтра, Эмма расплатилась и вышла на торговую площадь, окунувшись в гомон большого города. Раймона не было видно, но они условились встретиться у фонтана на этой же площади, куда девушка и направилась, ведя в поводу Солнце.

0

44

Постоялый двор. Вечер.

В камине жарко пылал огонь, оживляя лица михаилитов, сидящих в креслах, причудливой игрой теней. Эмма свернулась уютным комочком на диванчике чуть поодаль, из-под опущенных ресниц наблюдая за мужчинами. Когда Раймон сообщил ей, что вечером их навестит магистр Циркон, девушка, признаться, слегка опешила. Человек из байки Фламберга неожиданно становился реальным и это немного пугало. Но, против ожидания, магистр приветливо поздоровался с ней и долго, заботливо, с некоторым даже оттенком отцовства, выспрашивал о самочувствии, аббатстве, семье. Сочувственно качал головой при сбивчивом рассказе о наказаниях в обители. И - одобрительно подмигнул Раймону, отпуская ее. Вскоре после этого михаилиты воссели у огня, вполголоса разговаривая и пригубливая вино из высоких кубков.
- Ты прав, признаю, - Циркон бросил взгляд на девушку и улыбнулся молодому воину, - ей действительно не место в этом чертовом монастыре. И в голове кой-чего есть, и спокойная - до жути. Прямо-таки михаилит в юбке. И держит себя с достоинством. Только вот...
Он не договорил, дернув уголком губ, отхлебнул вина, поправил манжет темной рубахи и посмотрел прямо на Раймона.
- Только вот ещё она помогла поймать того анку, - усмехнулся Раймон. Здесь, когда за дверями не было ни грефье, ни Снежинки, можно было, наконец, говорить открыто. - А так же с экзорцизмом и выявлением той секты. Что до поисков, возвратов и прочего - есть способы. Только дай день-два.
- Помогла? Эта девочка? - Изумился Роберт Бойд - не Циркон, оглядываясь на Эмму. - Каким образом?
Раймон улыбнулся шире и подлил себе вина.
- Ну, а как ты думаешь? Подождала, пока нежить мной займётся, зашла сзади. Сначала под колени подсекла, а потом только допалить осталось. С демоном и того проще...
- Сказки вон ей рассказывать будешь, - рассмеялся магистр, хлопая собеседника по колену, - на ночь. И все же, Раймон?
- Эмма чувствует чужие эмоции, - пояснил михаилит, ничуть не расстроенный тем, что абсурдную байку раскрыли так быстро. Роберт Бойд был слишком опытным воином, чтобы не оценить руки Эммы, на которых не было мозолей от оружия. - Почуяла анку заранее. Разглядела кое-что в одержимой, что помогло мне угадать имя. Без имени, сам знаешь, было бы куда как потруднее, и возни больше.
- Ты к ней привязался, - с ноткой грусти констатировал Циркон. - Что, может быть, и не плохо. Дети взрослеют, да...
Магистр вздохнул, помолчал, играя кистью, свисающей с подлокотника. Раймон терпеливо ждал.
- Что там с сектой в Билберри? - Спросил, наконец, Бойд.
- Не поверишь, узнал от демона, - Раймон даже поморщился от такого признания собственной невнимательности и глупости. - Хотя мог бы и раньше, стоило зайти в церковь. Следов там хватает... кстати, за пару недель до меня там проезжал Вихрь. Заскочил в церковь, да и унёсся галопом. Умнее меня, видать, но речь не о том. Демон - демоном, но я сперва его слова проверил на трактирщике, а потом купец чуть не с порога позвал нас на новые крестины. Рисковый человек. Впервые-то ребёнка крестили при Эмме, - он помедлил, бросил взгляд на бывшую послушницу. Та полулежала на диване, прислушиваясь к разговору, и Раймон в этот момент понял, насколько Циркон - Бойд - прав. Он действительно привязался, причём до степени, когда хотел бы, чтобы Эмма сейчас была ближе. Как обычно в случаях, когда они делили комнату. - По правде, неумехи там, Бойд. Ритуалы кривые, осторожности почти нет, чувства скрывать не умеют. Не понимаю, как священник ничего не замечает. Разве что он тоже участвует, но... - в его голосе прозвучало откровенное сомнение. - Не верю.
- Вихрь от того и имя такое получил, что все галопом, - Циркон поставил кубок на подлокотник и откинулся на спинку, - а вот оговорки о демонах и крестинах мне уже не нравятся. Но сначала - дело, уши драть буду потом. Что ты замыслил?
- Конкретного плана у меня пока что нет, - признал михаилит, пропустив замечание - мимо ушей. - Сам знаешь, заранее сказать, как поведут ритуал, не так просто, а эти, к тому же, ещё и дилетанты. Но в любом случае сначала будет обращение к духам, обещания, просьбы. И только после этого - крестины. Признаться, мне очень хочется сделать так, чтобы пообещать они успели, а вот отдать ребёнка - нет. Проблема в том, что я не знаю, что с ним делать. Рассчитывал на его мать, но они с торговцем, Симсом - два сапога пара.
- Для ордена он слишком маленький. К тому же обещанный... Впрочем, ключевое тут - кормилица, няньки, пеленки, - магистр поморщился и предложил, - можно оставить в соседней деревушке, дать денег и напустить тумана о том, что заберу лет эдак через шесть.
Тон Бойда не оставлял сомнений в том, что он согласен участвовать в авантюре.
Эмма вздохнула и посмотрела на Раймона. Похоже, что с некоторых пор роль настоящей леди давалась ей с трудом. Бывшая послушница явно тосковала на своем диванчике, не имея возможности ни подойти, ни вступить в разговор, понимая, что магистр не оценит подобного поведения.
- Пожалуй, так будет лучше всего, - задумчиво сказал Раймон, играя вином в бокале. - Наверняка там что-то было не так уж далеко. Можно расстаться с частью заработка, тогда получится, что ковен заплатил за всё практически из своего кармана. А орден получит нового рекрута. Что до обещаний, то до завершения ритуала это остаётся исключительно проблемой чернокнижников, а искать спустя годы михаилита, зная только имя...
- Э нет, - не согласился Циркон, выпрямляясь, - обещанный ребенок - это еще и ордену проблема. Не люблю я этих игр с демонами, древними богами и прочей братией... Ну да видно будет, шесть лет - срок немалый. Там, глядишь, ты мое место в Капитуле займешь...
Раймон закашлялся и вынужден был поставить бокал на стол.
- Я?! Помилуй, Бойд, шесть лет - не настолько уж малый срок. Скорее демоны и ковен забудут об обещании, чем я сгожусь в кресло магистра. Сам посуди: что за магистр, который крадёт послушниц, играет в загадки с глейстиг, общается с демонами и шляется по чёрным мессам? Впрочем, - он усмехнулся, - краж послушниц, думаю, больше не будет. А вот за прочее - не ручаюсь.
Циркон проследил взглядом за Эммой, вставшей закрыть ставни, и зевнул, прикрыв рот.
- Отличный магистр... Да и кто из нас безгрешен? - Философски и немного ностальгически заметил он, вставая, - никто как Бог... Пожалуй, я пока сделаю вид, что Роберт Бойд не слышал об играх Раймона де Три с глейстиг, иначе магистру Циркону придется снова отчитывать брата Фламберга. Ну что же, оставлю вас. Дело к ночи, да и отдохнуть с дороги вам не помешает. Эмма. - Почтительный поклон в сторону бывшей послушницы и кивок молодому воину. - Раймон.
Судя по быстрым, порывистым шагам, которыми Эмма пересекла комнату, она с большим трудом дождалась, когда магистр покинет комнату. Шурша шелком платья, девушка оперлась на спинку кресла михаилита, овеяв теплым, чуть горьковатым запахом ириса и каких-то трав. Нежно и легко провела по взъерошенным волосам воина, задержав руку у щеки чуть дольше, чем обычно позволяла себе. Раймон с улыбкой подхватил её и усадил к себе на колени. Но даже ощутив под руками привычное тепло, вдыхая привычный - хотя и чуточку иной - запах, он никак не мог отделаться от слов Бойда. Привязанность. Изменение. До сих пор ему не приходилось думать ни о ком, кроме себя. Конечно, что бы там ни говорил Циркон для грефье и капитула, Эмма не была помехой в дороге. Расходы? Ерунда. Никогда он так уж не ценил деньги свыше возможности переночевать в тепле и съесть горячую еду. И этот краткий поход с ней был, пожалуй, самым удачным за очень долгое время. За несколько лет. А в остальном - разве он изменился? Что бы он делал иначе? Раймон задумался.
Пожалуй ничего, и это было... странно. Что стоило делать иначе? На это ответить было проще, и ответ Раймону нравился не слишком. Если дело с ковеном не выгорит, что станет с "михаилитом в юбке", если она останется там с лошадьми? Скорее всего, ничего хорошего. И всё же он не задумался перед тем, как втянуть её в дело, которое не касалось ни её, ни, говоря откровенно, его самого. Не подумал и при разбирательстве с анку, и при игре с глейстиг. И всё же - он слишком привык к её обществу. И слишком привык поступать так, как... привык. Ответственность или нет. Эмму стоило и взять с собой, и оставить в Кентрбери. Одновременно. Бывшая послушница пошевелилась в объятиях, и Раймон с улыбкой коснулся губами её волос. К чёрту. Да и наверняка всё пройдёт достаточно гладко. И что за жизнь без риска?

0

45

Некоторое время Эмма просто молчала, прижимаясь к груди Раймона. Просто молчала, просто наслаждалась его теплом, слушала мерный стук сердца и - осознавала, что ее собственное начинает биться учащенно и голова кружится только от этих объятий. Девушка поводила пальцем по тонкой вышивке на рубашке михаилита, пытаясь отвлечься, но отчего-то вышло еще хуже, сердце заколотилось бешено, будто собираясь выпрыгнуть из груди.
- Раймон, - несмело произнесла она, - позволишь спросить?
- Конечно, - голос михаилита звучал спокойно, с толикой ленцы, но и удовольствия. - Всегда. Об этом даже не нужно спрашивать.
- Магистр Циркон, он... - Эмма, пытаясь собраться с мыслями, обвела пальцами особо вычурно вышитую ветку падуба, прихотливо взбирающуюся по рубашке к плечу и шее, - когда ты сказал, что он желает навестить нас, я думала, что будет ... страшнее? Что он похож на наставниц в обители, наверное. Но он держит себя, будто и не наставник вовсе...- девушка окончательно смешалась. Близость воина затуманивала мысли и делала косноязычной. - Прости.
- И всё равно остаётся наставником, - задумчиво ответил Раймон. - Но мы знакомы... как бы сказать. Не только по обучению - хотя и там магистры никогда не доходили до такого, как в вашем аббатстве, - а и после. Циркон остаётся магистром, но Роберт Бойд, наверное, стал другом.
- Друг... - девушка вздохнула и уютнее устроилась в кольце рук. - Недостижимая мечта. Такая же, как и тишина от чужих чувств.
Раймон несколько секунд молчал, прежде чем ответить.
- Ты действительно считаешь, что иллюзии, в которых живут другие люди, лучше, чем твой дар? - он покачал головой. - Ты не чувствуешь меня... кстати, а как насчёт Бойда?
- Знаешь, это тяжело, - вздохнула Эмма, приникая к плечу воина, - когда не знаешь, где ты сама, а где... жизненные иллюзии соседки по келье. Когда живешь чужим счастьем, не зная своего. Когда смеешься не потому, что весело тебе, и плачешь - потому что плачет кто-то другой. Наверное, я не смогу объяснить, как хорошо, когда тихо. И каково это - впервые в жизни иметь свои чувства.
Она помолчала, уткнувшись в плечо, чувствуя, как начинают гореть стыдом уши.
- Магистра я тоже не чувствую. Если тебя хотя бы иногда можно описать запахом, то магистр - просто ровное пламя, как у дорогой восковой свечи.
Михаилит тихо рассмеялся.
- Да, он такой. Значит, все орденцы, так или иначе... - он выпрямился, отстраняя Эмму, и чуть помрачнел. - Значит, свои чувства, вот как... Но без чужих ты попадаешь в наш мир. Где почти нет дружбы, потому что легче закрыться. Где точно так же могут обманывать и использовать, потому что не ангелы.
- Не вижу разницы, - девушка несколько обиженно покосилась на михаилита, отнявшего уют, плечо и стук сердца, - обманывают и используют всегда, умеешь ты чувствовать людей или нет. Но ведь не только на этом мир держится. Есть и единство, и забота, и понимание. И человек, с которым... к которому ты это все испытываешь.
Секунду михаилит смотрел ей в глаза, потом улыбнулся и снова привлёк к себе.
- Это всё - есть. И доверие, которое то ли стоит испытывать, то ли нет?
- Если уж доверился кому, то доверяй во всем. - Эмма прильнула, вцепилась в рубашку пальцами, точно могла удержать - и удержаться самой. - И если уж начала говорить... Я не смогу научиться не беспокоиться каждый раз, как ты идешь сражаться... или к одержимому. И спокойно, молча смотреть на то, как ты в кольчуге без сюрко мерзнешь на морозе, рискуя заболеть. Но, если ты против, я научусь не говорить об этом. Возможно, не стоило вообще заводить этот разговор.
Девушка сжалась, окаменела, ожидая ответа, как приговора. Хотелось сказать еще, что готова подарить свое доверие, но не знает, как это сделать, ведь она не в ладу сама с собой.
- Мда-а, - голос Раймона звучал задумчиво. Ещё была в нём и толика почти искреннего сожаления. - Что уж тут. После раны от анку и провала с глейстиг я бы тоже не слишком верил, что способен не отморозить... скажем, нос, - здесь, судя по всему, михаилит уже не скрывал улыбки. - Поэтому, ты уж говори и спрашивай, пожалуйста. И побольше. Да, определённо, побольше. А я могу попробовать лучше заботиться о... нас.

