Люди в кустах изнывали от нетерпения, и свадьба жнецов, решивших не томить их ожиданием, не стала для них сюрпризом. Не совсем сюрпризом. Запутавшись в попытках понять для себя ту смесь крайнего изумления, страха и почти детского восхищения, что испускали абсолютно все разбойники, Эмма тряхнула головой, уютнее устраиваясь на плече.
- Эт-та, - проговорил один из тех, что вышел на дорогу. - Чё... Ых... Мда-а... Ой, ма-моч-ки...
- Quo vadis, mortis? - глухо отозвался из-под капюшона Раймон.
По лезвиям кос пробежали бледные тусклые огоньки, напоминая то ли о святом Эразме, то ли о болоте.
Где-то сверху тренькнула тетива, которую не удержала трясущаяся рука, а в кустах послышалось шуршание и глухой стук упавшего тела, хоть стрелу небрежно отбил пикой Свиристель.
- Че? - Тупо переспросил разбойник. - Эт - та, вы того... езжайте, да. А мы туточки вот...
- Я хочу его душу, - Эмма приподняла голову, тяжело вздыхая. - В подарок.
Солнце было не вернуть, стань они хоть жнецами. Солнце был один такой, нервный, пугливый, но - памятный. Но так, в деланной беспечности, в злых шуточках в тон Раймону, о нем не думалось. И смертно побледневший разбойник спасал, отодвигая тяжелые думы. "Самка мрачного жнеца", - отголоском донеслось от Раймона, вызывая еще и желание треснуть его по голове. Ущипнуть. Пнуть? Эмма еще раз вздохнула, осознавая, что жизнь жены михаилита тяжка. Даже рукоприкладство не доступно, потому что тело - в кольчуге, в сапогах - пластины, а на голове - капюшон, скрывающий лицо и уши.
- Только его? - Раймон медленно повернул голову, оценивая наваленную на телеге гору нежити. - Места хватит для всех. Все эти имена... его, его, вот его и тех тоже, и особенно лучника, - перечисляя, он безошибочно тыкал скрюченным пальцем туда, где прятались разбойники, - уже в книгах. Сочтены и взвешены.
- И женщины у ручья, - неожиданным басом дополнил Шафран, отчего в кустах застонал мужчина, и на дорогу вывалился юноша, лихорадочно отвязывая с пояса кошель.
- Возьмите, я... я... её жизнь хочу откупить, только не Меган, прошу!
- Я не хочу всех, - капризно заметила Эмма, - я хочу того, бледного. И служанку.
А лучше - новую одежду. Её сумки подрали убыры и вместо платьев из бархата и шелка теперь там были живописнейшие лохмотья, которые только на шабаш впору. В таком виде перед малоуважаемым свёкром представать было никак нельзя.
- Золото, жемчуга, и жёны их украшают себя одеждой многоценною, - с сомнением, но созвучно прогудел Раймон. - Почитают Господа не целомудрием и стыдливостью. Но Меган и плод её... - он помедлил. - Спасены будут, если перевесит душу добровольно отданное.
Разбойники подходили по одному, складывая к подножию телеги кошели и мешочки. Не все были полными, не все радовали слух звоном, но Свиристель, как самый младший из мрачных жнецов, поднимал их медленно и взвешивал на руке, замотанной в балахон так, будто и в самом деле прикидывал, стоит ли душа столько. Эмма мельком глянула на мужчин, спасенных у Матерей, стоявших, опустив головы и плечи - и печально, совершенно по-жидовски подумала, что всё это придется делить на ораву. И что пора бы заканчивать представление - самка мрачного жнеца могла уснуть в самый неподходящий момент.
- Эт-та, - разбойник тоскливо проводил взглядом мешочки, которые Стив вложил в раззявленную пасть гравейра, - можно, мы пойдем?
- Идите - и помните о смерти.
Эмма согласно кивнула словам Раймона, поднимая руку в благословляющем жесте и чувствуя себя матерью-настоятельницей. Причем, монастырь, кажется, был мужским, и от него отказались прежние приоры. Вечные мальчишки, чьим причудам она потакала сейчас, подыгрывая.
Быки тронулись, напоследок полыхнув огнем из глаз и пастей; чуть запахло жареным мясом, но разбойников уже не было на дороге, а Кромли становился все ближе, манил обещанием ванны, ужина и краткого мига забвения сном.

