- Полгода женаты, - задумчиво сообщил Бойд изумленными упырятам, последовательно провожая взглядом пинок, заметно встряхнувшегося Раймона, погладившего её по голове, и марево окончательно просыпавшегося времени. - А всё воркуют.
Эмма только улыбнулась, подумав, что в следующий раз стоит бить по голове, причем всех. Побои оказывались очень полезной методой против уныния, которое вообще было страшным, непрощаемым грехом.
Улыбка и стала тем очередным пинком, что запустил новую череду событий.
Ярко и жарко вспыхнули свечи в руках у голозадых амуров на стенах, заплясали огоньки на полу, образовывая треугольник огня и света.
"Огонь - единственная стихия, что очищает всё, - припомнились ей уроки мастера амулетов в резиденции, - разрушает любые узы".
Вода оказалась не в пример скромнее. Она тихо одела зыбким коконом Эмму и вампирят, приглушая торопливую скороговорку магистра.
- Ego conjuro et confirmo super vos Angeli fortes...
На великолепной, чистой латыни Бойд обращался к сильным и святым ангелам, призывая их разорвать узы, связывающие упырят с их создателем и хозяином, приказывая им - ангелам, не вампирятам - отдать концы от этих поводков в руки Эммы. И его, кажется, слышали. А если и нет, то молитва-заклинание всё равно работала - своей сутью, тьмой феникса Эмма видела-понимала: спутанные коконы чужой власти спадают с ошарашенных мальчиков, чтобы соткаться вновь, но уже для неё. И в этом почти пророческом, почти дельфийском безумии она не почувствовала, как чей-то кинжал рассёк запястье, не увидела, как приникли к этой ране юные вампиры, скрепляя договор жутким и совершенно христианским причастием.
Эмме было всё равно. Сквозь кровь, за чёрным сиянием она различала можжевельник и полынь. А значит - не боялась ничего. Не обращая внимания на магистра, схватившего её за запястье и спешно обжигающего исцелением, она повернулась к этим запахам - неспешно. Неторопливо. Спокойно. Провела окровавленной рукой по кольчуге.
Поцелуй, жадный и горячий, в быстром стуке сердца пах можжевельником. И кровью.
Совсем, как в Билберри.

Когда-то. Резиденция. Форрест-хилл, что недалеко от Лондона. Или не она. Такие люди непредсказуемые, да и локи так и скачут, так и скачут...

- Ну рассказывай, Рэй де Три, - Филин глядел ласково и говорил медоточиво. - Или лучше назвать отроком? Ибо взрослый мужчина, рыцарь и муж, не притащит двух вампирят в резиденцию, где полно вкусных детей. И уж точно не сделает это, привязав их к своей жене.
- Упокаивайте, - разрешил Раймон, любуясь тем, как играет сладкое монастырское вино в огоньках канделябра. - Как отрок говорю. Жаль, будет, конечно. Могли бы пригодится. Ещё больше жаль, что привязывать было больше не к кому. Но помилуйте, что же рассказывать? Не про перехват писем же и не про ту несчастную троицу - потому что ни в жизть не поверю, что и то, и другое можно долго не замечать.
- А я не могу поверить, что лучший морочник Ордена оказался столь глуп, что принялся писать - подумать только! - комиссару! И какому! Харперу! Ты другого кретина не мог отыскать? Хотя... где ж еще такого отыщешь?
Верховный взвесил в руке кубок, с прищуром разглядывая Раймона.

Наверное, оттого, что лес окутал густой туман, крапчатый красивый домик, казалось, парит над землёй, покачивая высокими трубами. Режет небо острыми коньками крыши, посматривает на чужаков подслеповатыми стёклами окон, но без особенного интереса. Так. Потому что не те.
Раймон и ощущал себя не тем. Не землевладельцем, не помещиком, не хозяином, потому что сегодня михаилит тут, а завтра - там, и похоронят его скорее всего какие-нибудь твари, причём не в земле. Даже сейчас, здесь, в безмолвной белизне трудно было отделаться от мысли, что вот сейчас из тумана вынырнут культисты, глейстиг со всем кланом, чудом Господним вылечившийся Эд с прочими братьями под ручку, папенька с выводком мутантов, культистки и гадские культислы, архиепископ в повозке, запряжённой орденскими предателями, наёмники Листа, всё ещё алчущие награды - а то и он сам в поисках своей души, развлекающейся в резиденции. А ещё, конечно, не стоило забывать о католиках, севере и милорде Кромвеле, и о том, что писем комиссарам писать стоит поменьше, и о пирамидах тоже. И об оленях, особенно о них, потому что этому поместью они бы очень пригодились.
"Но если ты в доме настолько чужой, что словно тебя и вовсе нет, а всё проблемы - твои, смогут ли они здесь существовать? Не испарятся ли, сольются с туманом и низкими облаками? Было бы неплохо".
Не доезжая до покосившихся ворот, Раймон придержал всхрапнувшую Розу.
- А ведь любопытно, что любезный шурин подарил нам именно приданое мисс Освестри.
- Потому что незаконнорожденная бесприданница никому не нужна, кроме него, - равнодушно пожала плечами Эмма. - Наверное, он долго, тщательно выбирал, кем её представить. Ведь по возрасту и внешности она может быть и племянницей, и кузиной.

- Потому что псих же, - Раймон даже моргнул удивлённо. Словно в ордене хоть когда хоть один морочник дожил до седин. Или до места в капитуле. - В смысле, Харпер. Если уж писать, то именно такому. Почти родня ведь. Этот, будущий завещанный вассал. Надо хотя бы письмами заранее приучать, а то достанется вот такой - и что с ним делать, без писем-то? Но всё ещё не очень понятно, о чём рассказывать. Не о том же, как прожигали коридор за коридором в этом чёртовом... простите, канцлерском замке, где за каждым углом - то гуль, то белошвейка... простите, горничная. Или стражник, ещё хуже. Вы когда-нибудь видели заводных стражников, у которых полетели шестерёнки? Нет?..
- Видел, - помрачнев, заметил Филин. - В тысяча пятисотом. Мне было двадцать пять, Бойду - семнадцать, Ежу - двадцать. И за каждым углом то гуль, то бербаланг, то стражники. Ты когда-нибудь видел, как люди поджариваются в своих панцирях, не осознавая, что они уже не люди? Мне досталась самая грязная работа - поднимать их после громовержца и заставлять делать вид, будто в замке началась чума. Грёбаная де Молейн...
Ёж не пережил эпидемию. Вместо него в дверях встречал Саламандра, наставник магии стихий. Раймон хорошо его помнил, и моложавый михаилит уж точно мог и хотел встречать воспитанников с дороги, но всё ж таки отчего-то казался не на своём месте. Или времени. Камни ещё не забыли Ежа, который в свои двадцать, наверное и не умел, и не хотел сдерживаться. Раймон откинулся на спинку кресла, недоумевая, почему его так удивляет упоминание Молейн. В конце концов...
- Генрих Второй - кретин, - негромко процитировал он. - Наплодил бастардов, а толку ни к бесу. В схему скрещивания взять некого, даже на поля.
А вот Эмма в схему укладывалась. Почти.

Пыль. Ричард Фицалан, наверное, старался следить за домом - тут валялась забытая лестница, там подновили фундамент, - но всё равно дом дышал пылью, затхлостью. Словно у него кончился завод - но не совсем. Пружинок хватало ещё как минимум на любопытных крыс, на то, чтобы колыхнуть под внезапным сквозняком белыми покрывалами, кое-где накинутыми на мебель. Здесь было настолько тихо, что не хотелось скрипеть половицами. Просто стоять и слушать, как далеко в прошлом рвёт лес собачий лай, как перекликаются егеря, хрипят кони. Смотреть, как властно ступает Генрих - седьмой по счёту Генрихов, как улыбается спутнице.
- Странно, - Эмма коснулась пальцами запыленного портрета, с которого надменно глядела на мир беловолосая дама в высоком эннене. - Я должна бы чувствовать себя дома, но... Нет. Не то. И даже новые шторы не помогут, хотя этой комнате подойдут тяжелые мохнатые портьеры. Но и продавать его жаль, будто он - старый пёс. Их тех, кого бросили хозяева, а потому людям доверять нельзя.
- И даже с яркими ковриками он не станет похож на поместье у моря... да и не нужно ему это, - Раймон всё же прошёлся по комнате, огладил пальцами комод, оставив три чистые полосы. Оживился. - Зато у тебя теперь есть два вампира! Конечно, не котёнок, но ведь двое, а значит, вдвое лучше. И это если ещё по весу не брать. Хотя один, кажется, рано или поздно сбежит. Уж слишком с девками кокетничает и всё ищет какую-то... как её... Мину, кажется?..
Ник поднял голову от удивительно чистой книги, услышав, что о них говорят, заставив Эмму с улыбкой хмыкнуть. Этот умудрился даже в забытом охотничьем домике отыскать чтиво.
- Надеюсь, Майк не отыщет тут эту самую Мину. Я не хочу в восемнадцать лет стать бабушкой.

- Что погано, дитя моё, её сожгли в тысяча триста пятидесятом. И тем самым мы уже, - Верховный подлил вино и задумался, - наверное, четвёртое поколение, кто не может отловить чёртову ведьму и упокоить. То там, то здесь, а все одно - нигде.
- С такой Кейт - ещё и восьмое будет, - уверенно заметил Раймон и передёрнул плечами. - К слову, о неуловимых, ну, скажем, лучниках. Мэр Ланкастера свято уверен в том, что всегда найдёт михаилита для грязной работёнки, потому что капитул за всем не уследит. Но чуется мне, что капитул не следит только там, где не очень-то и хочет, а? И четыреста фунтов на телегу нежили всё ж таки оскорбление. Не гулеревня ведь, которая, как ни крути, ещё и налоги платила, пока не пришли злые мы. И лучников в гулеревне не было, совсем- и слава Богу. В общем, может быть, стоит последить? Здесь мне, правда, становится интересно, насколько капитул следил за той несчастной троицей...
- Тебя, как я погляжу, твой комиссар покусал. - резюмировал Филин, безмятежно улыбаясь. - Занимай свободное кресло - и следи. За троицами. Хоть за несчастными, хоть за святыми. К слову, мы как раз подумываем, что нужен магистр над верой.
- О! - Раймон заглянул в пустой кубок и вздохнул. - А над какой именно?..

Уильям на рисунке был похож на Дика Фицалана. В небрежном наброске чернилами угадывались и ангельски-невинная улыбка, и складка меж бровей от привычки хмуриться, и даже поворот головы. Вот только у Ричарда на шее не болталась серебряная подвеска-стрела, да и леди Матильда на Хизер Освестри не походила.
- Дочь Роберта Глостерского, надо же, - Эмма растерянно провела пальцами по портрету светловолосой красавицы. - внучка короля Генриха Первого. Но ведь наша родословная идет от Уильяма и его жены, Мод?..
- Что-то мне эта история напоминает, - отвлёкшись от изучения полок с тем, что некогда было запасами на зиму, Раймон прищёлкнул пальцами. - Точно, монастырь! Тот, который в Уэльбеке грабили, с нишами и кольцом... Кстати не кстати, что-то надо делать с Ланкастером. Мне не нравятся засады с лучниками, хотя надо честно признать, что они очень удобны, когда надо чем-то кормить котят. Но всё же, корм - кормом, а обида - обидой. И нет, Ник, я всё ещё не могу объяснить, почему одних людей есть можно, а других нет. Ситуативное это, си-ту-а-тив-но-е, вот. Те лучники были правильным кормом. Тот торговец с семьёй - нет. И не надо мне заливать про то, что всего лишь на дочку засмотрелся и что глаза у неё голубые...

- А мысли у тебя - темные, дитя моё.
Филин с явным удовольствием кивнул самому себе. Назидательный тон ему удался особо хорошо.
- Ну вот что ты хочешь получить из этих вампирьих мальчишек? И надо ли их натаскивать на кровь родни? А то уж больно много её у тебя. Письма пишут, после девятнадцати лет разлуки-то. Кстати, от твоего шотландского папеньки давно вестей не было. Жив ли он?
- А их давно не было? Надо же... - Раймон задумчиво потёр подбородок, потом педантично поднял палец. - Разлучились мы с роднёй, получается, ещё до рождения, что годами измерять даже странно. Чего стоит год нерождённого человека?
- Ты еще и греческого философа слопал. Воля твоя, Раймон, но педагогика - наука точная. Если ты не Эразм Роттердамский, конечно. Вызвать кого-то из братьев тебе в подмогу?
Письмо заскользило по столешнице и упёрлось в кубок. Что же, любопытство, пусть и губило кошек и михаилитов, пороком не являлось.
"Знаете, отец вас никогда не вспоминал. Братья - тоже. Может быть, вас любила матушка, но она умерла..."
Дочитав, Раймон вскинул бровь и взял ещё наполовину полный кувшин.
- И правда, чего же стоят михаилиты?
"Скажите, Раймон, у вас ведь было другое детство? Вы вдоволь ели и спали, а когда вы болели, у вашего изголовья сидел кто-то заботливый? Любящий?"

- А мне, значит, надлежит выйти замуж за чистокровного француза или немца, желательно незнатного...
Майк книги искать не умел. Зато отлично годился для выбивания пыли из старинного, греховно мягкого кресла, на котором теперь и возлежала Эмма, перекинув ноги через подлокотник. Дневник Кэт де Молейн она читала вслух, с выражением, задумчиво откусывая от зеленого яблока, случайно завалявшегося в сумках. Домик такими не радовал. Да, кажется, и не хотел.
- Представляешь, гадкий норманн, потомку женского пола за номером... много цифр... нельзя за тебя замуж! А все потому, что Дик, то есть, Уильям польстился на Матильду Глостерскую, обрюхатил её и бросил жену с преобладающими линиями!
- Норманн - почти француз! - возмутился Раймон, заглядывая в дневник ей через плечо. - Почти чистокровный - ну, насколько это тогда вообще встречалось, конечно, и если сделать поправку на испанскую кровь, потому что испанцы почти немцы... и почти незнатный, учитывая, что отдан ордену и от всех титулов осталось только свежеполученное рыцарство... хотя бы за ненумерованного рыцаря-то можно? И где же, любопытно, в этом списке мисс Освестри, которая почти сестра и почти подходит?
- Так в стене же. Леди Освестри - это Матильда Глостерская. Она в лесу родила, сбежав из отцовского дома, эта суровая женщина. А Уильяма замуровали в Уэльбеке, хотя семейная хроника гласит, что он умер в своей постели. Знаешь, как пишет госпожа де Молейн? "Волей Господа Глостер не смог убить младенца, но зато расправился с дочерью. Однако же, Эдмунда Фицалана воспитала первая жена Уилла, и Господь сохранил его для потомства". Скажи, все некромантки так набожны?
Эмма снова беспечно откусила от яблока и сладко потянулась.

- К слову, как справляется Бренн? - Раймон отпил ещё вина, почти жалея о том, что кувшин почти уже опустел. Почти. - Да и Лист. Вот уж правда странная компания, воистину морочная, потому что мороки - много, а толк если и выйдет, то непонятно, кому боком. И на какую именно кровь, говорите, лучше натаскивать этих котят?
Филин хмыкнул, выуживая из-под стола запыленную бутыль.
- Бренн - хорош. Рука твёрдая, почти всем клинковым владеет. С детьми возится с упоением. Не наставник - чудо. Намедни Снежинку гонял, пока тот пощады не запросил. С Листиком - сложнее. Тощий, слабый, за книгами сидит постоянно. Будем готовить для монахов-исследователей. Кровь же, милое мое дитя, не водица. Тебе в самом деле не мешают ни те родичи, что в Корнуолле, ни те, что в Суррее?
- Мешают?.. - Раймон покатал слово на языке, сглотнул вместе с вином и пожал плечами. - Знаете, не понимаю, почему, но у них всех такое слабое здоровье. Не иначе, оттого, что в детстве недоедали. Одна Эмма и крепкая. Наверное, еду у остальных отбирала. Сколько же странного в этом мире.
- И в самом деле, - согласился магистр, лихо выбивая пробку из бутылки. - Но чтобы леди Эмма - и отбирала? Они ей сами приносили. В зубах.

- Эти одеяла лучше сжечь, - непреклонно заявила Эмма, брезгливо держа то ли волчью, то ли заячью шкуру двумя пальцами. От меха воняло сыростью, а по всей спаленке метались возмущенные моли. Каждая с кулак. - Я уверена, они в сумерках ползают по домику и жрут крыс.
- И даже вампирятами не под силу очистить то, что тут сходит за ванну, если это, конечно, она, - согласился Раймон. Он попытался открыть окно, но ставни были прибиты намертво. - Дьявол... но если одеяла жрут крыс, то они хотя бы полезные. В отличие от некоторых удивительно ревнивых родичей.
Эмма набожно вздохнула.
- Ревную о вас ревностью Божиею, потому что я обручил вас единому мужу, - елейно пропела она, подражая сестре Эмилии. - Будем же братолюбивы, ибо блаженны нищие духом.
- Ибо они упокоятся, - умилённо кивнул Раймон и отшатнулся от особенно крупной моли. - Не думал, что когда-нибудь это скажу, но кажется, лучше ночевать в лесу. Даже если сжечь одеяла в ванной вместе с крысами. Или не ночевать вовсе.
- До резиденции, - мечтательно заключила Эмма и швырнула одеяло под кровать.

29 апреля 1535 г.

Трюарметт, что примечательно, от себя прежней почти не отличалось тоже. Почему прежней, но не отличалось? Потому что улыбалось почти как женщина, во все местные лица, но пахло при этом не только рыбой, а и до сих пор - что было удивительно - не выветрившейся гарью тварей. Или тварьей гарью. Или гарьей тварью, чего тоже исключать было нельзя.
- И отчего мне кажется, что эти-то леопарды, в отличие от правильных михаилитов, пятен не меняют? - пожаловался вслух Раймон, кивая рыбаку, ощерившемуся так радостно, словно уже готовился печь упитанного тельца.
- А ведь где-то там, - вздохнула Эмма, задумчиво подкручивая пальцем пушистый локон, - бродит суровая бабка, так и не срезавшая в прошлый раз правду-матку.
- Да-а, - протянул Раймон. - Многие тут бродят, и я от этого как-то начинаю чувствовать себя Рысем.
- Для Рыся ты поразительно упорно возвращаешься по старым следам.
Непонятно зачем прихваченный с собой Снежинка говорил тихо и невнятно, раскуривая трубку, от которой разило обезболивающими травами. С охоты на берёзы он осунулся, собрал шевелюру во множество мелких косичек и обзавелся привычкой потирать простреленное плечо. Но одевался так же, а, значит, по сути - не изменился вовсе.
- Может, поедем отсюда? - Жалобно предложил он. - Мы с тобой, конечно, те еще закадычные братья, но можешь считать, что я ревную к родичам. Впечатлился, так сказать, заковыристой фантазией и флёром смерти.
Поскольку некромантом Раймон не был, его куда больше впечатлила пятёрка лошадок у бордевни. Судя по сбруе и сёдлам братец - папенька? - привечал наёмников, которым ну совершенно нечего было делать в этом забытом краю славной Англии. А если вспомнить рассказ Снежинки о том, что и в Корнуолле гостили такие же, если помножить на все эти западные поместья, получалась интересная картинка. А уезжать было рано. Только приехали же, да и куда? К другой родне? Так и там небось найдётся, к кому ревновать и чьей фантазией впечатляться, ещё и вдвое, если не вдесятеро, по богатству.
- А что там полагается делать с родичами, к которым ревнуешь?.. К слову, папенька милейшей Друзиллы так и не сообщил, что же он с ней сотворил. А ведь договаривались. Ужас. Что за мир, в котором нельзя доверять даже культистам.
- Дурацкое имя. Друзилла. Годится для упырицы или стрыги.
Снежинка поделился своим наблюдением и замолчал, с нескрываемым наслаждением втягивая в себя дым. Крестьяне смотрели на это с лёгким презрением истинных христиан и умиленно крестились на фундамент часовни.
- А вот и внучок той суровой бабки, - всё также задумчиво продолжила Эмма, углядев в толпе ребятишек знакомое лицо. - Рукой нам машет. Муж мой, мы снова пойдем глядеть на те фрески в заведении моего малоуважаемого деверя?
Раймон скептически глянул на лошадок и покачал головой.
- Кажется, ими уже любуется слишком много народу. Не люблю толпу. Давай лучше глядеть в лицо правде. Суровой. Давно не приходилось.
- А вот в Зарукавье, у соседей, на кладбище упырь завёлся, - доверительно сообщил проходящий мимо кузнец. - А к нам таперича не сунется, потому как вы, молодой господин, приехамши.
- Жаль упыря, - меланхолии в голосе Скрамасакса хватило бы на пятерых. - В такую неудачную некроэкосистему забрести.
- У меня ощущение, - задумчиво поделился Раймон, - что за последние лет десять я - единственный михаилит, который в эту систему не только приехал, а ещё и уехал потом. Интересно, повезёт ли второй раз? Мальчик, ну что ты всё машешь, словно мы приехали долг вернуть? Не брали ведь ничего!
Эмма глядела на крестьян без интереса, но и без тревоги. Разве что при упоминании упыря оживилась.
- Любопытно, почему крестьяне всегда точно знают, что - упырь?
- И самое главное, - подхватил Снежинка, - почему упырь должен убояться Фламберга, если нежити посрать, кого жрать? Он им лично сказал, что ли?
- Потому что вся нежить боится Фламберга! Поголовно. И всем об этом говорит, даже тем, кому не надо, - гордо ответил Раймон. - Ну разве я не обещал интересную поездку ещё в резиденции? Вот, интересно!
- Мне очень интересно, - с издёвкой сквозь трубку пробурчал Скрамасакс. - Давай хоть на пугливого упыря поглядим? А то от дружелюбия твоих вассалов скулы сводит.
- Упырь... - Раймон задумчиво прикусил губу, размышляя о клятвах, инквизиторском подходе и смысле слов. - Звучит заманчиво, хотя, конечно, для того, чтобы на настоящих упырей поглядеть - это надо снова разбирать противомагическую ограду и идти к родственникам, а работать лень... михаилит же, не каменщик.
Снежинка согласно покивал, отводя свою лошадь чуть в сторону и тем самым прикрывая Эмму от подбежавшего бабкиного мальчика.
- Каменщика не взяли. Упущение. Надо было хоть волкодава прихватить. Вот чем тебе Ворон не угодил? Милое божье создание, зубастое. Не упырем же теперь подкапываться.
Милое божье создание, конечно, умело копать, но вспоминался отчего-то за другое. Странно даже. Ответить, впрочем, Раймон не успел - его опередил внук суровостей. Радостно так, как на алтарь.
- А это, бабка вас на пирожки зовёт. Тока испекла. Рыба вкусная, чуете, как пахнет?
Рыбу, наверное, чуяла вся округа на пару миль - или дальше, если по ветру, тут Раймон поспорить не мог. Желания её есть аромат гниющих внутренностей при этом отчего-то не вызывал. Не вызывали такого желания и воспоминания о том, чем закончилось последнее такое приглашение в гулеревне.
- Глазастая бабка, однако. Или слухи тут даже запах забить не может.
Эмма и Снежинка взирали на ребенка с единодушным скепсисом.
- Я пирожки с рыбой даже в Портенкроссе не ела, - сообщила первая. - Терпеть не могу.
"А там их хотя бы умеют готовить!"
- А я вообще не люблю незнакомых бабок, - подхватил второй. - Особенно глазастых.
"А кто ж их любит?"
Спорить, тем не менее, всё ещё было никак, поэтому Раймон скептически глянул на мальчишку.
- А что, другой приманки нету?..
- А вы порыбалить хотите, молодой господин? - Обрадовалось дитя. - Есть всякая привада. И за червя ловить можно, и за муху, и за глаз твари морской. А особенно хорошо на уду клюет, когда сыр духмяный привадишь! Рыба, а с понятиями!
- Какой твари глаз-то? - с профессиональным интересом поинтересовался Раймон, прикидывая, только ли рыба на такое будет ловиться. И вообще, рисовались перед внутренним взором ловушки для культистов с частями тварей внутри, ловчие ямы, со дна которых сверкают глазами ведьмы и колдуны...
- Дык морской же. Или вон тех, которых вы в прошлый раз зарубить изволили. Меч так и сверкал, - восхищенно доложился мальчик Снежинке. - И огонь - вжух, вжух! Фыр!
- Тем более эти пироги есть не стоит. Представь, они всё это наловили на тех чудищ, - если Эмма что и усвоила в резиденции, так это назидательный магистерский тон. - И продавать ведь будут по всей Англии.
- Я вас огорчу, леди, - Снежинка вжух-вжухами тоже явно не впечатлился. - Но в Англии на что только не ловят. И чего потом только не жрут. Веришь ли, брат мой Фламберг, я даже суп из анку встречал.
- И что, люди после него выжили?.. Впрочем, могли быть и не люди. Ладно, - Раймон потёр подбородок, глядя на мальчишку. - Видишь ли, парень, гурманов тут как-то небогато получается. Может, таки кроме пирогов найдётся причина к бабке заглянуть?
- Ой, а вы разве про маму послушать не хотите?
Мальчик заговорил тише и испуганно оглянулся на бордель, из которого доносились звуки музыки, взвизги, грохот бьющейся посуды. Странно, что из него пока не выносились наёмники, возможно, верхом на морских тварях.
"Но, право, эти заманухи какие-то странные. Словно от кого-то, кто думает, будто меня знает, такие, что это должно интересовать. Но... не хочу ли я? Хочу ли я узнавать ещё что-то о родне?"
- Ладно, - повторил он, пожимая плечами. - В конце концов, когда ещё будет шанс. Послушать.