0

46

29 декабря 1534 г. Постоялый двор. Ночь

Монастырь выглядел и так, и не так. Стены коридора расплывались перед глазами; камни перетекали один в другой так, что пять могли быть одним, а один - пятью. Выцветший, словно пережил не несколько дней, а сотни лет гобелен с архангелом казался плоским, мёртвым. И, казалось, чуть менялся, стоило посмотреть под другим углом. Сам воздух вокруг Эммы был... странным, пыльным и сухим. Тонким. Не имеющим запаха. И сыпался песком шёпот. Обрывки памяти, сменяющиеся, затухающие, стоило сделать шаг и тут же сменяющиеся новыми. Камни под босыми ногами были старыми. Они помнили гул волн далеко-далеко, вес земли и медленное неуклонное движение. На границе зрения мелькали странные тёмные силуэты, меняющие форму даже когда Эмма пыталась за ними следить. Скользили бесшумно по полу, исчезали в стенах, где - она точно помнила - не было даже маленьких нор. А существа - если они были живыми - порой достигали пояса. И над всем этим парил единственный настоящий звук: из открытой двери в кабинет аббатисы доносился незнакомый мужской голос. Он тоже звучал необычно: терялся в зыбкой нематериальности форм, пропадал, дробился на части. И всё же был живым.
Не стоило заводить этот разговор. И недосказанность никуда не ушла, и кошмары теперь снятся. И ведь все, как в жизни - даже гобелен такой же пыльный. Эмма погладила архангела Михаила, подивившись, что и во сне помнит каждый узелок гобелена, вышитого, впрочем, не в стиле арраци, а значит, совершенно не изысканного. В отличие от камней, гобелен не пытался ничего рассказать. Он просто был. Пальцы сами нащупали знакомый тройной узел в крыле архистратига. Послушницы верили, что он приносит счастье, хоть Михаил и регулярно разочаровывал их, видимо, сказывалось соседство с кабинетом аббатисы. Девушка вздохнула, чувствуя себя маленькой и беспомощной, подошла ближе и осторожно заглянула в знакомую до дрожи в коленках комнату.
Серая, как и коридор снаружи, размытая комната встретила её букетом запахов и цветов ещё прежде, чем глаза успели вобрать происходящее. Яростная надежда, разочарование, странная, вышелушенная - словно редкое кружево - боль. Последняя сочилась постоянно, но по чуть-чуть, по кусочкам. Так же звенела сочным запахом ненависть. И здесь ярче чем где бы то ни было ещё проступало ощущение камней стен и пола, что они не должны быть здесь. Смущение. Они не хотели быть здесь и даже не были уверены, что они - камни.
По сравнению с этим высокий сухопарый мужчина в чёрной рясе, стоявший над пентаграммой, казался почти обычным. Точнее, стоял он рядом с пентаграммами. Линии были начертаны на полу, но одновременно на высоте пояса словно шнурами из золотого света сияла ещё одна, развёрнутая на пол-оборота. И там же парило тело сестры Магдалены. Голое, тонкое, с сухими грудями, оно было покрыто таким количеством ран и ожогов, что становилось непонятно, как она ещё жива. Но закатившиеся глаза моргали, а пока Эмма смотрела, одна из ран на бедре монахини медленно затянулась. Девушка зажала обеими руками рот, чтобы не закричать, и попятилась. Как всегда, от наплыва чужих эмоций, закружилась голова, и снись ей подобное несколькими днями раньше, беглая послушница, не задумываясь, бросилась бы к страждущей, но... Вспомнились слова Раймона о том, что возмездие должно бы найти сестру Магдалену рано или поздно. И Эмма сжала кулаки так, что ногти больно впились в ладошки, глубоко вздохнула, отгоняя назойливо лезущие к ней чувства старой монахини, камней и мужчины. Проснуться отчего-то не получалось, девушка растерянно обернулась к Архистратигу, точно он чем-то мог помочь, но архангел молчал, лишь, когда гобелен колыхался от едва уловимого сквозняка, лицо Михаила принимало упрямо-отчаянное выражение. Беглая послушница снова вздохнула, на этот раз, кажется, громче, чем следовало. Ну отчего ей не снятся обычные сны? Какие снятся всем людям? О каких-нибудь забавных пушистых котятах, о счастье, заполняющем каждый уголок тела, о цветущих садах. Почему ей не приснится, наконец, это маленькое поместье где-нибудь далеко? Даже без сирени, будь она проклята. Почему - вот это все? Эмма с сожалением покосилась на силуэты, позавидовав их способностям проходить сквозь стену, и снова заглянула в кабинет.
Мужчина, не переставая бормотать, коснулся живота монахини рукой, и его пальцы без видимого усилия прошли сквозь кожу. Вокруг быстро расплывались чёрные пятна. Золотая пентаграмма вспыхнула, а Эмму захлестнула новая волна чужих чувств. Тело сестры Магдалены выгнулось, как от невыносимой боли. Она распахнула рот, но не издала ни звука. Зато глаза монахини, почти чёрные, уставились прямо на беглую послушницу. Во взгляде почти не было разума, только боль и почти безбрежная ненависть. Видимо, это и заставило мужчину оглянуться. У него оказалось худое, но приятное лицо, гладко выбритое, с тонкими губами. И в устремлённых на Эмму светло-карих с прозеленью глазах туманом абсолютная решимость сплавлялась со стынущим изумлением.

0

47

Девушка испуганно охнула и отступила, пятясь. Спиной прижалась к гобелену - единственной вещи, казавшейся незыблемой среди колышущегося серого тумана, стеной окружавшего ее, в котором все чаще мелькали существа. Архангел Михаил вздрогнул, с крыльев посыпалась пыль. И было это так буднично, так обыденно, что девушка рассмеялась. Неудержимо и отчаянно. На звук смеха к границе тумана выдвинулась тень, отдаленно похожая на анку. Но Эмма не боялась. Уже не боялась. Выпрямилась, невысокая, стройная, откинула голову на нежной шее и рассыпала меж холодных каменных стен звонкое серебро голоса.
- Как ты сюда попала?
Мужчина стоял у дверей. Туман, казалось, не волнует его вовсе, хотя силуэты в нём зашевелились быстрее и словно пытались вылезти... наружу. Словно из-за бледного зеркала. Или глади пруда под свинцовым небом.
Девушка невольно вспомнила слова рогатого призрака на памятной поляне и невольно же улыбнулась. Наверное, не стоило сейчас повторять слова той женщины, хотя соблазн и был велик.
- Через сон, - просто ответила она и слегка надменно осведомилась, - а вы?
- Я? - мужчина отступил на шаг и жестом указал Эмме на дверь в кабинет аббатисы. Несмотря на то, что он только что делал с сестрой Магдаленой, пахло от него лишь любопытством и... рассчётом. Легко, пока что едва заметно, но это чувство крепло. - Я пришёл сюда в поисках двери. Но ты... сначала там, с мерзкими тварями, которым нет места на Земле. Теперь - здесь.
- Дверей здесь много, - буркнула бывшая послушница, плотнее прижимаясь к гобелену, - любую выбирайте. Твари действительно мерзкие были, соглашусь. Особенно собака.
- Много?! - мужчина сделал два крупных шага и навис над Эммой, пристально глядя в глаза. Казалось, что он вот вот схватит её за плечи и начнёт трясти, но вместо этого сложил руки на груди. - Ты и там ушла через врата... так же, как и те твари, верно? Как у тебя получилось?
- Конечно, много,- Эмма ткнула пальцем поочередно в разные стороны, - вон там - дверь в обитель, тут - на выход во двор, а та - на галерею. Если в обитель войти, то еще много разных дверей обнаружится. И, право, вы задаете мне странные вопросы. Знай я, как у меня это получается, мы бы с вами не беседовали. Я просто бы ушла.
Спокойнее, Эмма Фицалан, спокойнее. Нельзя выказывать свой страх, пронизывающий до мозга костей. Страх убивает разум, делает беспомощной, бессильной. беззащитной. Бояться нельзя - нужно думать. И искать эти чертовы двери...
- Дерзишь. Хотя уже за одно только общение с теми монстрами тебе стоило бы занять место этой старухи. Но, пока что, - мужчина улыбнулся, но до глаз эта улыбка не добралась, - это подождёт. Благословенная сестра Магдалена, которой я помогаю исполнить предназначение перед Господом нашим Иисусом Христом, ещё жива. Но и ты знаешь куда больше, чем говоришь. Чем сама подозреваешь. Так всегда бывает. Как думаешь, сколько боли ты... - он внезапно вскинул голову, словно прислушиваясь, хотя вокруг не было слышно ни звука. - Мой ритуал не ждёт, но и с тобой мы ещё не закончили. Пойдёшь в кабинет, - слово прозвучало с сарказмом, - сама, или тебя тащить?
- А что я там не видела? - Сердито возмутилась Эмма. - Ну, кроме сестры Магдалены в таком вот виде?
Раймон! Отчего тебя тут нет? Отчего ты не встряхнешь, не разбудишь сейчас, приводя в чувство, заставляя вернуться к тебе? Боже, ведь швы с плеча так и не сняла, нитки врастут, будет больно и кожу стянет до неровного рубца. Девушка будто воочию увидела рубец, плечо, где он находился и на котором так удобно было спать, ощутила запах тела михаилита, гладкую кожу под рукой. Совершенно неуместно, не вовремя, вспомнились прикосновения его рук и губ. Слезы подступили к горлу, обнажая страх и слабость. И Эмма закрыла глаза, пытаясь справиться с ними.
Следующим, что Эмма ощутила, действительно стало касание руки - чужой. Холодной и жёсткой. А потом, уже падая, почувствовала, как вокруг смыкается тьма.