- Так это, - мужчина споро поднялся и, не чинясь, уселся за стол. - Силле во сне мне являлась. Ну вот как живая, с ромашками на голове, в платье зеленом нарядном. Смеётся. Не скорби, говорит, отец. В земле меня нет, а тут - лето всегда, весело, госпожа добрая. Мол, кланяйся Фламбергу, как свидишься, он помог, дорожку открыл. Спасибо вам, и леди. Иначе б идти доченьке к Сатане на вертел, после такого-то...
Немайн порой была полезна - это пришлось признать, скрепя сердце. Эмма вздохнула, двигая к мужчине блюдо с многострадальным сыром. Слышать это из уст человека, который умирал вместе с дочерью, было странно. Но и проклятые всеми Матери отступали от такого, оставляя лишь память о Солнце.
Раймон каким-то механическим движением, будто не слишком осознанно добавил к сыру нетронутый кубок густого виноградного вина.
- Лето в краю, где высокие деревья... - он опустился на скамью рядом с мужчиной, улыбнулся Эмме. - Хорошо слышать, что радостно ей. И, раз уж нашли - расскажите нам, отец, про вашу Силле. Что вспомнится из весёлого.
- Так, - честно призадумался крестьянин, - она вообще веселая, Силле моя. Мать её я здесь, на побережье и украл, честно скажу. Из северянок она была, миссис Тоул, высокая, сильная, а все равно этим, ну которые, попалась.
Тоул понизил голос и вздохнул. От него потянуло тихой, светлой грустью, заставившей Эмму коснуться его руки.
- А Силле уж потом народилась, - оживился тот, - всегда на майский день ей ленты покупал. Небогато мы живем, леди вот знает, земля не родит, а майский день лорд Дик праздновать разрешал, хоть и супружница его - дочь церкви верная. И как наденет моя Силле венок, да платье алое - краше её никого нет!
Для крестьянина дочь была еще жива - Эмма чувствовала это ярко, ощущая даже запах ромашек, видя зелень её платья. Будто этот ночной визит вернул и самого Тоула к жизни, дал какое-то обещание.
- А вы не думайте, господин, у нас в деревне никто на вас не грешит. - Продолжал крестьянин. - И всем говорим, что не вы это. Неужто ж я лорда Эда не узнал бы? Сперва-то с лордом Диком спутал, а потом - уж нет. Не в обиду леди сказать, а гадёнок он с детства. Констеблю-то лорду поверить интереснее, известное дело, а мы вас еще и за леди нашу благословлять всю жизнь будем. Расцвела - и не узнать. И за Силле я вам должник вечный. Отцу-то узнать, что дочь не в котле варят - счастье. А она ведь как живая была, теплая, рукой касалась. Цветами пахло и летом взаправдашним, вот как будто из страны фей. Нельзя было не поверить.
"Расцвела - и не узнать..." Гадкий, худенький, забитый утёнок Эмма, ходившая в деревню с нянькой, чтобы хотя бы там попить молока, теперь могла себе позволить расцвести. Её ценили и любили, баловали и если иногда на голову выливался отвар, то это только укрепляло косу. Красота женщины не в нарядах, не в чератх лица или статной фигуре. Она - в уверенности, в доверии, в плече, что заступает перед ней опасности. Эмма улыбнулась Раймону в ответ, опуская глаза.
Раймон положил ладонь на руку Эммы.
- Такие сны, отец, не лгут. Есть и будут у вашей Силле платья, ленты, лето, чтобы плясать - и, главное, жизнь. Радуйтесь за дочь, а я буду радоваться леди. Кстати, - он заговорщески наклонился ближе. - Знаете, это ведь она меня украла, в монастыре-то. Всю обитель заморочила, потому как душу михаилитскую пропащую спасать нужно было, а то пропал бы. И спасла ведь!
Крестьянин отмахнулся, рассмеявшись, и поднялся на ноги.
- Весёлый вы, господин - и правильно. Так и надо. Беды - они что? Так, испытания ниспосылаемые, перемелются - мука будет. Благодарствуйте за всё, и за Силле, и за леди, и за обхождение приятное, душевное. Знаю, что плату не возьмете, так я молиться за вас стану. Билл Тоул меня зовут, если понадоблюсь когда. Пора мне.
Он неловко поклонился, посторонившись, чтобы пропустить трактирщика, бережно несшего тонкий сверточек голубиного письма. И ушел, оглядываясь и улыбаясь Эмме. И стало печально, будто Билл Тоул унес с собой частицу света и тепла, привкус парного молока, ощущение рук крестьянки, плетущей косу, запах скошенных трав, песни и смех людей, что веселились вопреки всему. Но печаль была - светлая.