Старуха, разумеется, как и вся деревня, чистила рыбу, а выглядела такой же древней, как рабачья лачуга. Или ещё древнее. Лачугу-то лет дцать назад, кажется, пытались подновлять. Зато голосила как молодая.
- Ой, а какой же худенький! Недокормленный, болезный мой! Видела б матушка твоя, графинюшка, как дитя михаилиты проклятые заморили! Небось, в гробу-то поворачивается! А невестушка-то какая худенькая! И... и дружок тоже тощеватый! Ну ничего, я накормлю. Что ж я, графинюшкино дитя не накормлю?
Не обращая внимания на хмыканье Эммы, Раймон вежливо кивнул на Снежинку.
- Дружка первым, пожалуй, а то вон, сколько уже одним дымом питается, а им, истинно говорят, сыт не будешь!
- Иди в задницу, Фламберг, - беззлобно посоветовал Снежинка, лениво выбивая трубку о сапог.
"А мы сейчас где?!"
- Нам обещали про маму послушать, - тихо напомнила Эмма, прижимаясь к плечу.
"И правда".
Раймон молча взглянул на старуху, ожидая ответа.
- Ахти, воркуют, как голубочки! А детишки-то, детишки скоро? Вот графинюшка бы внучкам порадовалась, от младшенького-то! А похож-то как! Как живая покойница! Только небритая! Ты бы сходил, сыночек, на ее могилку, поплакал, авось - полегчает! И ей полегчает, в аду горючем слезой умоется - всё облегчение. Святая была, истинно святая, да разве таким мужем спасешься?
"Бывает же".
Каждое слово падало гирькой на ту чашу весов, где матушка была культисткой похлеще прочих, просто не такой живучей... да и то не обязательно, если учесть слова о кладбище и слезах. Если подумать, вполне можно было изобрести ритуал, который активируется именно родственными слезами, хотя вариант и необычный. Чаще нужно попросту плеснуть кровушкой. Небритая копия вскинула бровь.
- Какой же ад, бабка, когда святая? Святые - они даже с такими мудья... мужьями святыми остаются. Значит, рай положен?
- И чему вас в михаилитах учат-то? - Бабка заныла пуще прежнего, заставляя Эмму морщиться на особо гнусавых местах. - Ить грехи-то батюшки твоего вниз тянут, наверх ее не пущают! Разве взлетишь в праведные кущи, когда старшенький сынок сгинул, средненький мерзости творит, младшенького с рук сбыли, а доченька и навовсе незнамо где! Ты сам-то камней в мешок столько поклади, да по лестнице пройти попробуй! Рази ж не упадешь?!
- Этот - не упадёт, - заверил её Снежинка. - А что, бабка, где мать-то фламбергову похоронили? Давно ли? А то может осталось чего, так мы сами с ней побеседуем?
- Беседовать, наверное, не станем, - оборвал Раймон, ненавязчиво пиная его по ноге. - Но, правда, позор мне - не знаю, где матушку похоронили. А всё воспитание да обучение михаилитское... Так где та могилка, над которой плакать полагается?
Английская женщина могла с тем мешком зайти в горящий замок, перебить там всех коней и разнести стены, после чего приняться за уборку. Но и с грехами, и со сгинутостью, и с мерзостями тоже было не поспорить. Ну что за день такой несуразный...
- И как же ты, сыночек, с таким богохульником дружишь?! А схоронили её, касатушку мою, в Зарукавье. Гийом-то, сволочь такая, даже в склеп не положил. Ссорились они, по правде сказать, как он от тебя избавился. Вот только Елизавету с тех пор и родить сподобились. Ох и мучилась же, рожая! Оно известно, каждые роды разные. Вот тебя когда рожала, так еле таз успели подставить! А  Лизетту - трое деньков. От горячки родильной и сгорела, моя милая.
Бабка горестно вздохнула и утёрла лицо передником, с которого серебристыми хлопьями летела рыбья чешуя.
"Какое интересное место - это Зарукавье. С интересными гулями. Точно не стоит заглядывать, особенно с такими вот богохульниками. Друзьями, так сказать, и закадычными братьями. Поэтому, думаю, туда и поедем вторым же делом".
Избавился, значит? Горячка, говорите? Лизетта? Любопытно. Накрыв ладонью пальцы Эммы, теребившие рукав, Раймон кивнул. И правда. Если в других семьях дети были исключительно точками на схемах, то с чего бы де Три отличаться? Странно лишь то, что поспешили избавиться именно от третьего сына, но что же, всё-таки, творили папенька с братцем? И зачем бы старшенькому было помирать именно в Билберри? Впрочем, такие вопросы наверняка останутся без ответов. Лезть в поместье и искать там тайники с бумагами Раймон не собирался. И ограда ещё эта...
- Знаешь, бабка, - задумчиво начал Раймон, приглядываясь к сморщенному лицу, больше подходящему не Англии, а Италии или Испании, - скажи, а кроме святости чем славна была графиня? Не от папеньки же у меня всё... это вот. Ну, кроме небритости.
- Чаво? А-а! Так касатушка моя колдунствовала знатно. Она, - бабка понизила голос до шепота, - вообще была... Дай на ухо скажу!
- Э, нет, - перебил её Снежинка. - Говори вслух. Если ты Фламберга сейчас тяпнешь за шею, мне его орденский папа ноги выдернет.
- Шпионкой испанской она была, - невозмутимо закончила за бабку Эмма.
"Ещё и политика, ну, конечно, кто бы сомневался. Теперь мой день полон. Но, однако, промахнулись они, со шпионством-то. Или нет?"
- Если бы орденский папа за любое цапанье ноги выдирал, в Англии бы сплошь безногие жили, - заметил Раймон. - А ноги - вон они, у всех, даже у леди. Но чего уж тут шептать, кого тут такое удивит? Ну, кроме меня, конечно. А что, стало быть, Гийому именно это поперёк горла стало?
- То твари цапают, а то бабка немытая, - уклончиво ответил Снежинка, сплюнув под копыта лошади.
- Так ты навроде как неожиданность тамплиерская был. Графинюшка говорила, будто  михаилиты затребовали плату за помощь, когда де Три из Тулузы бежали. Предки твои, значит, крутили-вертели, а вышло, что расплачиваться тебе, - бабка снова засопела в передник.
Старуха знала столько, что иной гуль бы обзавидовался. Аж странно, что дожила до лет своих. Правда, Раймон никак не мог решить, радует его это, или нет. Тамплиеры, конечно, были идиотами, но не дураками, а, значит, неожиданность эту подкрепляли и оккультизм, и астрология, и непонятно было, что хуже. Ну а о том, как звёзды и планеты сошлись для той же Лиз, думать не хотелось вовсе.
"А что бы сказал по этому поводу Верховный?"
- Угу. А если бы не пришлось платить, вырос бы я тут, на радость папеньке? А на какую именно радость? Или это тоже... только шепотом?
- По праву неожиданности у нас каждый третий, - тихо пояснял тем временем Эмме Снежинка. - Удивила ежа голой сра... э... pardonner. А Рене де Три вообще один из сооснователей Ордена.
- Так в духовники отдали бы, - удивилась старуха. - Третий сын всегда церковник, это уж исстари повелось. Кардиналом сейчас был бы, небось!
"Архиепископом, ага".
Разговор, между тем, становился чем дальше, тем более бессмысленным и отстранённым. Нет, Раймон готов был признать, что неплохо, когда не всё крутится строго вокруг тебя... если бы словам старухи о незапланированности и мирной - пусть и с исторически приемлемой толикой яда - церковной карьере верилось хотя бы на пенни. А так - совпадений тут, кажется, было не больше, чем в случае семейного древа Фицаланов. Только заведовали случайными неожиданностями чуть другие лица... или нет? Кардиналы, архиепископы, мои превосходительства... мои?
"Значит, всё-таки сдох".
Бабка, всхлипнув напоследок, подняла от передника сморщенное узкое лицо с почти сросшимися бровями.
А хороший удар был, правильный. Оно всегда так, если сначала выбить колено, а потом голову приподнять, чтобы удобнее. Вот оно, михаилитское образование и выучка!
Три движения, и вот уже Раймон де Три, михаилит, к вашим услугам, ваше превосходительство! Да-да, ваше, не моё! И, разумеется, ничуть не сложно убедиться в искренности - какая искренность, такое и убеждение, а уж кто исповедуется, в чём и за кого - дело такое, сложное. Ядовитое. Интересно, как там поживают берёзы? Вот не кривя душой - раз уж там так случилось, то искренне раскаиваюсь перед лицом Тво... твою ж мать, Снежинку ведь попросил вместо Шафрана, идиот...
"Странно. Почему он?" - А это вообще чужое. Мы так не думаем. Точнее, странно, да, но не почему, и уж точно не он, поэтому и не странно.
- А кого надо? - сквозь мысленные зубы поинтересовался михаилит Фламберг де Три, ещё не отданный ордену, но уже текущий по случайностям, а от несбывшегося рождения - ещё и по морокам. Вот ведь нянькам радость была...
И где-то далеко-далеко зудело беспокойство чего-то, чего ещё не было даже в делении, и ласково матерился кто-то, кто в неделении уже был, но - бис его знает, как, когда и зачем. Вот например эти столпы - зачем? И море раздвигать. Этот маг что, идиот? С таким контролем какие у него вообще проблемы с этими армиями? А вот смеяться потом - это правильно, это нормально, потому что над собой же и над всеми одновременно. Потому что как ещё веру сделать, новую, но старую, к которой вернуться, которая даст не только Кеме... Эмму. Странное имя. Ещё нет, но уже есть. Почти как тело, которое постоянно обновляется, но всё медленнее.
- Тебя. Хочу тебя! - Женский голос, сползающий до мужского, заставил его умирающе закатить глаза. Ещё одно. Тоже мне... интересно, а если позвать Морриган, кто кого заборет? - Но почему ты?
- Потому что подснежник, - уведомил Раймон. - Вон как щупальца жарой побило, не видишь, что ли? А всё потому, что смотришь не туда.
-  Восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; все же это — начало болезней. Весело будет.
Кранмер повёл длинным черным ухом, поворачиваясь лицом к  жёлтой, жаркой пустыне, к  горизонтальному кругу, отделяющему невидимую часть мира  от видимого.
- Ты вырос. На радость папеньке. Заманчиво это использовать, но... Она готова понести, знаешь? Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога, так ли?
Тяжело вздохнув, Раймон кое-как сбросил тяжёлый рыцарский шлем с головы и слегка недоумённо оглядел утыканный стрелами щит и белую с чёрным крестом котту. Что, опять рыцарь?! Только Саладина не хватает. Ноги меж тем сделали первый, неохотный шаг - кто ж видел, чтобы умирающие галопом бегали?! - за Кранмером. Но какого беса? Его это голова или где? Та точка глубоко внутри, почти как в драгоценном камне... но - внутри!
Не пытаясь больше упираться, Раймон пожал плечами и злобно пророс прямо в горячий песок. Нет ножек - нет и круга. Кто ж видел, чтобы подснежники с ядовитыми щупальцами да ещё в рыцарской броне и с тремя головами - хорошо, шлем снять успел - ходили? Чей карман - это важно. А голова всё равно важнее. Особенно с михаилитскими воспитанием и обучением.
Рядом невозмутимо прорастал в песок архиепископ-мессия.
"Я не очень хочу вас любить, ваша божественность, - покаянно подумал Раймон, потому что ртов на головах почему-то не было. - Может, обойдёмся? Как эти... истинные мужчины, а не все эти греки. К тому же, я не уверен, что в таком виде умею размножаться. Хотя... ой, а это тут, случайно, не дверька?"
- Придётся. Дитя - это врата. Оно необходимо. Мне нужно войти, чем больше меня - тем лучше тебе. Иди.
В круг, конечно, хотелось. Ну как не хотеться, когда так любезно просят? Прямо как родители, когда уговаривают ребёнка, что качаться на надломленном суке - плохо. Ну, плохо, и что же теперь, не качаться, что ли? Подснежник попытался выкопаться и поползти на них дальше, на одном из лиц изумлённо моргнула маска кого-то египетского и тут же исчезла. Раймон же, качнувшись, паскудно улыбнулся в полторы морды, поспешно оплетая корешками подпустынные воротца. Закрыть, и вот ещё колокольчиков вырастить бронзовых, самое оно. Кто бы мог подумать, что в песке столько всего вкусного? Наверное, это потому, что мозги. Не зря же древние их жрали. На этой мысли пришлось остановиться и подумать, потому что получалось, что в голове - песок. Пускай и вкусный. Ням.
- А я-то чего? Тебе надо - ты и иди. Вот, например...
Тяпки Раймон, конечно, видел. И даже держал в щупальцах. Но эта получилась какой-то странной... изогнутой. Но, наверное, сработает? То, что посажено, можно и выполоть, это любой крестьянин знает. Правда, тяпки, которые превращаются в финиковые пальмы... он с некоторым уважением оглядел деревце и покачал головами. По крайней мере, греческий философ в хламиде всё ещё прорастал в песок. Одной ногой.
- Будьте все единомысленны, сострадательны, братолюбивы, милосерды, дружелюбны, смиренномудры, - напомнил Кранмер, прищелкивая пальцами, отчего пальма расцвела ирисами. - Благословляйте, зная, что вы к тому призваны, чтобы наследовать благословение. Ты - наследуешь? И кому? Голова катится с плахи,  слепо глядит с высоты пики. Чья она? Ты знаешь. Ты призван. Не сопротивляйся, это не больно.
Не сопротивляйся. Хорошие слова, выметающие из головы лишние мысли, потому что за ними уже - ничего. Остаётся только ухватиться за портал корешками, за пальму - щупальцами и рвануть от души. Как там говорил не менее греческий Архимед? Дайте мне точку опоры, и сорняк точно вылезет из земли, ляжет, раскинув бессильные листья по песку.
- Беда в том, - задумчиво заметил Раймон, - что даже в виде компоста мне такое не нужно. И так вон мысли с идеями слишком хорошо растут. А что делают с сорняками, которые не пойдут в удобрения? Правильно. Хм?..
В песке пророс настоящий, белый подснежник, а апостол, поднявшись в воздух, прошёл по нему к кругу - и исчез, не проронив ни слова.
- И что? Мне теперь до бесконечности за тобой гоняться, что ли?
Раймон стянул котту, взялся за кольчугу, но затем пожал плечами, и щёлкнул пальцами. Искра - и чужой наряд исчез, словно и не было.
- Моя голова. Что хочу, то и делаю. Всё равно из песка.
- Хер тебе, а не Фламберг! - раздался вдруг резкий голос Снежинки, и Раймон закатил глаза.
Некроманты всегда приходят вовремя. То есть, поздно, а обычно - вообще, когда все уже померли.
- Погоди ты, - непоследовательно огрызнулся он и шагнул в дрожащий круг следом за чёртовым сорняком. - Тут, кажется, бесконечность впереди намечается.

Портенкросс был пуст и заброшен, как и полагается правильному и совершенно случайному воспоминанию о месте, которое не дом. Застывший во времени и пространстве замок с головой Роба на пике вместо флага. Ну, этого, по крайней мере, точно не было. А если изменения более тонкие, мелкие? Сможет ли он их вообще найти? Выполоть все подснежники? Сколько времени прошло с того договора? Сколько семян можно было за это время бросить тут и там? Столько связей...
Нити от Портенкросса тянулись далеко, двоились, троились, и каждая точка выпускала свои отростки, тянулась дальше. Сколько уйдёт на то, чтобы проследить, просеять всё?
И эта тварь здесь - Раймон чувствовал это в движении, в мысли, в самом искажении. Взмахом руки он оборвал нити, связывающие этой воспоминание с прочими. Жест отдался болью, словно где-то в голове лопнула натянутая струна. Любой морочник знал, что так делать нельзя. Каждый морочник хоть когда-то да нарушал запрет... в чужой голове.
А потом оставалось только сжать кулак, разрушая кусочек застывшей жизни вокруг себя. В себе. Или пытаясь это сделать, потому что росток выплеснулся из замка, закрывая небо, отчаянно рванулся, выпустил усики, и...

Спустя вечность Раймон висел в пустоте среди сияния воспоминаний. Оставшихся воспоминаний. Сколько их пришлось стереть, пока сорняк лихорадочно выстраивал новые связи, сбегал снова, снова, и снова, и снова? Сколько его осталось? Голова гудела, но разум подсказывал, что ответа не узнать никогда. Как можно вспомнить, сколько всего забыл? А работа ещё только начиналась. Проверить всю жизнь, до последнего застывшего мгновения, причём не зная, изменилось ли хоть что-то, не понимая разницы и, может, не в силах её понять, потому что где-то вместо ровно натянутых нитей - лишь оборванные кончики, ведущие в никуда?
И всё же сделать это придётся. Сейчас? Позже? А когда? Откладывать - ошибка, очередная, снова...
Откуда-то пахнуло ирисами и умиротворением, которое напоминало об огне, вспышках, стирающих лишнее. Что ж, это он мог и сам, так ведь? Но всё-таки это спокойствие тянуло наружу, вносило путаницу, мешало.
Заставляло открыть глаза вечернему небу с мигающими звёздами. Звёзды? Какие ещё звёзды?! Он же был не здесь!
Раймон резко сел, хватаясь на пустоту там, где должен висеть меч, и чуть не столкнулся лбами с женщиной, пахнущей ирисами. Монастырь, заказ, и где-то там... точно.
- Где анку?! И это ещё кто?
У костра сидел беловолосый мужчина, ошкуривая ветку рябины, словно некромантить собрался. Ну точно, Снежинка, тот самый, что некогда помял светильню в часовне, да ещё и на них с Вихрем свалил! Он-то тут что забыл?
- Анку просил передать, что позже зайдет, чтоб доесть, - любезно сообщила ирисовая женщина, ласково поглаживая по плечу.
- Это сестра милосердия, женщина святой жизни, - дополнил Снежинка, придирчиво разглядывая прутик.
- В жизни не поверю, - Раймон задумчиво поднялся, оглядывая берег, костерок и полное отсутствие чего-либо вокруг. - Потому что пять минут в двойном михаилитском обществе любого святого доведут до греха, а то и нескольких. А почему мы ещё не на кладбище, где бродит любопытный упырь, и не раскапываем могилу? Точнее, ты раскапываешь. Я для этого слишком болен и нуждаюсь в покое, тишине и пении сверчков.
Голова работала странно. Вспышками, с паузами. К счастью, для того, чтобы трепать языком, она не требовалась. Трюарметт... на кой, спрашивается, в эту глушь, у местных де Три даже за упыря нормально заплатить денег не найдётся. Лучше б семью навестил, хотя... где они, интересно? Ну, Роб, наверное, в резиденции... или нет? А Вихрь с Ясенем? Кто знает. Странно. Впрочем, зря, что ли, говорят, что все морочники безумны? Не зря, поэтому Раймон просто выкинул это всё из головы.
- Эту ты и за полгода не испортил, так что просто поверь на слово, - прутик перекочевал в руки святой, и та согласно кивнула Снежинке, - а я слишком красив, чтобы копать упырей. Однако, сестра Эмма, он ничего не помнит, кажется?
- Ни минуты, - радостно подтвердила поименованная сестрой Эммой. - И даже - какое горе! - забыл своих десятерых детей, несчастных малюток!
- Может, я его того... прутиком?
- На обочине оставлю, - пригрозил Раймон, прислоняясь к какому-то деревцу. Женщина определённо была своей, личной, а вот ноги отчего-то казались чужими. Свои, не её. Ну, хоть не убегали, и то ладно. - А о детях наверняка позаботится орден, потому что тоже святой и любит неожиданности. Будем считать их десятью ошибками молодости. И всё же, Вилл, копать придётся, хоть нами, хоть говорливым упырём, хоть случайным гравейром. Потому что если даже это вот письмо верно, то ни ты, ни я, ни святая Эмма некую Лизбет не узнает, а на то, что люди знают хотя бы сами себя, я уже и не рассчитываю. Впрочем, может, справишься без раскопок?
Эмма ехидно улыбнулась, показала язык и сунула в руки кружку с остывшим отваром.
- Когда найдешь эту обочину, непременно оставь. Хоть погляжу на неё.
- Вилл?! 
- Вилл, - подтвердил Раймон, принюхиваясь. Отвар пах знакомо, но не совсем. Ещё одна странность. На вкус, впрочем, было лучше, чем на запах, поэтому он сделал большой глоток и с удовольствием выдохнул. - Потому что Уилл - это, как всем известно, Харпер, а ты - не он. И слава Богу, Харпера по пробуждении я бы не выдержал. Но попытка меня отравить не значит, что не придётся говорить о деле тоже. Пока не умер.
Снежинка скривился, пробурчал что-то крайне нелестное для Харпера и задумался. Надолго.
- Здесь неподалёку есть рыбачья хижина, - Эмма льнула кошкой, разве что о ноги не тёрлась. - Может быть, прежде чем копать упырей, ты поспишь? Только не забывай больше ничего, хорошо? Я испугалась, когда ты оцепенел.
"А я-то как!"
Но спать было некогда. Точнее, когда, но и без того скоро придётся.
- Врёт. Это я испугался, а она взвалила тебя на лошадь и принялась командовать. Но если копать, - Снежинка задумчивости не стряхнул, но явно пришел к какому-то решению. - То я предпочту по методу Седеклы. Призвать тень и хорошенько допросить, зачем ей сыновьи слёзы.
"Интересно, а теням при этом больно?"
Раймон кивнул, беря Эмму под святую руку.
- Это как угодно. А, да, ещё мне скорее всего понадобится упырь или два, да чтобы поголосистее и рычать могли разборчиво! И, - он задумался, потирая подбородок, - пожалуй, ещё пяток бутылок. И тряпку на флаг, но его, наверное, можно будет нарезать из одежды.
- Бутылки сам призывать будешь, - мрачнея на глазах, уведомил его Снежинка.
- А флаг у нас есть. И даже из одежды. Помнишь, то платье, которое пришлось разорвать?..
Эмма выпростала руку, чтобы развернуть плотный сверток, привязанный к седлу. На бирюзовом шелке лесавки пожирали грустного единорога.
- Вообще-то я имел в виду флаг де Три, - признал Раймон с интересом разглядывая вышивку. Выглядело очень... подходяще, но подходяще ли? Как знать. Впрочем, оруженосец тоже будет не настоящий, верно? Значит, такой флаг - идеален. - Но этот гораздо лучше. Идеально. Что до пустых бутылок, то предлагаю призвать их по дороге. По-моему в сумках была парочка полных... а что может быть лучше выпивки после оцепенения, потери памяти и общего непонимания происходящего, верно? Особенно если потом с тенями разговаривать. Страшное дело...
Не обращая внимания на застывшее лицо Уильяма Керри, он повлёк Эмму к лошадям. Кладбище ждало! Оставалось только сделать так, чтобы не буквально.

Ночное кладбище выглядело мечтой из будущего. Тихим, мирным, без единого следа нежити, если не считать пару торопливых дорожек из следов случайной лесавки. В общем, что-то вроде места-времени, когда-куда сможет прийти к могилке беззащитная бабушка, и с ней ничего не случится. Где сможет погулять возвышенная барышня, думая о вечном, а не о том, что вот сейчас из-за могильного камня выскочит гравейр. За которое староста не будет платить михаилитам каждую неделю, да и сами михаилиты давно уже вымрут от безденежья. Такие кладбища должны были вызывать умиротворение и покой в михаилитской душе, но это отчего-то не вызывало.
Болотные огоньки, слетая с рук, оседали на покосившихся, поросших мхом могильных крестах, падали в траву, не в силах удержаться в воздухе. Раймон не знал, как оно будет когда-то там, а здесь гравейры и прочие разговорчивые упыри очень даже водились. И если на кладбище не было видно следов, означало скорее всего одно: то, что нежить обходит его стороной. Причём не из уважения к святости или потому, что обереги невкусные, а по более прозаическим причинам. Например, из-за страха. Тем более что ни оберегов, ни особенной святости тут не чувствовалось.
"И что сказать про михаилита, который прётся туда, где боится гулять бабу... тьфу, лесавка?"
- А ведь снова никто не заплатит небось, - пожаловался он вслух. - Что за жизнь без денег?
- Самоубийцам деньги ни к чему. Разве что панихиду заказать, - мрачный Снежинка растирал между пальцами комочек земли с ближайшей могилы, принюхиваясь к нему с тщанием терьера. - Лично я собирался помереть попозже, лет эдак в семьдесят. И чтоб с почестями похоронили в капелле. Кажется, пора пересматривать планы. Попросишь своего папу, чтоб под березами не закапывал? Не люблю я их.
Эмма досадливо фыркнула, прячась за спину. 
- А под ёлками можно? - поинтересовался Раймон, направляясь к черневшей неподалёку часовенке. Если где и могли найтись бумаги о том, кто где похоронен, так именно там. Ну и, разумеется, если тут и было то, чего боится нежить, то тоже именно там. Правда, оставалась слабая надежда, что оно не будет вот так с ходу грызть желающих приобщиться к истории. Очень слабая, потому что ухоженным кладбище не выглядело, а, значит, священник скорее всего сбежал ещё до лесавок, и освящением всяких гадких мест не занимался уже давненько. - Не помню, кстати, говорил ли, мы нашли чудное место, где на ёлке росли яблоки? Правда, теперь там пепелище...
Странно, как именно он жёг ту таверну, память показывать отказывалась. Впрочем, это Раймон представлял и так. Делов-то, запустить пару светляков между досок, чтобы вспыхнули не сразу, а погоня, уже за спиной.
- Ты, болезный, хотя бы с порога внутрь не ломись, - с тяжелым вздохом посоветовал ему Снежинка. - Голову откусят, и Эмма любить перестанет.
- А чего за голову любить? - удивлённо заметил Раймон, осторожно толкая дверь. Та едва сдвинулась, в часовке что-то скрежетнуло, и он потёр подбородок. - Всего с неё проку, что в неё едят, а без неё, стало быть, расходы на еду меньше, сплошная выгода по хозяйству. Ладно...
Часовню не заперли, скорее что-то привалилось к двери изнутри, и это наводило на интересные мысли. Поэтому пришлось пожать плечами и навалиться сильнее. Что-то упало, но дверь всё-таки отворилась, открывая мрачный тёмный зал. Ступать внутрь, впрочем, не хотелось и без советов Скрамасакса. Уж очень там... пахло, причём не пирогами с рыбой, а чем-то куда более привычным. Мертвенные огоньки вспорхнули с ладоней к каменному потолку, и Раймон мысленно присвистнул.
- Ну, вот, говорил же я, что михаилиты из Корнуолла не возвращаются. Не помню, к чему, но точно говорил.
Юнца можно было опознать разве по облачению и погнутому мечу - лица у него не осталось. Глянув на оторванную руку, отброшенную к самому порогу, Раймон покачал головой.
- Интересно, почему капитул не выдаёт... не знаю, амулеты какие-нибудь? С именами. А лучше - обереги, связанные с такими же в резиденции.
- Потому что, брат мой Фламберг, капитул иногда не очень хочет знать, что с нами происходит. Пожелает, к примеру, наш ангел-хранитель Тракт закопать кого-то под кустом....  Рыся вот. А оберег орать начнет, в резиденции голосить. Расстраивать. К тому же, на Тракте и без того безделушек столько, сколько на ином дереве в Белтейн ленточек нет. Жменя оберегов явно лишняя будет. Но однако, - Снежинка в свою очередь потёр подбородок, - самомнение у тебя... Штаны не жмут?
Эмма невинно хлопнула ресницами и медленно, начиная с ушей, покраснела.
- Они широкие.
- Ему не понять, - вздохнул Раймон, откладывая мысль о расстройствах ордена на потом, потому что обдумывания оно определённо стоило. И почему он раньше об этом не думал? - Самому-то и модное-узкое хорошо... Но, меж тем, остаётся вопрос, что делать. Пожалуйста, брат Скрамасакс, утешь меня, скажи сразу, что ты можешь топнуть ноженькой, и всё вон то злобно-феминное под плитой у алтаря уснёт, чтобы больше не просыпаться.
- Не могу. Но тебе ничего не мешает всё это сжечь. К слову, мальчика надо бы упокоить, а то ворочается под головой что-то... Слишком погано умер.
Снежинка покосился на тонкий полумесяц и вздохнул.
- Я почти уверен, что оно поднимается в полночь, - заявил он. - Какая-то разновидность стрыги, думаю. Можем открыть нишу, засыпать солью, запечь в ней и на время забыть.
Раймон покосился туда же. До полуночи оставалось всего ничего, а нежить отчего-то точному времени следовала крайне редко. Иными словами, подняться разновидность могла хоть сейчас. А то уже лежит и с интересом слушает. Впрочем, идея была неплоха. Оковы из соли, вокруг шеи, и пусть лежит себе.
- Годится. Соль твоя, огонь мой. Облатки, наверное, тоже мои. И вообще, ощущаю в себе внезапный прилив святости - не иначе пустая голова способствует. Вот, кстати, ещё одна причина, чтобы откусили - зачем она такая пустая нужна? Зря, что ли, забиваем всю жизнь, чем придётся?
За солью Снежинка не пошел. Свистом подозвал лошадь, отвязал от седла увесистый мешок и длинный лом.
- Я же некромант. Как я без лома, - пояснил он удивленно поднявшей брови Эмме, - буду нежить вразумлять? Ну, братец, навалились?
- А то, - кивнул Раймон, вкладывая болт в ложе арбалета. Голова юнца, истекая мерзкой чёрной жижей из обрубка шеи, неуверенно поднялась в воздух и закачалась, явно пытаясь повернуться к ним. Волосы и уши шевелились словно под неощутимым ветром. Арбалет щёлкнул, прибивая голову к стене, а вслед понеслась волна жара, запекая свежую нежить в собственной слизи. Впрочем, о последнем Раймон тут же пожалел - запах по часовне пошёл такой, что удушил бы и ту стрыгу. - На-кха-валимся, как без того...
- Дай дураку хер стеклянный, - Снежинка уже вовсю шуровал ломом, подсовывая его под край плиты, - он и хер разобьет, и руки порежет. Ты же глашатая хотел. А эта башка даром что пустая, а летать и орать матерное сгодилась бы.
- Недостаточно величественная, - не согласился Раймон, наваливаясь на ломик рядом с ним. - Глашатай должен быть степенным, внушительным, потому что рыцаря представляет, а эта башка? Смех один.
- Где я тебе должен степенного и внушительного покойника откопать? О, - плита приподнялась с мерзким скрежетом, - а давай вот эта баба глашатаем будет?
- Да ты провидец не хуже Харзы, - неискренне восхитился Раймон, разглядывая останки тщательно и любовно расчленённой женщины. Даже тело разрезали дважды - отделив грудь и таз с ногами. - По одному имени стрыгу угадываешь. А всё - орденское воспитание.
Нового мужа бесплодной Друзилле, судя по всему, так и не нашли. А ведь отец обещал, кажется, написать о её судьбе... хотя какое дело до этого михаилиту, пусть он и связан кровью с де Три? В любом случае, разбираться предстояло потом. И, что было гораздо важнее, юный михаилит совершенно точно изгонял или освещал не то и не так.
- Давай соль уже. А то, глядишь, тоже... расчленимся. По образу и подобию.
Вилл, уже успевший поднять мешочек, кивнул и бросил первую щепоть на лицо покойнице, вторую - на правую руку, а вот третью бросить уже не успел.
"А потому что болтать меньше надо, - сокрушённо подумал Раймон, чувствуя, как холодит запястья браслет-накопитель. Огня тут надо было много. Даже очень много. Ибо часы в нишу расчленители положить забыли, и просыпалась нежить явно как дьявол на отсутствие души положит. Просыпалась, пыталась скрутиться обратно в целое тело, а, главное, визжала так, что уши закладывало. Как торговец, у которого не товар уводят, а целую лавку вместе с женой и тремя дочками. - Ну и ладно".
Ниша полыхнула прямо на заглядение, как хорошая земляная печь, а вброшенная пригоршня соли ещё и придала огню игривый зеленоватый оттенок. Вот только вопли стали ещё громче, и, отвечая, по углам раздалось шуршание. Бросив взгляд за спину, Раймон с изумлением увидел, как из куч мусора выползают маленькие чёрные некрозмейки. Одну, самую шуструю, отпнула Эмма, и он с одобрением кивнул, оставляя прочих Скрамасаксу. Ему с такой мокрой мелочью было всяко сподручнее, а огонь требовалось поддерживать до упокоения... или хотя бы до тишины, потому что Раймон был почти уверен, что оглох как минимум на несколько часов - уж очень хорошо купол этой чёртовой часовенки отражал звук.
"А священник, кажется, не только не освящал, но даже и не убирался. Ссскотина".
И всё же огня не хватило. Слишком мало, слишком поздно - и Раймон едва успел отшатнуться, когда из ямы, теряя обгоревшие ошмётки, выбралась рука, пауком пробежала к стене и прыгнула на гнилой переплёт. И именно там, разумеется, облатки не оказалось. Впрочем, это-то было легко исправить.
От горсти облаток, впрочем, кусок нежити почти увернулся, ошпарившись только парочкой, вскользь.
"Как так, у неё же глаз нет!"
Огонь в яме полыхал достаточно весело, и Раймон злобно вложил в арбалет ещё один серебряный болт. Он хотя бы летит быстрее, если эта недотварь такая чувствительная. Но всё же, этот несчастный юнец делал всё не так. Странно. Пусть он был неопытным, но всё же - михаилитом. А с чем имеет дело - не понял и не подготовился. Почему? Подавляя желание немедленно отправиться поискать заказчика, Раймон спустил тетиву, и рука, шипя растворяемой плотью, повисла на стене, медленно стекая вниз. Пришлось для гарантии ещё и полить святой водой из фляжки.
По часовне, меж тем, поползла совсем уж отвратная вонь, пробившая даже оглушённый событиями нос - Скрамасакс одним движением брови сгонял мелких змеек к яме, и те обречённо прыгали к Стрыгзилле.
- Кажется, глашатая из этой тоже не получится. Но, наверное, к лучшему?
- Frater Ordinis S. Michaele archangelo et Arctium, - сдерживая кашель, прочитала вслух Эмма, тем временем обнаружившая в обрывках бумаг плечо юнца. - Репейник?
- Лопух, - поправил её Вилл.
"Воистину".
И всё же, обереги стоили бы беспокойства в ордене, который и без того прекрасно знал, что делают и правая рука, и левая, и заодно хвост. Раймон со скрипом распахнул окно, впуская свежий воздух, и впервые за долгие минуты вдохнул полной грудью.
- Всё упокоилось? Тогда, я бы сказал - ищем бумаги, ищем могилу, допрашиваем, а потом... а потом тебе, брат Скрамасакс, предстоит найти заказчика этого безобразия - и я не про Друзиллу, а про этого вот Лопуха, - и выбить из него столько денег, сколько он в силах заплатить, а потом ещё немножко. Поделим по братски - одна доля тебе, полторы - нам. Потому что ещё сапоги новые покупать.
- И девку. Желательно, немую.
Снежинка подумал мгновение, высыпал остаток соли на останки Друзиллы и достал из кошеля на поясе футляр, в котором обнаружился зловещего вида ланцет.
- Мать, значит? Ну, кровь к крови.

Обочины нынче были странными. Эмма скептически оглядела стены, лестницы и скалы Тинтагеля, которых здесь было больше, чем людей, и подняла трубу герольда. Красивую, начищенную до блеска, которую добрую половину ночи полировал белыми рученьками сам сэр Уильям Керри, недовольно бурча под нос что-то матерное. Снежинка же и приволок её, бесстыже украв с ристалища в Камелфорде. Вот только дудеть, то есть трубить, Эмма в неё не умела. Несмотря на то, что и грудь появилась, и орать на лошадей научилась, что тот гвардеец, а духа все равно не хватало. Оттого-то и издавала труба неприличный поросячий визг, вызывающий у Раймона приступы кашля, подозрительно похожего на смех.
Эмма мгновение полюбовалась на лица стражей на стенах, впервые услыхавших такое, заглянула в трубу и только потом протянула руку, требуя стяг.
- Мой господин Фламберг, - начала она, брезгливо вытирая руку о богатый, шитый золотом кафтан. Умертвие-оруженосца Скрамасакс нашел самое вонючее и склизкое. Бирмингемское. - В девиче... то есть, урожденный Раймон де Три правом старшего брата требует немедленной выдачи сестры, как её, Елизаветы де Три, девицы благородной крови, которую похитили и удерживают незаконно и безбожно. Иначе оскорбится. И на поединок не вызовет.
Раймон тоже стал странным. Почти как обочина. Он всё так же был нежен и заботлив, но будто вместе с памятью отпустил поводья, позволяя телеге жизни вольно ехать по ухабам судьбы.
- Не вызовет, значит... - герцогский стражник, лысеющий мужчина с обвислыми усами стряхнул, наконец, изумление и сплюнул с башни. Оглядел гуля, смерил взглядом высоту стены и облокотился широким плечом на каменный зубец. - Ну, это прям страх невиданный, аж Рэя позвать охота, чтобы, значит, тоже посмеялся. Значит, вызывать не будет, а что - будет? Да ты, дева, может, к нам сюда поднимешься? С настоящими мужчинами переведаешься, а то михаилит этот, кажется, только вот упырями того-этого. Ублажает.
Сначала Эмма хотела оскорбиться в лучших традициях Фицаланов, но вовремя напомнила себе, что она, хвала Господу, не Дик. И убивать людей почти не умеет. По крайней мере, оружием. А яд до этого усатого ей все равно не добросить, поэтому незачем и оскорбляться. И показывать средний палец, как братец. Пусть и в ответ на такие предложения.
- Вам лучше не знать, что будет, - придерживая загарцевавшего жеребца, честно призналась она. И, пожалуй, лучше не напоминать Раймону, что бывает с теми, кто отказывает сбрендившему морочнику. - А Рэя - зовите, отчего ж не позвать? Или он так занят скручиванием здешних часов, что и выйти не желает? Или девки боится?
  Упыриный купчина глухо булькнул, заворчал брюхом и слегка покосился, не переставая, впрочем, тупо сверлить стражника взглядом всех шести глазок. У того от такого тоже начинало крутить в животе, но виду он не подал. Зато вздохнул.
- Каких ещё часов?.. Слушай, глашёная, ну чего тебе надо-то? Елизавета твоя гостит и гостит. Захочет выйти - выйдет, не захочет - а обычно не хочет - будет у себя сидеть и вышивать. Единорогов вот, цветочки всякие, или что там знатные дамы вышивают, - посмотрев на знамя, он вздрогнул и вздохнул снова. - Всякое, в общем. Ну хочешь, передам через Рэя, что, дескать, братец видеть хочет, аж не может, аж девок шлёт? Тебя, кстати, как звать-то?
- Меня никак не звать, сама прихожу. Хочешь, во сне явлюсь?
Мертвяки Эмме не нравились. Особенно такие, нестабильные, как называл их Скрамасакс. Добрую половину лекции о принципах создания нежити она продремала на плече у Раймона, но одно усвоила прочно - индифферентные гули получаются реже и хуже агрессивных, и переход из одного состояния в другое зависит от волеизъявления синички на том конце пролива. Конечно, где-то там, рядом с пафосно-пышным Раймоном, обретался и сам создатель этой вонючей нежити. И быть может, даже не спал прямо в седле. Но Эмма всё равно чувствовала себя слегка... странно. А потому - дерзила, будто стражник был матерью-настоятельницей из Бермондси.
- Но так и быть, меня устроит, чтобы Елизавета сама вышла. Хоть с Рэем, хоть без него.
- Ладно, - неожиданно согласился стражник, кивнул кому-то за спиной. - Позовём. Коли так вежливо просишь, с трубой-то. Эх, всё же правильно Рэй говорит, михаилитам этим нечего в часах делать, даже на фигурки не годятся, а уж тем более на стрелки, потому что вечно не туда показывать будут. Неправильно. Как же ты, дева, до жизни такой дошла, что вот на трубе у такого играешь?
Эмма мстительно провизжала трубой нечто бравурное, призванное изображать марш королевских гвардейцев. Получилось, впрочем, как всегда - визги издыхающего хряка. Мёртвый купчина тоже не подвёл - утробно икнул и неожиданно изящно вытер слюни уже слегка сгнившим кружевом рубашки. И уставился на стражу, нетерпеливо перетаптываясь с третьей лапы на пятую.
- А ты мне проповеди вознамерился читать, солдат? Посылай за госпожой Елизаветой де Три, да поживее. Сколько ждать-то можно?
Ложь и словоблудие она научилась чуять еще в раннем детстве и теперь готова была биться об заклад на свою косу, что стражник никого никуда не посылал.
Стражник послушно отвернулся, прислушался, и ухмыльнулся.
- Прости уж, у госпожи Елизавета голова болит и маки недовышиты. И у её дуэньи тоже. И даже у Рэя болит - от трубы небось. Так что прости, дева, но ждать тебе долгонько придётся. Надеюсь, не торопишься? Мы вот точно нет. Только будь добра, упыря-то с дороги подвинь, а то вид портит. И воздух тоже, аж здесь чую.
- Врёшь.
Упырь послушно ощерился и уселся аккурат в середине этой самой дороги, развесив всё, чем при жизни наградила природа. Пожелай кто-нибудь войти или выйти из замка, непременно столкнулся бы с мерзким купцом нос к носу.
- Ложь, солдат, тяжелый грех. Мёртвые проходят и исчезают, но за своё вранье ты не увидишь более голубого платья. И не волнуйся, я никуда не спешу. В отличие от тебя.
Плоха та лекарка, которая не умела говорить пророчествами и пугать ими людей. А голубое платье в Англии не носили только мертвые, и то потому что хоронили в белом. Эмма тряхнула головой, подумав, что сейчас очень не хватает какой-нибудь молнии с неба, чтобы подтвердить слова. И тут же, отвечая на мысли, молния явилась. Не одна, в компании накануне убиенных ворон, уже густо облепленных мухами и начинающих попахивать. Вороны безошибочно опознали лгуна и рухнули на него, теряя перья. И Эмма, послав самую загадочную из своих улыбок стенам, вопящей страже и воронам, вернулась на холм.
К своему не годному даже на часовые фигурки супругу.