0

48

Пробуждение отозвалось головной болью и онемением во всем теле. Девушка попробовала пошевелить рукой, но даже пальцы - чуткие пальцы лекарки! - отказывались слушаться. Холод камней не приносил облегчения, напротив, казалось, что она окоченела, подобно умершей. Беглая послушница дернулась еще раз и с трудом открыла глаза. Эмма лежала на полу - и не на полу одновременно. Камням, которые не камни, было страшно от неуверенности в себе, их смущали волны жёсткой, могучей силы, бившие он пентаграммы. Они тянулась за пределы комнаты, но там не было ничего, словно весь монастырь исчез. И попытки понять, быть понятыми, умирали в сером тумане.
О боже, не хватало теперь еще и камни понимать. Впрочем, вероятно, беспокоиться не стоит, чувствовать что-либо осталось недолго. Сейчас он закончит с сестрой Магдаленой и... Найдет беглая послушница Эмма из рода Фицалан свое последнее пристанище здесь, откуда с таким удовольствием сбежала. Нужно сосредоточиться, осознать, как вернуться туда, в темную и теплую комнату, под одеяло, в уют объятий и безопасность. Но... как это сделать, если мысли ворочаются вяло и неохотно, не послушны, как и тело?
- ...не то. Святость, но...
Кровь, стекая с тела, доходила до линий нижней пентаграммы и взлетала вверх, отчего лучи на миг вспыхивали ярче. Сестра Магдалена ещё дышала, но уже едва заметно. И её раны, которых стало ещё больше, не затягивались.
Угасает. Она уже угасает. Уже не испытывает ни боли, ни страха, ни ненависти. Лишь сияющее серебром умиротворение умирающей. Скоро все закончится и отправится Магдалена к тому, Кому обещалась при постриге. Впрочем, сейчас, когда от жизни сестры-вышивальщицы зависела жизнь самой Эммы, девушка могла только желать долгих и долгих лет монахине. Жадно следя за каждым вздохом страдалицы, девушка лихорадочно размышляла. Тело все еще не слушалось, но руки и пальцы уже чувствовались.
- ... что-то другое... так и не смог в те чёртовы врата. Камни и камни. Воздух. Нужно... - к счастью, мужчина, погружённый в собственные мысли, пока не заметил, что Эмма очнулась.
Размытый сапог ударил в пол, и от него кругами разошлись волны страха.
Нет, камни определенно не нужно слушать. Кто бы мог подумать, в монастыре - и такой трусливый пол. И это здесь, где каждый камень пропитан потом и кровью таких, как она, бывшая послушница Эмма. Госпожа Берилл, ведьма и лекарка, спутница михаилита...И, пожалуй, на этом сейчас и остановимся...
Прямо перед глазами Эммы лежала узловатая трость сестры Магдалены, кончик которой был испачкан в чём-то белом. За ней, у одного из лучей пентаграммы, на полу было тщательно выписано имя. Уриэль. Не раздумывая слишком долго, лишь убедившись, что мужчина отвернулся, девушка схватила клюку, знакомую до боли в спине и пальцах, и махнула ею, стараясь зацепить нагромождение свечей, карт и прочего, что составляло пентаграмму. Движение получилось неловким, но Эмме удалось сбить одну из карт и даже мазнуть концом трости по меловым линиям внешнего обвода пентаграммы. В сторону со звяканьем покатился какой-то пузырёк. Дальше всё случилось одновременно. Сестра Магдалена тяжело упала на пол. Коснувшись камней, она уже не дышала, но открытые глаза монахини смотрели прямо на Эмму. Мужчина, резко обернувшись, что-то крикнул, его слова утонули в давящем шелесте высвободившейся силы, которую пентаграмма уже не могла ни собирать, ни сдерживать. Смерть ударила в стены и потолок, расплескалась брызгами. Воздух пошёл рябью, как над водой в жаркий день, и мужчина, кинувшись к Эмме, натолкнулся на одну из таких волн и отлетел назад.
- Дура! Ты даже не понимаешь, что!..
В комнату через открытую дверь и стены волной хлынул белёсый туман.
Эмма с трудом, опираясь на трость, поднялась на ноги. Пошатываясь, отошла к столу аббатисы и оперлась на него. В прошлый раз ворота были заключены между двух камней. Но в кабинете матери-настоятельницы не было даже окна, не было вообще ничего, что могло бы напоминать врата. Кроме, пожалуй, дверей и пентаграммы. В пентаграмму лезть не хотелось до жути. Но... Что, если она сама - и врата, и ключ одновременно? Как в тех, старых сказках, что читала нянюшка на ночь? Где в жутком и заманчивом переплетении возникали то холмы фэйри, то вороны, то прекрасные принцессы. Жаль, она их почти не запомнила, слишком мала была, но... "Лишь стоит вспомнить, что забыл дома и пожелать вернуться к этому всей душой - и чары бессильны. Холм тотчас же откроется и вернешься домой". Дома у Эммы никогда не было. Ни поместье Фицаланов, ни монастырь она не могла назвать своим домом. Но вот на постоялом дворе она действительно кое-что забыла. Платье глейстиг. Его подарок. Его забота и его проклятие. Проклятие, кстати, тоже осталось там же. А еще оставался он... Девушка уставилась на туман, приближающийся к ней, вцепилась руками в трость и то ли мысленно, то ли вслух, закричала... Пространство и время не раскрылись как в сказках, только к крику добавился мерный речитатив на латыни, раздавшийся из-за пентаграммы. Туман медленно двигался вперёд, обтекая странные полотна воздуха, которые продолжали светиться даже в тусклой дымке. Клок серого тумана обернулся когтистой лапой и выбил трость у девушки из рук. Отшатнувшись, Эмма задела рукой чернильницу, и - провалилась вниз, прямо в камень, который больше не был камнем.

0

49

Раймон, который в это время искал полотно и мазь, чтобы замотать пальцы, оглянулся и покачал головой.
- Ты разрушила пентаграмму во время ритуала на крови? Молодец. Опасная женщина. Буду приносить в жертву - напомни предварительно связать и положить подальше, - вернувшись к столу, он смочил ткань и начал протирать царапины, некоторые из которых до сих пор сочились кровью. - Говоришь, прикоснулся - и всё? Магия, да похоже на целительскую. Но второй раз, и началось с глейстиг же... И становится опаснее. С этим нужно что-то делать. Среди призраков твоих этого... священника не было?
Эмма задумалась, морщась от боли и шипя, когда ткань соприкасалась с порезами.
- Мне кажется, - тихо призналась она, - что та собака и была им. Сейчас понимаю, что глаза у них - одинаковые.
- Священник-собака? И выходит, что они - не друзья, но нам с этого толку нет, пока не получится... скажем, объясниться в других условиях, - на последних словах из голоса михаилита почти пропали эмоции. - Значит, задача прежняя - найти, только информации стало больше. У этого "самого обычного" хотя бы есть лицо. И, может, даже, орден, если только тот облик - не случай.
Наблюдая за точными и ловкими движениями Раймона, бинтующего ей руку, девушка невольно улыбнулась. Ну что ж, теперь они поменялись местами, хотя, видит Бог, не желала она этого. И змеевик понадобился раньше, чем предполагалось. Эмма коснулась здоровой рукой щеки воина, улыбаясь ласково и благодарно.
- Спасибо тебе, - тихо и смущенно начала она, но почти сразу изменила тон на серьезный, - но отвар ты, право, зря отнял. Если только сам не решил его употребить.
Раймон пожал плечами.
- А он не слишком крепкий? Я не травник, но по горечи доза великовата даже для меня.
- Зато быстро принесет забвение. - В голосе девушки прозвучали все оттенки горечи, приписываемой отвару. - И тебе не придется возиться с некой излишне впечатлительной девицей.
- А... - Раймон взял кружку и поболтал мутный настой, который успел уже остыть, но в запахе, казалось, только прибавил. - Значит, дело в этом? Чтобы мне не пришлось возиться?
Девушка опасливо кивнула, с недоверием следя за рукой михаилита. Несмотря на это, увернуться она не успела. Эмма с визгом закрыла лицо руками, оберегая от терпко пахнущего отвара и ошметьев травы, а когда отвела их, то взгляд, потемневший от злости, не обещал ничего хорошего Раймону. Она слепо нащупала пустой кубок, забытый на столе магистром, и молча швырнула его в михаилита. Следом полетела подушка из кресла. Успеха это не принесло. Кубок пролетел мимо, а подушку гадко улыбающийся михаилит поймал и положил рядом. Не обнаружив больше ничего подходящего под рукой, девушка принялась озираться в поисках снарядов. Мешочек с травами бросать было жалко, а до второго кубка она не дотягивалась. "Волосы теперь придется мыть долго", - обреченно подумалось ей.
- Вот теперь я вижу, что отвар действительно полезен, - в голосе Раймона звучало глубокое удовлетворение. - Твоя правда. Совсем другое дело.
Эмма молча глянула в ответ, покосилась на оставшийся кубок и, глубоко вздохнув, направилась к тазу с водой. В конце концов, михаилиту теперь дня три обонять от ее волос запах валерианы, столь милый сердцу котов. И страх, и обреченность, и ярость отступили, будто их и не было. И, как всегда бывает после сильного волнения, на смену им пришли облегчение и сонливость.
- Значит, считаем себя обузой, - Раймон встал, поднял брошенный кубок и поставил обратно на стол. - Самоуничижаемся так, что мать-настоятельница была бы в полном восторге. Мне же, определённо, злость нравится куда больше. Даже если ты по какой-то причине считаешь, что до тебя никому вокруг нет никакого дела, она помогает... ну вот хоть кидаться кубками. Хотя, видит Бог, я даже представить не могу, что в последние дни могло привести к такому выводу.
- Прости, - лица склонившейся над тазом девушки не было видно из-за копны волос, но в голосе звучало искреннее раскаяние. - Я не права, знаю. Но... - рассудив, что лучше не уточнять нечто вроде "я не знаю, как благодарить за то, что делаешь для меня", Эмма замолчала и некоторое время сосредоточенно выбирала листья и черешки из прядей. - Прости, если сможешь.
- Ага. Надо будет поговорить с Бойдом про эти врата или ещё что. Кому знать, как ни ему... - михаилит громко зевнул, а потом неожиданно фыркнул. - У всего есть плюсы. Теперь можно будет говорить, что одно присутствие лекарки и травницы - успокаивает.
- Поспать не получится, - мстительно заметила беглая послушница в ответ на зевок, - пока всю траву не уберу. Буду грохотать тазом, злобно ворчать, а если еще и волосы пятнами прокрасятся... Лучше помог бы. Заодно и... успокоишься.

0

50

29 декабря. Кентрбери. Утро.