Раймон меж тем кивком отпустил трактирщика, развернул записку, прочитал... Изумление на лице сменилось злостью, даже гневом, но в итоге всё накрыло смирение, приправленное тёмной ухмылкой. Не говоря ни слова, он протянул листочек Эмме.
"Брайнс проболтался мне о Р.Б. Ересь. Связаны все. Клайвелл."
Эмма пожала плечами, сжигая записку в пламени свечи. Не следовало мешать людям самоубиваться. Особенно, если они хотели это сделать особо жестоко.

Лорд Роберт оказался жилистым мужчиной с седыми усами. Одет он был скорее, как крестьянин - тепло и добротно, хоть кожа на его охотничьей куртке и была выделана получше, чем у иного браконьера. На загорелом до черноты лице светились ярко-голубые, добродушные глаза. И конюшни его, которые скорее были огромным, размером с целое поле, поместьем, были такими же основательными. Здесь ржали нервно красивые лошади, гарцуя и взбрыкивая на выгулах, гомонили люди, дрались за овес птицы. Лишь собаки не лаяли. Завидев своего лорда с михаилитом, люди умолкли тоже. Тишина установилась такая, что сразу стал слышен звук, похожий на стон. Пошарив глазами, Эмма наклонилась и заглянула в собачью будку, чтобы вытащить за цепь здоровенного кобеля, из тех, которые одним своим видом способны напугать банду грабителей. Сжавшись в комок и прикрыв морду лапами, пес тихо выл.
- Извольте видеть, сэр Фламберг, - проговорил Фиц-Рой, - четвертый день уж так. А Лиска так вообще щенят на зады перетащила.
- Вижу.
Раймон оглядел кобеля и хмыкнул. Подход лорда к делу не нравился ему вовсе, но делать было нечего. Не ругаться же? За это только платили меньше, профессионал или нет. И всё-таки, почему было просто не сказать, что случилось вместо того, чтобы тратить время на то, чтобы собеседник угадал нужный вопрос? Смотреть - полезно, бесспорно, но куда важнее часто оказывалось то, чего не увидишь. Что-то в прошлом... наверняка как сейчас. Наверняка, если подумать, в отцовском поместье, потому что в новую связь с Великой Королевой всё-таки не верилось. Прошлое. Он взглянул на хозяина этого лошадиного рая.
- Четыре дня, говорите, лорд Роберт? А ничего необычного в ту пору не случалось? Как раз тогда или незадолго до того?
Лорд нервно хмыкнул, указывая рукой вперед.
В тени, на пороге одной из каменных конюшен, сидела девушка лет семнадцати, уронив руки на колен и тупо глядя перед собой.
- Три дня дома не было, - задумчиво сообщил лорд Роберт, - мы с леди Фиц-Рой не слишком заботились - девка заневестилась, взрослая. По осени сватать думали, а конюхов она все равно уже всех по сеновалам перетаскала. Вот и думали, что с кем-то время коротает. А на четвертый день она вернулась. На рассвете. Собаки вой подняли. А она как вошла на дворы, так вот села. Опять-таки, сегодня четвертый день, как сидит. Некроманта на случку надо бы, но никак не вывести. Анжелина швыряется и двоих уже порвала.
Девушка медленно подняла голову, демонстрируя бледную, водянисто-белую кожу, синеватые припухшие губы, пустой взгляд.
"Прелестно".
Потенциальная цена работы одним скачком выросла в половину этих конюшен - или одного мёртвого михаилита. Двух, если Шафран так и ехал следом. Бедняга. Но поразмыслив, понаблюдав, Раймон решил, что всё-таки неправ. И что лорд, возможно, был прав, предпочитая показать, а не рассказать. За девушкой не тянулось нитей, обозначавших принадлежность к пирамиде, не чувствовалось остатков сорванной паутины, да и вела она себя скорее как недо-стрыга, а не гуль. Вернулась к себе, в то место, которое знала лучше всего. И, в отличие от зародышей гулей или вампиров, просто сидела на пороге, вместо того, чтобы лежать в земле, набираясь сил. Четыре дня на трансформацию, четыре дня здесь... период не имел смысла. Раймон видел, что дозревать оставалось ещё несколько дней, но только в том случае, если Анжелина не начнёт охотиться более успешно. Но это всё не складывалось. Если не пирамида, не вампир во главе стаи, значит, её сделали такой искусственно, без связи, без привязки и чувства покоя, тепла, которое даёт принадлежность к таким же - и к хозяину. Искусственно сделали, нарядили в монастырскую рубаху и выпустили, чтобы... на этом мысли заканчивались. Сажать такого недогуля на пороге - просто привлекать внимание. Или отвлекать от чего-то ещё, но... граф, кажется, и так дневал и ночевал у конюшен, и Анжелина явно никого не пугала настолько, чтобы стягивать дополнительную охрану. Мелкая неприятность, которая внезапно может стать очень крупной. Или мелкая месть с таким же итогом?