- Ой, как ёй вёдь знайтё-то, сестринушка,
Ой, да ёй ведь не так да досталосё.
Ой, как подымала голубинушка
Ой, она сиротиночкой горькою
Ой, без матушки нежной да братца верного!
Ой, с папой болезным на крае гробика!
Ой, нихто не видяу желанницю,
Ой, яё великиё трудности да стены тесны
Я повыйду, сиротиночка,
Я на тракт адь на широкий,
Да к башне высокой зубьятой
Опущу я свой весел голос
Ко могилушке каменная.
Буду звать я дозываться
Фламбры сыстры мылой...
Эмма украдкой зевнула, прислушиваясь к причитаниям валлийских плакальщиц, неведомо откуда взявшихся в соседней деревне. Голосили они хорошо - после первого же куплета Эмме захотелось отдать им всё, только бы замолчали, не тревожили сонной тишины то ли поздней полуночи, то ли раннего утра. Но природная скаредность возобладала, и в песне появился даже приятный уху ритм - за такие-то деньги!
- Хорошо орут, - одобрительно заметил Снежинка, зевающий отнюдь не украдкой и дымящий трубкой, от которой для разнообразия несло полынью. - Слышь, Фламбра, мысль была дельная. Уважаю.
- А ты думал, я замок штурмовать полезу? - лениво усмехнулся Раймон, перебирая волосы Эммы. - Как этот, рыцарь в сияющей котте, прыг - и на стены? Ну, может, и прыг, если бы эта женщина была сестрой не только по названию, но ведь нет. А ради пустого слова - зачем голову расшибать?
Эмма согласно кивнула. Даже ради друга и отца не по названию на стены никто не прыгал. Разве что Ясень, но тот прыгал на фэа, и нельзя было сказать, что фэа осталась недовольна этим.
- Мой господин Фламберг, -тем временем орал упырь, улучивший минутку в причитаниях плакальщиц. - В девиче... то есть, урожденный Раймон де Три правом старшего брата требует немедленной выдачи сестры, как её, Елизаветы де Три, девицы благородной крови, которую похитили и удерживают незаконно и безбожно. Иначе оскорбится. И на поединок не вызовет.
- Я думал, что ты попроще чего сделаешь, не шахматную "мельницу". Но признаю, признаю - весьма. Разве что удивительно крепкие ребята заперлись в замке. Иной уже хотя бы по упырю пальнул, чтоб заткнулся.
Раймон пожал плечами.
- Возможно, у них просто слишком много времени. А что не палят - каюсь, я поднял голос этого твоего глашатая повыше, чтобы через стены лучше было. Так что, может, и палят, кто их разберёт? А может вокруг нас уже, обманув все чары, сжимается кольцо собравшихся со всего юго-запада наёмников. Ну, это если в замке сидят совсем идиоты. Впрочем, не исключал бы. Как перестал заниматься в основном тварями, тут же оказалось, что идиотов в мире куда больше, чем думалось. Странно.
Будто в ответ на это "странно" на стене замка забелела простыня.
- Чего тебе надо? - Вопросил один из зубцов удивительно знакомым голосом Рэя Фокса из славного города Редхилла, стоявшего на земле Хорнли, мелких дворян из числа тех, что получали ленные наделы за доблесть в битве. История умалчивала, за что барона Хорнли наградили этим куском королевства, но Эмма смутно припоминала, что-то о визжащих на его копье толпах недругов, о которых барон рассказывал отцу за картами. По рассказу выходило, что нанизывал герой сражений их десятками, а то и сотнями за раз, а длина древка и вовсе выходила невообразимой. Но повествователя это не смущало, и чем больше выпивалось вина, тем плотнее становились ряды неприятеля.
- Похоже, они оглохли ещё на первых тактах, - не без изумления заметил Раймон, качая головой. - Или от той трубы. Сколько повторять-то можно?..
- Прилетят-ка два ангелочечка,
Всё крылаты, да ишо с половиночкой,
Беленьки за душонкою.
Расколись-ка, сыра стена,
На две, на три половиночки
Да на пять четвертиночек
И вспорхнут ручки белые
Да откроются ж очи чёрные,
Да вскакают все резвы ноженьки,
И пойдёт, ой пойдёт мила ладушка,
На последнее да на простиньице,
Да головкою махнёт на прощаньице, -
согласились с ним плакальщицы. Эмма честно попыталась представить ангелочка с половиночкой, но тут же отказалась от этой затеи - зрелище выходило препоганое. Впрочем, махание головкой на прощаньице тоже вызывало ассоциации исключительно с младенцем, не способным держать голову, поэтому Эмма попросту снова зевнула.
- Скажи ему уже, что нам нужно, и пойдем спать, - предложила она.
- Мой господин Фламберг, - послушно загнусил Раймон, - а стало быть я, требует немедленной выдачи сестры, Елизаветы де Три, девицы крови той ещё и характера, небось, такого же. Но это ведь не повод ни похищать, ни удерживать. Короче, давайте сестру, а не то!..
- Всего-то? - Удивился Рэй. - Да подавись. Забирай. Тебе со стены скинуть или из ворот заберешь?
Эмма подавила искушение принять невестку в семью частями, собрав её с острых камней, но снова удержалась от соблазна это озвучить. Отчего и чувствовала себя великомученицей.
- Пожалуй, из ворот будет удобнее, а то собирай её потом, - озвучил Раймон и вздохнул почти мученически. - Упырь вон проводит, всеми лапками. Конечно, если вдруг окажется, что случайно отдали не ту, придётся прибегать к крайним мерам... потому что тратить силы и, главное, время на пустые проверки как-то очень лень, да и вообще обидно.
На стене звучно хмыкнули, потом заскрипели ворота, еще через пару минут заурчал купчина, через пятнадцать упырь вывалился из кустов, волоча за руку худенькую девицу.
- Не та, - констатировал Снежинка, споро уколовший её в ладонь и слизавший каплю крови под алчным взглядом умертвия. - Но похожа, как кузина или даже дочь.
- Чья именно?.. Ну, всё, мы обиделись, - вздохнул Раймон и повысил голос. - Эй, там, на стене! Если не перестанете держать за идиотов, то мы скармливаем эту кузину плакальщицам, и завтра же... сегодня же снимаем осаду и уезжаем. Без плакальщиц.
- Я горюха ли — горе злочастное, - подтвердили поодаль,
- Я злочастное да горе злыденное.
Я со всех злыдень да верно сграбила,
На себя горе да я положила...
- Да клал я на твоих плакальщиц, - нервно прокричал Рэй, и явно хотел добавить еще что-то. Не позволили стражники, возмущенно зароптавшие от такого неуважения к этим почтенным женщинам. Запах назревающего бунта Эмма чуяла даже здесь, в отдалении.
- Дочь - сестры, наверное. Но точно не твоя, - задумчиво посмаковал новую партию крови Скрамасакс.
Раймон кивнул и снова повернулся к стене.
- Не уговаривайте, плакальщиц не заберём, к тому же они ваши. Просто ехать далеко, скучно и вообще, сам посуди, ну куда нам их девать? Сначала, выходит, надо в резиденцию, говорить про обиды всякие с магистрами, начиная с Тракта и заканчивая Верховным. Не с плакальщицами же, а в резиденции, между прочим, пока что не построили женских корпусов, не говоря об отдельных залах для отработки звукового оружия. А если в резиденцию, значит, через Бермондси, а если Бермондси, это значит, пьянствовать с друзьями. Может, там плакальщицы и пригодились бы, но у Джеймса Клайвелла молодая жена, загрызёт. Ну а потом, выходит, ко двору, на аудиенцию к Её и Его Величествам, слёзно жаловаться на ущемления и снова обиды... к слову, сестра-то, небось, красивая? В мать, не папашу? Ну, неважно. Стало быть, все плакальщицы - ваши. Не обижайте их пока!
- Интересно, сколько их таких?
Пока Раймон торговался с Рэем, Эмма разглядывала "дочь сестры". Отчего-то не вызывало изумления, что у столь юной девушки, её ровесницы, может быть дочь такого же возраста. Раймон тоже мог вытворять фокусы со временем. Пусть не такие, но ускорять и замедлять  доли мгновения не представляло для него особого труда. И почти наверняка тот же Роб Бойд мог заставить кого-то быстро вырасти. К тому же, на паре краем уха прослушанных лекций, Эмма узнала о методах создания гомункулов и внеутробном выращивании. Методики крайне редкие, плохо воспроизводимые, но ведь Друзилла Пайнс плодила тварей табунами! Почему бы некоему Рэю Фоксу не озадачиться воспроизведением множества девиц?
И пусть Эмма не понимала, зачем это нужно, зато становилось ясно - такое быстро выросшее дитя будет чисто, как лист бумаги. Невозможно быстро обучить взрослого человека восемнадцатилетней жизни.
- Salaud, - выругался Рэй. - Хорошо. Чтоб тебе твоя сестра и на том свете задницей вперед отрыгивалась.
Снежинка обреченно вздохнул и упырь зарысил к воротам замка.
- Что значит - "и на том"?! - изумился Раймон, провожая его взглядом. - А на этом-то когда успела? Вот разбавленный эль - это да, от него бывало... если, конечно, у эля есть задница, то это точно была она. Разбавленная. А сестёр пока что не ел. Кажется.
- Это он намекает, что ты ею, всё же, подавишься, - пояснил Снежинка, удобно укладываясь на бревне, на котором до сих пор сидел. - Ты лучше скажи, что будешь делать с двумя бабами? Потому что эту, кажется, забирать не собираются.
Девушка, похожая и не похожая, испуганно закивала, а Эмма недовольно хмыкнула. Гарем рос, пополнялся родственницами, а пользы от этого не было никакой. Еще и приданое придется за ними давать, пожалуй.
Раймон зевнул во весь рот и пожал плечами.
- Не торопись так. Пока настоящую приведут, глядишь, их тут ещё десяток скопится. Натренируем, и будет этот, боевой отряд.
Настоящую привели так скоро, что Эмма даже не успела удивиться. Лиз де Три, нежный цветочек в черном платье, красиво подчеркивающим формы, была похожа скорее на своего брата Аля, нежели на Раймона. Но в белизне лица, высоких скулах и почти черных глазах угадывалась покойная графиня.
- Почему так долго? - Сходу вопросила Лиз, вздернув бровь и даже не ойкнув, когда Снежинка проколол ей палец. - Я вам когда написала, любезный братец?
- Слишком недавно, - легко ответил Раймон.
Глянул на кивнувшего ему Снежинку, перевёл взгляд на Лиз и улыбнулся так неотразимо, что девушка немедленно закрыла глаза и повалилась на землю. Под испуганное ойканье почти-себя. Раймон же тяжело вздохнул.
- Даже жаль, что всего две. Если уж дарить кому-то гарем, так полный, а не вот такой обгрызаный! Наверняка же в замке ещё есть...
- Михайлита млоденького
В путь-дорожечку
К золотому да к венчику проводить, - встречая рассвет, провыли плакальщицы.
Эмма только сонно вздохнула. Гаремы дарить ей еще не доводилось. Особенно, в такой ранний час.

Ночь после когда, западнее где, а где и когда именно - всё ещё не важно

"Любезный сын. Признаться, ваше письмо меня порадовало несказанно. Настолько, что пришлось убить превратность, воплотившуюся в почтового жабдара, за что и был оплеван ядом, причём не только змеиным".
Пепел, оставшийся от письма, давно развеял английский ветер, но такое не грех было перечитать мысленно. Всё равно спать пока что не получалось, и Раймон спокойно лежал, закинув руки за голову. Слушал ровное дыхание Эммы - своей женщины, потому как не зря же он прибивал косу к дереву? Слушал тихий храп Снежинки - всё же, Вилла, потому что разве не слушал он его бессчётное количество ночей в резиденции? Слушал Раймон и шелест ветвей, и подмигивание звёзд, а в последнюю очередь - разноголосицу из уст свежеобретённой сестры... нет, всё же - Лиз де Три, которая точно где-то там оставалась. Вот только где она, среди этих голосов?
- Нет! Не надо! Не трогай его!
Возможно, здесь? Или в том, кому было жаль стражу, но не Рэя?
"Вы, дорогой мой отпрыск, tolla-thone и мало мною за уши драны. Пожалуй, надо было во время оно тем розовым кустом да по заднице".
Звёзды пели на удивление равнодушно, как никогда, но это ладно. Хуже, что Раймон не ощущал внутри никакой пустоты, никаких провалов, но видел их - в реакциях, в переглядах, в слишком видимых мыслях. В письмах вот.
Нет, не то, чтобы за уши драли много - отнюдь. Но сейчас своё место в мире сдвинулось - и упорно не желало смещаться обратно. Да и куда - обратно? Впрочем, неправильный вопрос.
- Волкодлак скрылся. Скрылся!
Мир, в котором девицу или парня - благородных или нет, - могут взять на опыты, исказить и размножить, Раймону не нравился ratione disiunctum, но отличался ли он от мира до? Ни капли. Раймон, который мог изводить целый замок, сводил с ума, убирал препятствия самым сложным из простых способов - не нравился Раймону ratione disiunctum, но отличался ли он от Раймона до? Пожалуй, нет. Иными мыслями, приходилось принять, что такой Раймон такому миру подходит и даже синергирует с ним, разгоняя по спирали. Per aspera. Но это был вовсе не вопрос. Просто факт.
"Сообщите честно, что вы с собой сделали, а пуще того - с моей невесткой, потому как тревожно мне и боязно, хоть бери бутылку вина да являйся бить (зачёркнуто) пить с вами".
Допустим, вокруг другой мир, а Раймон тот же? Корабли и новый мир, но... но новый ли он? Допустим, в славной Англии слишком много людей, которые бесятся от того, что их много. Сжирают друг друга, потому что меньше всё равно не станет. Легко было представить, как их становится больше, и больше, города занимают всю землю, и та задыхается от крови и грязи. Неизбежность? Но и за океаном тоже.
- Ты, должно быть, устал с дороги, Трэвис. Почему бы тебе не прогуляться?
Нет, если ставить вопрос правильно, то ответы лишь насмешливо каркали в ответ, носясь над безграничным простором. Простор спал, укрывшись седым туманом, ждал нового рождения, а насмешка существовала и до, и после, и вокруг. Даже если мир не даёт для этого поводом, насмехаться всегда можно и над собой. Только и смеяться тогда придётся самому, и хлопать тоже. И монетки в ведро бросать. В начале было слово, и слово это было - ведро. Мда. Или - монета? А, может - ноги?
"Что касается внезапной сестрицы, то решать только Ясеню. Если такая невероятная женщина ему придётся не по душе, то так и быть, леди Бойд примет её на воспитание и выдаст замуж за кого-то из своих бесчисленных родичей-Колхаунов. Благо, что по-английски они не говорят, да и по-скоттски у них плохо выходит".
И надо было признать, идея ответственности Раймону тоже подходила как пятая нога той самой насмешке. Для некоторых случаев он, Раймон, был слишком мал, и это бесило, для других - слишком велик, и от этого хотелось только покрыться пеплом. А иначе в этом - снова! - мире было никак. И менять его было не на что - догонят. Значит... значит, всё это - лишь пустопорожние мысли, и остаётся только идти дальше пугать замки. Это, по крайней мере, было весело. Пока длилось.
- Лучше блюдо зелени, и при нем любовь, нежели откормленный бык, и при нем ненависть.
Мир, в котором смеяться над замками можно было бы вечно, не беспокоясь о том, что от этого кому-то станет плохо или как минимум хуже? Ну, это уже фантазия беспочвенная, либо ад. В ад хотелось ещё меньше, чем в мир вокруг. Тут хотя бы звёзды вон есть, и дыхание слушать можно.
"Советую вам, любимое чадо, непременно посетить брата-лекаря Сапфира, ну да плевали вы на мои советы, впрочем".
И что это говорит о нём самом, когда развлекает только пинание тех, кто ответить не может? Хотя Рэй как раз мог, но это же не суть. Лабиринт зла. В него было легко ступить, а выйти - никак, потому что слишком уж много тех, кто любят вертеть мир в лапках, наблюдая за тем, куда покатится мячик. И что это говорит о них? Да тоже ничего хорошего. Что вообще это за игра такая, где вертеть скучнее, чем вертеться? Тоже там вершители судеб. Двигатели прогресса.
- Котики. Нет, зайчики.
Бессмыслица. Или, может быть, всё дело просто в том, что ему не было жаль стражу? Да и сестру. Ну, не по-настоящему. Как моток шерсти в лабиринте, не больше. Но если бы было жаль, поступил бы иначе? Едва ли. А раз так, есть ли разница?
"Засим остаюсь вашим обеспокоенным отцом и низко кланяюсь святой женщине, что называет вас своим мужем".

Наверное, тоже 3 мая 1535 г.,  Бермондси

Дверь мягко закрылась за спиной, и Раймон оказался в одиночестве - впервые за... за долго. Впрочем, одиночество, как и все прочие категории, было понятием сомнительным и относительным. Во-первых, Эмма, пусть и осталась в доме, всё равно присутствовала, хотя дырявая память подсказывала, что раньше такое присутствие было более ровным и постоянным. Во-вторых, нежить и нечисть, вероятно, могла сойти за компанию.
Откусив ещё кусок пирога - вкусно! В дороге так и не покормят, если ты не король! - Раймон пришёл к выводу, что собирался идти он слишком долго. Баубасы потеряли надежду дождаться и теперь яростно пытались подкопаться под каменное крыльцо красивого аккуратного домика напротив. Получалось у них препогано, но в домике исправно повизгивали и взмаливались на каждый скрежет, и перепризраки принимались за дело с новыми силами. Правда, молча: видимо, связки и лёгкие ещё не материализовались.
"Хм, а какого беса они вообще такие плотные, что через стену не пролезают?"
Или орден совсем не ловил мышей, и твари жирели с месяц, не меньше, или...
Прожевав жилистый кусочек, Раймон огляделся уже внимательнее, и точно: в тени за крыльцом над телом какой-то удивительно знакомой женщины сидели ещё три баубаса - призрачных, как положено, - и явно подкармливали сородичей, пропуская через себя то, что составляло жертву. Восемь штук разом, и это только одна стая? Дальше к центру раздавалось слишком много лязга и воплей, чтобы она была единственной.
"Нет, определённо, или орден совсем мышей не ловит, что они так расплодились, или что-то крупное сдохло, а я и не заметил. И констебль не заметил, а это уж вовсе невероятно. Джеймс Клайвелл... пойди помоги Его Величеству, надо же. Словно на морочника даже в таком простом положиться нельзя, надо обязательно уточнить. А, впрочем, может, и нельзя, и надо?"
Стряхнув крошки с ладони, Раймон снял с пояса фляжку, которая так и не пригодилась в борьбе со сглазом на пляже. Не пропадать же добру? Открыв горлышко, он осторожно понюхал и тут же отставил посудину подальше. От такого состава не только женщина проснётся. Есть шанс, что и баубасов развоплотит. Но если даже нет, женщине-то точно хватит. Как там её... Раймон был уверен, что видел это лицо во сне. И платье тоже, кажется. Как же её... миссис Альцгеймер? М, нет, слишком странное имя, иностранное какое-то. А, Паркинсон!
Облегчённо вздохнув, словно вспомнить имя было самым важным делом на свете, он швырнул флягу за крыльцо. Твари возрадовались просто несказанно. Один из них и впрямь истаял, с человеческим, живым недоумением оглядываясь по сторонам. Двое других подпрыгнули  и заметались по теням, явно намереваясь найти путь к человеку, швыряющему такие вещи. В ответ на их панику оглянулись копуны. Парочка порскнула к заброшенному домишке, явно намереваясь спрятаться в подвале, а остальные радостно двинулись к Раймону, который от неожиданности даже отступил на шаг. Баубасы - мелкие проказливые шкодники, - не нападали на михаилитов. Зачем? Что они собирались с ним делать - свалить его с ног, порвать тупыми когтями и загрызть мелкими зубками? Нет, определённо, сдохло что-то просто гигантское. Твари вели себя так, словно... хорошо выпили? Или надышались чувствами этих, из новомодных курилен. Но в Бермондси он таких не видел. Если и успели построить, вряд ли так давно.
Так или не так, а тройка баубасов действовала грамотно, как пьяные комиссары. То есть, двое попёрли в лоб, а третий попытался зайти с тыла. В тылу была стена дома с закрытой дверью, но нежить это не смущало. Раймон вздохнул и, прикинув, из чего могли материализоваться чёрные тварюшки, щёлкнул пальцами. С обеих рук. Жест был ненужным, лишним - баубасы вспыхнули бы и без него, но так оно отчего-то было привычнее. Успокаивало.
"Но правда, как доверять морочнику? Политика, шмалитика. За королём я отправился не ради одобрения ордена же, вообще о нём не подумал. Просто этот человек радостно пошёл читать стихи. Человек, не король. Да и будь король - ну у всех свои недостатки, не защищать теперь, что ли?"
Третий баубас оказался на диво прытким: увернулся от огня, клацнул отрастающими зубами на пробегавшую мимо девчонку - чего они вообще тут разбегались, когда твари вокруг?! А, утро же. За молоком, небось, - и уставился на Раймона алыми глазками. Раймон посмотрел в ответ, ожидая нападения, потянул из ножен кинжал. Не сразу понял, что никакого нападения не будет. Нежить пыталась его заморочить. Морочника. Михаилита.
"Да оно ещё хуже, чем комиссар..."
Горели баубасы плохо. Оплывали, чадили, отвратительно булькали. Воняли, пропитывая мостовую и дома вокруг. Непроявившиеся так и прятались в подвале, и Раймон мысленно махнул на них рукой. Миссис Альц... Паркинсон уже приходила в себя, повизгивала и пыталась отползти от крыльца, значит, с ней всё было почти хорошо. Выберется. К тому же, настой пропитал её так, что и анку не позарится.
"И стихи она не читала".
Проводив взглядом девчонку, юркнувшую в розовый домик дальше по улице, Раймон кивнул сам себе и поспешно двинулся к площади, откуда ещё доносились звон и азартные крики. В конце концов, зачем перебивать начавшуюся с Лиз цепочку спасения всего и вся непонятно, зачем, и с непредсказуемыми последствиями?

На площади отряд стражи во главе со знакомым сержантом увлечённо рубил высоченную рогатую тварь с торчащими из пасти зубищами. В целом после стаи баубасов и встреченного по дороге невезучего данни какой-то там длинный сожитель удивлять не должен был, но всё равно удивлял. Потому что следующей стадией овеществления и овоплощения шло такое, что хотелось отправиться прямиком на голубятню и вызывать боевую группу ордена - само по себе мистическая тварь, потому что говорили о них все, а не видел, кажется, никто. Им и сражаться, в общем.
Сожитель успешно и с явным удовольствием сражался со стражей, пытался цапнуть, зацепить оверкот-другой длинными лапищами с крючковатыми когтями. Даже взмекивал - а это непростой трюк, когда у тебя рот так набит зубищами! В любом случае, картина получалась такой умилительной, все были так заняты, стражники так сосредоточенно пыхтели, что мешать даже не хотелось. Бермондси определённо везло на развлечения. Что ни месяц, так то сожжения, то бунты, то вот... Вздохнув, Раймон влился в стычку и невзначай сбрызнул сержантский меч каплями святой воды - благо, запасал ещё для сестрички, да так и не пригодилось. Её христианством лечить было уже поздно.
- Эй, народ, тут толстый такой не пробегал? Возможно, с каким-нибудь герцогом.
- К южным, - с азартом отмахнулся от него самый юный стражник.
- Благодарствую! На и тебе капель!
Ну хоть не спросили, зачем да почему михаилит за толстым гонится. Что-то не то творилось и без того, чтобы случайные михаилиты брякали нечто в духе: "Дык он же тут всё и перебудил, стихами-то! Оно слушать "Рукава" лезет!"

По дороге к южным воротам - к слову, а какого ляда король с Саффолком отправились именно туда? Обходы - обходами, но не такие же! - встретился ещё один сюрприз в виде сонного Шафрана, благостно взирающего на бордель. Посмотреть там было, на что: за окнами в океане женского визга мелькали мелкие бесячие импы, швыряясь репой куда-то в сторону михаилита. Судя по горам разбитых овощей на мостовой, запас снарядов в борделе оказался внушительным. Шафран, впрочем, стоял так, чтобы репа до него не долетала - и внутрь лезть не спешил.
Раймон его понимал - судя по визгу, импы были наименьшей из проблем, - поэтому практически на ходу хлопнул по плечу, здороваясь. Хотя бы то, что тот остался в городе, было совершенно понятно, и не удивляло. Сонливость, кажется, тоже. А вот то, что в городе при Шафране творилось такое... к слову, какое?
- Слушай, а чего здесь творится-то? И, кстати, толстый такой не пробегал? На Его Величество ещё похож.
- Король - кретин, - медленно ответил Шафран, медленно переводя на него взгляд. - Бегает кругами. Творится? Хер знает. Что-то в тонких планах. Нахлобучило. Ты видел, честной нежити аккурат нет? Только домовые и фэа. Интересно, как там Снежинка?..
- А он тут не пробегал? - с опаской осведомился Раймон.
Вилл отделился от их бродячего цирка пару дней назад, и с тех пор они не виделись. Вроде бы он собирался в резиденцию, а дорога туда шла как раз через Бермондси... И лучше бы его нахлобучило уже там, а не ещё здесь - нахлобученного михаилита-некроманта городок мог и не пережить.
- Нет. Только Ворон. Быстро. Я его в резиденцию отправил.
Шафран пошатнулся, прикрыл глаза и сел прямо на чей-то горшок с розами.
"Несправедливо. Меня за розы ругали, а этому, небось, всё с задницы сойдёт. Или это потому, что не лошадью?"
Впрочем, надо было отдать Шафрану должное, на правильную мысль он навёл точно, оставалось только развить. Фэа, говорите? И домовые, которые тоже почти там? Что же, у него была приятельница, которая тут могла бы и помочь. А могла и не помочь: слишком редко общались. Почему-то.
Чтобы перехватывать короля, надо было хотя бы узнать, в какую сторону он наматывает круги, и Раймон со вздохом двинулся дальше к южным воротам, забирая подальше от репы.
- Госпожа Немайн, если найдётся минутка... Скажите, на ваших тонких планах никого толстого не нахлобучило, случайно?
- С-сука, - придушено прошипела Немайн под далёкий грохот выстрелов и лязг мечей, - дали же боги сестричку...
Неведомая сука согласно хрипнула и звуки пропали. Что ж, если мифы чему и учили, так это тому, что жизнь богов состояла примерно исключительно из семейных проблем в перерывах между отрыванием голов и сексом, причем эти три вещи вполне могли сочетаться.
Подумав, Раймон решил, что за ответ это всё вполне сгодится. Во-первых, суки, способные сучить богинь, легко могли аукнуться вообще везде. Во-вторых, сестрички означали, что в любом случае виноват некий Роб Бойд, потому что ну нельзя же так не следить за родственницами! Свояченицами. Кошмар просто.
Вот он, Раймон, честно собирался выдать сестру куда-нибудь замуж. Ну да, если бы не получилось с пары попыток, он бы её просто заморозил где-нибудь в орденских подвалах, но то же потом!
"Дорогой отец, хоть и обидны мне слова ваши про уши драные и tolla-thonов, а всё же пишу вам из Бермондси. Поверите ли, от огорчения был чуть не сожран пьяными баубасами! Впрочем, наверное, поверите..."

У ворот пришлось задержаться. Заферомоненные до нестояния - или наоборот - стражники блаженно пялились в небо, за открытыми настежь створками виднелся красивый зелёный лес, а воздух приятно пах глейстиг, и что-то это Раймону напоминало. А, ну да, старый спор, который благополучно и ко всеобщему удовольствию разрешился на прибивании косы к дубу.
Капли крови при этом вели не наружу, а против часовой стрелки вдоль стены. Ну, это вполне походило на круг. Два человека, несколько глейстиг... пожалуй, идти в противоход не имело смысла, уж очень большой получался круг, а бегун из короля вряд ли был хороший. Кивнув стражникам, Раймон перешёл на трусцу. Где-то впереди ждали старые знакомцы и, наверное, новые тоже.
"Но если думать о Колхаунах - разве они не заслуживают кого-нибудь из своячениц, а то и обеих сразу? Да, я помню, что одну сожгли, но это же ничего. А говорить Колхауны эти всё равно не говорят, так что, если и пожалуются потом, их никто и не поймёт. Надеюсь, впрочем, что пишу письмо не хладному трупу, и что пребываете вы в добром здравии, потому что, кажется мне, леди Бойд, мои ей приветствия, не выдержат даже Колхауны. Никто, стало быть, кроме вас, так что - живите, пожалуйста, и передавайте больше приветов святой женщине. Я, правда, оставил её в домике посреди моря пробудившейся херотени, но это ничего, у неё есть рапира и несколько женщин и детей в качестве поддержки. А, ещё культистка".

Только ирландцы могли такое придумать - и овеществить, потому что мысль, мать её чувство, обладает немалой силой. Разбитые от любви сердца, значит, обзаводятся паучьими лапами и острыми жвалами, ха. Упокаивать лучше надо! Чёртовы ирландские михаилиты далёкого прошлого, могли же удавить такие идеи во младенчестве, вместе с влюблёнными? Могли. Но не удавили.
Счищая с сапога желудочки и что там ещё, прыгнувшее было со стены, - Раймон светло улыбнулся паре мужеглейстиг, маскировавшихся под плющ. Где-то впереди невнятно возмущался чем-то Саффолк, пыхтел король, и, как ни странно, всё это, кажется, было не мороками. Как и в случае с глейстиг - увы.
- Ну вам-то в этот город зачем? Если за мной, так мы уже всё выяснили, рассчитались и всё такое, так что никаких проклятий, напрыгиваний и прочего!
- Ты оскорбил дочь нашего клана, - сообщил ему самый крупный самец, раскрашенный серым и увитый лианами. Штанами он не озаботился, зато на голову намотал целое гнездо из плюща. - Вождь желает говорить с тобой.
Где-то там эхом прозвучало: "Я сказал, хау!", но это Раймон проигнорировал, потому что таких слов всё равно не знали ни глейстиг, ни он сам. Что вообще за хау? Хай - это ещё понятно, хотя тоже как-то по-иностраному, но хау?
- Не было такого, - с абсолютной убеждённостью, понятной даже морочникам, заявил Раймон, следуя за пыхтением. Если глейстиг хотели поговорить как самцы с самцом, могли и на ходу. - К тому же, со мной очень желает поговорить вон тот пыхтящий глава клана, пусть он об этом пока и не знает, поэтому - в очередь.
- Было, - с той же убежденностью заверили его самцы. - сначала ты сказал: "моя женщина", но женщина была не твоя. Потом прибил косу своей женщины к дубу, но не оставил её, и женщина была не та. Ты насмехался над Уной. Ты опозорил её. Вождь хочет говорить.
- Так если не та, значит, той у меня уже нет, и всё честно, - просветил Раймон, пока глейстиг пристраивались следом. Свитой. Ну, правда, как ещё михаилиту появляться перед Его Величеством? - Давайте лучше так: чем отличается анку от придворного законника?
- Тем же, чем отличается та и не та твоя женщина, - пожал плечами второй, с серьгой в ухе. - А вот чем отличается торговец, который говорит неправду, от гончара, который говорит правду?
- Тем, что один из них - фантазия, - Раймон тоже пожал плечами, очень светски. - Почему кеаск разговаривают с морскими звёздами?
"А ещё, дорогой отец, чего это я советам не следую? Это вовсе даже нечестно, потому что брата Сапфира я, вероятно, увижу в резиденции, чтобы передать ему дражайшую сестру на сохранение. А засим откладываюсь, потому что одновременно играть в глейстиг в загадки, общаться с Его Величеством и писать мысленные письма становится слишком накладно. И передавайте привет Ясеню - надеюсь, он тоже в добром здравии. Засим остаюсь, искренне ваш Раймон некогда де Три".