Назвать аббатство святого Августина впечатляющим мог только глупец. Оно было величественно-изысканным, изящным, точно мавританская шкатулка для благовоний. Высокие, стройные башни, пронзающие небо плавно и грациозно перетекали в мощное эхо нижних аркад. Своды поддерживались стрельчатыми арками, опирающимися узкие колонны, отчего возникало ощущение необыкновенной легкости аббатства, его воздушности и невесомости, усиливающееся светом, проникающим через множество огромных окон. Фасады трансептов, украшенные круглыми окнами с витражами, усиливали сходство монастыря с дорогим колье на шее королевы. Оно и выглядело королевским дворцом: настолько богато украшенное ажурными арками, гобеленами, статуями и резной мебелью, что деловито снующие повсюду приветливые бенедиктинцы казались лишними и неуместными.
Встречающий гостей монастыря брат Филипп, круглый, добродушный, весь какой-то мягкий и уютный, принял Раймона и Эмму радушно. Поклонился вежливо, но не роняя достоинства, и жестом пригласил следовать за ним.
- Мы всегда рады гостям, милорд, - просвещал он, плавно разводя руками, - красоты нашего монастыря нельзя прятать от мира! Скоро у нас обедня будет. Вы и миледи ведь ради нее приехали?
Эмма, остаток ночи распутывавшая волосы под язвительно-назидательные замечания Раймона, от этого вопроса вздрогнула, умоляюще взглянула на михаилита и нахмурила брови, демонстрируя явное нежелание слушать обедню.
- Как вы замечательно сказали, - подхватил Раймон, игнорируя последний вопрос. Обедня сегодня его привлекала не больше, чем Эмму. Не то чтобы они не нуждались в наставлениях, но михаилит подозревал, что Роберт Бойд справится с этим лучше. Как минимум, будет точнее. - Про красоты монастыря и про привлечение гостей, угодное Господу. Так вышло, святой отец, что мы с миледи интересуемся старинными гобеленами. В аббатстве Бермондси мы, с разрешения матери-настоятельницы, отыскали гобелен с вытканным на нём королём Альфредом и его братьями. Интересная работа, но неполная. И говорят, что вторая часть его хранится именно здесь. Мы были бы очень признательны за возможность оценить эту работу из вашего собрания.
- Конечно же, у нас хранится вторая часть этого триптиха, - монах радостно всплеснул руками и посеменил по светлой галерее, маня за собой гостей, - я покажу вам, его как раз подняли из хранилища, чтобы гости могли любоваться им, прошу вас, прошу сюда.
Огромная, светлая комната, где были бережно разложены гобелены, ничем не напоминала помещение в обители святой Марии Магдалины. Радостные, чистые тона прослеживались и в вымытых окнах, витражи которых изображали пасторальные сцены, и в светлых деревянных полах, и в тихом пении монахов, работающих в углу с картинами.
- Вот он, на станке лежит, - указал монах на одну из стоек в центре комнаты, - расправляется.
Ткань, действительно, расправлялась, и это оказалось гораздо проще, чем в аббатстве Бермондси. Расправив гобелен, Раймон отступил на шаг, чтобы легче было оглядеть картину целиком. В центре, без сомнения, был изображен Альфред Великий, поскольку в чертах светловолосого юноши угадывался мальчик из Бермондси. Одетый в светло-зеленую и голубую одежду, он одной рукой держал под уздцы светло-серую лошадь, другую - простирал к черноволосой деве, опустившейся на одно колено перед ним. Девушка, одетая в пышное красное платье, с венком из роз на голове, протягивала Альфреду корону. Над головой ее вились три ворона, держащие надпись "Немайн Фи". Под ногами персонажей гобелена раскинулся ковер ярко-зеленой, изумрудной травы, а сами они расположились на фоне зеленых же холмов, между которыми виднеются очертания Глостерского собора. На мгновение Раймону показалось, что дева на гобелене повернула к нему лицо, будто бы приподнялась над плоскостью ткани и... улыбнулась медленно и зазывно. Раймон улыбаться в ответ не стал. Слишком много и неприятно в жизни стало и воронов, и их госпожи. Изображение, впрочем, почти сразу замерло, но ни подходить к нему, ни трогать ткань ему не хотелось.
- Немайн... фи. Злая, отрава? - михаилит фыркнул. - С таким представлением на месте Альфреда я бы дважды подумал, стоит ли что-то брать. Хотя, наверное, в той ситуации вороны не были столь же любезны.
Эмма, явно не заметившая ничего необычного, аккуратно, кончиками пальцев, ласкающим движением провела по полотну, задержавшись на соборе, и недоуменно нахмурилась.
- Не пойму, - заговорила она, - гобелен полностью тканый, но вот этот собор... Он вышит прямо поверх тканого полотна. Именно вышит, тройным шотландским узлом. Рука на нем спотыкается. А женщина - это Morgan La Fay, - девушка ненароком выдала приличное французское произношение, - ее именно так изображают на гобеленах. Чаще всего - в сценах смерти короля Артура. Для чего она здесь, да еще и с такой подписью - не знаю. Но общие цвета - это возрождение и исцеление. И эти холмы - ирландские. Их надлежит вышивать именно так, не иначе. Это канон, понимаешь?
Травница еще раз погладила пальцем собор и озадаченно замолчала. Написанное на лице явное недоумение только подчеркивало то упорство, с которым она пыталась подцепить хоть нитку из изображения храма. Вороны на изображении начали медленно кружиться, будто гоняясь друг за другом. Круг их неторопливо, но неуклонно расширялся, чуть сдвигаясь в направлении руки увлеченной гобеленом Эммы. Раймон взял девушку за руку и отвёл подальше, не переставая наблюдать за изображением. Краски начали расплываться перед глазами, и только вороны становились всё чернее, всё более живыми, пока..

0

51

Сапоги тонут в мягкой земле, сменившей каменные плиты монастырского пола. Душно. Очень душно. И нет больше ощущения локтя Эммы под пальцами. Солнце слепит так, будто бы лето - и не английское вовсе. Скорее напоминает рассказы о Палестине, хотя Раймон и не может сравнить - он не помнит не то что пустыни Востока, а даже тепло долин Луары. Горизонт скрыт за высокими, покрытыми лесом холмами, а вся долина и распадки между ними - в жесткой, блестящей траве, густо пронизанной фиолетовыми стрелами ирисов и странных, золотых лилий-звездочек на тонких стебельках. Озерцо невдалеке сплошь затянуто темными, большими, широко-округлыми, глянцевыми листьями и огромными розовыми цветами, колышущимися на высоких, похожих на канаты, стеблях. Горячий, влажный ветер, кажется, обдувает со всех сторон одновременно, ласково ворошит волосы, касается щек и уносится прочь, играть с цветами на озере, отчего те бело-розовым облаком склоняются прямо к черной воде. Заметив присутствие чужака, с глади воды вспархивает белоснежная цапля и лениво распластывается в безоблачной синеве резной, ажурной игрушкой, изысканным украшением.Раймон вскидывает голову ей вслед, невольно ожидая увидеть там же воронов, но небеса чисты.
Покачав головой, он думает о том, что без двойного кошмара Эммы Фицалан принять происходящее было бы куда сложнее. А так... михаилит проверяет меч: лезвие выходит из выложенных изнутри шерстью ножен ничуть не хуже, чем утром. Но вот призыв к магии, этот взгляд внутрь, в сердцевину огня, не приносит ничего, и он хмурится, в очередной раз жалея о тех иллюзиях для развлечения послушницы... нет. Не жалея. Просто придётся обойтись. К тому же, пока что он не видит никакой угрозы. Или цели, хоть чего-то, похожего на способ вернуться. На врата, о которых говорил священник во сне Эммы. Он пожимает плечами и ещё некоторое время терпеливо стоит там, прикрыв глаза от палящего солнца. До холмов далеко, и в долине, насколько видит глаз, нет ничего живого, кроме цапли. И нет воды, кроме как в чёрном, подобно воронову крылу, озере. Приняв решение, он медленно, заново привыкая к высокой траве после долгих месяцев зимы, идёт к озеру.
Затянутая ряской вода отдаёт болотом, и Раймон колеблется. Здесь жарко, но ему ещё не настолько хочется пить. К тому же - это привлекает внимание сразу, - зыбкая дымка полуденного марева рассеивается и где-то там, на границе поляны, у холмов становится виден большой дуб. Он далеко, дальше, чем может увидеть глаз михаилита, но различается отчетливо. Видны и резные, блестящие на солнце листья, и узловатые ветви, и морщины коры. И расщелина в стволе. И видно, что в расщелине этой затаилась прохлада, что в ней блаженно темно, уютно. Что в ней - покой. Виден даже блеск глаз ворона, сидящего на далеко отставленной, уродливо искривленной ветке. И всё же - далеко. Вспоминая о том, что вокруг - сон, Раймон с улыбкой пробует представить, как переносится к этому тенистому дубу, к прохладе его ветвей и листвы. Ничего не происходит. Михаилит без особенного сожаления пожимает плечами. Он ещё раз прикидывает, не стоит ли напиться впрок, но решает обойтись без этого. Слишком многие сказки предупреждают о том, что не стоит ничего есть в тех местах, что кажутся сном, но могут быть настоящими. И он не торопясь идёт к дереву. Неожиданная преграда возникает там, где ирисы образуют некое подобие кольца. Воздух над цветами кажется настолько плотным, что Раймон буквально наталкивается на него, с усилием проваливаясь в эту невидимую стену. И - оказывается снова у озера.
Вторая попытка заканчивается тем же, и скосить ирисы не удаётся тоже: лезвие на удивление вязнет в зелени, словно его и не точили. И, казалось, сами цветы и трава сопротивляются, цепляются за сталь. Раймон отступает и пробует соседний круг, составленный из жёлтых цветов. Этот переносит его ближе к цели, но тут же отбрасывает снова. Даже не пытаясь подавить нахлынувшее раздражение, михаилит пробует снова, следующее жёлтое кольцо. Потом следующее. Он даже не жалеет о том, что нельзя взглянуть на долину глазами цапли: цветы рисуют какой-то узор, но явно слишком отличный от того, что Раймону привычно. Без толку, понять решение это не помогло бы. И на третий раз он, наконец, после двух перемещений, оказывается рядом с дубом.
Здесь также душно, как и везде. Утоптанная красная почва пышет жаром, ее не остужает даже веселый, прозрачный ключ, бьющий у корней. Звенящую тишину разбавляет далекое похрюкивание свиньи, ей отвечают веселыми визгами поросята. Ветер играет с кожей, прибитой к дубу. Просушенной до звона, но вполне узнаваемой. Человеческой. Ворон косится со своей ветки, рассматривает Раймона то одним, то другим глазом, охорашивается, роняет черное, глянцевое перо. Его подхватывает ветер, кружит, относит к границе ирисов. Перо падает в одно из колец и, кажется, что остается там. Но стоит отвести взгляд на мгновение, как оно выбрасывает черные, длинные усы, подобно вьюну. Усы стремительно растут вверх, сплетаются плотно, ткут кокон. Еще мгновение, равное удару сердца. Ветер налетает, приносит запах ирисов, напоминающий об Эмме, касается кокона, и тот медленно начинает осыпаться, черным пеплом прикрывая зелень травы. Расселина оказывается пустой, но Раймон всё равно отходит чуть в сторону, чтобы не оставлять её за спиной, и продолжает наблюдать за вороньими играми - а что это игры, он уже не сомневается.
Фламберг видит самого себя - и одновременно чужака. Второй Раймон похож на него, как капля от капли, но неуловимо отличен. Он улыбается - широко и открыто, смотрит - ясно и доверчиво. Он светел так, как светел может быть истинный рыцарь. Ветер налетает снова, запутывается в плащах обоих воинов и в этот краткий миг взгляды встречаются. Двойник снова улыбается, но улыбка полна торжества. Поднимает руку и показывает запястье с браслетом из светло-русых, почти золотых волос, так похожих на волосы Эммы. Фламберг улыбается в ответ и машет двойнику, предлагая подойти ближе. Тот отрицательно качает головой в ответ, но выходит из почерневших теперь цветов. Желтые лилии вспыхивают и стремительно увядают. Теперь антипода светлым не назовешь. Тьма окутывает его, точно доспехом, трепещет за спиной плащом. Второй Раймон поднимает голову и толкает воздух знакомым движением руки, одновременно вытаскивая меч.