- Скажите, лорд Роберт, а кто эта девушка? Кто-то из дворни?
- Воспитанница супруги. - Фиц-Рой нахмурился, глянул на Эмму, к ногам которой жался испуганный пёс, и продолжил. - Сестра графини де Три. Младшая, разумеется. Граф, мой добрый сосед, попросил принять девку, хоть она и купеческой семьи, Анжелина Пайнс. Знал бы, что стаскается... Эх, да что говорить зря. Некроманта-то мы вывести можем и стену разобрав, но ведь она же мёртвая!
- А чего не можете, милорд? - поинтересовался Раймон, чтобы выиграть чуть времени. Значит, папаша на старости лет женился снова, и на деньгах, а на крыльце, получается, сидела сводная тётка? Родня со стороны мачехи, на михаилитский вкус, получалась уж слишком специфическая. Неживая какая-то. Впрочем... Он мысленно вздохнул. Девушка, гулящая или нет, точно не заслуживала превращения в упыря. И всё происходило слишком близко к той чёртовой деревушке для совпадения. - В чем заключается моя работа? Спрашиваю потому, что мог бы её упокоить, но ведь дело не только в этом, так?
- Ну сами посудите, сэр Фламберг! - Всплеснул руками лорд, понизив голос. - Нам доверили потаскушку эту, а она возьми и умри. Я конюхам не говорю, что она мертвячка, вру, будто с ума сошла. А как де Три узнают, что будет? По графству уже слухи ползут, правда, пока что о пакостниках на конюшнях. Сделайте что-нибудь, а за конфиденцию я уж доплачу сверх.
- Что-нибудь, - повторил Раймон и покачал головой. С тем же успехом Фиц-Рой, кажется, мог желать Луну с неба. Даже если бы удалось найти виновника, вовсе не обязательно, что у него обнаружилось бы средство прервать или обернуть процесс. Да и прошло уже четыре дня. - Лорд Роберт, вы просите практически невозможного. Я не слыхал о случаях, когда непробудившихся упырей удавалось вернуть. Только в сказках - и повторять те методики мы не станем, особенно при том, что все гримуары советуют максимально быстрое упокоение. Если бы мне и удалось что-то подобное, даже не представляю, чего бы оно стоило. Возможно, спокойной смирной лошади из ваших знаменитых конюшень.
- У меня нет смирных лошадей, - обиделся Фиц-Рой, - мои лошади огненные! Страстные, как поцелуй испанской донны! Игривые, как мавританка в постели! Вот, поглядите туда, - он ткнул пальцем на один из коралей, где резвился черный, как смоль, жеребец, потряхивая длинной гривой и отливая синью на солнце, - это Шторм. И они все такие, мои лошади!
- Красивый, - вздохнула Эмма, глядя на Шторма.
Раймон вздохнул тоже. Ради такого стоило и расстараться. И не тянуть слишком долго.
- Прошу прощения. Лошадь просто невероятна, как и это задание. Стоит ли одна невероятность другой, милорд?
- Шторма не дам, - предупредил его лорд, - но если вы сможете сделать так, что никто не заподозрит в Анжелине мертвячку... Пусть даже одержимость! Мы сговоримся на лошадь.
Другая лошадь устроила бы тоже. Чёрт, Раймон был готов согласиться и на просто скидку, если речь шла о коне из того же табуна. Оставалась только маленькая закавыка. Он взглянул лорду в глаза.
- По рукам. Но, милорд, гарантий я дать не могу. Вы должны понять, что если что - мне придётся её убить. Окончательно. Или найти способ увезти в резиденцию, в лаборатории. Иначе здесь не сможет жить никто. Но попробовать - я попробую.

Кладбище впечатляло настолько, что Раймон аж скривился. Обычных могил, увенчанных деревянными крестами, здесь почти не было, зато с каждого надгробия, а то и саркофага, укоризненно, скорбно, весело и задумчиво взирали статуи. Люцифер и его невесты, Наама и Лилит переглядывались с колонн усыпальницы, рядом Гавриил пронзал несчастного, худого змия, больше похожего на червяка, и на это действо с умилением взирала каменная дама в венке поверх чепца. Мрачный жнец с внушительного размера косой восседал напротив, сложив руки на коленях, точно школяр. Ему кокетливо демонстрировала округлую коленку то ли муза, то ли ангел, то ли богиня победы. Казалось, будто кладбище полно людей.