Король, зажатый между стеной и башенкой, рвался из-за спины Саффолка, чуть не пуская слюни. Раймон закатил глаза. "Ворожеи не оставляй в живых, красавицу не оставь неоттраханной" - в этом весь Генрих. Ну, не только в этом, конечно, были ещё и законы, и какое-никакое правление, но сейчас имели значение только волшба, от которой дымился обсидиан в ожерелье герцога, и красавицы, стоявшие перед парой людей.
Впрочем, красавицами были не все. Стаю сердечников точно никто не счёл бы красивой - это определённо. Крупный мужглейстиг, вероятно, был красив по меркам вида, но едва ли во вкусе короля. Слишком... вождь. Чёрт. Свита резко превратилась в конвой, отчего аж зачесались кончики пальцев и почему-то нос. А уж при виде красавиц - Уны и ещё одной, постарше, но похожей, - и вовсе пришлось чихнуть. Тут-то заряд феромонов был охотничьим, ни отнять, ни прибавить.
Раймон кивнул всем присутствующим, не исключая короля и герцога, и поднял палец.
- Итак, мы рискуем моим повешением за нервирование молодой жены Клайвелла - подумайте, кстати, что он за это сделает потом с вами! - или приходим к разумному компромиссу за то, что стоит разве театрального представления в лесу?
- Нам хватит виры, - гордо сообщил вождь, дернув ухом на возмущенно запищавших красавиц. - Твой вождь будет тут, пока не договоримся. Уна хочет плошку твоей крови и крови твоего детёныша. Потому что если женщина твоя, у тебя уже будет детёныш. Пусть будет представление, но не как в лесах Арундела!
- Убей их уже, михаилит, - устало процедил герцог. - Ты же видишь, я этого... держу.
Держать получалось плохо. Король, пусть и одурманенный, и уставший, упорно лез, пытался заехать по голове или придушить. Тут Раймон Саффолка очень понимал. Глейстиг, заходивших с боков и мечтающих о возвращении в лес - тоже. Уж точно понимал Уну, предвкушающую детскую кровь и игры с ножом. Оставалось понять, что со всем этим делать. Игра, начавшаяся с загадок, как-то уж слишком затянулась. Не звать же, в конце концов, вампирят, чтобы поить их кровью глейстиг. В обоих смыслах. Даже во имя педагогики.
- Ладно, ладно, - ответил Раймон всем сразу, поднимая ладони. - Крови тут и так хватает. Кто купеческого сына погрыз? В общем, перебьётесь. Берите представление, и... у нас там завалялся кусок омелы. Принесу туда же. Соглашайтесь - и уходите из города, он всё-таки не ваш. И чтобы никого не грызть по дороге!
Вождь рогато кивнул, и глейстиг, словно те козлы, запрыгали по камням, забираясь на стену.
"Ой ведь погрызут... эх. Плохой из меня михаилит".
Сердечники дружно, всей стаей, повернулись к Раймону, глядя с какой-то искренней надеждой, словно комиссары перед дверью в ризницу. Он со вздохом погрозил им пальцем.
- Сейчас. Секунду. Только концовку допридумаю, и сразу...
"P.S. А Шафран вообще не лошадиной, а своей задницей розы мнёт! И ведь его за уши драть не станут. Эх, ладно, пойду обнулять герцога и готовить представление для глейстиг. Вот ведь, нежить, а к прекрасному тянется. Со святой женщиной сделаем лучше, чем для Эда!
P.P.S. Не обессудь, омелу пришлось пообещать... принести. Знаю, знаю, учился плохо, неуч, ценностями разбрасываюсь, но что же теперь. Засим точно откланиваюсь, ибо герцог, молнии, стая сердечников и виселица от Клайвелла за то, что потревожил его молодую и свежебеременную жену".

В Лондоне творилось примерно то же самое, что в Бермондси, только масштабнее, злее и без Клайвелла. Это не удивляло, как не удивляла Раймона и королевская неблагодарность: Его Величеству хотелось не в надёжную крепость, а в бордель, лучше в несколько сразу, к новой нежити, словно мало ему было глейстиг... впрочем, и правда мало. Оферомонили, и не дали. Точнее, не взяли. Тут Раймон короля в целом понимал, но в бордель не пустил всё равно. Пусть нечисть живёт: она-то, вероятно, как раз испытала бы немалую благодарность за то, что её спасли от рвущегося к какому угодно телу короля. Если бы знала.
Точно благодарен был уставший до дыр герцог, ещё не подозревающий о небольших играх с его памятью - совсем крошечных! Всё равно большая часть чистая правда! За это Раймона немного покусывала совесть, но совсем чуть. В меру обещания Чарлза Брендона отплатить добром за добро. В отличие от Саффолка Раймон меру изначального добра представлял куда лучше, но без этого было никак. Да и разве даже луна обходится без пятен?
В общем, осознание более-менее хорошо выполненной работы - с поправкой на глейстиг, - душу всё-таки грело. Мир, если и не стал лучше, то уж точно на какое-то время не стал резко и сильно хуже - чем не достижение, когда всё вокруг катится чёрту под хвост?
И вот вроде бы привычно оно грело, но что-то в глубине сознания упорно копошилось недомысль-недоощущение, что привычным ощущение не было. Какого дьявола? Что-что, а недовольство от работы михаилитам выживать не помогало, а он, как ни крути, добрался уже до... до скольки-то лет.
"К слову, о выживании. Что, всё же, делать с глейстиг?"
Безотносительно феромонов и общей милоты остатки фоморов оставались гадскими кровопийцами, и хотя Раймон подозревал, что мало кому даже из известных менестрелей приходилось давать представление перед такой аудиторией, одного этого было как-то обидно мало. Для совести, то есть.
"А может, ну её? Глейстиг остаются глейстиг, что с ними ни делай. Послушают, облагородятся отсутствием душ, а потом снова поскачут жрать детей и приносить ордену деньги. Круговорот крови в природе".
Почему-то такой итог Раймону всё равно не нравился. Как и возможный итог, который подразумевала смазанная формулировка обещания. Не как в лесах Арундела? Так можно же не так, а хуже! Но вопрос-то не в том, что можно, а в том, что надо. Чтобы вон та назойливая недомысль унялась уже. А если... додумать мысль не дали.
Стражник, насквозь пропахший кислой капустой, вежливо придержал за рукав, почти не напоминая о той ночи, когда Раймон играл в кости, а потом... а потом тот чёртов моряк ухитрился подскользнуться на пустом месте, словно в море никогда не ходил!
- Сэр Фламберг, - голос у стражника тоже пах капустой. Пахли ей, несмотря на ветрюгу, и друзья стражника, мнущиеся с ноги на ногу поодаль. Впрочем, запах или нет, а кивали они вежливо. Вроде бы это был хороший знак, но отчего-то Раймону казалось, что наоборот. - Его Превосходительство архиепископ Кранмер приглашает вас на обед, в Ламбет. Очень приглашает.
- Неужели? Радость-то какая божественная!
Очень приглашения Раймону не нравились почти так же, как хорошие знаки. Вместе с хватающими за рукава капустными стражниками они намекали на то, что где-то что-то сдохло, причём по вине приглашаемого - а никакой такой вины Раймон не ощущал. Заказывали кусочки венца? Так ищем. Часть нашли, прочее тоже найдём. Со временем. К тому же та недомысль усиленно намекала, что воспитанные превосходительства могли бы написать письмо. Вежливое, с завитушками и печатями, с причинами и гарантиями, приглашая на обед. Проявить личное уважение, так сказать. В общем, вежливое письмо было определённо лучше вежливых стражников, и Раймон неожиданно для себя порадовался, что отправил в дом Клайвелла - о, как тот порадуется! - только одного вампирёныша, а не обоих сразу. Аккуратно высвободив рукав из пахучих лап, он приятно улыбнулся.
- Обязательно. Давно хотел Его Превосходительству жену представить - вот как раз за ней схожу, и сразу обратно, до Ламбета. Обедать.
- С леди святой отец после познакомится, - заверил его стражник, снова прихватывая за рукав. - А вас сейчас ждёт. Пойдём, сэр Фламберг, обед стынет.
- Ага, - невразумительно отозвался Раймон, не трогаясь с места, и вздохнул. - Послушай, сержант... не сержант? Значит, скоро будешь. Как тебя звать-то?
- Фишером. Как кардинала, выходит. Который в Тауэре, значит, на всём готовом постничает. Говорят, там овсянка хороша, а? Ну да у Его Превосходительства её не подают на обед. Идёмте же, сэр Фламберг.
Фишер мягко потянул за собой и тут же отпустил руку, крестясь не хуже миссис Элизабет Клайвелл - на плечо Раймона, разевая клюв, уселся упитанный, чернющий как михаилитский грех, ворон. Пришлось вздыхать снова, снимая с лапки толстый валик письма. Да, пожалуй, голубь такое бы не унёс. Значит, вряд ли что-то хорошее. О хорошем обычно пишут коротко. Раймон поднял руку, погрозил стражникам пальцем и, чтобы никому не мешать, отошёл к переулку, где задумчивый грант жевал сено с брошенной повозки.
- Минутку, надо принять письмо.
"Дорогой сын, должен сообщить, что наш Том покинул нас. Я не говорю "умер" только потому, что отказываюсь верить, ведь Перекрёсток не мог умереть. Он лишь ушёл, не попрощавшись. Том сделал это в битве, и я буду винить себя в этом до конца своих дней. Подумать только, быть рядом - и не успеть! Бадб очень поддерживает меня в скорби".
- Да вашу ж мать. Нет, это не вам, - стражникам, - и не тебе, - недоумённо полыхнувшему глазами оборотню.
В битве? Не в бою? Почему-то именно это слово застряло в голове, словно оно, а не гибель Ясеня, было самым важным. Какая ещё битва, откуда? И почему Том? Из них троих... Это было настолько неожиданно, что не укладывалось в голове. Значило ли это, что ничего и не случилось?
"Пожалуйста, береги себя. Не смогу пережить еще и тебя".
Раймон поднял взгляд от ровных строчек и приятно улыбнулся Фишеру, который был не кардиналом.
- Знаешь, вот это рядом, от чего телега дымится и начинает гореть - это грант. Синантропный фэйри, если по-магистерски. Предпочитает города помельче или вообще сёла, так что в Лондоне такое увидеть - дело почти небывалое. Понимаешь, какая удача вам привалила?
- Нет, - радостно сообщил ему Фишер. - Нам хорошо платят. Особенно, если гости на обеды не опаздывают.
- Замечательно, потому что платят вам из налогов, - Раймон назидательно покачал вороном, - и гранты имеют к ним самое прямое отношение, потому что вредители. Крестьяне и торговцы от них плачут просто, и знаешь, почему?
- Время, сэр Фламберг. Обед. Архиепископ.
- Не торопи. И не смотри так на ворона, он ещё хуже, чем ты думаешь. Так вот, эти двуногие скоты обожают разорять припасы, потому что сами ничего не выращивают и не жнут, зато готовенькое любят. И вот смотрю я на вас троих, нюхаю и понимаю, что на диво вы похожи на вкусную ароматную капусту. Большую такую, жирную. Даже одёжек почти столько же, и все пропахшие. И не страшно так кататься по улицам?
Оборотень заинтересованно заржал и подошёл поближе. Стражники, к изумлению Раймона, тоже. Видать им архиепископ платил куда больше, чем ему. К слову, какого дьявола он забывал обналичивать чек? Деньги есть деньги, их много не бывает. Тем не менее, письмо следовало дочитать, а эта троица откровенно мешала и явно собиралась уже вязать и жрать. В смысле, везти на обед. Капустный. И Фишер, успевший словно из ниоткуда добыть сеть, очень походил на тёмный кочан в веревочной клети. Самое то. Ну и раз у гранта внутри всё равно была огненная печка - грех было не воспользоваться и им.
Оборотень, пыхая пламенем даже из пасти, кинулся на предводителя стражников, получил в морду сетью, но облапил и укатился вместе с Фишером в переулок, где уже начинала всерьёз гореть телега. Остальные двое остановились - но не ушли, хотя и стали снова креститься. И эти туда же. Разве что святой водой не брызгают. Что он им, демон? Но на мысли это наводило невесёлые. Чуть повернув голову, Раймон глянул на ворона и пожал плечами. Это всё тоже о чём-то напоминало, хотя ворон, кажется, был не тот. Но вдруг?
- Буду очень признателен, если выведешь. А то тут беречь себя просили...
Птица не отреагировала, и пришлось закатить глаза, шагая к стражникам.
- Ник, тебя где там носит, и, главное, с кем?
- Почему с кем? - вампирёныш, точно по щелчку пальцев возникший подле телеги, успел отобрать у кого-то толстую книгу и с интересом в неё глядел. Не отрываясь. - А носит, где вы повелели. Вон там, то есть.
Стражники дружно и очень мрачно вздохнули, шагнули пару раз назад, а потом тот, что был постарше, грустно спросил:
- Так что, говорите, передать Его Превосходительству?
"Да кто его знает?! У меня вообще письмо ещё не дочитано!"
Раймон заглянул Нику через плечо и присвистнул. Франсуа Вийон. Модно и, кажется, подходяще. По тону так точно, да и содержание...
- Вижу, добрался до Ballade de la grosse Margot. Похвально. Там это... подходящего ответа нет?
- В своём борделе мы цари? - Предложил юный вампир. - И вот вам кружка, вот и миска, что твой утюг распалены?
Раймон одобрительно кивнул.
- Годится. Особенно про бордель хорошо, хотя про утюг тоже. Передайте Его Превосходительству привет, уважение всяческое, и что с удовольствием зайдём в бордель, но только если кружка будет правильная, царская. А утюг и миску прихватим свои.
Стражники снова перекрестились и поспешно бросились распутывать отчаянно матерящегося Фишера.
- Суетливые, - равнодушно заметил Ник.
- Не будем мешать, - Раймон решительно повернул в сторону, пусть даже это уводило от прямого пути обратно в Бермондси. А то ещё ловить оборотня предложат. И телегу тушить. - К слову, "с кем" - потому что настоящий книжник без книг не обходится, а ты свою не принёс. Значит, планировал где-то подобрать. А поскольку бесхозные книги в Лондоне - такая же редкость, как гранты, то... так с кем?
Меж тем, письмо жгло пальцы всё сильнее, и пришлось заглянуть в него снова. Хотя и не хотелось. Что-то вот подсказывало, что ничего хорошего там после такого начала не окажется.
"Впрочем, в случившемся виноваты самая старшая из своячениц, новый мерлин Бретании Уилл де Манвиль и его батюшка. К счастью, в славной традициями Шотландии еще существует кровная месть, а я в силу возраста порой забываю, что михаилиту надлежит забыть о родных и родине".
Раймон мысленно хмыкнул. Далёкий путь от преследуемого древним демоном до нового мерлина. Интересно, что бы сказал об этом некий Ричард Фицалан?
- Так ни с кем уже, сэр Фламберг, - вампирёныш глядел честно-честно. Даже не моргал. - Да и не было там никого. Импы из лавки что потяжелее швыряли. А тут переплет дорогой, видите? С золочением и обрезью. И это же Вийон!
Действительно, Вийон... поди забудь о прошлом и о мире вокруг, когда оно то за ноги, то на виселицу, хотя ты просто мимо проходил. Но, право слово, Шотландия или нет, а месть Раймон понимал и практически одобрял. В смысле, практическое применение концепта. Становилось почти жаль, что омелу придётся потратить на глейстиг, но представление же! Не отменять ведь. К тому же, с ними всё равно что-то надо делать. Только что? Но, чёрт, какими вежливыми сразу становятся стражники, стоит им показать оборотня, ворона и вампира. Жаль только, продлится недолго. Что бы такое показывать для постоянного эффекта? Может, двух вампиров?..
- "Уже" и "не было" как-то противоречит одно другому, - заметил Раймон, вскинув бровь. - Так что на всякий случай поинтересуюсь: "уже не было" хотя бы девицы?
- Да какие девицы, сэр Фламберг?! Ну разве что та милая горничная с корзинкой белья. Но ведь михаилит должен жить по Уставу, а на неё как раз напали боггарты. Только подумать, и чего они в городе забыли, если должны по ветвям скакать?! 
- К цивилизации хотят. Тут вот устав, Вийон, горничные. Юноши с горящими утюгами. Но если не девицы, то кто же?
"Скажу честно - в добром здравии не пребываю, если считать мысли за болезнь. А их много. Прожив полвека, странно осознавать, что не сделал почти ничего. Ни для  сыновей, ни для жены, ни для Ордена. Мысли стали для меня тайной религией, и я хотел бы вернуться во времена невинности, чтобы очиститься".
Странное это было письмо. Очень. Словно обращено ко взрослым. Раймон покатал эту мысль в голове, но так и не понял, нравится она ему, или нет. Вызывает настороженность - точно. Протест - тоже. Это что теперь, взрослеть прикажете? В его-то годы?! Но, возможно, стоило бы наведаться не в резиденцию, а в Портенкросс. Прихватить с собой Вихря из... куда он там собирался со своей Сильваной, подальше от Блита? Туда бы, впрочем, тоже наведаться. Ради прикладных концептов... что-нибудь поменять. В идеале - к лучшему. Или хотя бы комфортному.
- Ну, сэр Фламберг... Сами посудите, они же не читают ничего, и в травах не разбираются, и тройной шотландский узел от двойного романского на гобелене не отличат, и... Ой. И вообще, боггарты - часть фэаэкосистемы, они не могут хотеть к цивилизации же!
Раймон вздохнул, глядя на то, как в очередном переулке части фэаэкосистемы разбирают на части карету с красивыми посеребряными вензелями на дверцах. Цивилизация определённо имела блестящие привлекательные стороны.
- Человек - ну и орк, и низушок тоже, и все прочие, - сокращая ареал обитания фэа-эндемиков, вынуждает их приспосабливаться. Возможно, это первая в мире группа богартов, осознавших и принявших перемены. Наденут ливреи, сядут вот на запятки - никто и разницы не заметит через пяток лет, уверяю. Так кто там не читает ничего и всё прочее?
"Я всё чаще вспоминаю своего отца. На Ламмас в замке Дин пекли особый хлеб, он пропитывался подслащенным горячим молоком, которое непременно нужно было украсть у соседской коровы. Это угощение готовили в большой кастрюле, разогретой на главном костре. Ветер разносил дым от него над домами, оберегая крестьян. Отец ломал хлеб, раздавая его, поздравляя с Ламмасом. Корочки доставались детям. Жаль, что ты никогда не пробовал их. Жаль, что их никогда не пробовал Том".
Никогда не пробовали, каково оно - дома. Странное письмо, и ещё более странно было осознавать, что Том действительно ушёл, и этого уже не изменить.
- Энни Стоун из Форрест-хилл, - тихо признался Ник. - Дура тупая.
Трактирщики. Раймон смутно помнил, что когда-то, возможно, но не наверняка, видел эту Энни ребёнком, но если и так, то не помнил её напрочь. Да и едва ли это было важно. Главное, конечно - неумение отличать узлы и ой. Раймон вздохнул.
- Сам посуди, откуда у неё на всё это время, даже если б было желание? Ты, небось, первый михаилит, который с ней о Вийоне заговорил. И о гобеленах. Ну, дальше двух-трёх фраз, впечатления ради, ладно. Если и не первый, то в пятёрке точно - и это за всю её жизнь. А желание... может, от тебя и зависит, кто его разберёт. Тупость и дурость, знаешь, могут и пройти...
"Я был плохим отцом".
Когда из-за изгороди на границе реки со стороны Бермондси выпрыгнул первый кадавр в королевском зелёном, с алебардой, в панцире и французском шишаке, Раймон даже не удивился -такой день и не мог закончиться иначе, как новым витком жопы, просто с другого угла. Хотя, конечно, фантазия и привычки этого конкретного некроманта выделялись даже на фоне коллег - практически восхищали.
Удивляться пришлось позже, стоя над запечённым в собственном зачарованном панцире кадавром: из-за ограды строем выходили его приятели числом шесть. Со штандартом, хотя что-то подсказывало Раймону, что Его Величество кадавров в гвардию всё-таки не нанимал. Скорее всего. А если это так феромоны в голову ударили, то не успел бы. Почти наверняка. Может быть, по голове что-то ударило раньше?..
"Или я пропустил декрет вкупе с церковной проповедью о том, что некромантия больше не вне закона, или что-то крупное продолжает дохнуть. Чёртовы божественные игры? Что там Роб рассказывал..."
Вспомнить не дали. Главный кадавр - подтянутый, высокий и усатый как старый солдат, разве что чуть землистый - утробно кашлянул на пробу и протянул:
- Пошёл вон.
И сплюнул презрительно. Кажется, зубом.
- Вот дьявольщина, - восхищенно протянул Ник, глядя на это огромными от изумления глазами.
"Идут михаилит с вампиром по лесу, а навстречу им - зомби..."
- А доводилось вам Верховного во дворец сопровождать? - буднично поинтересовался Раймон у вампирёныша.
- А то, - в тон ему ответил тот, - только я там такого не видел! А вон тот, поглядите, он даже перо петушиное воткнул!
- Королевский приказ! - пролаял кадавр с пером, имея в виду, кажется, не украшение.
"Первый, наверное, просто очень проголодался".
- Какие утончённые господа, - заметил Раймон, и, не торопясь, двинулся вдоль строя, не приближаясь. С каждым шагом за спиной оставалось его призрачное подобие, равнодушно потирающее подбородок.
"Кошмар женщины Эммы, не иначе".
Короткую прогулку сопровождал хор из "Сюда не ходить", "Нельзя", всё того же "Пошёл вон" и "Запрещено" - кадавры, в отличие от какого-нибудь анку, мороки понимали и ценили, и каждая новая копия удостаивалась взрыва окликов. Если бы нежить такое умела, Раймон сказал бы, что они нервничали от обилия мерзких нарушителей. И хорошо. Век бы так шагал, если бы Ник внезапно не споткнулся.
- Там с братом что-то? - он судорожно вздохнул. - В сердце больно?
С братом - значит, с Эммой. На этой мысли отчётливо подумалось о сумках и траурном, но Раймон только отмахнулся - и без того понятно. Значит, неторопливые прогулки в исследовательких целях отменялись. Он оглянулся на свои послушные отражения. Восемь. Должно хватить - кадавров-то всё равно меньше. И, хотя хотелось посмотреть, как они будут ловить двадцать, а то и тридцать Раймонов, приходилось обойтись тем, что имелось.
Копии, мерцая и переливаясь, одновременно потрусили вперёд, и Раймон с удовольствием к ним присоединился - только сторонкой, сторонкой. И побыстрее, пока эта на диво слаженная команда не сообразила, кого именно они надо ловить.
Как он и подозревал, далеко кадавры преследовать не стали, и это наводило на нехорошие мысли.
Слишком оно всё было организовано на вид, слишком уж совпадение с Эммой. А если бы он сам ставил заслоны на дорогах, то одним бы точно не ограничился. Значит... значит, дальше стоило пойти лесами. Благо, Раймон был почти уверен, что знает их лучше кадавров.

Бермондси, тем же временем.

- Дорогая миссис Клайвелл, ощущение, что тебя не понимают, недостаточно заботятся - сейчас нормально. Беременность хоть и не болезнь, но волнения вызывает. И у тебя, и у Джеймса, и даже у этой чудесной пожилой женщины, что скоро станет в третий раз бабушкой.
Юбки Эмма скинула, и теперь восседала в констебельском кресле у камина, ловя неодобрительные взгляды констебельской матери. Которые прекрасно понимала. Не всякая добропорядочная мать и свекровь переживет тонкой кожи серые штаны и изящную, но увы, мужскую рубашку на случайной гостье невестки. А уж если эта гостья еще и с рапирой... Констеблева мать напоминала мать-настоятельницу, и это почему-то забавляло.
Если подумать, Эмма предпочла бы сейчас быть с Раймоном. Но почти прежний, слегка обновлённый Раймон нежно глядел, страстно любил и был совершенно непонимаем. А потому с собой не брал совсем, как когда-то. Возможно, это было к лучшему. Эмме давно не доводилось предаваться чисто женским разговорам о тряпках, детях и стряпне, но ведь не очень и хотелось!
А еще Раймон призвал вампирят, и оставил с ней Майка. Майк вызывал приступы неистового крестного знамения у миссис Элизабет, строил глазки Мэри, Бесси и Клементине, которую привел сержант Хантер, изредка выходил на улицу, отрывал голову какому-нибудь домовёнку и возвращался, чтобы кокетничать. Милое, уютное времяпрепровождение, приличное супруге рыцаря, сестре принца и благовоспитанной леди.
- Сестра Клементина, вероятно, сможет помочь, когда придёт срок.
Эмме упорно казалось, что на Клементине всё еще белое одеяние новообращенной, а руки молодой монахини светятся золотом. Прошло почти полгода, как в очаге сгорело облачение, но привычки послушницы порой вспоминались. Называть замужнюю даму, давно отрешенную от сана, сестрой Клементиной была одной из них.
"Вечереет. Раймона всё нет. Констебля - тоже. Курятник... нет, не курятник, но с мальчиками интереснее, кажется".
Окно, выходящее на Эсмеральд, показывало неутешительное. Эмма могла и не смотреть в него, чтобы понять - на смену утихающим домовым и их родичам приходило что-то новое, более тревожное, синее, алое, черное. Цвета были яркие и чистые, до головной боли и нытья зубов. Могла не смотреть, но поглядывала. Поэтому стук в дверь неожиданностью не стал. Рано или поздно кто-то из тех, кто метался по улицам, должны были постучать.
Вместе с изрядно надоевшим за день Майком она пошла открывать. На пороге стоял стражник самой обычной наружности - голубоглазый, светловолосый, чуть выше её самой. Стражник мялся на пороге, источая тревогу, усталость, боязливое изумление и крайнее неодобрение штанов.
- Госпожа, моё почтение. У вас воды не найдётся? В глотке пересохло, бежал. Вы как, здоровы?
- Я здорова, Майк?
Майк сегодня это знал определенно лучше самой Эммы, поскольку ходил хвостом.
- В контексте лекаря или священника, госпожа?
- Хороший вопрос, - одобрила Эмма. - Какой контекст вас интересует, уважаемый?
Стражник заметно растерялся.
- Ну... вообще? - робко спросил он.
- Майк, я вообще здорова?
Без Раймона с людьми говорить было сложно хотя бы тем, что с ними приходилось говорить.
"Когда вернётся, так и скажу - из-за тебя мне с людьми пришлось говорить, срам-то какой!"
- Кушали и до ветру ходили регулярно, госпожа, - признал вампиреныш и блеснул глазами. - Для прочего, согласно трактатам и особенно брату Сапфиру, надо пробовать пульс. Позволите попробовать, госпожа?
Эмма сунула ему под нос руку, тоскливо рассматривая стражника. Следовало ожидать, что в дом констебля будут ходить его подчиненные, но этот почему-то пришёл в пустой дом. Откуда Джеймс Клайвелл сбежал утром и еще не возвращался.
- Вы к леди Джеймс Клайвелл? - Участливо осведомилась она. - Или к миссис Хантер? О, знаю, вы к миссис Элизабет!
- Нет. То есть, да. То есть, я ко всем сразу. Сэр Джеймс велел сопроводить всех до резиденции. Опасно тут, понимаете? Говорят, - стражник понизил голос, - новый претендент. Темза блокирована, а на Форрест-хилл пока путь открыт.
- Да хранит Господь Его Величество.
Слова слетели легко и благочестиво. Вот только рука затекала и Эмма выдернула её из ладоней Майка. Если Темза и в самом деле была закрыта, то Раймон мог задержаться надолго. И было весьма непрактично уходить самой и уводить за собой весь выводок. По дороге могло случиться всякое - твари, разбойники, претенденты. Эмма хорошо помнила, как из резиденции её вез Бойд - в кольчуге, закрывая собой. А еще Эмма трезво осознавала, что в Бермондси было достаточно михаилитов, которых Клайвелл мог попросить о том же, что и этого стражника. И ему бы не отказали. Даже если страж не врал, это становилось странным.
- Леди Мэри, неужели Джеймс часто поручает свою жену заботам стражи?
- Вообще не поручает, - покачала головой Мэри, подходя к дверям и вежливо кивая стражнику. - А если бы поручал, я бы, наверное, ждала кого-нибудь другого?
- Резиденция надёжнее, не отнять, - пробормотал Майк, явно представляя дорогу - и дорога эта ему явно же не нравилась.
- Вот, и юноша тоже согласен, - одобрительно кивнул стражник, протягивая Майку руку для пожатия. - Джейми Керн.
Прежде чем Эмма успела возразить, самовлюблённый Майк её пожал, покачнулся и рухнул на оглушительно завопившую Мэри.
"Траурное в левой сумке", - всё, что успела подумать Эмма, когда от укола в шею поползло знакомое тепло яда хобий.

Бермондси двумя-тремя часами позже

Городок молчал. Замер. Иных, более сложных и художественно-описательных слов Раймон подобрать не мог - не сейчас, после двух часов пробирания между отрядами кадавров - к последнему, чуть не на границе Бермондси, вообще прилагались костяные гончие с накинутыми поверх собачьими шкурами. Обмануть это могло разве что очень издали, но впечатляло всё равно. И заодно жутко раздражало. Ирландские волкодавы нашлись, мать их Девону!
Но таким Бермондси он не видел никогда, даже после того бунта. Жители заперли дома наглухо, только порой поглядывая на одинокого твареборца сквозь щели между ставнями - это он чувствовал кожей. Тяжёлые сапоги рождали жутенькое эхо, на которое отвечали только шорох и повизгивания случайной недобитой нежити. Впрочем, такой осталось мало. Зато её отсутствие с лихвой восполняли странные фэа в сером, почти сливающиеся с домами. Молча и почти бесшумно в мягких ботинках они скользили в сторону Лондона, где только что громыхнуло нечто крупное, не чета молниям. Вероятно, арсенал, но дымы поднимались из-за реки в нескольких местах. Впрочем, леса за Бермондси, там, откуда шли фэа тоже дымили. Никогда Раймон не верил по-настоящему, что увидит войну - а вот поди ж ты. И это в час, когда войны занимали его лишь постольку-поскольку.
И всё же, эти фэа, бросающие на него непроницаемые взгляды, словно нечасто видели людей, смотрелись на улицах странно. Неестественно, не отсюда. Как... Раймон даже приостановился в начале Эсмеральд, подыскивая слово. Как сарацины. Непонятные чужаки, кто их поймёт, о чём думают, да и думают ли вообще? Чувствуют ли? Чего от них ждать?
Пока что, к счастью, это было чьей-то ещё проблемой. У этих эльфов, судя по дисциплине, были и генералы, и полковники, и лейтенанты, и... кто там у них вместо епископов и комиссаров? Друиды и всякие там мерлины? Точно. Ну вот, пусть новый мерлин и занимается.