0

52

Тело Раймона реагирует само, уходя от волны огня полным вольтом. Расстояние ещё слишком велико и для огня, и даже для того, чтобы доставать меч. Двойник слишком торопится, и это хорошо. Зато он и сам чувствует возвращение магии, но пока что сдерживается, хотя ему очень хочется сжечь и ворона, и кожу, и дуб. Но пока что прямая угроза - только одна, а до остального время ещё дойдёт. Клинок слабо шипит, выходя из ножен, и Раймон идёт вперёд, к двойнику, по небольшой дуге.
Противник улыбается ехидно и не спеша сокращает расстояние.
- Я - это ты. Все самое светлое, - финт-накидуха в плечо, - все самое темное. Тебе не победить самого себя.
На левой руке двойника мерцает щит. И это - еще одно отличие, в числе прочих. Течение времени ощутимо замедляется, воздух становится вязким, как масло. Времени - иронично - жалеть о том, что сам он никогда не любил это чёртово заклинание, не остаётся. Но, если двойник не врал, то оно не продержится и нескольких секунд. Даже при том, что отражение движется вдвое быстрее, Раймон успевает скруткой тела отклониться достаточно, чтобы клинок прошёл над плечом. Одновременно - медленно, слишком медленно - левая рука двинулась вверх, и вспыхнуло пламя. Антипод подсадом пытается уйти, но не успевает. Вспыхивает плащ, и огонь будто бы растапливает время. Противник с чертыханием рвет завязки, отбрасывая горящую тяжелую ткань и чуть отступает назад. Улыбается - снова открыто и ясно. И тут же наносит поземный удар справа. Раймон не уворачивается. Просто клинок - такой же, как у него самого, но и другой - отлетает в сторону перед подставленной раскрытой ладонью, а Фламберг в выпаде выбрасывает меч вперёд: в отличие от двойника, ему ничуть не хочется играть в непонятные игры. Сопротивление при ударе такое же, как если бы он ударил человека. И умирает двойник так же, выгибаясь и скребя каблуками землю. Во рту вскипает алая пена. Раймон на всякий случай откидывает меч подальше и срезает с руки двойника браслет. Он действительно выглядит так, словно сплетён из волос беглой послушницы. Фламберг некоторое время разглядывает его, а потом горящие пряди падают на землю. Он усмехается.
- Светлое, тёмное. Главное - у кого настоящая Эмма, а не эти поделки, - так себе эпитафия, но сойдёт.
Он глубоко вдыхает пряный горячий воздух и оборачивается к ворону:
- И что дальше? - голос звучит нетерпеливо. - Вам что-то нужно - так давайте, говорите.
Ветер, кажется, становится еще горячее. Он уже не ласкает, а обжигает, невнятно шепчет что-то низким женским голосом, обещает и угрожает одновременно. Убаюкивает и соблазняет. Фламберг ждёт.
На берегу озера, среди скопления ирисов и лилий, возникает, точно по хлопку в ладоши, высокая женская фигура в красном платье. Но даже отсюда Раймону видно, что незнакомка хороша собой, черноволоса и в руке держит ветвь омелы.
Женщина, улыбаясь карминовыми губами, приближается быстро и резко, иглой сквозь ткань проваливаясь в плотный от жара и духоты воздух. И чем ближе становится она, чем четче различаются ровные белые зубы, обнаженные улыбкой, и ярко-зеленые глаза на точеном высокоскулом лице, тем больше Раймон погружается в негу и леность, мешающие шевелиться и даже мыслить. Слишком похоже на глейстиг с их ядом. Но ветра здесь дуют так, что не встать спиной. Раймон с трудом прижимает пальцы к левой руке и вспышка боли от ожога прочищает голову, возвращая и ясность мысли, и злость.
Дева в красном возникает в трех шагах от Раймона. На изящной белой шее блестит ожерелье с полумесяцем. Она уже не улыбается и не говорит, просто зыбко, подобно полуденному мареву, колеблется в траве. Ворон слетает с ветки дерева и садится на протянутую руку, будто сокол.
- Госпожа, - в такой ситуации, после подобной прелюдии у Раймона нет настроения на куртуазности, но он всё же наклоняет голову.
Немайн - осознание имени приходит само, будто его вложили в голову - медленно кланяется в ответ и протягивает омелу.
Раймон вытирает лоб, но рукав остаётся сухим: вокруг так жарко, что пот тут же испаряется. Желания брать хоть что-то из рук красной женщины у него нет. Тем более - омелу. Он отступает на шаг, и качает головой.
- Фламберг! - Встревоженный голос Эммы зазвенел в высоте перепуганным жаворонком, овеял прохладным бризом. - Что с тобой?
Женщина, заслышав это, зашипела, ощерясь злым и голодным дахутом. Стройное тело распласталось в прыжке, но было ясно, что она не дотянется. Поляна и холмы начали таять перед глазами, а щеки и края губ коснулись несмело губы беглой послушницы. Раймона подхватило волной этого голоса, повлекло. Плотный воздух лопнул, тихо звеня, осыпался осколками. И за мгновение до того, как открыть глаза, михаилит увидел, будто с высоты, и комнату с гобеленами, и себя, сидящего спиной к стене, и встревоженную Эмму на коленях рядом.

0

53

- Фламберг! - девушка мягко, но настойчиво теребила кончики ушей михаилита, растирая их. - Что с тобой? Ты меня слышишь?
- Да, - собственный голос казался чужим, словно его и в самом деле драл пустынный ветер. - Чёрт. Надолго я?
- С полчаса. - Девушка с сочувствием погладила Раймона по плечу. - Признаться, я не сразу поняла, что происходит. Смотрела на гобелен, ты держал меня, не говорил ничего. Но ты всегда... невозмутимый. Дело случая, я просто повернулась к тебе и слегка опешила. Если бы ты не дышал и не моргал, можно было б подумать, что у тебя обморок. А потом ты начал падать. Даже не знаю, как я смогла оттащить тебя к стене. Съешь ложку меда?
На полу у коленей Эммы стояла плошка с белым, засахаренным медом, пахнущим цветами и летом. И большая глиняная кружка с водой.
- Спасибо. За всё. Но - нет, - от упоминания мёда Раймона передёрнуло, хотя он сам не понял, отчего. Возможно, от цветочного запаха, или... просто от чего-то. Но от сладкого он отказался. Тело слушалось, и он встал, оглядываясь вокруг. Гобелен выглядел просто гобеленом, узор не пытался шевелиться. Изменилось и ещё кое-что.
- А где монах?
- После обморока обязательно нужно съесть сладкое, - назидательно проворчала травница и тоже поднялась на ноги, - монахи все ушли. Кажется, король решил почтить обедню своим присутствием. Я не вникала. Не до того было.
Девушка вздохнула с облегчением и радостно улыбнулась. Удивительно было, как через столько веков и поколений в ней проявлялась саксонская кровь. В нежном румянце, подчеркивающем белоснежную кожу, ясных серо-голубых глазах, в величавой посадке головы легко угадывалась сейчас одна из тех дев, что сопровождали воинов и в битве, и в посмертии. Она вообще очень сильно изменилась с тех пор, как покинула обитель. Уже не была похожа на того серого воробышка, ежащегося от мороза и неизбежности наказания на монастырском дворе. И, определенно, стала смелее. Прежняя Эмма ни за что бы не позволила себе даже этот быстрый и легкий поцелуй, запечатленный на губах михаилита.
- Слишком много там было цветов, в этом... сне, - проворчал михаилит и, вспомнив браслет, на всякий случай внимательно осмотрел волосы Эммы. Те выглядели обычно. Впрочем, отсутствие пряди-другой в густых волосах он скорее всего и не заметил бы. Раймон повернулся обратно к гобелену. Тело, всё ещё не отошедшее от драки и ощущения угрозы, буквально ныло, требуя действия. - Обедня, значит, время есть. Ты говорила, что собор вышит позже? Его можно как-то спороть?
- Сон? - Девушка недоуменно взглянула на михаилита, явно одержимая роем вопросов. - Спороть можно, конечно. Нужно тонкое и острое лезвие, и я даже подклад гобелена отпорю, если нужно.
- Сны, обмороки... кажется, родня твоим кошмарам, - Раймон взялся было за пояс, но на месте кинжала нашёл только пустоту и даже прищёлкнул языком от разочарования. - А если выжечь? Аккуратно?
- Если только очень аккуратно, - рассеянно согласилась Эмма. - Нитки льняные, хорошо горят. Как ты вышел оттуда?
Вопрос, кажется, волновал травницу гораздо больше, нежели вышивка на гобелене.
- Да бес его знает. Сделал шаг, услышал твой голос - и вернулся. Получается, что ты и вытащила. И очень вовремя. - он усмехнулся. - Кажется, Немайн была очень расстроена, и я сомневаюсь, что смог бы её убить...
- Однажды кто-то из нас не сможет вернуться, - Эмма говорила тихо, но страха в голосе не было. Только упорство и какая-то отчаянная отвага, - вряд ли они, кто бы они не были, эти древние боги, отступятся. Жаль, что ты ее не убил.
- Мне тоже жаль, - признал Раймон. Под льющимся с пальцев оранжевым светом шитьё скручивалось чёрным и таяло, открывая первоначальный слой толстой ткани. - Хотя я не думаю, что меня там хотели убить, скорее, напомнить ещё раз. Словно того идиотского импа было мало. Но одного... кого-то я там убил, - он поморщился. - Не то чтобы это что-то решало, да и, может, оживёт... - за выжжеными нитями проступал образ святого Патрика, поднявшего руку на Морриган в повелительном жесте. - Но было приятно, ничего не скажу. Твою пентаграмму, думаю, тоже нескоро забудут. И всё же ты права - не отступятся. Но кроме твоих призраков все прочие, кажется, действуют и в нашем мире.