- Мерзкое место, - поёжившись, проговорила Эмма, опираясь на голову ангелочка, что ухмылялся жутко и плотоядно, - будто затаилось и ждёт.
- После праздника, - согласился Раймон, отпуская поводья Розы, на которой всё-таки привёз сводную тётку, и разминая пальцы. - Практически светится.
Выглядело всё так, словно тут палили фейерверки. Мороки, стихии, некромагия, бытовое волшебство, привороты. Даже телекинез и щиты с лёгким привкусом отпирания замков. Подвесных. А ещё где-то на кладбище бродили мужчина и женщина... Раймон прислушался и покачал головой. Женщина бродила, а мужчина сидел на месте. И в этой каше магии, мешанине статуй разглядеть что-то не получалось. А ещё здесь стояли два больших склепа, вполне подходящих для лабораторий и ритуалов. Хотя прежний опыт подсказывал, что искать стоит скорее под землёй, Раймон всё же послал вперёд свою копию. Погулять по дорожкам, вокруг склепов. Какие-то ловушки вполне могли сработать. А могли и нет.
- Два человека... вроде бы, - рассеянно сообщил он Эмме. - Но не вяжется у меня это всё. Не складывается. Допустим, это всё-таки домашние, но зачем? Зачем - так?
- Ну, будь я женой сына лорда и не сумей забеременеть так долго, искала бы способ сжить свёкра со света, - задумчиво ответила Эмма, - пока он завещание не написал. Доводила бы его мелкими пакостями, вроде этой. У него сердце слабое, тревожит его. А без завещания - сын становится владельцем, она - богачкой. А если забеременеть, то можно еще и мужа со света сжить. И остаться хозяйкой всего до совершеннолетия сына.
Раймон понимающе кивнул. Слабое сердце добавляло детальку, которая действительно объясняла многое. Выглядел лорд вполне крепким. Правда, к этой теории полагались дополнения, которые ему не нравились вовсе, несмотря на ожидаемость.
- Одна она бы не справилась. Брат... возможно, это выгодно семье. И священник обычно достаточно знает, чтобы уметь изменить или извратить. Мужчина нужен хотя бы для того, чтобы проще было таскать мясо. Хотя, - он помедлил, - сгодятся и умертвия. Достаточно уметь.
- Уметь? Умелые мужчины так соблазнительны...
Звук незнакомого женского голоса сзади заставил Раймона резко обернуться - и почти сразу, почуяв, что растекается в воздухе, закрыть сознание, успокоить сердце. Леди Лавиза, доселе прогуливавшаяся по балкону, сменила алое платье на бирюзовое, распустила длинные золотистые волосы по белоснежным плечам, прикрытым лишь плащом, подвела зеленые глаза сурьмой, а губы - кармином. Шла она неспешно, давая рассмотреть себя и учуять, вызывая ярую ревность у Эммы. А вокруг расплывалось облако феромонов, которому позавидовала бы иная глейстиг, и Раймон вовсе не был уверен, что всё это - духи. Хорошо хоть, ветер дул с другой стороны, да и та игра в загадки всё ещё отдавалась горечью, помогавшей прочистить мозги. И даже так сознание едва заметно, но вело. Он резко вскинул руку:
- Пожалуйста, миледи, не приближайтесь. Как видите, здесь одержимая. Она опасна.
Эмма тряхнула головой, точно прогоняя наваждение, но руку, как это было с чаровницей из Равенсхеда, хватать не стала. Впрочем, до Леночки - да присмотрит за ней леди Бадб и никогда не выпустит! - этой девушке ещё нужно было расти. Впрочем, Раймон подозревал, что ей просто не хватало опыта. Пока что.
- Неучи соблазнительны вдвойне, - почти промурлыкала Лавиза, игриво улыбнувшись. - Они обычно постигают иные науки. Сколько ты запросил у папеньки, михаилит? Я тебе дам вдвое больше и доплачу за три ночи.
На что магия, если её не использовать? Раймон, не особенно прячась, потянулся за ворота морочными нитями, прыгая с могильного камня на оградку и дальше, упорядочивая разрозненное. И здесь, в отличие от мороков, ответ последовал быстро - нити тасовались, прыгали, переносились с места на место. Кто-то очень не любил порядок. Но попытки нащупать проваливались, словно скатываясь каплями с жирной кожи. Только мелькнуло чужое, почти весёлое: "О, злая мысль! Откуда вторглась ты, чтобы покрыть землю коварством?"