Дверь Раймону открыли небыстро, словно и не ждали. А, впрочем, может не ждали.
- Это снова вы, спаси вашу душу Господь, - поприветствовала с порога миссис Элизабет. - Соболезную. Леди де Три - настоящая леди, таких уже и не найти.
Ну хоть без святой воды. Раймон не был уверен, что ещё способен дымиться - разве что мороками. Поэтому пришлось сокрушённо вздохнуть и развести руками.
- Благодарю. Ваша правда, где скромному михаилиту отыскать настоящую леди, да ещё обязательно с ногами?
Женщина строго поджала губы и посторонилась, пропуская в дом.
- Вдовцу не пристало так шутить, сэр Фламберг. Молитесь и скорбите. И забери своего, прости Господь, вампира.
Как именно пристало шутить вдовцу, Раймон уверен не был. К тому же, какие шутки - ноги-то настоящие! Скорбеть не хотелось тоже: судя по страдающим глазам Майка, сидевшего у камина, умилительно сложив руки на коленях, этого тут хватало и так. Странно, что ещё дом не обрушился от силы чувств, а если добавлять - точно крыша провалится, и поди объясни это потом Клайвеллу! Ну а молиться, конечно, можно было, но из-за этих чёртовых фэа и прочего Раймон сомневался, кому именно. Нет, определённо раньше всё было куда проще.
Вампирёныш молчал, глядя затравленно и печально. Мысленно закатив глаза, Раймон подошёл и уселся рядом, у стены, прямо на пол. Ничего. С опаской глянув на потолок, Раймон страдающе вздохнул - и тут Майк, не выдержав, заговорил.
- Госпожа не хотела никуда идти. Совсем.
Раймон покивал и вздохнул снова.
- Да, леди де Три крайне упряма. Бедные утаскиватели, как представлю, как пытались уломать, даже жалко становится. Это тебя Ник так? А то одежда рваная как-то неправильно. Не убивательно и не похитительски.
- Да я даже сделать ничего не успел, - мрачно пробурчал Майк. - Игла, а в ней - чеснок, серебро, вербена, хобии. Ник здоров драться, его какой-то холоп не травил!
"Хм, значит, пока всё-таки не вдовец. Двойная доза сочувствия похитителям!"
- И одежду чинить теперь. Сплошные расходы, - укоризненно заметил Раймон. - Мм, а что, холоп здороваться потянулся, или просто сделал вид, что плохо стало?
- Назвался Джейми Керном. Оно как-то само...  И... вы про одежду, а госпожу, может, доедают уже!
Майк шмыгнул носом и уставился в камин.
Раймон вздохнул.
- Если бы ты пошёл на такие сложности, чтобы украсть леди, ты стал бы её на котле... э, ладно, забудь. В общем, умные похитители так вряд ли сделают. А если сделают, то небось она их всё равно отравит собой исключительно из посмертного упрямства. В общем, шмыгать-то чего? Укололся? Виноват, но в другой раз умнее будешь, а задним умом-то все крепки. В общем, приводи себя в порядок, и пойдём отыщем Шафрана или Клайвелла, или обоих, потому что две головы же лучше, чем одна. К тому же, если крыша всё-таки рухнет, поди ему объясни, с какого горя его молодую свежебеременную жену завалило.
Проводив взглядом вампирёныша, послушно направившегося умываться, Раймон мысленно закатил на себя глаза. Тоже там, умудрённый опытом михаилит и недо-педагог. Надо было просто подзатыльник отвесить да и всё. Эх. Впрочем, ладно. Клайвелл наверняка дневал в управе, Шафран... тоже известно, где. И он, наверное, был полезнее... если только путь не чистили огнём.
К слову. Раймон глянул на миссис Элизабет. Та стояла, скрестив руки под грудью, и осуждающе смотрела на сидящего на полу михаилита. Возможно, он пачкал гладко оструганные доски своей богопротивностью. Но если так, чего там уже.
- Госпожа Немайн! Надеюсь, пребываете в добром здравии, несмотря на данную богами сестричку. Не подскажете, где нынче обретается некий магистр Циркон, он же Роб Бойд?

Резиденция, ещё несколькими часами позже, глубокая ночь из тех, в которые никто не спит

Если Бермондси затаился и молчал, то Форест-Хилл, напротив, устало гудел. Гудел - потому что был забит беженцами; магистры решили открыть ворота для крестьян. Устало - потому что поганые день выдался, кажется, вообще у всех. К счастью, на его комнаты - и, главное, на тайник - никто не покусился, но, увы, отдыхать пока ещё было рано, несмотря на то, что и прошлая ночь выдалась той ещё. Так что, устроив усыплённую сестру на кровати и отправив вампирят приходить в себя, Раймон наскоро переоделся и направился в лазарет, потому что где ещё можно было в такое время отыскать магистра-целителя? Не в постели же. Добрался, оценил картину и прислонился к стене поодаль, чтобы не мешать: Роб сращивал руку какому-то крестьянскому мальчишке, приправляя лечение сказкой.
- Давным-давно, в местах далеких или близких, под нашим небом, но на чужой земле стояла деревня. Жили в ней люди всякие, добрые и злые, богатые и бедные, и, как бывает оно на белом свете, не всегда награждалась чистым золотом чистая душа...
Выглядел магистр ещё хуже, чем Раймон себя чувствовал. Судя по виду, не спал он куда больше одной ночи, и жил на стимуляторах - это было видно и по теням на лице, и по чуть более резким - а точными они были всегда - движениям рук.
- Как-то по весне приехал в деревню юноша. Красавец писаный, хорошо одетый, на здоровом коне да с мешком пожитков. Ехал он мимо домов и громко просил о ночлеге, обещал отплатить, чем сумеет: или золотом, или честными трудами. Встретили его охотно, особенно семьи, где ртов было больше, чем мужских рук.
Стоять без дела, да ещё умытым и в свежей одежде здесь было неуютно. Мимо бегали лекари, служители с водой и тряпками, и, наверное, стоило бы тоже предложить помощь, но было слишком хорошо стоять вот так и слушать. Если прикрыть глаза, можно было даже перенестись далеко в прошлое, когда всё было проще и... и проще. К тому же, рук для воды хватало, а в остальном Раймон почти ничем не мог здесь помочь. Усыплять разве что? Но с этим справлялись другие, благо, сил оно почти не требовало, слишком все вымотались. Любопытно, где осталась леди Бойд? Впрочем, наверное, её присутствие здесь выглядело бы странно. Или нет? Раймон представил, как она склоняется над плечом Роба, добавляя свою силу к движению рук. Призрак прошлого, но леди настоящего и будущего. Пожалуй, нет, не странно. А, может, она и была здесь, просто он - морочник - не видел, потому что не хотел?
- В числе прочих вышла на свое крыльцо девушка Айрис. Хрупкий нежный цветок она была, годами не старше шестнадцати, умом не младше сорока, а несчастьями богата так, словно засыпала под крики баньши. Родами умерла ее мать, отца с новой женой скосила чума, и осталась девушка одна с младенцем-сестрой, едва находя силы прокормиться. При виде Айрис, худой, словно метелка, бледной, как молоко, и все же красотой равной фее, приезжий остановился у ее двора и с поклоном принял приглашение в дом.
Пробегавший мимо брат Сапфир сунул в руки склянку, от которой разило травами и водкой. Какого дьявола? Частично запах был знаком, во время оно нечто подобное доводилось пить частенько: валериана, календула, ромашка, под которыми прятался тонкий резкий запах хобиевых феромонов. Противоядие - но почему? Его ведь не травили, если не считать той ерунды с глейстиг, которая всё равно давным-давно выветрилась. Пожав плечами, он всё равно выпил горчащую гадость - на всякий случай. Целителям-то виднее, а пить хотелось в любом случае, словно и не осушил фляжку по дороге в резиденцию.
- Раймон!
Мальчишка счастливо поскакал к тревожно наблюдающей за всем матери, а Роб - увы, так и не дорассказав историю - протолкался через кучку крестьян, восторженно крестившихся на Нефрита, и крепко обнял. Пахло от него привычно, и нет - сосной, шалфеем, ветром, и ни капли недавнего бренди.
- Мы здесь заканчиваем уже. Еще пару минут - и будем мыть, и... К дьяволу, пойдём ко мне. Нужно поужинать и поговорить. Ты цел?
- Да. Ужинать?..
Слово отозвалось бурчанием в животе, и Раймон вспомнил, что после того пирога - вкусного! - у Клайвелла питался разве что густым лондонским воздухом и феромонами. Он пожал плечами и кивнул. Конечно, стоило бы присмотреть за сестрой, но с другой стороны, вряд ли за последний день она выработала резистивность к магии, верно? А если выработала, то за такие успехи точно заслуживает прогулки в компании привидений.
- Ужинать, - Роб пнул камень в стене, открывая лестницу. - Я последний раз ел, судя по ощущениям, лет десять назад. А спал... не помню. От Эммы вестей нет?
Раймон пожал плечами и сжато пересказал, что знал - хотя, судя по вопросу Роба, знал меньше, чем сам думал. В любом случае, потом, за едой, рассказывать получилось бы дольше, поэтому история уложилась как раз на лестницу до комнаты под кровлей. Закрывая дверь, он пожал плечами снова.
- Вот так и выходит, кажется, что я-то от настойчивого приглашения Его Превосходительства отказаться смог, а Эмма - не очень.
- Готов поспорить на Вест-Килбрайт, что это не он. По крайней мере, кадавры - и тут ставлю поместье, что должно было отойти Ясеню - были Рольфа де Манвиля. Почерк тактики не пропьёшь, я  проверил. И ты башку бы проверил, а то письма такие пишешь... Веришь ли, два раза поседел, пока читал.
Роб оторвал ломоть от краюхи хлеба, стоящей на столике у стены, и с блаженным стоном рухнул на кровать.
- А ты их ещё и читал?! - Раймон взглянул на него с новым уважением и с удовольствием принюхался к сыру - зрелому, ароматному. Есть, впрочем, не спешил. - Вот до чего магистерство доводит. К слову, почему письма? Вроде бы, было только одно в последнее время... а, впрочем, не важно. Рольф де Манвиль, говоришь? Но вот кому-кому, а ему мы ещё ничем не насолили, в отличие от Кранмера. Кажется. Даже на свадьбу Харпера не приехали - и на месте Рольфа я бы этому неприезду только радовался. Прошлые места, где мы гостили... в общем, они тоже были бы рады неприезду.
Вместо ответа Роб поковырялся за голенищем и протянул ему изрядно потрёпанную карту. Листы из дешевой тонкой бумаги, перечерченные вручную, были наложены друг на друга, и подле  Оксфорда значилось "Долина цариц",  возле Лондона - плохо произносимое "Храм Меренпта", а у Кембриджа - "Усыпальница визиря".
"Фантазийно, не отнять. Знали же толк в названиях. И становится правда интересно, как мы, старательно стараясь не влипать в эти игры, в них так вляпываемся".
- Я недавно наугад под Кембридж поехал, - пояснил Роб. - Ну знаешь, красивая блондинка рядом, привидения, кладбища. Романтика! И нашел там визиря. Рольфа де Манвиля. Помолодел, совсем как я. А ведь ровесники. Ну еще нашел херову кучу мертвяков всех мастей. И тебя.  Ешь, к слову, а то на себя похож станешь.
- А это плохо? - уточнил Раймон, непривычно потирая подбородок. - Может, лучше вообще не есть? Но скажи, если вы с Рольфом теперь так приятельствуете, что даже показы меня устраиваете, а кадавры с подругами Девоны в шкурах ходят, может, знаешь заодно, зачем бы ему Эмма, и где? А то Шафран вяло помянул только север или северо-восток, чего для направления маловато, а аргументов для "зачем" у меня вовсе нет. Без них в гости идти вовсе грустно.
Роб лениво приподнялся на локте, с интересом оглядывая себя, будто видел впервые.
- А вроде я на чертову Кассандру не похож. Дьявол его знает, зачем и почему. К  тому же в гости, сын мой, надо ходить с полной уверенностью. Представь, явимся к нему, а Рольф сидит себе, лепит кадавров - и ни сном, ни духом.  И будет как в той дебильной шутке, которую так любит Филин, знаешь? В понедельник некроманта повели на казнь. "Да... тяжело начинается неделя,"- подумал некромант.
"Этот день просто состоит из анекдотов. Жаль, глейстиг тогда не стали играть по-настоящему. Или просто вопросы не те задавал?"
- Ну, а чем плохо? Смутно помню, в последний раз, когда Эмму крали, спалил какую-то рощу - поверишь, до сих пор совестно. Но за сожжённое некромантово поместье или там замок мне стыдно точно не будет - это порой стоит делать просто периодически, для профилактики. А то что, нам одним, что ли, плохие дни положены?
Меж тем, странная пелена от неяда хобий отступала - то ли просто так, то ли от сапфировой настойки. Скорее последнее - вкус был аккурат такой дрянной, как Раймон и помнил. Вероятно, их такими делали, чтобы яд в свою очередь отравился и помер в муках. А сыр всё-таки был хорош.
- Ладно, - Роб снова упал на кровать. - Пойдём жечь. Только сначала спать, а то можно случайно сжечь не того некромага. И, помнится, ты что-то говорил про эту бестию из Доков?
"Пойдём? Не просто больной на голову и двинувшийся от потерь морочник, а прямо мы? А где же лекции о политике и своевременности?"
Раймон позабавленно покачал головой и подхватил слоёный пирожок - такой же вкусный, как в детстве. Почти такой же вкусный, как попробованный некогда впервые.
- Если подумать, то нам идти и жечь, вероятно, всё-таки не ко времени, а к бестии я, конечно, прогуляюсь. Вот возьму вампирёнышей, чтобы одному не пить - и к следующей же ночи пойду гулять. Днём бестии спят, не будить же. Цена вдесятеро вырастет, не хуже, чем у михаилита с похмелья, - помедлив, он дожевал пирожок и вздохнул. - Расскажи лучше, где остался Том? И как? Думал, встречу здесь, но, получается, не судьба?
Роб поморщился.
- Вампиреныши твои... Ни богу свечка, ни черту кочерга. А Том ушёл, остановимся на этом. Когда-то вернётся. Он всегда возвращается. Что с сестрой? Колхаунам будем сватать или здесь закопаем?
"Ни богу, ни чёрту, а в Гленголл всяко лучше боевой группы. Иначе разговора, думаю, не получится, а если получится, то не о том. К тому же, для мародёров хватит даже таких балбесов. Экономия на крови, опять же..."
- Мне начинает казаться, что для Колхаунов её всё-таки слишком много, - признал Раймон. - По-хорошему надо бы лопатой по голове, и в освящённую землю под теми розовыми кустами, но думаю, что я её просто сдам с утра целителям и брату Арктуру. Это, кажется, по его части, авось и выяснит что интересное о тех, кто любит такие... эксперименты. Потому что концепция кровной мести, каюсь, греет душу даже при том, что Лиз эту я не знал - и, кажется, уже не узнаю. Не люблю тех, кто закрывают варианты, даже такие, какими никогда не воспользовался бы. А если...
Монолог прервал тихий храп, и Раймон, мысленно хмыкнул. Без стимуляторов, что ли? И к бренди не притронулся, хотя в таких разговорах обычно... да и неудивительно, Раймон себя без выпивки бы тоже вряд ли вынес. Письма, опять же, странные. Подменяют ли древние богини взрослых магистров? Запрещают ли глотать эти пилюли и - о, ужас! - пить? Если последнее, то стоит ли снова предлагать срочно избавляться от таких леди? Замерзают ли воздушники в комнате, стывшей как минимум неделю? Сколько вопросов! А из ответов - всего лишь пирожок. Или два.
Подхватив три, и ещё пару для сестры, Раймон поискал глазами камин, не нашёл и мысленно пожал плечами. Даже не позаботиться, ужас. Тем более, он и отсюда чувствовал, как воздух над Робом теплеет - даже во сне магистр оставался магистром, не нуждающимся в пледе. Да и ворона чёрно-рыжая вон за окном сидит и плохо смотрит. Ну ладно, не плохо...
Поклонившись, он аккуратно закрыл за собой дверь и побрёл в комнату. Может быть, стоило наведаться к Ю не завтра, а сегодня же? Ночь у Гленголл наверняка выдалась весёлая, но, может, минутка для такого чудесного его найдётся? Только надо заскочить к лекарям. За пилюлями. И на кухню - за бренди. А потом уже - кабак в доках. Или нет? Как вообще выбирать из заведомо невыгодных вариантов?
Раймон поразмыслил над этим вопросом и пожал плечами. Если правильного ответа на горизонте не видно, остаётся только уповать на неправильные.
Но сначала - всё равно к лекарям и за бренди.

Раймон только поклонился, не глядя подхватывая с покрывала аванс. Обманывать - да зачем? Обещал охоту, какой Айме ещё не видела - такая и будет. Обещал магистра, даже генерала - будет. Только письмо написать, желательно руками какой-нибудь билберрийской культистки, чтобы и от Раймона, а и не от него. А ему достанутся и карты, и - теперь-то уж наверняка - кресло в капитуле.
Спускаясь по знаменитой лестнице - быстро, но без спешки, почти не жалея о том, что не довелось поглядеть на неё с изнанки - он размышлял даже не о чёртовом Рольфе, если Эмму украл всё-таки он. О вампирятах, и о том, что надо бы отругать их за оленя, но так, чтобы стало понятно: хвалят и одобряют. Без такого угощения как знать, выбрался бы из особняка, или остался бы приманкой на такой чудной охоте? Риск, которого он, кажется, не мог себе позволить, а всё же позволял. Зачем? Чтобы рискнуть сделать хоть что-то самому, потому что больше не оставалось ничего? Не очень по-взрослому, но и шут бы с ним.
А вот ругать за то, что не пробились к Эмме раньше, кажется, не стоит. Сами понимают, небось, а если нет, то и не поймут.
"И всё же, что делать?"
Вламываться в какой-нибудь укреплённый особняк, где наверняка ждали и ловушки, и нежить, и ещё что, не хотелось смертельно. Говорить? С картами в руках - возможно, и найдётся, о чём. Потому что больше как-то даже о погоде - не получалось. Но, учитывая вон то, про детей и азбуку... может не получиться и с картами, потому что нужны явно не они. Или не только они?
"А ещё, возможно, разговаривать уже просто поздно".
И только проходя мимо придверных и таких любвеобильных котиков, Раймон глянул мельком на добычу. Звезда и императрица. Что же, отчего нет. Поздно или нет, а других карт на руках всё равно не было, придётся играть ими. Но - позже, потому что дойти хотя бы до Билберри ему, разумеется, не позволили.

5 мая 1535 г.

Солнце уже скрылось за деревьями, но земля и кладбищенские камни ещё хранили тепло. Раймон сидел, прислонившись спиной к покосившемуся кресту и лениво перебирал в ладони кости. Подходящее слово. Римляне таки знали толк. Два кубика, изготовленные в Голландии - если торговец не врал, закладывая душу, - покатились между робкими травинками, норовя застрять в муравьиных тропах. Застряли, нахально глядя в небо двумя кружками.
- Собачий бросок, - слушать было некому, кроме надрывающегося комарья и пасторальных птичек, но отчего бы и не поговорить с божьими тварями? - А ещё говорят, что семёрка выпадает чаще всего. Математики. Этот... Каналья? Нет, кажется, нет. Тортилла? Тоже нет. А, неважно. Кому нужна математика, когда можно вот так...
Раймон хотел было подтолкнуть кубики магией, но сердце к этому не лежало, поэтому пришлось просто пальцем. Единица и шестёрка выглядели куда лучше. Не бросок Венеры, ну так и кубики у него не в виде Эммы с нарисованными где надо чёрточками.
Ставки в этой игре измерялись королевствами и божественными доменами - и это было слишком много для брата Фламберга или даже Раймона де Три, сына запроливной шпионки. И вот он, этот самый сын, сидит у саркофага, чтобы похитить чужую женщину - пусть и бруху, - чтобы вернуть свою, похищенную кем-то ещё. Круговорот женщин и магистров в природе. Бруха или магистр, магистр или бруха. Не обретая Эмму, некий брат Фламберг что-то приобретал при любом итоге, но не слишком ли было много такого выбора для того, кого устраивало чуть жульничества в кабаке, пусть оно и привело в тюрьму, чуть розыгрыша настоятельницы монастыря под Бермондси, пусть он и привёл к этому саркофагу?
Брошенные кости снова упали единицами вверх, и тот, что слева, ещё и ехидно подмигнул склонившейся под ветром травинкой. Нет, такие игры ему радости и удачи не приносили тоже, так зачем продолжает играть? Вполсердца - понятно, что ни богу свечка, ни чёрту кочерга, не поступки, а полушажки в темноте ради чужих игр. Даже грёбаное магистерство пришлось придумывать, потому что вовсе оно ему не сдалось.
Разве его это путь - скармливать бруху магистру или наоборот? Но если другие игроки за этим же столом поступают так - не приходится ли играть по их правилам? Сидеть вот тут с мешком соли вместо того, чтобы взять в охапку Харпера, зачаровать к дьяволу и при помощи Немайн за день обшарить все поместья чёртова сэра Рольфа? Может ведь новоиспечённый баронет шастать по землям своего тестя?
Раймон пожал плечами. Может или не может - кто его знает. Главное: чем бы это всё не закончилось, одно Раймон знал точно: в Англии ему месте больше не будет. С Эммой или без, дальше ждали океан, и новая земля, которую пока что не успели испоганить... Раймон хотел было закончить мысль словом "люди", но вместо этого только пожал плечами. Словно нежить и все эти фэа - лучше. Всем хочется больше, больше, больше всего, и со временем у некоторых это больше разрастается в игры в войну за земли, словно землям не всё равно.
Это раздражало так сильно, что захотелось встать и что-нибудь пнуть, но было слишком лень. Равновесие. Вот. Англию портила нехватка равновесия, баланса. Слишком много желаний без оглядки на другие желания. Это Раймон понять мог - в конце концов, он ведь и сам хотел большего. Может, потому и раздражало то, что его больше было каким-то совсем крошечным рядом со всеми этими титанами духа, власти и политики? То, что ему было лень?
- Скорее уж то, что так рано или поздно потребуют больше, чем мир может дать, - мрачно заметил сам себе Раймон. - Или захочет.
- Да словно и тот моряк хотел отдать больше, чем проиграл, или все те зарубленные твари, полуразумные или вовсе безмозглые, - цинично ответил Раймон, сгребая кости. - Просто кто-то слабак. О брухе он, видите ли, переживает, зная, что с ней могут сделать в резиденции. О магистре вот. Даже о той ведьме, душа которой, наверное, тогда же и выгорела.
- Может, моряк и хотел, - задумчиво сказал Раймон, делая бросок. Хм, семь. Странно. - Было в нём что-то эдакое. Но вот те русалки в деревне с двоедушницей...
- Куда кто-то боится возвращаться, чтобы не увидеть, чем тот договор закончился, и как быстро, - перебил Раймон, срывая травинку. - К слову, вот, травинка. Ей тоже больно, небось.
- До определённой границы, - заметил Раймон, срывая ещё одну, с муравьём, - это как раз не имеет значения. Вопрос, кто эти границы проводит, и как именно. Беда в том, что все эти крупные проводилы как-то забывают о мелочах, считая травинками всё, что ниже.
- Ну, всего, конечно, меньше, чем травинок, - признал Раймон. - Но разве прямо таки настолько? И вообще, Раймон де Три хочет, чтобы мир стал нирваной, в которой, замечу, ни мысли, ни действия, поскольку они ведут к несовершенству? Как там в диспуте тех странных индусов... или не индусов? Зараза, вот надо было прогуливать уроки. Одно слово - роза. И та, которую лошадь без пригляду жрала, и та Роза, с которой Раймон в это время развлекался. И вообще, как это разговор пришёл к такому, когда начался с простого - брухи да магистра? Справедливость и равновесие в мире ему подавай. Решил в друиды податься, что ли? Почти уверен, что у тех жизнь была ещё мрачнее. Как раз из-за определения границ, потому что тоже ведь - определятели. Оно тебе надо? Тем более за океаном. Хотя - искусительно. Там оно, кажется, попроще. Пока что. Но люди - люди, заметь, те же. И, если ты туда двинешься - божественное тоже. И что, думаешь, твоя Эмма одобрит?
- Одобрять скучно, - толстый черно-белый кот, отчаянно воняющий скорбью, возник рядом и с интересом потрогал лапкой кубики. - Не тошните мне на голову, сэр михаилит, на что вам одобрение? За него не платят.

5 мая 1535 г. Билберри, кладбище, насморк.

- Gealach garlic, mo bhalach milis, air neo bidh thu tinn... Ой, ты же не понимаешь! - Хихикнула Немайн, вываливаясь из воздуха.
В руках она крепко держала внушительных размеров бутылку с мутной жижей. Яркое алое платье распласталось по надгробию.
- Настойка на чесноке, говорю. Заболеешь еще. Что ты за михаилит будешь с соплями?
"Да как этот язык вообще можно понять?! И что все привязались к моему здоровью и мешают упиваться жалостью к себе?"
Вообще-то говоря, мысль была нечестной и для этих всех довольно обидной: Раймон подозревал, что эти самые все заботились и волновались искренне. Но где ещё обижать, как не в мыслях? Мысленную и общую злобность подпитывали сразу четыре вещи. Во-первых то, что одну и единственную из всех похитили и она египтяне знают, где. Затем - то, что ещё один из всех флиртовал - и небось, успешно! - с тварью, на которую у незабвенного Гарольда Брайнса когда-то там не хватило денег. В-третьих, если он ещё что-то помнил о ритуалистике, то вот этой конкретно волнующейся скакать тут по надгробиям было опасно. Ну и в-четвёртых, знобило так, что насморка и правда было не избежать - ну и пусть ему будет хуже. Кому какое дело?
"В-пятых, мысли тут вполне могут и читать".
- Поимейте совесть, дамочка, не выкидывайтесь  в мой погост. Или вы думаете, шо вы не опоздали? Так я вам скажу, шо таки да!
"В-шестых, я тут вообще не нужен, пусть себе общаются. Общий язык явно найдётся без проблем".
- Уйди, котяра, распылю, - Немайн взметнула косами, рассыпавшимися длинными гладкими прядями. Одна из них зацепилась за куст терновника, но богиню это не волновало. В руках у неё из ниоткуда появились кружки. Хорошие, пузатые, каждая не меньше пары пинт. - На кой упиваться жалостью к себе, если можно просто напиться? А потом пойти смотреть, как моего зятя бьёт ножнами, убивает, воскрешает и обращает в младенца моя сестра? М-м, чесночок...
Пила Немайн жижу залпом, не морщась, как портовый грузчик, всучив вторую кружку Раймону и как-то кокетливо глянув на кота.
- Так вот, - продолжила она. - Сопли - это плохо. Значит, будем лечить. Танцами! С бубном! У тебя есть бубен? Ну, или туз бубен? Нет? На худой конец, бубен кому-нибудь набьем. Так сказать, кто к нам с бубном придет, тот в него и получит.
- Те карты, которые у меня есть, слишком липнут к рукам, а если там и сплошные тузы, то без бубнов, - Раймон скептически оглядел засыпанные солью кости, гадая, что именно пойдёт не так. Что-то ведь должно. Или всё сразу? Он бы не удивился. Роба небось уже вообще зажрали, а богиня так себя ведёт от горя. Или радости. Хотя, зачем бить ножнами труп? Хотя, кто их, этих шотландцев, знает. - А бить морды не хочется. Поверишь, вообще никогда особенно не хотелось. С мордами лучше всего - это когда они сами друг другу всё набили, да ещё и виноватыми остались.
"Поганый из меня... кто-либо. Вечно, пока не доведут, добреньким остаться хочется. Или прикинуться. Впрочем, и тогда больше хочется убивать, а не бить морды. Потому что если уж настолько довели, то морды на месть не хватит. Впрочем, про "сами набили" - мысль неплоха. Что-то в этом есть, что-то крутится".
- Не зажрали и даже еще не трахнули. Но, думаю, собираются? Хотя... За штаны он держится, как нетронутый. О! А давай пойдем кошек на крыльце ломать? А то чего они, поразвели котов тут.
Немайн девчоночьи хихикнула и попыталась повиснуть на шее, но Раймон, вписавшись в движение, закрутил её и усадил обратно на надгробие. Кружку, впрочем, взял, принюхался и чуть не вычихал всё варево прямо на кости. Почему вообще "держится", когда соль? Или всё же не те кости? Или?..
- На деле всё, чего хотелось - по-настоящему хотелось, а не под хмелем, - это делать мир лучше. Ну, на мой вкус, и хотя бы чуточку, но лучше. А сейчас? Во-первых, разве все эти Рольфы о том думают? А если и думают, то это когда-то там, а пока - станет только хуже. Во-вторых, мой вкус внезапно стал нашим, через сказки, коленки, поротые спины и прочие недомолвки - и это бы ничего, это одновременно правильно и неправильно, как и надо, но где сейчас это "мы", я спрашиваю? Половина, а рядом - отсутствие, как тут не беситься, спрашиваю? Какое тут "лучше", когда даже содранное с очередной глейстиг платье не подарить? Ну а в-третьих, в-третьих...
Допив мерзкую дрянь, от которой аж передёрнуло, он таки перевернул её над могилой, роняя капли. Если уж его самого так с этогой воротило, то бруха вообще должна изумиться до полного окаменения.
- В-третьих - пошли. Бить котов. Они мне, честно говоря, сразу не понравились, уж очень морды наглые. И флюиды какие-то не такие. Или такие. В каком-то смысле.
"В-четвёртых, за такое и правда не бьют морды. Если вспомнить тот милый костерок, потом - кузена Эда, Листа... нет, битьё морд в этот ряд вообще не укладывается, древние греки не оценили бы, наставники тоже. Даже Роза бы не поняла. Мена на бруху или карты - тоже, потому что с какой стати? Нас украли, а не купили, в конце концов, так что отвечать надо тем же. Значит, и карты, и бруха - не для этого, а чтобы все били друг другу морды. Кто - все? Хотя бы Грейсток, потому что бруха, и Рольф, потому что Эмма. А зачем? Затем, что бруха и Эмма. Почему? А вот тут надо подумать. Наконец-то подумать так, словно я - всё ещё мы. Но есть чувство, что вот для почему небубны точно пригодятся".
Немайн, надувшая было губы обиженно, снова вспорхнула с надгробия. Платье сменилось на короткую блузу, не скрывавшую ни округлых плеч, ни высокой груди, ни женственного живота, и такие обтягивающие штаны, что приличнее было бы без них.
"Но коленки не те. Да и прочее".
- Беситься - это вроде от слова "бес"? - уточнила она, протягивая новую кружку, от которой тянуло виски на дубовой стружке. - Это тебе не подходит. Хочешь... злиться? Я же твоя богиня-покровительница, так что злиться могу обеспечить с крышечкой.
Раймон только отмахнулся. В мыслях плавали и никак не хотели смешиваться эммы, брухи, карты, вампирята и почему-то драконы.
"Почему драконы, откуда?.."
- Злиться я и сам умею. Одну церковь вспомнить... да и вообще.
- Богиня-покровительница, - издевательски прокаркала с ближайшей ветки мелкая ободранная ворона, или даже воронёнок.
Над птицей отчего-то поднимались струйки дыма, и Раймон закатил глаза. В лесу определённо становилось очень тесно. Не хватало... нет, пожалуй, упоминать никого не стоило, а то мало ли. Ворона меж тем каркала дальше.
- Подопечный даже morrean и mallachd не отличает, стыдоба подхолмная. Пррравильно! Хочешь, чтоб тебя не выбросили из ренессанса - нянчи чадо, а в прочем только пить и остаётся. И сиськами светить.
"Нянчи, чтобы не выбросили..."
Немайн, мило улыбаясь, выжгла наглую птицу до отсутствия пепла, оставив только плавающий в абсолютном ничто довольный оскал. Вороний.
"Впечатляет. Вот так и я бы не отказался, и выжигать, и скалиться после того, как выжгли. А сиськи..."
- Главное, что есть чем светить, - в этот раз богиня обошлась без попыток ввинтиться в объятья. Просто возникла перед ним, да так близко, что слова щекотали губы. - Умеешь - и ладно.
- Папе пожалуюсь, - вредно заявил Раймон. - Как семейный человек и вот это всё ваше гаэльское. Это где ж такие няньки виданы, да и я, кажется, из того возраста вышел. Но, кстати...
Горячее дыхание богини упорно пыталось пробудить какую-то мысль. Что-то о воронах, нет... поймав идею, Раймон довольно прищёлкнул пальцами.
- Точно! Даже о стандартных методиках забыл с этим всем.
Искра нырнула в саркофаг, и внутри полыхнуло, как в печи. Кости горели, обращаясь в пепел, смешиваясь с неохотно текущей солью. Если уж гулять, так гулять.
- А отвар она просто в таверне нашла, - пожаловалось отсутствие мелкой вороны и снова улыбнулось. - Сама и варить-то не умеет!
- Кыш, - Раймон отмахнулся от не-призрака, снова поворачиваясь к Немайн. - Если уж бить котов, ты не могла бы помочь добраться туда побыстрее? И ещё, потом нам наверняка потребуются лошади - бога с два я дотащу до места, где их оставили, таща на себе Роба и бруху... даже одного Роба-то вряд ли, прежде чем все олени попросыпаются.
"Станет ли от взаимного мордобития хоть мир лучше?"
Раймон покатал эту мысль в голове и пожал плечами. Для разнообразия на это было совершенно плевать.