0

54

Жаль... Жаль, что даже михаилита, рядом с которым было так спокойно и безопасно, втянули в эти игры со снами. Страшно было представить, что случится, если их унесет обоих одновременно. Так, что ни она не сможет его позвать, ни он ее вытряхнуть из кошмара. И еще страшнее - неожиданно осознать сейчас, что могла потерять его. И не в бою даже, а из-за глупых игр излишне мстительных древних богов. Мстительных - и совершенно необязательных. До Самайна было еще далеко и, по мнению Эммы, если вы уж так требуете, чтобы другие держали слово, можно было бы подать добрый пример. Боги, как-никак.
- Интересно, - задумчиво произнесла она, наблюдая, как михаилит портит гобелен, - для чего нужно так навязчиво торопить? Напоминать? Будто бы срок не в Самайн, а на Белтейн.
- Тоже не понимаю, - Раймон дожёг последние нити, и гобелен предстал в первозданном виде, со святым Патриком, изгоняющим Морриган, и королём Альфредом, всё-таки принимающим из её рук венец.
По гобеленной расползался слабый запах палёного, поднимаясь к высокому потолку.
- А я говорю вам, проклят будет тот, кто подобно царю Ахаву, взял в жены новую Иезавель и отрекся от веры истинной! Говорю вам, кровь его лизать будут псы, и смердеть она будет грехами его! - Громко раздалось с галереи, послышался шум борьбы и тот же голос завопил снова. - Не трогайте меня, я - человек божий! Не трогайте меня, я...
Шаги поспешно стихли и на некоторое время воцарилась тишина. Первый шепоток "Король!" упал в нее подобно несмелой капле, скатившейся с крыши весной. "Король, король!" - шепот множился капелью, приближаясь к гобеленной.
- Кажется, его величество и нас решило почтить присутствием, - процедил Фламберг, переглянувшись с Эммой. - Как всё некстати.
- Сворачиваем гобелен. - Девушка живо представила лица монахов и короля, увидевших испорченное полотно и неуместно улыбнулась.
Генрих Восьмой, успешно сочетающий величественность и энергичность, влетел в помещение, опережая не только свиту, но и охрану. Окинул взглядом убранство и, явно улыбаясь своим мыслям, удовлетворенно кивнул. Не обращая внимания ни на Раймона, ни на Эмму, он прошел вперед, рассматривая картины, трогая статуи и гобелены. Толпа придворных заполнила зал, приторно запахло духами и притираниями. Из этой пестрящей шелками и мехами, гомонящей и смеющейся разнолюдицы вывинтился, иначе и не скажешь, слегка помятый брат Филипп. Приветливо, но слегка устало, улыбнулся Раймону, как старому знакомому и подошел к нему.
- Вы себя лучше чувствуете, милорд? - Участливо поинтересовался он. - Миледи ничего не пояснила, только приказала мед и воду принести, да вас к стене усадила. Удивительно, откуда в столь хрупкой женщине такая сила?
"Миледи" злобно взглянула на монаха, но промолчала. Гораздо более ее занимала толпа. Даже не король, нет. От короля веяло высокомерием и самовлюбленностью, страхом и надеждой, переплетенными столь плотно, что поди разбери, где одна нить, где другая. Но вот толпа... Она походила на гобеленный мильфлер, пестрила не только говором и одеждами, но и чувствами. Довлела над толпой Алчность, облаченная в пышное платье оранжевого цвета. Перед ней покорно склонялись остальные страсти, одолевавшие придворных. Чревоугодие, гордыня, блуд и алчность. Печаль и уныние. И малая, почти ничтожная, толика сочувствия. Эмма вцепилась в локоть михаилита, но обычной слабости после применения дара не было. Слишком очевидны и пусты были все эти переживания, не нужно было глубоко погружаться - и расплачиваться за это погружение.
- C Божьей помощью, брат, - судя по обычной ехидной улыбке, фраза могла относиться и к самочувствию, и к силам, таящимся в телах хрупких женщин. - А скажите, этот замок, который был нашит поверх гобелена... откуда он? Зачем его выткали?
- Это сделали по просьбе Вильгельма Клитона. Говорят, что отец его, Роберт Куртгез, владел тем самым знаменитым венцом Альфреда Великого. На гобелене, между прочим, изображена сцена получения венца великими королем! Во многих балладах, посвященных герцогу Нормандскому и его подвигам, которые он совершал вместе с Раймундом Тулузским, прямо говорится о некоем венце, сверкающем на челе рыцаря! - Воодушевленный монах взмахнул рукой и ринулся к гобелену. - Достославный сэр Роберт как раз похоронен в Глостерском соборе! Да вы только посмотрите, как точно вышит храм!
Раймон перехватил его за предплечье прежде, чем он успел развернуть гобелен.
- Мы видели, святой отец, и уже восхитились. Действительно, работа блестящая. Говорят... а потом венец не перешёл наследнику сэра Роберта?
- Увы, сие неизвестно. Ведь сэр Роберт был пленен, когда Вильгельму Клитону было четыре года всего. Все, что смог впоследствии сделать юноша для своего знаменитого отца - это заказать вышивку собора, дабы показать некое единство духа Куртгеза и Альфреда Великого. - Брат Филипп покачал головой, с разочарованием глядя на михаилита. - Ведь, по преданию, не каждому покорялся волшебный венец, а лишь сильный и непреклонный мог его носить!
- Говорят, - согласился михаилит. - Я помню, что сэра Роберта многократно перевозили после пленения из одного замка в другой. А где, говорите, святой отец, его похоронили?
- В Глостерском соборе, - изумился монах, - точнее, раньше он был аббатством святого Петра, потом уже его в собор перестроили.
Вспомнив, что монах об этом уже говорил, Раймон мысленно поморщился. Напряжение сна отпускало, и он чувствовал, что слегка плывёт от внезапного облегчения.
- Верно. Спасибо, святой отец, простите, - и кивнул в сторону Генриха, меняя тему: - Вы часто принимаете здесь короля? Или особый повод?
- В последнее время - слишком часто, - признался со вздохом брат Филипп, - то король со свитой, то архиепископ Кентрберийский, то милорд Кромвель...
- Реформация, - полуутвердительно сказал михаилит.
Монах тяжело вздохнул и согласно кивнул.
Эмма зевнула, прикрыв рот рукой и потеряв интерес к разговору. А ведь так и не спросила, зачем Раймону этот венец. Не собирается же он его носить сам, да и на глубоко верующего не похож совсем, учитывая, что за все это время он был на службе всего один раз, да и с той они сбежали. . Этот монастырь живо начал напоминать ее собственную обитель - все суетятся, бегают, как куры, к которым проник хорь. Монах этот ощутимо волнуется и мерзко лебезит перед Раймоном, явно принимая их не за тех, кем они являются. Возможно, стоило выбрать одежду поскромнее, более соответствующую их положению... Девушка тряхнула головой и улыбнулась. Нет. Не стоило. Жизнь гораздо проще, когда люди считают тебя гораздо более знатным, чем ты есть. К тому же, надо признаться, ей самой гораздо приятнее носить красивое платье, выглядеть хорошо - и ловить одобрение в глазах михаилита, нежели ходить в хабите и старом, потрепанном переднике и чепце. Она снова зевнула и устало прислонилась к головой к плечу воина. Ядреная смесь эмоций, которые травница испытала во время его неожиданного обморока, вымотала ее. И хоть внешне девушка старалась выглядеть спокойной, ее до сих пор потряхивало внутренне. Скорее бы на постоялый двор, искупаться и отдохнуть. И заставить его хотя бы выпить поссет, если уж мед теперь вызывает такое отвращение.

0

55

Кентребери. Постоялый двор. Вечер.

Кажется, Эмма начинала любить эти тихие, спокойные вечера вдвоем, когда можно сбросить корсет и босиком, в простом домашнем платье, свернуться клубочком в кресле или на кровати, дожидаясь, когда Раймон поманит на руки. А потом - слушать стук сердца и не думать ни о чем. Впрочем, не думать сегодня не получалось. Покою не способствовали ни купание, ни обычно умиротворяющее плетение косы. Постель казалась неудобной, будто под матрас наложили камней. Мысли упрямо возвращались к Немайн, постоянным напоминаниям о долге перед древними богами. О том, что эти напоминания не сближают их, а, напротив, отдаляют, вызывают протест. И о том, что ей грустно из-за этой едва заметной трещины между ними. Вопреки канве мыслей неожиданно подумалось, что неплохо бы иметь пяльцы и нитки, чтобы была возможность чем-то занять руки. Девушка вздохнула и уселась на край кровати.
- Раймон, - тихо позвала она, - нужно остаток швов снять. Если врастут, будет и вытащить сложнее, и рубец тянуть будут, сам знаешь.
- Нужно, - михаилит, который после того, как они вышли из монастыря, выглядел непривычно задумчивым, встал и распустил завязки рубашки. - Спасибо. Они не тянут, я и совсем забыл.
Недоуменно посмотрев на Раймона, Эмма взяла ланцет и устроилась рядом. Непривычно задумчивый, непривычно благодарный, непривычный... От его близости снова бешено, громко заколотилось сердце, задрожали руки. Вдобавок, нитки, все же, успели врасти и приходилось прилагать усилия, чтобы вытащить их. Особенно сильно дернув упрямый узелок, девушка ойкнула и губами прижалась рубцу, гася боль. И лишь вернувшись к работе, девушка осознала, что забыла даже порозоветь, настолько правильным и естественным ощущался этот поступок.
- Все, - сообщила она, справившись, наконец, с последней ниткой. Потревоженный рубец в местах, где были нити, слегка кровоточил, но выглядел крепким и состоятельным. Удивительно, как быстро у него заживают раны! Эмма провела кусочком полотна по рубцу, стирая редкие капли крови и улыбнулась, глядя в глаза михаилиту.
- Ты так и не спрашивала, зачем мне этот чёртов венец, - заметил михаилит, пробуя плечо.
- Зачем? - туманно спросила девушка, улыбаясь и наблюдая за движениями Раймона. Судя по интонации, вопрос мог подразумевать как "Зачем мне это знать?", так и "Зачем тебе венец?".
Вместо ответа Раймон поднялся и, порывшись в одной из сумок, протянул Эмме какую-то сложенную бумагу.
- За подписью архиепископа Кентрберийского, - удивленно пробормотала травница, развернув бумагу и пробежав глазами по строчкам. - Значит, венец ты ищешь по просьбе милорда Кранмера. Разве братья твоего ордена оказывают такие услуги?
- Нет, - михаилит даже улыбнулся от неожиданности вопроса. - Только неудачники, которые остаются без гроша, и которых архиепископ вытаскивает из тюрьмы. Впрочем, я был бы не против и так. Мы ведь всё равно проводим много времени в дороге, так почему заодно не оказать услугу архиепископу? Пусть даже услугу явно опасную: по поведению его как-то не верится, что я - первый, кого он туда отправляет. Слишком уж обходителен.
- Не думаю, что эта затея опаснее обычной твоей работы, - девушка с тоской покосилась на отдалившегося михаилита и положила бумагу рядом с собой на кровать, - скорее, утомительная и долгая. И осложняется этими неуместными играми древних богов.
- Верно, утомительная и долгая. Место, где похоронен Альфред, а теперь ещё и Роберт Куртгез - другой конец страны. Видимо, после Билберри нам прямая дорога на запад, снова мимо аббатства и далеко за Лондон, - Раймон убрал письмо обратно и со вздохом улёгся на кровати, закинув руки за голову. - Теперь ты, по крайней мере, знаешь, ради чего это всё.
Эмма пожала плечами, показывая, что ей, в общем-то все равно, куда и как далеко ехать и легла рядом. Вздохнула, удобнее устраивая голову под боком мужчины и надолго замолчала.
- В Билберри, - наконец произнесла она, - я говорила с мальчиком, пока ты сражался с мертвым младенцем. Вышла подышать воздухом после этой ужасной родовой комнаты и даже не заметила, как он подошел. Он рассказывал, что его мать увели какие-то поющие призраки. Она пошла в лес, хоть ей было и тяжело - и не вернулась. Мальчик еще говорил, что призраков нельзя слушать, иначе не сможешь им сопротивляться. Я забыла тебе рассказать, слишком много всего и... - вспомнив ванну в "Грифоне" девушка слегка покраснела и перевернулась на живот.
- Не призраки, а зазыватели какие, - лениво хмыкнул Раймон. - Конечно, бывает и такое в подлунном мире, но как-то плохо верится. Даже не мужчина... кстати, о зазывалах. Здесь начинается ярмарка, а ярмарки Кентрбери знамениты...
Короткий стук в дверь прервал речь Раймона и Эмма с явной неохотой приподняла голову, "прислушиваясь". Судя по расширившимся зрачкам, ей это далось с некоторым усилием.
- Мне открыть? - Спросила она с легкой улыбкой. - Там пламя. То есть, магистр.
- Открыть, обязательно, - Раймон улыбнулся Эмме и поднялся с кровати. Говорить с Бойдом, пока в голове ещё крутились ошмётки планов на дальний путь, хотелось не слишком, но и отказывать старому другу от двери он не собирался.