Действительно, откуда? Вот развелось умельцев, с которыми поди придумай, что делать. Раймон взглянул на припухлые губки Лавизы, скользнул глазами по выставленной груди, задержался, оглядывая шею - и улыбнулся. От Эммы текло холодное спокойствие, а, значит, можно было позволить себе смотреть, позволяя белизне кожи отразиться во взоре. И оплата... действительно ли граф отдал бы драгоценную лошадь из своего лелеемого стада?
- Вдвое больше - это две лошадки, прекрасная донна, а вот о доплате скорее говорить мне. Только вот... где? Не в замке ведь. И земля слишком холодна, чтобы проводить на ней ночь.
Вступившая в разговор Эмма, бесцеремонно уцепившая Лавизу за руку и прощупывавшая пульс, говорила лениво, с лекарским пренебрежением и какой-то неуловимо бойдовской усмешкой.
- Скинет, - она пожала плечами, разглядывая ногти леди, - как та, из Равенсхеда. Малокровная, по морозу раздетая вон бегает. Не доносит и не заплатит.
Лавиза выдернула у неё руку, но пахнуть феромонами от неожиданности стала меньше. На Эмму она уставилась так, будто заметила впервые.
- Я заплачу, - поспешно уверила она, - как только... Погодите, вы что - согласны?
- Почему нет? - удивился Раймон, подняв бровь. - Лорду мы ничего не должны, а михаилит работает на тех, кто платит больше. Эта лекарка может провести ритуал, чтобы всё получилось, и... но нам нужны гарантии, ото всех. Зовите вашего... брата, верно? Не люблю, когда за спиной бегают. И уберите феромоны. Вы что, не знали, что под их действием фертильность слабеет, и выносить тяжелее?
- Брата... да, - Лавиза рассеянно кивнула, но пахнуть не перестала, - Джером! Выходи, они согласны!
- Она не может убрать запах, - задумчиво проговорила Эмма, - потому что хочет тебя. У неё это как-то связано.
Вот тут Лавиза уверовала. Она глянула на Эмму с немым обожанием, точно та ей уже о желанной беременности сообщила, и бросилась навстречу вышедшему из-за надгробий субтильному мужчине с неприятным, крысиным лицом, выпирающими зубами. Черноволосый Джером, а это был он, подслеповато щурился и почесывал оттопыренное ухо.
- О, Джером, они согласны!
Глядя, как радостно, совершенно не по-родственному обнимаются брат с сестрой, уже расстёгивая пояс, чтобы приступить к делу, Раймон задумчиво кивнул. Конечно, следовало бы сначала попросить провести себя в лабораторию, прикрываясь тем, что некромагия тоже может плохо повлиять, но... он ещё раз оценил картину, вздохнул и махнул ножнами с мечом. Дважды.
Джером успел дёрнуться, но выпутаться из крепких объятий достаточно быстро не сумел, и заговорщики рухнули на снег почти одновременно. Запах страсти и влечения пропал, как отрезало, оставив слабый привкус в воздухе. Искренне жалея, что не запасся совершенно не законными для обычных людей противомагическими верёвками, он хорошенько приложил и Лавизу, и Джерома по голове ещё раз, и уже потом начал связывать. Тяжело колдовать даже что-то простенькое, когда тебе и лежать неудобно, и мутит, и голова разламывается на части.
- Это уже вторая, - Эмма глядела на Лавизу мрачно и печально, - когда-нибудь тебя приворожат.
- Или пустят в производство, - не менее мрачно согласился Раймон. - Те херотётки привораживать даже не пробовали. Что им всем, других мужиков в мире мало?..
Выпрямившись, он оглядел творение рук своих и кивнул. Огонь мог пережечь веревки, но на нём всё-таки нужно сосредоточиться. Наконец, сложить заломленные и связанные пальцы в жест... хотя бы неприличный.
- Вопрос. Звать хозяина с парой доверенных конюхов прямо сейчас или понадеяться, что они не очнутся, пока мы обшариваем некрофэйскую нору любви?
Эмма согласно кивнула и заговорила. Вкрадчиво, по-лисьи.
- Раймон, я могу сходить за лордом и конюхами, но... а что будет, если нет у них там норы любви, а мы сейчас связали просто любвеобильную дурочку и ее любовника?
- Тогда мне будет очень интересно, за что, по её мнению, собирался мне заплатить папенька, какое отношение это имеет к гулю и почему кладбище напоминает фейерверк магии.