14 мая 1535 г. Леса в окрестностях Бакхерст-Хилл

Когда опускается ночь, цирк становится призрачным. Пропахшие потом, жареным мясом, мочеными яблоками стены шатров обвисают, напитываются росой. Едва тлеет костёр, на котором Мамаша готовила похлёбку для всех. Замолкает музыка, но зато фургоны труппы наполняются храпом. Громче всех -  хозяин цирка, Фортунато. Он стонет, подёргивается во сне. Чует, что бутыль с ядрёным ирландским виски уже вышла из фургона на кривых карличьих ножках.
Словом, ночью в цирке тоже не тихо, но Хоппи нравилась пустота лужаек между шатрами. В толпе ей, чья голова располагается на уровне промежности человека нормального роста, было страшно. Высокие ноги вышагивали вокруг, маленькие дети заглядывали в лицо, их матери испуганно крестились, мужчины отпускали скабрезные шуточки, и наверняка случались среди этих людей те, кто смотрели не из любопытства, а желая позабавиться.
Ночью Хоппи была свободна. Она могла танцевать на арене, есть мочёные в меду и вине яблоки, предназначенные для продажи, но кто их считает? Могла таскать деньги из мешка с дневной выручкой.  Могла глядеть в огромное зеркало, перед которым разрисовывали лица артисты, и видеть себя. Смуглую карлицу с черными глазами-оливками, крючковатым носом, красивыми, полными губами и всклокоченной рыжей шевелюрой. Хотелось бы, наверное, кого-то другого, но что было - то было.
Главное, она умела бесшумно отомкнуть замок на фургоне Фортунато, бесшумно найти то, что согреет ночью. Только добраться до палатки, где ждут...
Тень выросла на дороге, словно соткалась из той тьмы, которую Хоппи привыкла считать своей. Хозяин?..
Тень обернулась Миражом - встрёпанным, каким-то нахохлившимся и почему-то удивлённым. Впрочем, какая разница, каким? Хоппи довольно вздохнула - этот, наверное, не выдаст. Никогда... никогда она такого не помнила, чтобы он выдавал. Вообще. Если и попадалась, то уж Миража рядом никогда не оказывалось. Шмыгнуть мимо, да и...
- Скажи, ты любишь кого-нибудь?
"Вот ведь псих. Все они, морочники, такие".
Тут же пришла другая мысль: "Напился, что ли?"
Пьяный морочник ночью - не то, чего хочет видеть правильная карлица, в этом Хоппи не сомневалась ни на миг, а поэтому на всякий случай замотала головой: вдруг да интерес потеряет. Глиняная бутылка за пазухой тяжелела с каждым мигом.
- А я вот, поверишь... нет, не поверишь. Или скажешь: туманные сопли в сахаре. Главное, впрочем, не это, а то, что шурин прислал письмо - вот это самое, - Мираж поднял руку, и правда, в пальцах трепетал бумажный квадратик. - На свадьбу приглашает. Прямо вот сегодня. И знаешь, что самое интересное? Я бы, наверное, даже пошёл.
"Какой ещё шурин?!"
В театре сложно было не говорить о семьях, у кого были. Слишком близко все, слишком сложно думать только о работе, особенно когда начиналась рутина - сложи да разложи, поставь да отнеси. И Хоппи была уверена, что такую мякотку не пропустила б. Ещё бы, Мираж, да женат! Никогда... или когда-то? Или говорил? Тогда, в Ланкастере? Нет, не помнила она его там. Под Лондоном? Да, наверное, хотя...
- Не потому, что он мне так уж нравится, - продолжил морочник, разглядывая листок. - Наоборот. Видишь ли, на самом деле он хочет сестру, которая моя жена, а женится на девочке, которую нашёл по дороге. Бедолага. Зачем женится? Вот это-то и интересно, потому что явно зачем-то. Люди, знаешь, так просто не меняются.
- Так поди погляди, - посоветовала Хоппи, чуть ли не припрыгивая от нетерпения, потому как проклятая бутылка коварно поползла вниз. - Чего уж, если шурин-то. Не просто так позвал, видать. И циркачом не гребует, хороший человек.
"Иди уже к шурину своему!"
- О-о, если бы я привёл к нему всю нашу ярмарку!.. - ухмыльнулся Мираж, отворачиваясь. - Прямо в церковь, к церемонии! С одной стороны - развлечение, с другой - повод психануть и всё отменить, если на самом деле свадьба не нужна... а с третьей - шикарное напоминание о том, какое представление мы устроили для другого шурина. Но увы, далеко, долго, и, как ни странно, письмо выглядело почти искренне. По голубю видно. Иди уже, бутылка нагрелась, а девочки ждут.
Хоппи радостно шмыгнула в тень, уже предвкушая, как поделится с жонглёршами лакомым кусочком жизни морочника в дополнение к вину.
- И всё же, любовь - такая странная штука. Никогда бы не подумал раньше, до того, как... Ах, да. Мы с тобой сегодня ночью не встречались.

***

Карты лились атласным потоком от рук предсказателя. Они лентой вились вокруг него, плавали в плотном воздухе шатра, и Блейз порой рассеянно вытаскивал их.
- Приятные духи, - заметил он низким, бархатистым голосом. Именно таким в представлении Аделаиды говорили прорицатели. - Древний аромат древа с той стороны. Веков семь такого не чуял.
"Веков семь?!"
Духи Аделаида купила в соседней палатке с редкостями, у рыжеволосой цыганки. Долго рассматривала чудные кувшины, склянки с зельями, молодильные снадобья, а потом увидела этот флакон - и купила. Пахло яблоками, дымом и немного землёй.
- Вы полны тревоги, Адель, - прорицатель продемонстрировал карту, на которой были нарисованы десять маршальских жезлов. Но вздрогнула Аделаида не от этого - своего имени она не называла. - Одержимы духом соперничества. Поэтому вас ожидают тяжелые испытания. Но вы можете смягчить последствия, проявив терпение и покорность.
Руки у Блейза были увешаны множеством браслетов - кожаных, серебряных, из бусин, деревянных. На левой руке они даже скрывались под рукавом черной рубахи. Браслеты глухо стучали, позвякивали, когда прорицатель взмахивал рукой, чтобы заставить карты кружить и порхать. Красиво, да только где это видано, чтобы гадалки такое говорили, что и платить не захочется?!
- Так это что же, значит, мне его не видать?! Разложите ещё раз, наверное, это ошибка! За что мне так, в чём я не права?! Может, я сама... - она потянулась к картам, забыв на миг, что на такое и смотреть-то грех, а уж просить... но как же тут не просить, а попросив - как же не смотреть?
"Надо купить ещё и кувшинчик с приворотным зельем у бабки, о которой рассказывала Лиз. Что бы эти карты понимали!"
Пальцы предсказателя оказались твердыми, грубыми, как у отца: не карты раскладывать - мечом рубиться. Но придержал руку Адели он нежно, почти любовно лаская запястье. Колода, до того спокойно лежавшая на столе, вспорхнула, присоединяясь к своим сестрицам, легко коснулась волос.
- Приворот приносит несчастье, Адель. Он станет злым и нервным, начнёт скандалить, бить вас. Рано или поздно убьёт. Себя или вас. - Рука  развернулась ладошкой вверх, а Блейз вгляделся в линии, улыбнулся. И к ладони сама собой прилипла изрядно потрёпанная карта с величавой женщиной в короне. - Императрица. Вы - Императрица, Адель. Карта выбрала вас. Сильная, совершенная. Но эта карта предвещает вам угасание чувств, утрату сил, сомнения и трудности. Выход - отказаться от намерений, чтобы встретить новую любовь.
Голос прорицателя стал мягким, ласковым и зовущим. Таким голосом только серенады под окном петь. Завороженная, Аделаида подалась вперёд, вглядываясь в его глаза. И тут же отшатнулась. Они были прозрачно-серые, холодные, усталые.
Блейз усмехнулся, и на Адель будто нахлынула жаркая тьма, обволакивающая и успокаивающая. Обнимающая тёплыми, мягкими руками. Всё было так хорошо!
- Вечная жизнь в тени смерти, - пролепетала Адель. - Все повторяется снова и снова, пока рождения и смерти людей перестанут тревожить  и волновать. Все  чувства – любви и ненависти, соперничества и победы – повторяются снова и снова, и в конце концов жизнь превращается в бесконечную пьесу. С каждым веком в мире становится все больше и больше людей, и в людях все больше и больше отчаяния. Ой!
Наверное, она заснула? Вокруг шумела ярмарка. Аделаида стояла за порогом шатра Блейза, сжимая в руках флакончик с духами и яркую, глянцевую карту с величавой женщиной в короне. Внутри зрело убеждение - всё будет хорошо. Ветер донёс из шатра тихий смех и слова:
- Отпускаю твои грехи, дитя моё. 

***

У рыжей цыганки были сиськи. Нет, сиськи были у всех, но у этой, торгующей декоктами для того, чтоб стояло, сиськи имелись такие, что декоктов не требовалось. Крепкие, округлые, в меру большие, почти наверняка идеально лежащие в ладони. Еще у рыжей цыганки были зелёные глаза и полные губы, но Боб Скороход на них не смотрел. За свои - сколько их там? - много лет он истоптал три чёртовы дюжины сапог, повоевал и за Медичи, и за османов, а такую красоту видел впервые. Не сиськи - чаши с вином.
- А вот эта, ромни, твоей маме зять не нужен?
Вообще-то, Боб Скороход хотел спросить про зелье, чтоб стояло. Но глядя на эту невероятную, небывалую красоту, он понял - оно ему ни на кой не сдалось. И так всё в самый раз, когда такая-то рядом. Чтобы как-то занять руки, он схватил с низкого столика чудесатую хрень с крышкой в виде головы сокола и покрутил. В кувшине что-то пересыпалось и позвякивало.
- Хороший вкус, соколик, - голос у цыганки оказался низким, грудным. Сисечным. - Пепел высшего жреца, смешанный с цветами лотоса, хранился с серебряными амулетами. Если такой в головах кровати поставить, ох долгая жизнь будет, и сглаз никакой не достанет. Хотя, вижу по взгляду, что не это тебе надо, но за Белоснежку, увы, цена разве самому королю по карману.
Она кивнула в дальний угол, где стоял стеклянный гроб с... Боб пригляделся и понял: с женщиной.
"А ничего такая, красивая. И фигурка что надо, во всех нужных местах, даже под этими странными обмотками видно".
- Чего-то не похоже на Белоснежку. Да и вообще, какая-то дохлая по виду. За такую ещё и доплачивать должны!
В палатку заглянул белобрысый прорицатель, фыркнул смешком и ушёл. Дохлая Белоснежка лежала в своём гробу, разметав чёрные локоны, и помалкивала. Разве что чудилось, будто от неё разит каким-то то ли духами, то ли притираниями, то ли попросту тленом. Боб отвернулся - нечего на мертвячек глядеть! - и прошёлся вдоль кривых, наскоро сколоченных прилавков, хватая и щупая то мятую лампу, по виду - дешевка, пять пенни на базаре в Бермондси, то пакетик с семенами, то пыльный кальян - видел такие, когда под османами ходил. Но взгляд упорно прилипал к стеклянному гробу, где лежала обмотанная тряпками Белоснежка.
"Подумать если, то размотай - и сбежит к херам. К гномам своим".
- И сколько ты за неё хочешь, ромни? Полкоролевства не дам, сразу говорю. Эвона, гляжу, у тебя торг-то не идёт. Так что, цены не задирай, не юбки.
- Можно полцарства, - охотно согласилась цыганка, тряхнув волосами так, что получилось - сиськами. - Если с московитами успеешь сбегать-сговориться, Бог знает, кто у них там нынче на царстве. И не смотри, пташка вольная, что на мёртвую похожа - это потому, что не нашлось пока добра молодца поцеловать, размотать и от гномов отбиться, потому что твари они те ещё. Не простые гномы, египетские, не подземные, а подпесочные. Как сыпанут в глаза, так и видеть забудешь, как в уши насыпется - так и слышать перестанешь, а трогать - да что тот песок трогать, если он и внутри, и снаружи, временем в колбах пересыпается? Полкоролевства, полцарства, полшахства - цена справедливая, Боб, да только разве по тебе? По тебе ведь другое, а хочешь знать, что - позолоти ручку. Или посеребри, но тогда и дорога серебряной, а не золотой выйдет.
- А что? Ну оно, по мне которое?
Золото в кошеле водилось. А как иначе-то, когда ты и в северах повоевать успел, и у скоттов отметился, и даже пару раз с ватагой по лесу пошнырял? Иначе никак, и золота за пустячное предсказание было жаль до слёз, до грудной жабы, но рука сама потянула монету из-за щеки, вкладывая её в горячую ладонь.
"Если скажет, что по мне сиськи её помять - соглашусь", - подумал Боб. За такое и сотни золотых не пожалел бы.
- Вижу, - вопреки обычаю, цыганка перестала скалить белые зубы, нахмурилась, ведя ногтем по мозолистой ладони. - Вижу, что на юг твоя дорога, через огонь и кровь, да в эту вот яму. Видишь, как рвётся здесь нить? Не слушай гнома, не верь обещаниям, они - песок на ветру. Вижу, чем манили, но не слушай. Золотой монетой твоя дорога на север катится, и на запад тоже, туда, где уж дважды мимо ездил, да не смотрел, а если и смотрел, то не на то. Помнишь Килбрайд, что между холмами и морем? Вернись туда на исходе двадцатого дня, пройди по тропе, что на север ведёт, до цветочного круга, найди там ту, от кого взгляд отвести невозможно, чьи глаза...
Килбрайд Боб и помнил, и не помнил. Помнил потому как скоттская деревня была богатой, в каждом дворе мычали коровы, ржали лошади и лаяли злые, чубатые псы. В деревне привечали контрабандистов, а потому её лучше было не помнить. Вспомнишь эдак в ватаге, а потом злые поморники отомстят. Вот только цыганке об этом знать было неоткуда, а значит словам её можно поверить. Поверить, дать вторую монету. И рвануть в этот самый Килбрайд, искать глаза у цветочного круга. Потому что гном, а точнее - низушок, и впрямь сулил многое. И деньгу, и офицерское звание, и жену из богатеньких. А всё за то, чтоб Боб сховался тут, неподалёку от Бакхёрст-хилл, ждал сигнала. Какого сигнала? Да черти б его знали, за такую плату любой сигнал сгодится.
- Цветочного круга?
На улице его нахлобучило. Боб Скороход не знал - как, не понимал - почему и зачем он выбежал из палатки с сисястой, но твёрдо усвоил: дорога ему на север. В Килбрайд, за глазами той, которой...
У столба ближайшего шатра кривил губы усмешкой белобрысый прорицатель.

***

- Лучше всего они работают в Саунь. В Самайн, то есть. Когда беловолосый Финварр, Король Мёртвых, поведёт свою процессию погостить в наш мир, - задумчиво вещал Роб, наглаживая  Девону. - И нет, я не Финварр. Но даже сейчас она возьмёт след хоть с другого конца света. Да, leanabh? Ах ты, моя хорошая...
Пальцы проникали под вонючий чесучий ошейник, утишали зуд. Чёрно-пегая лохматая гончая льнула к  рукам, как ласковый телёнок. Огромный, записанный на десятой странице первого тома михаилитского бестиария вечно голодный телёнок. При некотором желании, на ней можно было даже ездить верхом. Собственно, отдельные пакостные твари из свиты Финварра так и делали, свища и улюлюкая в Дикой Охоте. Или впрягали в тележку. Но Роб собаку уважал и требовал к ней соответствующего отношения. Особенно теперь, когда сдерживающие печати с Девоны были сняты, и гончая превратилась в комок жадного до крови голода с чутким носом. Тропить Эмму она уходила ночью, бесшумно кружила вокруг поместья Рольфа де Манвиля. Харчила не успевшие сбежать творения некроманта, неохотно возвращалась на зов. Снисходительно облизывала лицо и руки, прежде чем задремать. В поместье её не пускали - Роб говорил, рано. Там пахло смертью, болью, возрождением и - Эммой, ленту которой ей подсовывали под нос каждый раз перед вылазкой. Эмма, в свою очередь, источала запах болезни. Девона была уверена - пахнет не в доме, не в подземелье, где-то за оградой, но не слишком близко.
Стоя здесь, под стеной поместья, едва сдерживая рычание, рвущееся из глотки, оскалив длинные белые клыки на ненавистный запах нежити, Девона не сводила глаз с белого пятна, маячившего впереди. Порой запахи виделись именно так - пятнами, очертаниями добычи. Эмма, по которой так отчаянно страдал щенок Роба, колыхалась зимним маревом, навевая тоску и непреодолимое одиночество, от которого хотелось выть. Хотелось - и вылось.
Из  пасти Девоны вырывались плач, жалоба, далеко разносящиеся стенания, устремленные прямо вверх, в серую сумятицу неба, — зов, обращенный вспять сквозь двадцать поколений к давным-давно забытым  хозяевам-богам. Ни один волк в здешних лесах не обладал таким глубоким и так далеко разносящимся голосом. Вой начинался с низкой печальной ноты, наполненной неизъяснимой грустью, но неуклонно вырастал, набирая силу,  и мир содрогался от властного превосходства, звучавшего в нем. Голос этот возвещал миру о жизни, но также и о смерти; он разносился повсюду -  сквозь ветер, сквозь бурю и мрак, - единственный звук среди всех остальных, который внушал страх, покорность, воодушевление или благоговейный ужас. И мир дрожал, и пытался укрыться, спрятаться, бежать от него, - и настораживал широко раскрытые уши, чтобы его услышать.
Ворота логова отворились с тяжёлым вздохом, словно устали от жизни. Внутри прыгало что-то мелкое и, наверное, вкусное, но Девона, вывесив язык, оглянулась на лес. Два вонючих пятна сидели под деревьями и молчали. Такие почти всегда молчали, всегда воняли так, что хотелось выгрызть, а потом поваляться сверху. Мелкое пахло вкуснее, ворота - ещё вкуснее, отдавая каким-то дальним лесом и болотом, но от пятен приятно было рычать, приятно щетиниться.
К воротам Девона вернулась после, брезгливо облизывая лапы. Откусила кусочек створки, разгрызла до щепок и железных осколков. Презрительно фыркнула. Камни с левого угла Портенкросса были вкуснее. Во-первых, их постоянно метили глупые грейхаунды Роба, во-вторых, рыжая богиня за них забавно ругалась. В-третьих... "В-третьих" Девона придумать не смогла, потому что была собакой, которая вознамерилась сожрать мелкое и вкусное. Потому что зачем оно там прыгает?
Тяжесть и жжение в животе она почувствовала уже дожёвывая дохлого зайца. Девона задумчиво отрыгнула шерсть и кости, почесала пятнистое брюхо. Легче не стало, будто наелась ядов в орденской лаборатории. Однажды она так сделала, и долго не могла скрыться от навязчивого внимания монахов, заглядывающих в рот, уши, глаза. Тогда ей помогло погрызть камни из плаца. Здесь плаца не было, зато в избытке имелись дорожки. Под дорожками - земля, трава, червяки. Пропахав носом и пастью глубокую борозду, Девона упёрлась лбом в угол дома и немедленно отхряпнула от него добрый кусок. Камень - он камень и есть.
Жжение не утихло, но уползло ниже. Булькнуло. Отряхнувшись, Девона профланировала по двору, принюхиваясь. Эммой пахло тонко, навязчиво и удушливо. Человеческие суки почему-то любили пахнуть какими-нибудь тухлыми цветами. Эта воняла ирисами, и тянуло ими откуда-то из-за дома. Следовало бы пойти туда, но пока не хотелось. Хотелось навалить кучу на крыльцо мертвячьего дома, пришлёпнуть её сверху каким-нибудь дохляком, повыть под окнами и убежать. К Робу. Чтобы уткнуться лбом в колени, жалуясь на ядовитых вонючек, а он бы чесал под ошейником и задавал глупые вопросы.
"Ты кто? Ты собака? Или не собака?"
"А у кого такие уши? У Девоны такие уши?"
"Это чьи зубы? А чьи лапы? А кто так мерзко воняет?"
Девона заскулила. Ошейник чесался всё сильнее, и мешал, и вонял... И вообще, его лучше было бы закопать. Еще и в животе крутило. Усевшись на хвост, она почесала шею раз, другой. Третий. И внезапно вонючая косичка порвалась, упала на землю. От радости, что стало легче, даже живот прошёл. Девона аккуратно затолкала ошейник в щели стены, чтобы никому в голову не пришло его искать, пробежалась по всем сараям, конюшням, галереям, порычала на слуг. Одного даже укусила, но слегка, игриво. Не чтобы совсем, а верхняя лапа - отрастёт. В этом месте - точно.
Пожалуй, в этом дворе дела были закончены.  А вот ночь только начиналась. В здешних лесах было удивительно много нежити, и если побегать за ней, тяжесть из нутра уйдет совсем. Главное - ничего больше сегодня не жрать.  Ну, разве что только пару ёжиков и разбойников. Или одного вкусного лесоруба. А может быть, даже разорить обоз. Робу и его чёрному щенку давно пора было поработать.

***
Согласно кому-то из однообразно великих древних наставников, жену следовало побить утром, сразу после пробуждения - вдруг что-то натворит? И перед сном, вечером - вдруг, натворила? На кой и почему Роб думал об этом, глядя на грозу, затруднилась бы ответить даже неизбитая с утра жена. Просто - думал. Порой случается, что мысль привязывается, как течная сука, вьётся вокруг тебя - не прогонишь. Не думать же, в самом деле, что партия - поход за Эммой несколько попахивает гнильцой и провалом. Гроза, будто в ответ мыслям, глухо ворчала. Роб поворчал бы сам, но не хотелось. Во-первых, он наслаждался подзабытой свободой тракта, отсутствием долгосрочных стратегий, государственных и божественных дел. Да что там говорить, даже примитивной тактикой наслаждался. Во-вторых, ему ужасно надоело быть генералом, и хотелось простого, михаилитского. Зарубиться с тварью, поторговаться со старостой деревни, ловя кокетливые взгляды селяночек, накатить кружку дрянного виски. Может быть, рассказать пару идиотских, но не очень приличных побасенок, и отправиться пинать соседского вампира, позволившего себе слишком уж расшалиться. А потом... Обычно потом в постели оказывалась одна из селянок, поумнее и посмазливее, но теперь это было невоплотимо. Да и не зачем.
С другой стороны, чтобы пробежаться до ближайшего села, не принадлежащего Рольфу де Манвилю, Робу пришлось бы переодеваться. Снимать чёрную шёлковую рубашку с пышными рукавами, узкие штаны, алый кушак. Щегольские сапоги с узкими носами менять на свои, удобные, разношенные. Смывать краску, которой так умильно, закусив кончик языка, подводила ему глаза Бадб. Натягивать доспех и доставать оружие.
Перспектива показалась такой заманчивой, что Роб даже зажмурился от предвкушения и упустил контроль над грозой, из которой жрал силы для фокусов. Гроза обрадовалась, глухо рявкнула и немедленно разверзлась тёплым майским ливнем. Гости ярмарки, причитая, ругаясь и смеясь, поспешили к шатрам, минуя Роба, бросая на него удивленные взгляды. В самом деле, они вряд ли видели раньше прорицателя, который стоял под проливным дождём, раскинув руки, точно хотел обнять тучу. В большом цирковом куполе заиграла музыка, и Роб довольно кивнул. Теперь можно было и прогуляться. Акробатки, силачи, шуты и Раймон надежно займут публику до темноты, а к тому времени всегда успеется и пошнырять по окрестностям, и вернуться. 
В конце концов, есть определенная прелесть в том, чтобы быть архимагом. И силу, как послушную собачку, нужно время от времени выгуливать. Равно, как и потакать своим желаниям.
Желания завели его в заброшенный дом у озера. Роб шёл в сторону Дебдена, бездумно попинывая камни на дороге, когда лесная тропка, петлявшая между папоротниками, упёрлась в этот небольшой особняк. По черепице крыши скакал небольшой дрозд, склёвывая ягоды рябины, осыпавшиеся с ноябрьски алого дерева. Под ногами шуршала золотая, желтая, коричневая листва. Остро пахло прохладой Самайна, а на тыквах, украшающих крыльцо, белела изморозь. Роб оглянулся. За спиной по-прежнему бушевал майский дождь. Но здесь, подле дома, была уютная, тихая осень. Дверь, увешанная сухими связками чеснока, вела на кухню. Небольшую, уютную, заставленную множеством предметов - банками и баночками, бутылочками, корзинами, чашками в вязаных чехлах. Украшенную сухоцветами, яркими листьями и самодельными флажками. На столе лежала книга с рецептами. Пахло выпечкой, сладостями и травами. И вместе с тем - на всём лежал флёр пыли, не стираемой уже очень давно.
"Три части полыни, - прочитал Роб, аккуратно отерев рукавом страницы книги. - Поместить в котелок и кипятить с мыльным корнем, помешивая посолонь..."
Травница. Быть может, ведьма. Листы тонко пахли то ли розой, то ли корицей, напоминая о Розали.
За дверью, ведущей из кухни, зашлёпали босые ноги. Потом скрипнули петли, вошла девушка с мокрыми волосами, охнула,  всплеснула в испуге руками, и стянутая на груди узлом простынка распалась, открыв миру совершенную женскую наготу:  груди с вздернутыми сосками, узкую талию, крутые бедра, точеные ноги и русый мысок меж ними. Роб от неожиданности хмыкнул, а девушка взвизгнула, покраснела, как свекла, схватила простынку и умчалась вглубь дома. Роб метнулся было за ней, но взгляд снова зацепился за паутины пыли, свисающие с сухоцветов. Пол тоже был грязным. Не станет по такому ходить босиком случайная гостья в лесном домике. А значит, гостья была не случайной. Или её вовсе не было.
"Но боги, как хороша!"
Эта мысль тоже была чертовски странной. Начарования, феромоны и привороты Роб сбрасывал себя, как шелуху, не задумываясь, но эта грудь, схожая с молодым, крепким яблоком...
"Чтоб ты сдох, Роб Бойд!"
Циркон огляделся. Одинокая звезда зыбко дрожала в бледном предрассветном небе. В студёной тишине часа между днём и ночью ощущалось далёкое дыхание ранней весны.
- Птицы, - сказал ему Роб. - Слышишь, как они звонят в небо?
"Какого чёрта нас двое?!"
- В самом деле, почему нас двое?
Душа, жизненная сущность - Роб и его жизненная сила, характер, чувства - Циркон, стояли на холме среди туманов, друг против друга. Глаза Циркона - молочные опалы, глаза Роба - серый лунный камень. Оба - молоды, моложе своей телесной оболочки.
- И где наше тело?
- Возможно, что его уже трахает та забавная девчонка.
- Не обольщайся, мы не красавчик. Скорее жрёт.
- Одно другому не мешает, братишка.
Туман потихоньку рассеивался, открывая алый рассвет, мохнатые камни под ногами, очертание холмов у горизонта. Правый - рогатый, с башней, левый - как сиська матери фоморов, на нём угадываются катапульты, средний - с плоской вершиной.
- Маг Туиред.
- Да. Но мы в Бакхёрст-хилл. Значит, это воспоминания.
- Или мороки. Но мороки мы обычно чуем...
- Забавно, тут мы можем отыскать Тростника.
- Тогда надо позвать Викку. Она его убить хотела.
- Она его сначала поимеет. Приревнуешь.
- Кто?! Я?! Да я его даже подержу.
Маленькая голова на длинной шее словно выстрелила из серого мха под ногами. На плоском лице - две длинных щели на месте ноздрей, челюсти вытянутые в клюв, ощерены в жутком оскале. Почему в жутком - ни Роб, ни Циркон не взялись бы сказать: михаилиты и пострашнее улыбки видят. Но было жутко до дрожи в коленках, до слабости в руках. Так страшно, что ни Роб, ни Циркон и не подумали поискать хотя бы кинжал, а толкаясь, мешая друг другу, рванулись душить тварь. Тварь как-то странно, изумлённо хрипнула и покорно придушилась.
- Они только пугают. Не знаю, как их называют, но ни один не укусил еще.
Эмма, неслышно подошедшая сзади, была бледной, как смерть. Образ смерти неплохо дополняли белый саван и туго заплетённая коса.
- Знаете, я здесь выучила слово - итсени. Отец моего мужа. А еще : их - кто это? Нефернен - какой красивый. И сенебсумаи - он здоров на моей ладони. Он... пришёл за мной, итсени?
Это несомненно была Эмма. Непривычно разговорчивая, с жёстким заломом между бровями - как у брата Ричарда, еще более хрупкая, чем обычно - но Эмма. Только Эмма могла спрашивать о Раймоне, не называя имени, но так, что становилось понятно: красивый и здоровый - это он, её муж. Сын Роба.
- Здесь - это где, дочь моя?
Спросили это оба, хором, почти сливаясь. Присутствие Эммы действовало целебно.
- Не знаю. Я пыталась, стучалась, кричала Раймону... Не слышит. Потом отчаялась. Я не живу без него, понимаете? Не горю, ничего не хочу. Когда отчаялась - провалилась сюда. Мне кажется, это их мир мёртвых. Здесь много душ. У тех, кто служит Грейстокам - душ вчетверо. Сами посудите: ка, ба, ах, хат, иб, сах, сехем, шуит и рен. И вас двое, гляжу. Берилл тоже... где-то тут ходит.
Эмма по-детски скривила губы, всхлипнула и рухнула на камень, закрыв лицо ладонями. Плечи затряслись от беззвучных рыданий, и Циркон хотел было обнять её, поделиться теплом, но Роб одёрнул. Эмма или нет, а доверять миру, в который попал после созерцания голой бабы, мог только полный кретин.
"Баба" - это хорошо. Уже отпускает."
Отпускало слишком медленно. Эмма исчезла, будто её и не было, а Роб с удивлением обнаружил себя в жёлтой, пронзительно жаркой пустыне.  Циркон вернулся на своё место, а компанию теперь составляли двое дюжих полуголых мужиков, вооруженных кривыми мечами - то ли серпами, то ли саблями, то ли топорами. Бёдра эти воители прикрыли белыми обмотками, ноги и руки - бронзовыми поножами и наручами. Оба были лысыми, мордатыми и смотрели недобро. Разглядывать себя они не дали. Первый рванулся вперёд, Роб успел толкнуть его в бок, вложив в это движение всю свою силу. Мордатый свалился на песок, но тут же встал и медленно, не сводя глаз, пошёл на Роба. Клинки мечей выглядели неприятно и опасно. Чтобы убить человека достаточно вонзить лезвие на четыре пальца ему в живот. Клинки этих молодцев следовало погружать глубже и под углом. А еще ими можно было рубить, что и продемонстрировал второй.
То ли серп, то ли топор свистнул у уха, Роб перекатился по песку, набирая полную жменю, которой незамедлил поделиться с ближайшим противником. Тот ничуть не смутился, зажмурился, но меч отпустил только после пинка в живот. Сломанная рука укрепила его в желании распроститься с оружием, и второго Роб встретил уже клинок в клинок.
"Хорошая игрушка".
Лишь зарубив обоих, Роб понял, что песок зверски горячий, а сапог вовсе нет. И одет он только в тартан, в котором в пустыне было так жарко, что хотелось раздеться.
"Надо выбираться отсюда. Пожалуй, если я не понимаю, что происходит и не знаю, где я, то следует позвать жёнушку?"
Но жёнушку звать было нельзя. Всё это могло оказаться ловушкой, сродни той, что готовили Розали и Джеки.
- Maith. Что я знаю? Я вошёл в осенний дом, пощупал пыль и книгу с рецептами. Книга пахла розами и корицей. Потом пришла голая мокрая деваха, продемонстрировала себя и сбежала. А я, будто никогда голых девок не глядевши, чуть было не побежал за ней. A’ chiad - зачем это ей, аn dàrna - зачем это мне, если влечения не испытывал? И самое главное - что я упускаю?
- Упускаешь Самайн, - прозвучал в голове голос Бадб. - А ещё мы упускаем короля, потому что наш новый мерлин его вылечил.
- Зачем? - Тупо поинтересовался Роб, от изумления забыв о песке, девках и даже о Самайне. - Зачем вылечил?
San treas àite, он и впрямь забыл, что в дом его повлекло уютом осени. Дитя, родившееся в ночь Дикой Охоты, Роб лучше всего чувствовал себя именно в октябре. Ему нравились прозрачные нити паутины, тронутые первым осенним морозом, алые, желтые листья. Когда родился Тростник, он не знал, но Роберт Бойд подчинялся магии Самайна. Видимо, зря.
- Так, mo leannan. Я как слепой котёнок сейчас. Если можешь - выведи, и что значит - вылечил?
- Да это и значит, - богиня мысленно пожала плечами. - Полностью вылечил. Влил в него столько силы, что я не удивлюсь, если король ещё и помолодеет. А зачем - так верноподданный, не хочет жить в мире без короля. Правда, тогда получается, что и без Клайвелла тоже, потому что и его вылечили. И Кромвеля, наверное, тоже бы, но он не болеет.
В пустыне повеяло майским ветерком, и Роб шагнул навстречу ему на поляну. Стена в домике исчезла, будто её не было. Снова были лес, ливень и Англия  со здоровым и помолодевшим королём.
- Иди сюда, моя Бадб. И объясни толком, что происходит, пока я буду с упоением возиться с огнивом и поджигать этот чёртов дом. Что мерлин делал у короля? Причём тут Клайвелл? Что еще натворил этот юнец?
- A’ chiad - он ещё и комиссар, к начальству пришёл, сам не зная, зачем, - Бадб встала рядом, рассеянно потирая пальцы. - An dàrna - Клайвелл случайно под руку подвернулся, потому что этот мерлин, кажется, очень полюбил лечить. Кроме того, они вместе с мерлином с утра отправляются визитировать вашу, михаилитскую, резиденцию. А ещё этот юнец ввёл моду на безрукавки. Потому что Клайвелл, который случайно, упомянул татуировки в протоколах.
Сначала стало страшно. Дик Фицалан, не будучи виновным в чём-либо, тонул в болоте и тянул за собой всех, кого соприкасался. Никто не выбирал, в какой семье родиться, рисунки на руках порой были просто рисунками, а самодуры чаще других становились королями. Однажды старцы, трактующие волю божества, запретили древним евреям делать татуировки, а расплачивались теперь за это илоты Бадб. Которые евреями не были. Потом Робу захотелось пнуть камень, выругаться и пойти оторвать королю ногу.  Да так, чтоб ни один траханый всеми дубами друид не вырастил новую. Но король без ноги не имел смысла, пустой трон тоже был бессмысленнен, Фицалану на него садиться - рановато,  здоровый Гарри казался таким же удобным, как седло на хряке.
- Sgudal agus gràineileachd, - вздохнул Роб. - Моя Бадб, почему я всего-то генерал, причем - скорее полковник, если припомнить, сколько от тех легионов осталось? Не мерлин?
Жизнь, пожалуй, надо было любить. Потому что она всё равно отымеет, но в таком случае это будет хотя бы по любви. Поэтому, для страха и лёгкой паники Роб оставил пару глубоких вздохов, а сам сел на ближайшее бревно. Подумать.
- А ты хочешь? - поинтересовалась Бадб. - В мерлины?
- Нет. Не знаю. Мерлин не должен хотеть кровавой резни, бессмысленной и беспощадной. Представь, отрезать ему сначала один палец, потом другой... И это я про короля, для начала. Поэтому, в мерлины мне нельзя, недостаточно люблю всё живое. Придётся довольствоваться службой тебе.
Раймон, должно быть, уже заканчивал своё представление. И следовало бы вернуться в цирк, но встать и просто пойти Роб не мог. Не сейчас, когда внезапно оздоровленный король посылал в резиденцию ревизию и вообще казался излишне прытким даже издали.
- Да, - со вздохом согласилась Бадб. - Незнание, выбор, мерлины, илоты... как я порой завидую, что б ты знал. Может, потому и... а, не суть. Отпускаю тебя. Отныне ты равен мне.
Долгое, свободное мгновение Роб глядел на свои руки, с которых осыпались рисунки, и, кажется, не дышал. Мысли толкались в голове, норовили проскочить вперёд вне очереди.
Здорова ли Бадб?
Бадб ли это вообще?
Кто еще мог бы освободить от клятв, кроме неё?
Чувствуя себя выброшенной на мороз собакой, Роб, тем не менее, не смог запретить себе помечтать. Теперь можно было умереть и упокоиться. Бросить божественные дела, отдавшись привычному, трактовому. Уже слишком долго дети Ордена получали помощь не вовремя. Можно было просто любить свою жену, мечтать о наследниках и тихой старости. Свобода пьянила не хуже доброго ирландского виски, кружила голову, и Роб закрыл глаза, наслаждаясь этим мгновением.
- Нет, - решительно заявил он, когда первый хмель схлынул. - Я сбегу, mo ghràdh. Найду способ оставить тебя одной, ты ведь знаешь. Я не могу не ценить доверие, но доверять мне стала бы только дурочка. А ты - не она. Возможно, однажды мир наполнится ароматом майских роз и ландышей, прекратятся войны, и музыка зазвучит, и мы станем милосердными и искренними, а наша любовь - безусловной. Как в раю. Но это будет еще очень нескоро, даже по твоим меркам. Поэтому, если ты не видишь меня илотом, то тебе придётся меня купить. Очень задорого, замечу. Или победить. В конце концов, твоя сестра называет меня рабом и наложником. Не стоит ей перечить, а?
Подумать, так было даже спокойнее. В случае чего, Бадб могла потребовать свою собственность, а это означало - больше никаких башен с рогатыми свиристелками. В семейной жизни это ничего не меняло, генералу рабский ошейник командовать не мешал, а о том, куда делись рисунки с рук, можно было никому не говорить.
- Только не ошейник, ладно? Михаилиту лишние цацки на шее ни к чему, под них ядовитая слюна затекает. Не моя, не улыбайся так ехидно. Клеймо, рабская серьга - еще куда ни шло. Но не ошейник. Я хоть и кобелина, но с ярмом ходить не го....
Внезапная мысль осенила его. Нахлобучила так, что Роб осекся на полуслове. Всё это было правильно, спасало его от измышлений короля, но совершалось зря.  Потому что помимо запястий, на нём были другие татуировки. На правом плече пламенеющий меч и надпись сообщали, что плечо принадлежит магистру Ордена архангела Михаила, Циркону. Замысловатая вязь на левом предплечье - что Роб и Бадб вместе навсегда. Древо жизни на спине красовалось с молодости и довольно успешно прикрывало эту самую спину от гадостных фэа, норовивших напасть с ветвей. Подумать, его татуировки илота были меньшим из зол. Потому что - "Не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен. Я Господь Бог ваш".
Роб тряхнул головой и улыбнулся своей рыжей жёнушке. Двум смертям не бывать - одной не миновать. Не управляли королём - нечего и начинать. И прятать руки, точно на них нечто постыдное, не стоило. Те же валлийцы, от которых пошел род Тюдоров, были расписными, что яйца на Пасху. Тем не менее, валлийскую Марку пока никто не сжёг дотла.
- А знаешь что, моя Бадб? Хер тебе, я остаюсь илотом.
Свобода и возносила, и больно роняла на камни. Если уступить сейчас, то людям с татуировками на запястьях придется сдирать кожу, чтобы избежать дознания и костра. И виноват в этом будет Роб, который ухватился за желанную свободу, как младенец за грудь кормилицы. Всё же, больной или здоровый, Генрих Восьмой был деспотом, сатрапом, но не идиотом. И с ним можно было попытаться договориться. Свою выгоду он никогда не упускал, а живой  преданный магистр всегда полезнее мертвого, преследуемого или озлобленного. Хочет король Гарри ведьму - получит. Охоту? Легко, особенно если прихватить Снежинку, чтобы тот водил нежить, как кукловод. Подсказывать будущему монарху с красивым, правильным именем Ричард, где и как лучше разместить ополченцев, куда нужно ударить и чем, помогать ему фейским золотом, чтобы побыстрее снять неудобного правителя по имени Генрих - дело вовсе привычное. В конце концов, Роб всегда лучше чувствовал себя за шахматной доской.
- Ну же, рыжая-бесстыжая. Режь. Это мой выбор, выбор свободного человека.
И отросшая коса мешала. Особенно - она.  От неё чесалась шея, когда Роб опустился на колено, протягивая руки Бадб.
- Твой выбор - предлагать, а мой - резать или нет, - не согласилась богиня, вздёргивая его на ноги и сгребая в охапку. - Татуировок мало, что ли? Так и оставшихся хватит, чтобы Его Поздоровевшее Величество шокировать. Убегательные порывы? В твоём солидном юном возрасте пора бы уже научиться их сдерживать. Отпустила - значит, отпустила, доверие - значит, доверие. А сестра сказала бы, что воспитанные генералы с жёнами спорят только по делу, и никак иначе. Так что, как ты там выразился?.. Хер тебе, вот. Ходи свободным. И женатым.
- Maith!
Скрывать удовольствие и счастье не получалось. Лыбясь, как придурочный, Роб ощупал голову, убедился, что волей Бадб волосы сами заплелись в сложную косицу, оставляя оголенными виски.
Колесом прошёлся по поляне, подхватил Бадб, прогарцевал с ней по лужам в вольте и завершил всё это радостное безумство поцелуем, который на свободе ощущался как-то иначе. Вообще, жёнушка тоже воспринималась более волнительно, и объятия с ней к возвращению в цирк не располагали. Роб неубедительно попенял сам себе, что в пятьдесят три нельзя быть пылким юнцом, не устыдился и поцеловал жену снова.
Порыв ветра прогнал тучи, подхватил искру, заронив её в соломенную крышу.
На то, чтобы отблагодарить Бадб за бесценный подарок и сжечь пару-тройку домиков, Роб всегда мог найти время.