0

56

Циркон вошел мягко и почти бесшумно, держа в руках плохо отертую от пыли бутылку с вином.
- Не помешал? - Весело поинтересовался он, размещая свою ношу на столе. - В статусе магистра есть свои положительные стороны. Сегодня буквально всучили бутылку кипрского. Не мог же я его сам выпить, верно? Хм, а кубок-то с вмятиной... Не заметил в прошлый раз.
- Если и помешал, так только мыслям. После Билберри нам дорога далеко на запад... Откроешь? У меня кинжал остался в Билберри, а отбивать горло не хочется, - Раймон снова сел на край кровати и выжидательно посмотрел на Бойда. - У тебя доброе настроение. Хорошие новости? Кроме вина, само собой.
- Хорошие новости,- вино полилось в кубки, ароматом спелого винограда перебивая даже воцарившийся в комнате запах валерианы, - нынче редкий гость.
Бойд протянул кубок Раймону, быстро оглядел покрасневшую Эмму, пробежав взглядом от босых ног и до макушки, и улыбнулся. Девушка, в свою очередь, явно смутилась, потупила глаза и уже хотела было скрыться на ту кушетку, где коротала прошлый визит магистра, но тот остановил ее.
- Не нарушайте из-за меня привычного уклада, - обратился он одновременно и к Фламбергу, и к Эмме, опускаясь в кресло, - мы не на светском приеме и не при дворе, чтобы соблюдать этикет.
Травница смутилась еще больше, но все же, уселась рядом с Фламбергом, зажав кубок, которым ее наделил Циркон, до дрожи в пальцах. Сам Бойд, с наслаждением отпив вина, продолжил:
- Нет, Раймон, новостей нет, если не считать таковыми то, что брат Ворон, по заведенной им традиции, влип в какую-то неприятную историю здесь неподалеку и мне придется на некоторое время уехать, дня на два. Поэтому, обсудить наши действия в Билберри лучше сейчас. Ну, и ты что-то там говорил об играх с глейстиг.
- Сначала расскажи, что с Вороном, - для разнообразия было почти приятно осознавать, что во что-то влипли не они с Эммой.
- Толком не знаю, - поморщился Бойд, отвечая с явной неохотой, - то ли по морде сыну лорда какого-то съездил, то ли сын лорда - ему. То ли они оба - кому-то третьему, но тоже высокопоставленному. Теперь наш брат Ворон сидит в деревенской тюрьме, а местный констебль, которому приходится ездить туда из Кентрбери, упорно не верит в неподсудность братьев ордена светскому суду. Рутина, в общем-то. Но утомительная.
Ворон, насколько Раймон помнил, обладал на редкость скверным характером, так что в мордобитие верилось легко. Тем не менее, вспоминая, как сам оказался в тюрьме, он не мог не испытать укола сочувствия, несмотря даже на то, что известному михаилиту условия, вероятно, выпали лучше, чем непонятному убийце.
- Так, может, съездим, выкрадем из тюрьмы, заодно легче будет отстаивать привилегии, - говоря так, Раймон скорее шутил, чем нет, и Бойд это знал... вероятно.
- Слишком просто, - магистр на мгновение замолчал, делая вид, что взвешивает варианты и хитро улыбнулся, - создает опасный прецедент. Стоит один раз показать, что орден не уверен в дарованных ему привилегиях - и этим начнут пользоваться. Дипломатия, чтоб ее. Между прочим, не последняя вещь в играх с глейстиг.
- Может быть, как раз и стоит показать, что орден не готов мириться с игнорированием его привилегий, - проворчал Фламберг, обнимая Эмму за талию. К сожалению, в третий раз проигнорировать вопрос о глейстиг уже не получалось, и он вздохнул. - На самом деле, всё уже стало как-то гораздо крупнее одиночной фэйри в красивой шубке. Не хотел наслаивать одно на другое, но всё же рассказать нужно, ты прав. И совет бы не помешал, особенно в свете ярмарки. Вроде, ходили слухи, что здесь и торговцы амулетами собираются? Но начну с начала.
За следующие несколько минут он сжато описал Бойду торг с глейстиг, импа с его куколкой, сны Эммы и собственный сегодняшний... не-сон.
- Вот так.
Магистр вздохнул так, будто все это время и не дышал вовсе.
- Раймон, - вопреки чаяниям, теплоты в голосе Бойда стало больше, хоть он и окрасился укоризной, - дьявол тебя задери, с фэйри нельзя играть ни в кости, ни в загадки, ни даже в шахматы. Ты проигрываешь, даже выиграв. Самое любимое занятие древних - поймать на лжи, особенно, если и не лгал. Ну что же, давайте подумаем, как сделать так, чтобы тебя не замуровали в дуб, на который прибьют твой собственную кожу, а Эмму не уволокли в холм к очередному любвеобильному Оэнгусу.
Он замолчал, глядя то на Раймона, то на прильнувшую к нему Эмму.

0

57

Раймон сделал ему знак продолжать. Обсуждать игры и проигрыши ему не хотелось вовсе. И так ещё скорее всего должен был когда-то всплыть договор с демоном, который тоже прошёл - он признавал это честно - на грани.
- Я сомневаюсь, что ваши сны имеют одинаковую природу, - после долгого раздумья, наконец, продолжил магистр. - В твоем случае... это скорее игры Госпожи Ворон, которые будут продолжаться вплоть до Самайна. Если... Я боюсь, что слишком многое сподвигло древних понять тебя именно так, как они поняли. У меня на родине, - шотландский акцент стал более отчетливым, - есть древний обычай - умыкать жен. Конечно, с тех пор, как миром правили боги, он изрядно изменился, но до сих пор многие обходятся без венчания в церкви. Помнится,иные для этого даже лошадь брали в с аренду. - Бойд усмехнулся, точно вспомнив что-то забавное. - По этому обычаю, девушка должна уйти добровольно или быть увезена силой. В одежде, которую носила дома, и почти ничего не взяв собой. Везти ее надлежит либо поперек седла, либо впереди себя. Причем, брак считался свершившимся сразу после...хм, консумации. Раньше после брачной ночи, на утро, новоиспеченный супруг резал девушке косу под корень, что на самом деле, имеет глубокий смысл. Помнится, эту косу относили ближайшему дубу и оставляли там.
Магистр улыбнулся испуганно ухватившейся за свою косу Эмму. Девушка слушала его речь с выражением странной смеси отчаяния и упорства, не отрывая взгляда.
- Но, повторяю, это слишком упрощенно. Вряд ли зловредную Великую Королеву удовлетворит только это. Хотя, возможно, на некоторое время древние присмиреют. Соломенного жениха, которому была обещана Эмма, ты убил, похоже.
- Не оживёт? - уточнил Раймон, который вспоминал итог того боя не без удовольствия.
- Не должен, - усмехнулся Бойд, - если нового не найдут. Что же касается Эммы... Я могу ошибаться, но это скорее связано с пробуждением ее собственного дара... Но, возможно, не без участия фэа. Я боюсь, пока она сама не научится этим управлять, амулеты не помогут.
Эмма испуганно охнула, уткнувшись лицом в бок Раймона. Разговор она слушала замерев, но сейчас будто окаменела, стала тяжелее обычного.
- Немного радости ему это обещание принесло, - задумчиво сказал Раймон. - На месте новых я бы не торопился. И чего же тогда хочет эта ваша королева?
- Выполненного обещания, сдержанного слова, - Бойд пожал плечами, - нужно искать друида, будь он хоть последним на этих островах, только он сможет точно сказать, как соблюсти все обычаи. В любом случае, до Самайна они будут развлекаться, может быть, даже опасно и на грани. К тому же, легенды рассказывают о людях, что смогли переспорить скорую на расправу Госпожу Ворон и даже о тех - кто избавился от гейсов, сумев ей... понравиться. Только никогда не называйте ее по имени. Даже если она вынуждает к этому. У меня на родине ее именуют Госпожой Ворон, Великой Королевой. В конце концов, не вы первые идете этим путем. И, боюсь, не последние. Конечно, лучше бы обойтись и без назойливого внимания древних, но...
Магистр красноречиво оглядел и Фламберга, прижимающего к себе девушку, и Эмму, не возражающую этому, и улыбнулся.
- Если уж говорить об амулетах, то выбирай лунный камень и аметисты. - Продолжил он после глотка вина. - Должным образом заряженные. Но в темную луну и полнолуние и они не спасут.
- Чтобы искать друидов, нужно было родиться на несколько поколений раньше, - Раймон поморщился. - Хоть самому становись, да только кто знает, как? А понравиться... кажется, наша с ней первая встреча уже прошла не лучшим образом.
Бойд снова пожал плечами, вздохнул и грустно улыбнулся.
- Ну вот, боюсь, и страхи не развеяны, и совет не вышел. Выкрутимся, Раймон, не ворчи. Найдется друид. А если нет - еще какой другой выход. Время есть. Вы мне вот что скажите, - он помедлил, глубоко вдыхая воздух, - отчего у вас так валерианой пахнет?
- От суровой жизни, - Раймон ответил, не задумываясь. - Глейстиг, фэйри, кошмары, тут поневоле начнёшь травы не только в отварах пить, а и нюхать. Помогает успокоиться, да и уснуть тоже.

0

58

- Главное, сухими травы не жуй, - также, не задумываясь, ответил магистр, заламывая бровь, - и вкус мерзкий, да и ты - не осёл, вроде бы, чтобы траву жевать.
Эмма поджала озябшие на полу ноги и головой улеглась на колени Раймона, уютно подложив под щеку ладонь. Она заметно расслабилась, явно решив для себя что-то. И хоть брови и оставались нахмуренными, все же, в ней снова чувствовалось обычное ее спокойствие.
- Косу, конечно, будет жаль, - вернулся к прежнему разговору Раймон. - Красивые волосы. Обязательно нужно именно под корень?
Травница расстроенно закусила губу, но промолчала.
- А как иначе? - Магистр устало кивнул. - Тем самым говорят о переходе девушки из отцовского рода в род супруга. Волосы - не зубы. Отрастут.
- Может, ещё и гуще станут, - задумчиво добавил Фламберг и провёл рукой по косе Эммы, словно примериваясь, за что удостоился её гневного взгляда.
- Это вряд ли, - разочаровал его Бойд, усмехнувшись. - Что в Билберри делать будем? Признаться, есть искушение не столько прервать мессу, сколько провести обряд имянаречения, какой проводят в ордене при посвящении. Но, учитывая твои сложности с глейстиг, не хочется тебя связывать еще и нарекаемым. А никого иного на роль восприемника у нас нет.
- Да уж, одного наречения мне пока что хватит, - улыбнулся в ответ Раймон и тоже приложился к кубку. - Может, привлечь Ворона, если у тебя всё-таки получится его вытащить... хотя нет, три михаилита на жалкий ковен - слишком. А как насчёт тебя самого?
- Могу и я, - пожал плечами магистр, - если ты достаточно хорошо помнишь обряд. Тебе ведь еще не доводилось его проводить. А Ворона я, конечно, вытащу. Как вытащил бы любого. Но брать его с собой... Уволь. Я бы вообще предпочел, чтобы капитул об этом узнал, как можно позже. А лучше - не узнал бы совсем.
- Если через шесть лет в ордене откуда-то появится ребёнок, да ещё с именем, всё равно придётся что-то объяснять. Впрочем... можно списать на предназначение. Кто там через шесть лет будет поднимать бумаги и проверять, не забыл ли михаилит Раймон что-то упомянуть, когда его отвлёк от отчётов магистр Циркон.
- Через шесть лет объяснять уже будет другой магистр над трактом, - Бойд улыбнулся и залпом допил содержимое кубка, - вполне возможно, что сам зачинщик всего этого. Пойду я, мои дорогие. Время позднее, завтра снова наконь.
- Постой, - Раймон взмахом руки удержал Бойда. - Я, может, и не помню ритуала в деталях, но как ты собираешься уложить его в чёрную мессу? Обнаглеть и сказать, что проводим, как принято в ордене?
- Примерно так, - лукавая усмешка, - в конце концов, кому, как не безбожным михаилитам знать, как это правильно делается? Тем паче, их магистру. Меня гораздо больше интересует, как ты будешь объяснять, откуда этот магистр взялся.
- Нет ничего проще. Я вообще не буду ничего подобного объяснять. Не их, так сказать дело, тем более, что я не думаю даже, что кто-то спросит. Никогда ещё не встречал ковена, который не играл бы в иерархию. Если их ритуал готов почтить великий тёмный магистр ордена, даже рядовые члены которого ловят демонов - думаешь, кто-то спросит?
- Могут спросить, если посчитают, что тайна нарушена, - Циркон потянулся и зевнул, прикрыв рот ладонью, - впрочем, остальное - чистое импровизация.
Он слегка поклонился и тем же легким, почти танцующим шагом, какой вряд ли можно было бы ожидать от мужчины в возрасте, вышел. Эмма проводила его взглядом и заговорила спокойно, даже равнодушно:
- Надоело. Бояться надоело. Из-за страха и жить некогда. Наконец, чем мы от других людей отличаемся? Ну древние боги, ну кошмары... Но не будь этого, неужели было бы проще? Нас также могла бы поразить внезапная болезнь или сумасшествие, убить тварь на тракте, разбойники. Мир полон опасностей и бояться их - лишать жизнь красок.
- О-о, нам ещё гораздо проще, чем многим другим людям, - добавил Раймон почти весело, не принимая её тона, и тоже допил оставшееся в кубке вино. - Мы - свободны. Не зависим от погоды, урожая, суровой зимы, настроения констебля или шерифа. Древние боги, кошмары - то, с чем можно справиться. И справимся. Поэтому - согласен. К дьяволу страх.