И всё же в словах Эммы был смысл. Лавиза с Джеромом выглядели просто слишком идиотами, чтобы провернуть такой план. Он снова раскинул сеть, но кладбище, насколько хватало нитей, было пусто. Что, разумеется, не означало, что никого и не было и этот кто-то сейчас не бежит убивать лорда Роберта. Или рассказывать ему о злобных михаилитах. Или ещё что. Будь здесь одна из тех матерей!.. Впрочем, тогда у фэа едва ли возникли бы проблемы с деторождением. Не было здесь и ощущения самоуверенного профессионализма. И всё же... Раймон тряхнул головой. Снова нужно было, кажется, оказаться во многих местах одновременно.
- Ты права. Без доказательств говорить бесполезно, а, значит, всё равно нужно искать лабораторию. Причём, - он тоскливо оглядел жертв, прикидывая вес, - вместе с ними.

- Господь милосердный! - Раздалось от входа.
У лорда и впрямь было слабое сердце. Схватился за него он так, будто вырвать хотел.
- Господь вседержитель! Леди Берилл сказала, что я должен крепиться! Но! Лавиза? Джером?
В ответ завизжала очнувшаяся Лавиза. Громко, пронзительно, заставляя Эмму морщиться и хмуриться. Анжелина, усевшаяся на подушки, с детским восторгом рассматривала яркую брошь, найденную там же, и глаза её светились удовольствием. Над всем этим возвышался пожилой конюх, не смеющий спуститься с лестницы. Он крестился и оглаживал бороду.
Вопли Раймон отсёк раздражённым взмахом руки - и мороком. Кричать, если так уж хотелось, можно было и про себя.
- Некромаги, милорд, убийцы и, вероятно, любовники. Этого убила тварь, над которой он потерял контроль. Здесь они и сделали Анжелину - и не только.
Лорд ошарашенно кивнул, наблюдая за тем, как Лавиза открывает рот и багровеет, заходясь беззвучным криком.
- Да. А Анжелина как же?
Раймон поморщился.
- К несчастью, вернуть её полностью я не могу. Никто не может. Понимаете, лорд Роберт, эти... чёртовы дилетанты испортили всё, что только могли. Слили всех, кого убили, воедино, а души умеет разбирать только Господь.
Не глядя на Фиц-Роя, он присел рядом с девушкой, вместе с ней разглядывая брошь-бабочку с топазами, и мягко спросил:
- Как тебя зовут?
- Анжи Пайнси, - идиотски хихикая, ответила ему девушка, - Анжи Пэнси? Пэнси Анжи? Пэнси? Анжи?
- Ну хоть таскаться не будет, - обреченно вздохнул лорд. - Может быть. Спасибо, сэр Фламберг, спасли от огласки.
- Ещё, - Раймон со вздохом поднялся, - нужно будет обыскать места, где бывали Лавиза и Джером. Где-то должна быть лаборатория, бумаги, другие жертвы. Но этим лучше заняться не михаилиту. К слову, милорд, вы говорили - сестра графини де Три? Я не слышал, что старый граф женился снова, да и о Пайнсах не слыхал. Что это за женщина, если позволите спросить?
- Друзилла Пайнс, - хмыкнул Фиц-Рой, начавший приходить в себя. - Женщина-огонь. Младше старины Гийома почти на тридцать лет, купчиха. Признаться, Лавиза ей какой-то кузиной приходится. То ли третье родство, то ли четвертое. Мария Мануэла-то, первая жена, умерла давно, родами. Старший сын уехал в Лондон, да и не вернулся по сей день, сгинул, должно быть. Вот и остался старина де Три со средним и дочкой. И без денег. А тут купец Пайнс. Дескать, возьми Зиллу, приданое за ней хорошее. Почетно ему показалось, что дочь к Тулуз-Лотрекам соприкоснется.
Старший сын, действительно, не уехал далеко. Перстень, отданный Робом, так и лежал в кошельке. Возможно, вскоре предстояло его отдать в семью. Возможно, нет.
"Но интересно, много ли счастья приносит прикосновение к Тулуз-Лотрекам? А к Пайнсам, родне этих вот Масов?"
Раймон поклонился.
- Благодарю, милорд. Чем больше знаешь о землях, где странствуешь - тем безопаснее. Разумеется, всё это останется в тайне.
- Лошадь-то леди нужна? - Фиц-Рой улыбнулся, хлопнув его по плечу. - Идём выбирать, что уж. Фиц-Рой слово держит, - и добавил, шепотом, склонившись к уху, - а глаза у вас совсем, как у матери. Испанские.
- Да, милорд, - с улыбкой ответил Раймон. - Леди действительно нужна лошадь.