***         
История никак не хотела начинаться. Слова не шли. Дети сидели вокруг высокого костра, возбуждённо тараторили, ожидая сказки, поглядывали на костёр, следили за уходящими в небо искрами, толкались - в общем, делали всё, что и должны делать дети. Вот только история - не шла. Возможно, Раймон уже слишком привык рассказывать на два голоса - нет, потому что талант трактом не выбьешь. Возможно, он просто устал - да нет, с чего, не анку же гонять по снегу. Возможно, вокруг было слишком много обмана - но когда это мешало морочнику? Впрочем, мешало. Не обман вообще, но вот этот, конкретный. А вообще-то всё шло хорошо.
- Жил на северном побережье парнишка, Джеком звали. Жил не хуже прочих, не тужил, пусть угораздило в рыбацкой семье родиться. Матушки-то не было у него, так отец зато - справный рыбак, с хорошей лодкой, и всё бы ничего, и истории бы не случилось, кабы однажды зимой не привёл отец невесту: красивую, как вот костёр, яркую, как воооот эдакая саламандра! И странное дело - никто ему даже не завидовал, никто не спрашивал, откуда такая справная взялась. А Джек - не простой он был мальчишка, родился с талантом, аж твареборцы прохожие интересовались.
Врали все, как и положено. Ярмарка притворялась, что она тут просто так. Рольф притворялся, что он ничего не знает. Роб притворялся гадальщиком, Раймон - собой, Бадб - цыганкой. Девона притворялась, что ищет Эмму, Рольф делал вид, что верит, вампирята - что их не тошнит от местных крестьян, местные притворялись людьми так, что аж сами верили... да, вот оно. Дети реагировали и эмоционировали так, как должны, по их мнению, люди. Вели себя так, как должны люди. Но люди о таком не задумываются, и всё это приходило неправильно, как из кривого зеркала. Фицалановского. А, значит, что?
"Значит, надо рассказывать себе, а не им. Жаль, потому что сам-то уже всё знаешь, заранее. Или..."
Знал ли он эту историю на самом деле? Вроде бы рассказывал когда-то другим послушникам тёмной ночью на стыке октября и ноября? Да, пожалуй, так. Наверное. Память изворачивалась, подсовывая то одну картинку, то другую, но веры ей не было ни на двухпенсовик. Ночь, вечер, утро? А, может, шёпотом на уроке? Или куда позже, на тракте? Не вспоминалось.
Раймон пожал плечами. Главное - рассказывал, а когда, как и кому - наверное, сгинуло вместе с кранмеровскими закладками. Не должно было, потому что глубоко, далеко и не связано, но - могло. Как говорили наставники: теоретически. Теоретически можно заломать анку голыми руками.
"А главное враньё, конечно - что мы здесь за Эммой. И мне действительно интересно, верит в это Рольф, или просто делает вид".
Де Манвиль хорошо умел делать копии, и Раймон не слишком верил ни в нюх Девоны, ни в вампирят. О, конечно, проверить стоило, но... но если нет, то можно для начала просто плюнуть в суп. В отместку. Так, чтобы об эммах и думать забыли.
- Что значит - яркая,как костёр? - Встрял усыпанный веснушками не-ребёнок с копной светлых, почти как у Эммы, волос. - А почему эта тётя не сгорела, если как костёр?
"Ой, история же".
- Потому что костёр не погаснет, пока в него подкидывают дрова. Или уголь. Время шло, и заметил Джек, что деревенские-то какими-то тихими стали, словно притопленными. И ещё заметил, что тянутся от них словно паутинки, длинные, прозрачные, только на солнце порой и видно, что поблескивают. И никому до них дела не было. А ни на отце, ни на мачехе, ни на нём самом такого не было. И проследил он, куда эти паутинки тянутся, а тянулись они - в их избу. Домой.
"Что мне напоминают эти дети? Ведь и не люди толком, и не нежить толком. Ведь было что-то такое, совсем недавно? Точно! Гулеревня! Вот дьявольщина, не осталось в мире оригинальности".
История текла дальше, такая же фальшивая, как всё вокруг, по привычным лекалам, каких девять на десять сказок. Добавь ужаса, добавь изворотливости, страх за близких и за себя, посыпь кажущимся предательством обманутого злобной ведьмой отца, повари на огне отчаяния, когда герою уже вовсе ничего не остаётся делать, и непонятно, как он выкрутиться.
– …а отец так и смотрел пустыми глазами в стену, словно и не видел ничего – а может, всё сразу. Только всё шептал отчего-то про ворон и перья. Повернулась ведьма к Джеку, занесла кривой кинжал с каменным лезвием, да не тут-то было. Взорвался вокруг неё калейдоскоп цветных пятен, закружился вокруг, поползли к ней ломаные и хрусткие фигуры, словно витражи со свинцовыми прослойками, с длинными, в локоть, а то и больше, когтями.
- А сколько сказочник денег зарабатывает? А в день? А если вам деньги не дать, что будет?
– Если б зарабатывал – тут не сидел бы. А что будет… а вот те двое, хм, акробатов, уши надерут, то и будет. За вопрос про лодку – тоже. Лодок они никогда не видели… вот вам лодка, смотрите! И не вах, обычная лодка, не корабль какой. Что значит, что такое корабль?..
Ползли тени со всех сторон, потому что сторон – не было, а когти – были.
Слова находились сами собой – чего ещё ждать от знакомой истории? Послушно плыли мороки в оранжевых тенях, и дрожащие стены избы шли призрачными витражами, в которых тонула злобная, но красивая ведьма, похожая на ту, что Раймон никогда не видел.
– А деревенские – очнулись, да только не помнили ничего потом, но Джек и рад был. Потому как кто в такое поверит? Только безумцем и назовут, как и любого морочника. А со временем – и сам он забыл, потому что морочники и правда безумцы, всем известно. И к лучшему, потому что кинжал, в лесу закопанный, до сих пор так и лежит, а если о нём никто не помнит, то его и не достанут…
“Рукавов уж не надеть,
Поменялась мода.
Буду голая краснеть,
На глазах народа!”
“Э-э, что?..”
“Нам король диктует путь,
Как тела нам завернуть,
Ходим мы с петлей на шее
И не страшно нам ничуть!”
На миг Раймон ощутил себя как там, с сестрой. Словно мысли наткнулись на стену и размазались по ней ровным слоем. Хорошо хоть, дети уже расходились, и можно было корчить любую рожу, хоть деревенского дурачка, хоть той стены. К тому же,
“Я хотела пофорсить -
Бело платье поносить.
А король-то очень прост,
Наступил на белый хвост!”
“Хватит! Понял я, понял. Почти”.
По частушкам получалось, что король приказал всем ходить голыми. Или хотя бы полуодетыми, но скорее – голыми.. Раймон попытался представить тронный зал и вздрогнул. Нет, фрейлины – это ещё ничего, хотя и не все, но Саффолк? Кромвель?..
“Но зачем?!”
Впрочем, петля на шее намекала и на это, и вопрос сразу менялся на “почему”. Его Величество, как и дьявол, крылся в мелочах.
Раймон со вздохом поднялся и зашагал от костра прочь, туда, где, по его прикидкам, обретался Роб Бойд, разукрашенный татуировками как дерево – кольцами. По всему выходило, что надо бы поговорить о разном. Возможно даже о том, каково будет жить в стране без короля. Или, упаси Господь, с новым королём. Или, свят-свят, регентом.
Господь, конечно, в последние месяцы поминался исключительно всуе, но в этот момент искреннее обращение казалось правильным и естественным. Тот Господь, единственный из всех, в игры престолов, кажется, не играл.
За спиной в пламени костра плавились и исчезали витражи, горели бревенчатые стены истории, которую Раймон уже забыл, но которую точно когда-то уже проживал.

15 мая 1535 г.  Леса в окрестностях Бакхерст-Хилл

Солнце еще только собиралось выглянуть на остывшее за ночь небо, когда поляну, укрытую густыми белесыми клубами тумана, выбрался из кустарника крепкий бородатый мужчина. За спиной, спрятанный от посторонних глаз, таился резной посох, а за пазухой истекал последними каплями еще теплый заяц, попавший в спрятанные в зарослях силки.
- С чего б туману взяться, - недовольно бубнил он, - николи не было, завсегда ветром сдувало.
Будто услышав его, порыв ветра разорвал стену тумана впереди, показывая вершины двух широких белых шатров, и четырех поменьше - ярко-синих, желтых и красных. Выходило, что место некромаг Тамон  Преквор, урожденный Карлом Кларком, нареченный Птах-асесом, для дел своих и дел Инпу, нашел правильно. Место, где уже правит визирь Третьего Нома, где бродячие артисты привлекают многое множество душ любопытных людей, требовало освящения жертвой и установки маяка-якоря.
- Себихос! - негромко позвал Птах-асес своего подручного, расторопностью не отличавшегося, зато - непревзойденного мечника и борца. - Неси алтарь-то!
Предвкушение силы, дара великого Инпу, будоражило, Птах-асеса потряхивало, руки дрожали, и потому алтарь - бронзовая чаша-жертвенник с головой Псоглавца - в жирную, сырую землю вошел криво. Но стоял прочно, и возлитое в него масло зря не пролилось.
Птах-асес воздел руки и глубоко вздохнул. Творя призыв, спешить не стоит. Нужны спокойствие, умиротворение и боголепие. И даже шуршавший в кустах Пен-пи, второй подручный, не мог этому помешать.

Солнце еще только собиралось выглянуть на остывшее за ночь небо, когда Роб блаженно-счастливым свистом согнал с округи туман, перебудив лошадей. Цирковых разбудить было сложно - после представления и непременной пьянки они спали непробудно.
- Вставай, сын мой, - бесцеремонно растолкал он Раймона. - Медведь приснится. Тут поблизости есть дивное гнездо гравейров, надо бы в гости наведаться. А то пузо отрастишь, не дай Господь.
Господь Робу за ночь не только свёл татуировки с запястьев, но и отрастил короткую косицу, которую тот внезапным кокетливым жестом накручивал на палец.
- Не хочу гравейров, - капризно отозвался Раймон, не открывая глаз. - В этой странной новой жизни гравейры утратили, как сказал бы поэт, интересность и всяческий sentiment de nouveauté. Давай лучше, не знаю, найдём вот жену Рольфа. Почившую и упокоившуюся, кажется, в наполовину сломанном Рочфорде. И тоже украдём. И оживим.
- Чего утратили?.. Ай, не важно. Вставай, говорю. Нутром чую, будет coiseachd inntinneach.
Роб еще раз встряхнул его, прихлопнул сверху кольчугой и снова присвистнул, выглянув из двери фургона. Раймон только вздохнул. С той ночи, когда у Бойда пропали татуировки, его жизнелюбивости мог позавидовать даже... нет, сравнения в голову не лезли, даже когда с неё слезла кольчуга.
- Между прочим, во сне почти написал трактат о причинах того, почему морочники, вопреки общему мнению, не любят изменений. Казалось бы, мы ими живём, мы их создаём - но нет, напротив. Я думаю, это оттого, что морочник сам по себе внутри текуч, как... нет, сравнения не лезут. Volatile, в общем, и поэтому нуждается во внешних якорях. Но теперь мне кажется, что нечто подобное уже есть в орденской библиотеке под каким-то жутко скучным названием. А, впрочем, может и нет. Я уж точно наверняка не скажу. Всегда считал, что пока не магистр, в библиотеки ходить рано, а потом - поздно.
-  В каждом сне есть крупицы истины, - а еще Роб будто вернулся лет на цать назад, потому как заглянул Раймону в ухо, за веко и в рот, проверяя, здоров ли. - В них могучая сила. Маги и ученые не первый год ломают над морочниками головы, но поняли только одно. Психи вы. Уцепился за мороки, как эммину юбку. А ведь какие factiones проё... ай, не маленький же... просираешь!  Ну же, - продолжал он, увлекая Раймона по едва заметной тропке между кустов, с которых брызгало холодной росой. - При виде твоей кислой физиономии придорожные грибы сами маринуются.
Туман, меж тем, густел. Он лип к ногам Бойда ласковой сукой, вился к рукам, шипел оседающей влагой. Туман складывался в причудливые фигуры, обманывающие зрение не хуже мороков - сутулый человек, крупный зверь, рыхлый куст, рыбина, непонятная сутулая тварь размером с собаку, но отчего-то на двух лапах...
Выпрыгнувшая из куста тварь ударилась о сгустившийся воздух и сползла на землю. Поднялась, попыталась обойти преграду сначала в одну сторону, потом в другую, отчаянно махая при этом верхними лапами.
- Это и есть твоя шотландско-ругательная "интересная прогулка"? - Поинтересовался Раймон, скептически глядя на рольфова - или ещё какого некромантского - отпрыска. - Пока что выглядит ровно так, как звучало, а не что там по сути. И вообще, если говорить о юбках, то...
О юбках договорить сразу не пришлось: тварь, видимо, отчаявшись, плюнула в него чем-то маленьким и круглым. Кольцом, причём, если Раймону не изменяли глаза, кольцом знакомым и привычным, эмминым.
- Если говорить о юбках, то мне интересно, понимают ли все эти некромаги, разбойники и прочие, что если Эмму забрать совсем, разорвать вот связь, души, прочую поэтическую ерунду, то хуже будет в первую очередь вовсе не мне?
- Ну интересно же, - пробурчал Роб, встряхивая рукой, будто соплю оземь сбивал. - Вон, сушеная макака с тобой разводится. Когда я ещё такое увижу?
Он огляделся, обозрел  небо, но то было безмятежно-молочным и туманным. Сухих ворон, прилагавшихся к обезьянам в прошлый раз, Рольф не предусмотрел.
- И кольцо теперь в трёх щёлоках и пяти бренди отмывать, - пробормотал Раймон, рассеянно разглядывая лес. - И вообще... отмывать. Сплошные расходы, потери и прочее такое.
Умертвие, меж тем, направилось к ближайшему дубу и страстно его облапило. Роб был готов поклясться, что сделало оно это радостно, точно всю не-жизнь ждало, когда можно будет облобызаться с деревом. Морочники, хоть и были психами, общение с мертвяками облегчали и упрощали.
- Она говорила, что ждёт тебя, - отстраненно заметил Роб, глядя на изумруд, на ломаные линии кольца, на мышь-полевку, тянущую к нему лапку. - Но... Быть может, тебе лучше заказать новое кольцо? Ну, знаешь, все эти наведенные проклятья, сцепленные маяки, нежелательные беременности...
Раймон скривился, размышляя, то ли дать магистру в ухо, то ли и так сойдёт.
"Ещё бы спросил, чем Эмму после Рольфа отмывать, потому что, дескать, честные рыцари давно перевелись".
От раздумий отвлекла мышь. Несчастное животное, только коснувшись колечка, дёрнулось и издохло, роняя из пасти капли густой, почти чёрной крови.
- Да, лучше новое. Есть пара мыслей...
Договорить снова не дали. Земля под дорожкой и вокруг проваливалась, открывая лакуны, из которых наружу полезло всякое гулеобразное разной степени готовности. Словно местная нежить ненавидела, когда при ней разговаривали. Или не вообще, а конкретно когда говорил вот Раймон. Это стоило запомнить отдельно и донести Рольфу лично, за некуртуазность.
- Есть пара мыслей о том, какое именно, потому что... кстати. Как специалист по древности: а какие жертвы приносили той, четвёртой? Ну, которую в Бермондси жечь пытались?
- Да на кой она тут нужна?
Когда из-под ног начинали лезть гули на разных стадиях развития, первое, что всегда делал Роб - поминал по матушке их батюшку. Второе - на бегу ставил щит. Этот раз исключением не стал, разве что в крайне увлекательный бег он прихватил Раймона. Во время бега было проще отбиваться от противников, превосходящих числом. Отбежал, развернулся, ударил.  Роб предпочитал это делать в рукопашной, но Раймон - жёг, всё что двигалось. Вот и приходилось держать щит, матерясь в мыслях, ибо жжёной мертвечиной воняло так, что хотелось повеситься не только Робу, но и всему лесу вокруг. Который упорно оставался за спиной, тропкой выводя к просвету поляны.
- Тебе не кажется, что нас загоняют?
Лысые культисты, не по погоде одетые в белые фартуки вместо штанов, творящие замудрённый ритуал на поляне, куда вывалились михаилиты, нападения их туманного леса не ожидали, но заслон небольшой поставили, и сейчас два караульных растерянно вскочили, схватившись за оружие. Растерянности им добавляла еще и угнездившаяся на бревне в отдалении Эмма в сопровождении уже знакомого поддельного Раймона. Эмма, как это и было ей положено, изучала  творящееся с отстранённым, невозмутимым любопытством, и Роб придержал своего поспешливого воспитанника за руку, глядя на здоровяков в добротных кирасах, вооруженных неприятного вида кривыми клинками.
Сзади слышалось кряхтение и пыхтение оставшихся  семи гулей, вознамерившихся обязательно догнать, порвать и сожрать.
- Привет, солнышко! - Раймон выдрал руку и помахал Эмме, заодно разминая пальцы.
- У тебя жар? - Изумлённо спросило солнышко, и Раймон умилённо хмыкнул.
- Ничего себе, оно ещё и разговаривает. Ну, хоть лоб щупать не лезет... слушай, Циркон, а если убивать нельзя, то что, собственно, с этим твоим интересным делать? Тем более что оно становится всё больше и всё интереснее.
Жрец, вымазанный собачьей кровью, продолжал гнусавить над вычерченным по земле анкхом, но петь ему явно оставалось недолго - ритуал близился к завершению. Оставалось понять, что за ритуал, для кого ритуал, зачем ритуал... почему загоняли к ритуалу.
- Инквизицию проводить, - задумчиво ответил Циркон, поднимая с дорожки тщательно отполированный кошачий глаз. - В соответствии с Уставом и, мать его, еще одним Уставом. Новым. Что-то мне очень хочется узнать, зачем таких Эмм делают, кто эти ребята в белых юбках и что тут происходит.
Раймон пожал плечами. Ответов на настолько интересные вопросы у него не было, зато кое-какие мысли имелись: уж очень не складывалась эта вот полянка в цельную картину. Слишком ценными выглядели вот эти разумные, говорящие, реагирующие, явно любовно выращенные и тщательно обученные копии, чтобы подставлять под мечи вот так походя. А если что-то не складывается, значит... значит, оставалось набрать в грудь побольше воздуха вместе с искренним отвращением ко всему неправильному, искажённому, извращённому.
- Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica et non solum, in nomine et virtute Domini Nostri Jesu Christi, eradicare et effugare a Dei Ecclesia, ab animabus ad imaginem Dei conditis ac pretioso divini Agni sanguine redemptis...
Рядом, почти в унисон, но более непонятно, недовольно выражался Циркон.
- Gnathaichean nàraichte, necromages, gus am bi a’ ghràineag naomh a’ tachdadh ort!
Оторопевшие от такого представления парни в кирасах и подручные жреца таращили глаза, и даже жрец, кажется, запнулся. Не удивились только гули, довольно долго бежавшие к полянке. Экзорцизм их не впечатлил, шотландскую речь они не понимали, поэтому с разгона напрыгнули, стекли по воздушному щиту и отползли назад, явно намереваясь напрыгнуть снова.
- Да будет так! - Торжественно провозгласил жрец, воздев посох и линии рисунка вспыхнули золотом, чтобы тут же погаснуть. - Что вы замерли, олухи? Хватай их!
- Non ultra audeas, serpens callidissime, decipere humanum genus...
Солнышко красиво, по манускриптам, корёжилась у бревна, солнышков Раймон суетился вокруг, пытался оттащить её подальше - и это было почти мило, только глупо, потому что туман густел вокруг, твердел, пока не вырос вокруг обоих сверкающей ледяной глыбой.
"Хорошо быть архимагом".
Жрец вскинул палку, собираясь ответить - и с воем рухнул, хватаясь за пробитое стрелой колено. Раймон бросил арбалет и потянул меч, поджигая излишне ретивого гуля. Нежить горела охотно, ярко - после экзорцизмов огонь всегда шёл особенно хорошо. Дальше смотреть на поляну ему стало некогда, но - там оставался Циркон. На двоих наёмников в кирасах. Судя по звукам, этого вполне хватало.
- Dia dhuit!
Бронированный культист прыгнул, махнул левой рукой и в ней блеснула кривая херня, сходившая верзиле за меч. Короткий удар. Роб отскочил, клинок скользнул по его мечу. Верзила отбил  острие, и сразу, на полусогнутых ударил, целясь в голову. Едва успев парировать удар, Роб пригнулся, давая дорогу блискавке Раймона. Культист налетел на неё, фыркнул от сажи, ударил вблизи с полуоборота. Циркон уклонился, увернувшись рядом с ним. Развернулся еще раз, сделал быстрый финт и выпад. Противник отскочил - и напоролся на удар снизу, через бедро и пах. Верзила не крикнул, упал на колено и на бок, выпустив свой серп, впился обеими руками в рассеченное бедро. Кровь толчками запульсировала между пальцами, но Роб на это уже не смотрел, поворачиваясь к смертно побледневшему напарнику здоровяка. Тот был помельче, поувертливее, умудрился зацепить щёку и ухо, но итог короткой схватки был тот же.
- Ну интересно же, нет? - Снова вопросил Роб, вытирая меч о юбчонку верзилы.
- Да и не говори, - проворчал Раймон, дожигая последнего гуля. Повернулся, нехорошо глянул на помощников жреца.
Один из них скорчился на земле поодаль и смотрел так испуганно, что его хотелось пристрелить исключительно на общих основаниях. Вот второй... второй склонился над своим начальником, приложив ладони к его ноге над раной. Окровавленный болт валялся рядом. Раймон хмыкнул и подобрал арбалет. Без усилия натянул тетиву, вложил новую стрелу в ложе.
- Ну а теперь что делать?
- Снимать штаны и бегать, - поделился народной шотландской мудростью Бойд, направляясь к жрецам. - Этого свяжем. Этот... Ну ты видел, как он на меня подло напал?!                                     
Жрец-целитель и тот, что скорчился, вздохнули в последний раз и умерли.
- С кого снимать? - голосом Рольфа де Манвиля поинтересовалось небо, и на поляну приземлилось нечто. Пожалуй, более всего это походило на нетопыря и женщину одновременно. Черное продолговатое тело, миловидное женское личико на длинной шее, покрытой чешуёй, перепончатые крылья. - Джентльмены, рад вас видеть. Отчего ж не зашли на ужин? Побеседовали бы, на охоту сходили.
- А мы разве не на охоте, что ли?! - Изумился Раймон, жалея, что морда у этого нечто была не Рольфова, и бить её было незачем, всё равно не почувствует. - Самая что ни на есть охота. Сейчас вот ещё бревнышко запалим, пожарим Эмму и будем травить байки вокруг костра. Вина мало, конечно, но наверное хватит.
Бойд, связывающий стонущего жреца, в голос хмыкнул.
- А что, сэр Рольф, как насчет выйти в своём теле, вывести настоящую Эмму, честно получить по морде и снова уйти? Воспитывать Харпера, скажем.
Химера фыркнула и отряхнулась.
- А зачем? - Поинтересовался Рольф, оглядываясь на него. - Харпера воспитывать? Это, магистр, занятие бесполезное и заведомо провальное. Знаете ли, нынешние юноши совершенно разучились жить. Взять к примеру этого вашего воспитанника. Фламберг, кажется? А выйти я не могу, поскольку нахожусь не в поместье. Впрочем, если вы желаете назначить поединок, то к вашим услугам. И к вашим, юноша.
Раймон, которого в его двадцать шесть юношей не называл даже Роб, мысленно сравнился с Харпером и мысленно же кивнул. Жизнь и правда получалась какая-то неловкая, надо было исправляться. Учиться у мастеров. Глянув на ледяную глыбу, уже начинавшую истекать слезами, он пожал плечами.
- По поединкам в этой странной англо-шотландской семье - брат Эммы. Дик, конечно, очень, очень разочарован... а разочарованный лорд Грей - это страшно. Будет так занудствовать, что вы сами с башни прыгнете. Не искушайте его поединками, пожалуйста, мир этого не переживёт. К слову, Роб, а что там кроты и прочая живность? Не собирается же оно при нас хватать глыбу и улетать.
- Писк, тьфу, оно глыбу упырём хватать будет, - Роб по-мышиному наклонил голову и взвалил жреца на плечо. - Mo leannan, забери нас. Я нагулялся.