0

59

Мать-настоятельница вошла в собственный кабинет с опаской, прижимая руки ко рту, точно боясь зарыдать.
- Но я ничего, ничего не знаю, мастер констебль, - заспешила, засыпала горох речи она, - я всего лишь нашла сестру Магдалену утром! Ох, несчастная наша мученица, неужели тебя никто не канонизирует в святости?
Клайвелл представил сухую, с недовольным лицом Магдалену в сонме святых и невольно улыбнулся. Впрочем, улыбку могла вызвать и большая деревянная линейка, которую свежеканонизированная мученица держала в одной руке. Второй же она, в мыслях констебля, кокетливо поправляла нимб. Джеймс тряхнул головой, отгоняя непрошеное видение.
- Скажите, преподобная мать, а у усопшей, случайно, бессонницы не было?
- Да как же не было, - всплеснула руками аббатиса, - она у нас у всех, мистер Клайвелл. Сны снятся кошмарные. Многие сестры даже спать боятся. Увешались амулетами языческими, а они все равно не помогают!
- Благодарю вас. - О бессоннице мог знать лекарь. Или Адела. Похоже, пора было поговорить и с тем, и с другой. И, возможно, даже нанести визит. Констебль встряхнулся. Немудрено, что сестрам снились кошмары, ему самому хотелось сбежать отсюда поскорее и подальше, до того гнетущим казалось все. - Проводите нас с мистером Хантером к лекарской, преподобная мать.

Брат-лекарь встретился им задолго до лекарской. Несмотря на рясу, он шёл широкими шагами, немилосердно шаркая подошвами по камню, отчего его было слышно издали. И, увидев группу, тут же бросился к констеблю. За прошедшие дни монаху явно стало лучше, хотя он и не вполне поправился: голос всё ещё звучал очень сипло, но разобрать слова было можно.
- Мистер Клайвелл! Как вовремя.
Джеймс, задумчиво семенящий за аббатисой, от движения лекаря непроизвольно отшатнулся, тут же попеняв сам себе за излишнюю нервозность. В самом деле, не стоило видеть за каждым углом опасную тварь, даже если в обители к этому все и располагало.
- Вовремя? - Усталое удивление. - Вовремя - для чего?
- Обокрали! - даже в севшем голосе слышалось неподдельное возмущение. - Весь воск, первосортный, чистейший воск...
Констебль раздраженно пожал плечами. На фоне ритуального убийства кража воска была, мягко говоря, мелкой и не заслуживающей внимания. Хотя... Перед глазами всплыли свечи с пентаграммы: черная, зеленая и голубая. Большие свечи. Карты. Щепки и гвозди. Меловые линии. Слишком много всего, чтобы нести это извне. Убийца находился в монастыре, это было очевидно.
- Где хранился воск? - Клайвелл слегка повеселел, хотя и сожалел о том, что не взял с собой больше стражи.
- У меня. На столе то есть, - прошептал монах и опустил плечи. - Прямо на столе, в шкатулке. Воск ведь лучше того, что для свечей. В лечение шёл...
- Ну давайте посмотрим на вашу шкатулку. Заодно и побеседуем. - Констебль улыбнулся, жестом предлагая указывать путь.

В лекарской было светло и прохладно, пахло травами и тем сладковато-приторным запахом, каким всегда пахнет в больницах и от лекарей. Чисто вымытый каменный стол в углу освещался множеством свечей. Другой угол занимала конторка темного дерева с обилием ящичков. На ее столешнице, аккуратно и системно стояли шкатулки, чернильница и книги в разноцветных переплетах. Некоторые из них были слегка выдвинуты. Некоторые - лежали. По переплетам, на которых значилось "Канон врачебной науки", Книга исцеления" и что-то полустертое по-испански, можно было понять, что читали их часто, до того обветшалыми были и обложки, и страницы.
- Вот, - просипел лекарь, указывая на конторку. - Тут он и был, в зелёной каменной шкатулке.
«Не нравишься ты мне, приятель!» Констеблю сложно было объяснить это чувство, но складывалось впечатление, что у брата-лекаря как-то все вовремя. Все нарочито. И ангина, и пропажа воска. Неправильное было что-то в том, что человек, знающий об убийстве – очередном! – в обители спешит пожаловаться на кражу. Пусть и редкого, дорого лекарского материала. К тому же, подобные вопросы всегда решались внутри монастыря. Клайвелл подошел к конторке и раскрыл зеленую шкатулку. Воска там, ожидаемо, не было. Джеймс выдвинул один из ящичков и, не обнаружив там ничего интересного, закрыл. Внимание привлекла книга, «Канон врачебной науки», толстая и потрепанная. Разумеется, констебль не надеялся отыскать в ней пропажу. Он вообще ни на что не надеялся, просто позволил сейчас работать чувствам, а не разуму. Следующую находку иначе как везением Клайвелл объяснить не мог. Рука сама потянулась к книге в обложке синего сафьяна, стоящей в ряду на полочке. Еще не открывая, по весу, он понял, что она – легче остальных, будто пустая. От резкого движения руки в книге что-то тихо перекатилось и стукнуло в обложку. В следующую секунду его внимание привлёк шорох от двери. Повернув голову, констебль увидел, как брат-лекарь исчезает в коридоре. И в движениях его больше не было неловкости больного уставшего человека. Послышался удивлённый возглас подоспевшей матери-настоятельницы. Хантер стоял у дверей, повернув голову вслед монаху, но его рука уже тянулась к рукояти короткого меча.
Воистину, высшие силы сегодня берегли Клайвелла, иначе нипочем не успел бы уйти он от этого быстрого и короткого удара мечом в живот. Мысленно он еще досадовал на то, что не надел кольчугу снова, а руки реагировали сами, роняя из рук книгу, закрываясь плащом от вооруженной руки обезумевшего Хантера и плащом же захватывая ее. Дальше разум и тело действовали разобщенно. Голова отрывочно запоминала, вспышками сообщая о произошедшем, и не успевая за телом.

....нанести сильный удар рукой наотмашь в голову стражника ...
... правой стопой ударить со всей силы выше колена и продолжать давить ее до падения противника, осознавая, что удар рукой провалился, Хантер просто ушел нырком, хотя из захвата не освободился.
... ощутимо получить свободной рукой от стражника по челюсти - и запоздало порадоваться, что удар прошел скользом.
... додавить его - таки до пола, и обезоружить выворотом кисти и локтя. Провалиться, когда коварно рухнувший на пол плашмя стражник выскользнул из захвата.
... отскочить в сторону от проявляющего излишнюю прыть Хантера, быстро вставшего на ноги и нырком уйти от оказавшегося довольно-таки внушительным кулака, по косой летящего прямо к уху.
... снова немного не успеть - и ощутимо схлопотать по плечу, которым закрылся.
... уйти с линии атаки шагом влево и, развернувшись направо, правой кистью отвести удар кулака внутрь и одновременно левой рукой ударить пальцами по глазам. Этой же рукой захватить одежду на правом плече Хантера, шагнуть левой ногой вперед и ... Как бы не было жаль стражника, провести удушающий...
...удерживая хрипящего и пытающегося сбросить помеху стражника, свободной рукой рвануть брошь у горла так, что погнулась застежка и вырвалась часть ткани, прижать ее к груди стража.
... аккуратно положить обмякшего противника на пол - и тут же рухнуть сверху, потеряв равновесие от прыжка матери-настоятельницы на спину...

0

60

30 декабря 1534 г. Кентрбери. Позднее утро.

Казалось, даже солнце принарядилось для этой яркой, праздничной ярмарки. Еще с порога "Лилии" Эмма услышала гул, подобный рою жужжащих пчел или далекому гудящему водопаду. Пестрая, живая масса людей, казалось, слилась в одно огромное чудовище и шевелилась всем своим туловищем на площади, крича, грохоча и гремя. Щелкал цыганский кнут, взвившись в воздухе, и этот щелк сопровождался взрывом непонятных криков собравшейся толпы и стуком копыт лошади. Посреди площади, в два ряда, словно колеи проехавшей телеги, тянулись ларьки, крытые холстом. В стороне, вышедшие из ряда низеньких построек, горделиво, как великаны, возвышались три балагана, рядом с ними кокетливо теснились качели и карусель в переливающемся наряде. Гремела музыка, сливаясь с общим шумом в какой-то глубокий, пронизывающий до пят стон.
Эмма малодушно отшатнулась обратно, в привычную тишину постоялого двора, но собралась и шагнула с порога. Оглянулась, ожидая Раймона и глубоко вздохнула, втягивая пахнущий людьми, лошадьми и горячими пышками воздух. Рука скользнула по волосам и девушка ощутила нечто вроде разочарования, не обнаружив привычной уже косы - добрую половину утра травница провозилась со сложной прической, состоящей из валика волос вокруг головы, украшенного мелкими косичками. На спине осталась ровно половина распущенных волос, плащом прикрывающих спину до поясницы. Да и цвета одежды она сменила, надев платье того оттенка красного, что называют бургундским. Цвет удивительным образом сочетался с шубкой и меховой шапочкой глейстиг, и Эмма выглядела обеспеченной знатной дамой. Еще утром, оглядев себя в маленькое зеркальце, девушка с улыбкой подумала, что матушка уж точно не одобрила бы такие подарки от мужчины, который и супругом-то не является. Никем пока не является, если честно. Но, надо признаться, матушка и будучи замужем не могла себе позволить подобные ткани, тесьму и крой. Она носила простые, крестьянские платья, а единственное красивое, то, в котором выходила замуж, надевала лишь по большим праздникам. Рука снова коснулась волос, и травница чуть помрачнела. Ох, если бы она хотя бы могла понимать, когда Раймон шутит, а когда серьезен! И магистр туда же! "Не зубы, отрастут"... Излишне жестоко, что, впрочем, искупили объятия Фламберга после, во сне.
Но, теперь хотя бы становилось ясно, почему древние так серьезно восприняли ту оговорку михаилита. Она ведь действительно ушла добровольно, в обычной одежде, да еще и впереди него в седле. Кто бы мог подумать тогда, к чему это может привести... Да, и к чему же? Точнее, что было бы иначе, если бы не повстречалась эта фэйри? Или если бы Раймон не оговорился? Скорее всего, ничего. Да и грех жаловаться, ведь помимо влечения и симпатии, крепнущей с каждым днем, михаилит вызывал уважение и безграничную благодарность. Он не торопил и не принуждал, заботился, и даже этот отвар, вылитый на голову, тоже был проявлением заботы - и лишь немного злости. Он держал себя с ней, как... с сестрой? Эмма вспомнила ванну, отнюдь не братские объятия и поцелуи - и улыбнулась. Нет, не как с сестрой. Да и, если подумать, Ричард никогда бы даже и не помыслил, что ей нужна теплая одежда, к примеру. Или что может что-то болеть. Или что ей нельзя самоуничижаться. Напротив, только порадовался этому бы. Вспомнить хотя бы его жену, Клариссу, тихую, забитую, бессловесную и безропотную. Ей не прощались даже взгляды, которые Ричард трактовал слишком вольно. А уж Эмме братец не спускал ни дерзости, ни практичности. Ничего не спускал. За каждую высказанную, да и невысказанную, мысль доставались затрещины. Тяжелой, жесткой рукой мечника. Руки Раймона, хоть оружием он владел несравнимо лучше Ричарда, оставались ласковыми. Их вообще нельзя было сравнивать, этих мужчин. Несмотря на злые шутки, Фламберг не был жестоким, по крайней мере, с нею. А его отношение к людям... Ну, разве сама Эмма не относилась к ним также? Девушка вскинула голову и оглядела бушующую ярмарку. Нет, больше она не будет жить в страхе. И уж точно - не будет бояться сейчас этой толпы, пусть даже и сложно бороться со столь яркими переживаниями других людей. Скрипнула дверь и травница повернулась, встречая Раймона искренней, счастливой улыбкой.
Раймон тоже приостановился на пороге, оглядывая то, что творилось вокруг, потом улыбнулся Эмме:
- Нам нужны оружейные ряды, но... это всё ждёт. Чего бы ты хотела здесь посмотреть?
- Травы, если они здесь есть, - Эмма помедлила перед тем, как ответить на неожиданный вопрос, - но, подозреваю, они будут рядом с оружейными рядами.

0


Вы здесь » Злые Зайки World » Раймон и Эмма. Жизнь в оттенках мрака. » А анку придет его доедать?..