Уходить от Эммы не хотелось, словно её снова могли утащить из-под носа, но увы, птицы на призывный взгляд прилететь отказались. Ну вот и зачем в семье зверятник?.. Пришлось подняться и сделать три шага, хотя казалось, что куда больше.
Голуби смотрели как-то недовольно, словно обещали запомнить и вернуться. Нет. Недовольно смотрел один, Диков, а второй - как-то исподлобья, оценивающе. Жуть. Взгляды заставляли задуматься о том, не связывает ли голубя с адресатом не только чувство направления, но и нечто тоньше, на уровне душ. Возможно, над миром постоянно летали голуби, которые были немножко людьми. Иногда сбивались с пути, порой попадались хищникам...
"Да просто жрать хотят небось, а не лететь абы куда".
Пожав плечами, Раймон свернул письма, привязал понадёжнее и подбросил птиц вверх, повыше, чтобы у них не возникло искушения вернуться.
Три шага обратно дались гораздо легче, и Раймон снова уселся рядом с Эммой, прислонился плечом.
Зато, видимо, для баланса, вскочил Роб. Бросил голые ноги Бадб, бросил Раймону лошадку - гладкую, хорошую, на которой только и скакать куда-нибудь вдаль, - и принялся бродить по полянке, каждым шагом разрушая покой.
- Отправь ворона проследить за голубями. И что значит - пропал, моя Бадб?
"Лучше бы и правда голыми ногами занимался".
Вздохнув, Раймон тоже поднялся, подхватил Эмму и кивнул остающимся.
- Пожалуй, воспользуюсь предложением. Пора уходить, пусть и без клыкастых. Спасибо, и - бывайте.
Уводя Эмму в птичий писк и зелень, Раймон думал о том, что с совестью договариваться ещё придётся, но - потом. Ещё - о том, как один ворон может проследить сразу за двумя голубями, улетевшими в разные стороны. О том, кто из голубей пропал... нет. Об этом думать точно не стоило, и он прижал к себе Эмму покрепче, вдыхая запах волос.
Совесть... совесть тоже вздохнула и умолкла.

19 мая, всё там же

- Я и говорю, господин сэр Фломберх, что падает звезда, а ейный хвост по небу стелется. Я глядь - а драконица это с драконенчиком. Я за ними. Они от меня. А тут восюлиск, злой, ну вот как собака три дня нежрамши. Дерьмом изволит плеваться. Я назад, от него. А тут тварь горбатая, с рогами. Бык не бык, а будто мино... миро... минро... Мыротавер, во.
Староста гудел и гудел, ничуть не мешая думать. Раймон согласно кивал, сохраняя суровый вид, присущий серьёзному михаилиту, словно во всё это верил. От этого дородного, седого мужчины с руками пахаря тянуло сырыми, неоформленными мороками, и оставалось только гадать, сколько мыротавров были настоящими, а скольких староста просто придумал, а затем убедил себя в том, что вооон та косуля - кентавр, а торчащие изо рта травинки - зубищи длиной с вилы.
- А что, загрызли кого? Или, может, скотину рвут?
Надо было уходить, уезжать на юго-восток, подальше. Например, в Сэндвич. Какая ему, в сущности, разница? Главное, не на север, потому что: "Мерлин призвал воинскую помощь. Проигнорировать нельзя. Уходи с севера, братучадо".
Уходи. Легко сказать. В угрозу на севере не хотелось верить ещё больше, чем словам старосты. Если уж после Рыся крестьяне не начали поднимать михаилитов на вилы - вот именно тут и сейчас не поднимали, - то что же там случилось такого, что отменяло и репутацию, и крестьянскую практичность? Даже бунтовщики и бандиты не отказывались от услуг михаилитов! И если орден отводил своих с севера - это означало две вещи разом. Во-первых, случилось что-то настолько крупное и гадостное, что тянуло на выбор сторон. Во-вторых, к лету на севере людей просто сожрут. Первое Раймон отбросил сразу, потому что быстро такие выборы наспех не делались, и время явно терпело, а вот второе...
- И загрызли, и рвут, и блюют потом непотребное, господин сэр Фломбрех, - почесал руку староста. - Девочку вот, совсем кроху, дочку кузнеца подрали. Живого лоскута не было.
- Фламберг, - в который раз бессмысленно поправил Раймон, и наклонился ближе к старосте. - Где именно подрали? Когда именно подрали? И... блюют? Чем? И, опять же, где?
Выбирать крохи смысла было тяжело. Стоило, конечно, поспрашивать и других деревенских, и потом Раймон так и собирался сделать, но такой вот морочник скорее всего задурил и остальным головы так, что концов не сыщешь. Подранного ребёнка полностью выдумать было сложно, но вместо тварей тут могли быть, например, волки. Или собаки. Правда, волки бы вряд ли подрали и не сожрали. А твари?
Ничего из того, чьи следы Раймон приметил, пока мотался вокруг деревни, под такие повадки не подходило. Да, бербаланг или гуль мог бы подрать, и не сожрать, но только сытый, а здесь сытой нечистью и не пахло, наоборот.
"Даже если бы не додрали, потом вернулись бы дожрать".
- Фломберх, - честно повторил староста, недоуменно глянув на него. Мол, чего этому твареборцу надо, всё правильно говорю. - Господин сэр. Говорю, рвут и грызут, а как же. На то они и твари безбожные, чтоб им в аду святым Андреем отрыгивалось. Особливо восюлиску. Он, знать, и рвёт, так я думаю. Потому как наблёвано похоже - дерьмом чёрным, воньким. А Дейзи, дочку кузнеца, разодрали аккурат в лесочке между Вудфордом нашим, Чингфордом соседским и Бакхёрст-хилл де Манвиля. Хороший хозяин сэр Рольф, крепкий. Всегда в порядке поместья держит. Вот кабы смут не было б так везде! Ить только отсеяться успели, господин сэр Фломберх, а ну как урожая не будет? Вот чего я опасаюсь. И восюлиск этот житья ну никак не даёт!
Из смешавшихся в кучу рольфов, восюлисков, смут и святых Андреев Раймон понял только одно: кто-то тут всё-таки рвёт. И гадит. Чтобы василиски или ещё какие твари блевали "чёрным и вонючим" он не припоминал, но это... это требовало прогуляться по деревне и вон тому лесочку между всем сразу и особенно между Бакхёрст-хилл. Потому что если михаилитов с севера отзывали, то до восюлисков кто-нибудь из братьев добрался бы ещё нескоро.
Впрочем, прогулки по деревне требовали кое-чего ещё.
- И чего же вы заплатите за такую жуть, которая ещё и гадит? - Поинтересовался Раймон, потирая подбородок. - Сразу говорю, за еду и веру не работаю. За девок тоже. Даже если найдётся свящённик, которого неплохо было бы сжечь - не надо, возьму деньгами. Потому что леди, - указанная леди величаво сидела рядом с ничего не выражающим лицом, но сейчас иного и не требовалось, - нужны, сами понимаете, ленты, кольцо новое. Наряды. Потому что прошлые кольцо и наряды сожрал рольфолак.
- Скудова деньги, господин хороший сэр Фломхер? - возмутился староста. -  Никогда такого не видели тут, и не водилось оно. Ну вот разве что шиллингов семь наберем, от бедности. Или даже восемь.  Святая елда, десять!
Раймон вздохнул, не глядя указал пальцем, и пробегающий по столу таракан вспыхнул и обуглился, даже не успев толком сбежать.
- Вот это, - заметил он, указывая на горелую дорожку, - может, стоило бы десять шиллингов, но и то вряд ли. А восюлиск - точно дороже. Гораздо дороже. Как сейчас помню, в прошлом году за несчастного анку, который только рвёт, но не блюёт давали шестнадцать фунтов плюс цеховой сбор, да ещё и приманку выдали, не пожалели - и даже обратно потом не потребовали. И это - в прошлом году. А в этом разве что дешевле стало? Не стало. Кажется, не так-то вам и хочется от этой твари избавиться. М?
- Ну может всем миром сто фунтов наскребём, - неохотно признал староста. - Под юбкой у Эми-шлюхи. Но вам бы, господин добрый Фламгрех, на большой дороге работать. Робингудить, значит.
Раймон помедлил, пытаясь понять, как мысль могла пойти от десяти шиллингов к ста фунтам через шестнадцать фунтов плюс приманку, но сдался. К тому же, приманка и вовсе была бесценной. Кивнул, поднимаясь сам и поднимая Эмму.
- Ладно. Если из-под юбки - отказаться никак не получится, пусть будет сто фунтов с мира. А я - пойду. На большую дорогу, искать вашего восюлиска.

На первом круге по деревне в обнимку с Эммой Раймон понял, что староста, возможно, не преувеличивал, а преуменьшал. На втором он осознал, что прыжок от десяти шиллингов до ста фунтов был слишком коротким. Раза в три, если не в пять - если, конечно, в деревне нашлось бы столько денег.
- В другое время, - задумчиво поведал Раймон, изучая дерево, на котором какая-то тварь оставила серебристые чешуйки, словно метила территорию, - я бы, может, подумал о том, чтобы вызвать кого-нибудь ещё из братьев. Просто на всякий случай. А всё почему? Потому что вот такой твари, которая трётся о деревья на уровне груди, оставляет там чешую и одновременно топает по земле четырьмя куриными лапами, в бестиарии нет. Я, конечно, учился плохо, но не настолько, и - как чертовски хорошо снова ощущать себя михаилитом! Никого не буду вызывать. Это ж пришлось бы делиться славой! Уступить кому-нибудь право первым оказаться в желудке неведомой фигни - да ни за что.
Люди в деревне поодиночке не ходили, и виноваты в этом были вовсе не мороки старосты. Не мороки прогнали из деревни синантропную мелочь, которую обычный хищник не тронул бы, и которая поэтому обычных хищников не боялась. Значит, то, что бродило или водилось вокруг могло - и хотело - оставить после себя чисто поле. Не заходя в хижины, бани, подвалы, сказать было сложно, но Раймон мог бы побиться о заклад, что там нашлись бы и останки не успевших сбежать импов.
- А ещё, знаешь, там, вокруг хижины, не было следов лесавок, хотя они-то наличию крупного хищника только порадовались бы. Поначалу-то я и правда грешил на какую-нибудь виверну, но они не трутся о деревья и не распугивают мелкоту, наоборот, собирают вокруг себя. Кто трётся - обычно шерстяной, игольчатый, пахучий, а тут - смотри, ни шерстинки, и запах сухой, не мускусный.
Не годились на роль местного рвача и всякие водные твари, которым могло приспичить с голоду выбраться на сушу - подвижность на земле у них была не та, высота обычно тоже.
- А значит, это скорее всего...
- А вот мог бы господин михаилит амбарных долгоносиков вывести?
Крестьян было трое - все тощие и высоченные, как пугала, только один постарше и с вислыми усами, а двое других - помладше и без. Говорил усатый, остальные два смирно стояли позади, потупившись, явно привыкши помалкивать, пока старшие говорят. Тот, что младше всех, ковырял в носу, что-то оттуда доставал, разглядывал и либо брезгливо стряхивал на землю, либо отправлял в рот.
- Мог бы, - сознался Раймон, не имеющий представления о том, как эти дьяволовы долгоносики выглядят, зато кое-что понимавший в радикальной чистке деревянных построек. - С младых лет магистры заметили во мне талант, который для такого дела подходит лучше всего. Огонь. Если в цене сойдёмся, то только покажите тот амбар, и завтра вместо него будет красивое ровное пепелище - ни один долгоносик не выживет. А амбар потом новый выстроите. И наполните.
Крестьянин задумался крепко: видимо, считал стоимость амбара, запасов и прибавлял михаилитскую работу. Словно и впрямь готов был на такое радикальное решение. Это само по себе вызывало уважение, и Раймон мысленно пообещал себе, что если вдруг - да, амбар он сожжёт качественно и от души. Тем более, давно не доводилось. Всё осторожничаешь, как бы чего не полыхнуло, а тут - такое счастье!
- Дык, долгоносики у нас, поди, мелкие. Не видно их. Так что, считайте, что нет их. Спасибочки.
Провожая взглядом крестян, Раймон вздохнул. Не свезло. Придётся поджигать что-нибудь другое. Там, где долгоносики покрупнее.
"И всё же, что это за дрянь такая, долгоносики?.. Вроде бы точно не из бестиария. Или?.."
- Так вот, о чём это я? Ах, да. Думаю... а, кого я обманываю, михаилиты думать не умеют, если это не магистры. Неважно. В бестиарии такого нет, потому что тварь эта, думаю, не природная, и не противоприродная одновременно. Получается - конструкт, скорее всего некромантский. Попался мне однажды на глаза манускрипт - только не говори никому, пусть они думают, что я умею только натравливать лошадь на розовые кусты, а то магистром сделают, - в котором автор описывал нечто под говорящим названием "загрызень". Красивое название, правда? Сразу видно, народное, описательное, прям в глаз, никакой там латыни, никакого эллиннского. И то, что там описано, мне не нравится вообще. Далеко не анку, по двум причинам, и обе сводятся к...
- Сэр Фламберг, а вашей маме невестка не нужна?
Три девицы - все рыжие - сидели у колодца всё то время, пока Раймон бродил кругами по деревне, но заговорить решили только сейчас. Видимо, окончательно решили, что призовой михаилит бродит тут исключительно для их удовольствия. Коренастые, фигуристые, круглолицые - но, взглянув на Эмму, Раймон только вздохнул. Флиртовать с этой троицей не хотелось, вспоминать их потом тоже - не больше, чем подавальщицу в Гленголл. То ли дело, например, чаровница из Равенсхед, которую Роб тогда уволок в своё поместье. Синеглазая, белокурая, в распахнутой шубке поверх струящегося алого платья. И этот взгляд! Словно цветочек, невинный и...
Эмма слабо дёрнулась, снова, как когда-то, пытаясь убить ногу о сапог.
- И ядовитый до крайности, - вслух закончил Раймон, уводя её туда, откуда доносился звон молота. - Я ей, между прочим, чуть не отравился тогда! Так, а это ещё что?
"Этим" оказался голубь, тяжело упавший на плечо. По сравнению с короткой лаконичной запиской от Арктура здесь слов оказалось куда больше,  но и изумляли они куда сильнее. До... до полного, абсолютного изумления.
- Дика надо было спасать?.. А, это, должно быть, как раз к тому, на полянке. Не хотели беспокоить - что ж, понимаю, с одной стороны. Но - это у вас семейное, что ли? Мерлина и Розали понимаю, что Дик выбрался сам - понимаю, про то, что выбрался с Алеттой - тоже понимаю, хотя не понимаю, что мне с ней делать и зачем. Ладно. Но, помилуй, что мне делать в Хокинг Крейг?! И это же как раз через весь кипящий север! И главное - зачем, ну на кой Роб туда полез?! Почему нельзя проигнорировать то, что надо игнорировать? Сотня солдат где-то там, под командованием михаилита - привет, Устав, даже я так над тобой не издевался, да и кому я нужен... Что? Говоришь, нельзя проигнорировать, потому что абсолютная верность и тому, и другому? А подумать? А делегировать? Нельзя проигнорировать, как же! Да ты на тон погляди, он тут словно в могилу собирается, а не в резиденцию. Магистры, конечно, счастливы не будут, но... но что они там сотворили с этой сотней? Как там, чтобы не при детях, но душу отвести... во, Ith mo bhod! Не помню, как переводится, но как звучит! А Хокинг Крейг этот - небось завещательное, раз уж про могилу подумалось. Кто тут вообще ещё tolla-thone этот ваш!..
"Моё звание, не отдам. Нет, всех прочих Роб, конечно, тоже толахонит, но в первую очередь - моё!"
Хмыкнув, Раймон криво улыбнулся и медленно выдохнул, заставил плечи расслабиться. Деталей в письме не хватало просто жутко, зато оно просто требовало взять и отправиться не куда-то там, а в резиденцию. С одной стороны. С другой - капитул торопиться не любил, особенно по важным вопросам, отзыв михаилитов с севера скорее походил на выжидательную тактику, а детей рвали вот прямо здесь. Где, уедь он вот прямо сейчас, в следующий раз михаилит мог объявиться только после того, как закончилось бы непонятное северное бурление. А рядом лежал Бакхёрст-хилл...
- Остаёмся. Заканчиваем, хм, ещё толком не начатое, а потом уже на юг. Дьявол, с мысли сбило. О чём я? А, о причинах. Первая заключается в том, что обычно где конструкт - там и его создатель. Вторая - в том, что обычно конструкты просто так случайных детей и импов не жрут, потому что зачем? Правильно, обычно - затем, что так приказал создатель, для чего-то, с какой-то целью кроме "а давайте привлечём побольше внимания, а то скучно". Но местная тварь ощущается какой-то потерянной. Бесцельной. Либо хозяин был идиотом, либо у него был  какой-то особенно хитрый план, либо... либо по какой-то причине ему было всё равно или не до того.
В двух вариантах из трёх рекомендовалось вызывать помощь и бить дядьку толпой, ибо проще. С идиотами рекомендовалось вызывать магистра. Что делать, если идиот - михаилит, уложения не уточняли, видимо, за ненадобностью.
- А неконтролируемые конструкты порой куда гаже конструктов контролируемых.

До охотников Раймон добрался только когда солнце уже начало клониться к закату. Убитый горем кузнец говорил неохотно, морщился, детали вспоминать просто отказывался, но про то, что дочь нашлась в лесу - подтвердил. Трактирщик убил час на то, чтобы вызнать, кто может плевать в пивное сусло и сколько будет стоить убрать плевуна, долго разорялся о том, что "плохих мест" здесь отродясь не бывало, не то, что в Бакхёрст хилл, вот та-ам муравейник просто, если каждое дурное место за муравья принять. А здесь - нету. Дом старый господский разве что, вот там доски так прогнили, что можно запросто в подвал провариться. Прямо с лестниц.
Зато именно там Раймон узнал, что кроме девочки, тварь задрала ещё двоих. И что один из охотников оную тварь даже видел - или не видел. Какого дьявола об этом не рассказал староста - оставалось только гадать, и догадки получались... интересные.

- Значит, говорите, девочку ту в лес тащили? Не сама шла? А поймали её, значит, рядом? Как и остальных?
Эль оказался на диво неплохим, с травами, мясо - жестковатым, но таковы уж английское косули по весне. Братья-охотники - и браконьеры, но кто без греха? - пригласили в дом охотно, накормили, напоили, и теперь рассказывали истории. Истории эти только усиливали желание вернуться к старосте и вытрясти из него душу, но пока что было рано.
- Я так думаю, сэр Фламберг, - обстоятельно начал старший из братьев, Грег, - её за голову прихватили возле колодца, а потом уже в лес оттащили. Там мы с Шоном её и нашли. И вправду сказать, ничего не в лоскуты её, как староста всем брешет. А мозг да печень выжрало. Самое вкусное, значит.
- Мы его у тела и видели, - поддержал его Шон. - Оно в крови перемазалось, стало видно немного морду да грудь. Лисоволк, клыки что добрый баллок, да вроде как хвост длинный. Эт по следам если глядеть.
Лисоволк, который жрёт вкусное...
"Нет, не вкусное. Просто - питательное, полезное, что сразу пойдёт в дело".
- И на вас не кинулось, от добычи-то? И ещё. Следы, говорите. Лапчатые, или тоже лисоволчьи, или всё вместе? И все - одного размера, или помельче тоже есть?
- Кинулось, но Грег из арбалета жахнул. Двойкой, - ухмыльнулся Шон. - Мы ж привычные, сэр Фламберг. В лесу без этого нельзя. То коряги напрыгнут, то хухлик за сапог цапнет. Оно и улепётнуло, взвизгнув. Да только крови не было видно.
- А следы всякие. То вроде как на куриные смахивают, то лапища волчья. Когда куриные - с ладонь, а волчьи поменьше, пособраннее будто.
"Значит, пока что одно, и то хорошо. Но - робкий загрызень, который пугается арбалетного болта?!"
Меняющиеся в зависимости от поверхности лапы, чешуйки, способные отражать свет под нужными углами, делая тварь почти невидимой безо всякой магии, клыки, размер, упёртость - чем больше Раймон думал об этой твари, тем меньше она ему нравилась. Один михаилит, да ещё и измученный последними неделями, да ещё с Эммой, не способной увернуться... Он украдкой потёр колено под столом. Скотская нога ныла ещё с той пробежки от гравейров. Небось вообще вывихнул и не заметил.
- Но когда волчьи - то одинаковые, и когда куриные - тоже одинаковые, - подытожил Раймон. - А куда ведут эти лапы, не приметили? И откуда?
Даже у такого конструкта должно быть логово. И уж тем более логово должно быть у хозяина.
- Ногу пропарить бы, сэр Фламберг, - сочувственно заметил Грег, - и то сказать, сучья у вас, михаилитов. жизнь. Только и называетесь рыцарями, а живёте хуже иного бродяги. Лапы кругами ходят. А где и пропадают, будто заметает или специально путает. Не отследить.
"Приметливый. Или с ногой всё ещё хуже, чем мне казалось".
У всех должно быть логово. Кругами, вокруг, пропадая... если деревню не отдали в охотничьи угодья, то получалось, что логово было прямо здесь. Где-то. Глупо, потому что невидимость - невидимостью, но уж возникающую из ниоткуда цепочку следов люди заметили бы. Заметили бы? Глупо ли? Деревня пропахла старостой, но мороки были слабыми, неявными, и распутывать эти слои можно было долго. Долго у Раймона не было. Было быстро.
"Но всё же, посреди дня? Как?"
- Что ж, - он с некоторым трудом поднялся. - Благодарствую, и за эль, и за мясо, и сведения тоже. Не отследить - значит, не отследить, значит, будем иначе.
- Так, сэр Фламберг, может, помощь какая нужна, - переглянувшись с братом, предложил Шон. - Мы и лес знаем, и следы читаем, и с рогатиной на кабана ходим. Ну, когда он на ограду напарывается, значит.
- Сам исключительно, - кивнул Грег. - И приманкой можем быть. Вы не подумайте, мы не про то, что вы не сможете. Мы михаилитов знаем давно и уважаем, как никого. Но сподручнее же.
"Ого".
Эмма едва заметно наклонила голову, почти заинтересованно, как тогда, с разбойником и анку, но такого и не требовалось. Робкие конструкты, гостеприимные браконьеры, не боящиеся вообще ничего. Теряющиеся следы, остаточные мороки. Раймон пожал плечами и невольно скривился - рёбрам тогда, с гравейрами, тоже досталось, а потом ещё и та ведьма, которая из стены вылезла. Ну кой чёрт её дёрнул за лопату хвататься?
- Нет нужды. Сами видите, мне одному тут делать нечего, ещё и с миледи. Вызову тройку братьев - тогда и поохотимся, а пока - на юг уйдём. Постараюсь вернуться поскорее, прежде чем тварь ещё кого загрызёт.

Как ни странно, прямо за дварью тварь их не ждала. Хмыкнув, Раймон аккуратно притворил дверь, подумал и усадил Эмму на Розу. Всё равно что-то здесь не складывалось. Тварь, мороки. Мороки, тварь. Если мороки её прятали, почему так странно? Если не прятали, то зачем? Что за дьяволовы охотники с байками? Причём тут староста? Надо было бы обшарить деревню от и до, но что-то подсказывало - не дадут. Поздно.
Мороки, меж тем, стали ярче, плотнее, один страхолюднее других. Словно слетались на добычу.
"Не вполне. Не слетаются, ярчеют, словно реагируют на то, что мне плохо. Но однако, талант - я сам бы столько разных надолго не удержал".
Талант - но сырой, не гранёный. Староста не создавал единую морочную сеть, каждое страховидло - особенно вон то, под минотавра в кольчуге и наплечниках - существовало само по себе. И следы они не прятали. Просто существовали. Реагировали. Предпочитали тёмные углы, словно твои буки. Следы же...
Раймон присмотрелся, и хмыкнул в голос, беря Розу за повод. Следы то были, то нет, и прятала их не магия.
"Хвостом, что ли, разглаживала? А, нет".
Местами следы были глубже - как раз там, где тварь, прыгала на стену, или сразу на крышу. Прыгнет сверху? Возможно, но зачем это невидимке, любящей поиграть?
Прихрамывая, Раймон медленно двинулся к колодцу - по цепочке следов, которая казалась посвежее, шла прямо посреди улочки. Как дорожка из конфет - знай себе, иди, как... как в засаду. Странное он увидел только потому, что смотрел не под ноги, а чуть дальше. Один из следов внезапно сдвоился, и времени осталось только на то, чтобы бросить повод и отпрыгнуть в сторону, оставляя вместо себя огненное облако. Чешуя, может, и делала тварь невидимой, но ещё она была сухой, и должна была отлично обугливаться и гореть. А с видимой целью всё становилось... не просто, но - проще. Ещё влить немножко силы в старостовых страхолюдин, чтобы отвлекали...
"А ведь если колено и правда болело, я бы тут и остался. А где?.."
Под отчаянный визг твари Раймон отпрыгнул снова, но поздно - в кольчугу ударил арбалетный болт, опрокинул на землю, вынудил перекатиться. Где-то на крыше мелькнул край охотничьей куртки, обиженно и удивлённо вскрикнула Роза - но пока было не до того.  Раймон зло вскинул руку, и по деревне прокатился раскат грома. Полыхнуло так, что пришлось проморгаться. Короткий взгляд на Эмму: та медленно, неуклюже, сползала из седла, а по шее Розы стекала кровь.
"Хорошая лошадь. Сберегла".
Раймон задумчиво потыкал носком сапога подкатившийся к ногам клыкастый череп и вздохнул. Насколько же раньше было проще: вот убегает некромаг, скорее всего пока второй лихорадочно собирает вещи. Или сжигает. Значит, что делает правильный михаилит? Несётся туда со всех ног, наступая на все ловушки по очереди, и особенно те, которые на пороге.
- Госпожа Немайн? Мне бы во-он туда, быстро и аккуратно.

- Спасибо.
Рукоять кинжала - отличный аргумент против некромага, особенно когда появляешься из воздуха у него за спиной, а он стоит на коленях, пытаясь засунуть в набитую сумку жезл с птичьей головой. Грег успел только удивлённо вздохнуть.
Вздоху ответил приглушённый вой, и Раймон крутнулся, чувствуя, что рука сама собой наливается жаром. То-то загрызень показался слишком робким и игривым. Детёныш.
"Зараза, какого же размера матушка? Папенька?.."
За спиной не оказалось никого, зато под брошенной на пол волчьей шкурой нашлась дверь в подпол - без замка, даже без задвижки. Что бы там внизу не рычало, оно явно могло бы вылезти само, если бы захотело, но - не вылезло. А значит, им можно было пренебречь. Тем более что дверь открыли рывком, и в домик чуть не прыгнул раскрасневшийся то ли от бега по крышам, то ли от испуга Шон. Увидел Раймона, валяющегося на полу Грега, застыл - да так и остался, только волчий клык, висевший на груди, задымился, а потом почернел.
Мороков вокруг было - хоть жги, и Раймон с удовольствием жёг, наслаждаясь дармовым ужином от старосты. Воистину, вера - страшная штука. Аккуратно закрыв дверь, он подтащил Шона к брату и поставил рядом. Пусть стоит. Лабиринт, в котором сейчас блуждал браконьер, должен был занять его надолго. А пока...
За дверью, судя по звукам, деревня вышла на войну с мороками. Или с тварями. Или всё вместе - не важно, главное, что не с михаилитами. Шлёпали сапоги по грязи, крестьяне орали и, кажется, тыкали вилами в стены. Оставалось только порадоваться двум вещам: отсутствию факелов и тому, что некробратья дом выбрали добротный, из брёвен. Таких на всю деревню-то было...
Деревня гуляла, а Раймон снимал с братьев амулеты, откладывая в сторону горелое. Снял сапоги, прощупал одежду, а потом принялся работать по-настоящему. Заставил себя забыть про то, что где-то там стоит Эмма... или идёт. Даже про рычание под ногами можно было пока не думать. Наверное.
Лабиринт, по которому блуждал Шон, вёл себя странно: плыл, шёл складками, начинал рваться, хотя видит морочная луна - силы Раймон не пожалел. Странно, словно...
"Словно он знает, куда идти. К кому идти".
К брату? Раймон включил в лабиринт Грега, но ничего не изменилось, скорее, всё стало ещё страньше. Не один разум на двоих, не рой, в котором у всех одна воля, и всё же братья были связаны, как муравьи в муравейнике. И пахли одинаково.
"И где же у нас муравейник? Вряд ли вы вдвоём просто для развлечения занимаетесь разведением загрызней".
Каждый муравей знает дорогу домой. Выбить это из сонного, не понимающего, что к чему разума, было несложно - всего-то вломиться в разум, заставить увидеть путь, наложить на карту, и...
И Раймон остановился, задумался. Всё же, порой нельзя было нестись сломя голову. Да и зачем, если можно обойти? Если можно подправить реальность совсем чуть-чуть, убрать, например, этого вот михаилита, которого один из братьев даже увидеть не успел, а второй видел долю секунды. Мороки в деревне - жуткие, агрессивные - их можно было оставить, так бежать проще. Потому что вы ведь бежите, да? Правда? И во сне время идёт странно, рывками, но это ничего, главное - пройти все знакомые места на тропе, все ориентиры. Я ведь не вламываюсь, нет-нет, вы всё сами, лишь бы уйти подальше от этого Вудфорта. Кто же знал, что от этого михаилита арбалетные болты отскакивают. И баба у него не иначе ведьма. Но ничего, ушли. Главное - быть вместе. Через Эдмонтон на юг к Хорнси, на юго-восток через Илфорд, Баркинг, до Криксмута...
Раймон запоминал, смотрел - одновременно набивая и без того чуть не рвущиеся сумки ещё и амулетами.
После этого всё было быстро. Взлететь по приставной лестнице на чердак, убедиться, что схроны за связками рыбы уже пусты. Осторожно приоткрыть люк к загрызню, полюбоваться на тварь, которая выла, страшно зыркала, царапала пол, но выпрыгивать отказывалась. Сжечь, понять, что мечущаяся тварь, пока горела, подожгла балки, которые поддерживали потолок. Подхватить сумки, окинуть взглядом комнату, которая начинала наполняться дымом.
Задержался Раймон только перед самым порогом, уже открыв дверь, уже заметив на улице Эмму. Окинул взглядом братьев: одного распростёртого на полу, второго - стоящего рядом, глядя в никуда, но на самом деле - на берег Кригсмута. Милосерднее было перерезать им горло. Ещё милосерднее - выжечь разумы кошмарами. Раймон лишил их возможности чувствовать боль, а потом - подпитал огонь, чтобы тот разгорелся побыстрее.
"Обойдусь как-нибудь без второго черепа. Если, конечно, первый не успели утащить на память или ещё Бог знает, для чего. Ну а третий и четвёртый не нужны и подавно. В конце концов, за человеческие никто не заплатит, даже если приложить атам".
Со ступеней сбежалось легко. Да, ещё предстояло разобраться со старостой, с мороками, но пока что была Эмма, а неподалёку ждал домик священника, который наверняка не отказал бы в приюте. Мир, наполненный воплями, вилами, отсветами горящих некромагов и желанием на ручки казался вполне неплохим местом. Не без недостатков, но Эмма - воистину михаилитка! - ухитрилась перевязать шею Розы и даже подобрала обгорелый череп с площади! А староста и мороки - тьфу, завтра.
Не удержавшись, Раймон ткнул в ближайший - нечто, состоявшее только из зубов, когтей и щупалец, гнавшееся за визжащей крестьянкой. Морок, не превращая погони, превратился в милого вислоухого кролика, но тут же отрастил клыки, рога и достал откуда-то длинный нож.
- Вот же воображение упёртое, - пожаловался Раймон, обнимая Эмму, словно себя. - Воистину, будь в тебе веры, как...
Фламберг вспыхнул, видя вместо лица Эммы сначала волосатую макушку, вылезающую из стены, а затем красивую рыжеволосую женщину, замершую в калейдоскопе ломаных мороков. Её очень хотелось зарубить, а потом ещё, и ещё раз... Раймон с изумлением осознал, что когда-то это уже сделал. Очень хотелось повторить.
"Какого беса?"
А потом вспыхнула Эмма, и мир на секунду исчез в белом пламени.