Узнавание. Даже такое малое, с улыбкой и подмигиванием, пыталось затягивать, словно умаляло то, чем он стал, возвращая то, чем был. Или наоборот, укрепляло? Раймон прикинул мысль так, эдак и выбросил её из головы. После выбора лошади их ждало поместье, и там будет... нет. Ещё не сейчас. Пока что - ждал берег, которого Эмма никогда не видела. Забавно. Для него оно, кажется, будет внове ничуть не меньше.

3 марта 1535 г. Трюарметт, Корнуолл.

Раймон знал, что где-то за пологими почти голыми холмами, где могли пастись разве что козы и овцы, било в скалы море, но от деревушки его видно не было. А сам Трюарметт - Трирукавье по-местному - казался... прост деревней. Не больше, не меньше, просто ещё одна остановка на тракте.
"И что все эти романтики твердят о возвращении в места, где провёл детство?"
Впрочем, наверное, романтики рождались где-то ещё. Местные жители поглядывали на них с искренним изумлением, перешептывались и сплевывали от сглаза на сторону при виде Эммы. Зато Раймон и лошади вызывали искренний восторг: cо всех сторон то и дело слышалось: "Красавчик", и трудно было сказать, кому доставалось это лестное мнение. Раймон предполагал, что Пирату - вряд ли сюда часто заезжали люди за лошадях корнуольской породы, хоть и разводили их недалеко. По крайней мере, сам себя он красавчиком не ощущал, а Эмму вряд ли могли принять за мужчину.
В общем, темная маленькая, насквозь пропахшая рыбой и невидимым морем деревушка взирала на нежданное развлечение с восторгом детей, завидевших слона среди Лондона. Оставалось надеяться, что дети эти не склонны отрывать крылышки мухам и проверять, что внутри у михаилитов.
"Интересно, дошли ли вообще сюда хоть какие-то слухи?"
Уголок выглядел настолько глухим, что оставалось только гадать, заезжают ли сюда торговцы или коробейники. Впрочем, в центре обнаружился трактир под помпезным названием "Рог изобилия", и выглядел он вполне неплохо снаружи - и крайне занимательно внутри. По крайней мере, Раймон, зайдя, едва удержался от свиста при виде красочных фресок. На стенах играли в любовные или не очень игры боги с богинями: целомудренную Диану пленил, схватив в объятия, братец Феб, дерзко ласкающий её обнаженные груди. Не менее целомудренных и чуть более обнаженных подружек Дианы преследовала целая стая жадных сатиров, изголодавшихся настолько, что некоторые даже запрыгнули на соседнюю фреску, где возлежала Венера, бело-розово-золотистая, голубоглазая, красивая. Она нежилась в руках двух чрезвычайно одаренных природой молодых мужчин, пытающихся её ублажить. Троица совершенно не обращала внимания на Юнону, царицу тех счастливцев, что жили на Олимпе. Верховная богиня лежала на спине с широко раскинутыми ногами и выражением экстаза на лице, и над ней с сосредоточенным выражением лица трудился Вулкан. Среди богов и богинь резвились всячески нимфы и кентавры.
И всё это выглядело недавно нарисованным или подновлённым, заставляя задуматься о необычных вкусах хозяина или старшего де Три. Или кого-нибудь другого.
"Если подумать, забор вокруг поместья тоже выглядит относительно новым. Не признаки ли это как раз приданого?"
- Как думаешь, возможны ли такие вещи, если у тебя тело наполовину лошадиное? - с улыбкой поинтересовалась молчавшая доселе Эмма, и Раймон, проследив её взгляд, хмыкнул: в уголке какая-то сочная девица опасно выгнула спину, устроившись под могучим волосатым кентавром пегой масти.
- Думаю, именно такие вещи только и возможны, если у тебя наполовину лошадиное тело... - заметил он. - Хотя бы ноги. Ну и вот ещё кое-что.
- Порвётся, - цинично и очень практично проворчала Эмма, улыбаясь трактирщику, заспешившему навстречу.
Хозяин "Рога изобилия" к фрескам не подходил, будучи низеньким, пузатым, лысым и угрюмым. Да и одет он был бедно, в залатанную тунику и худые штаны, заправленные в какие-то опорки.
- Со шлюхами нельзя, - буркнул он, негодующе оглядев Эмму. - Со своими - так точно.
Удержаться от удара оказалось изумительно трудно, несмотря на волну позабавленного равнодушия от Эммы. Месяц назад он бы просто посмеялся над наглостью этого дурака, а сейчас хотелось ... с хрустом вмять мясистый нос в лицо, оставить корчиться на полу под мороками - на час, два, навсегда, выжечь изнутри медленным огнём, чтобы ни один целитель не смог понять, что случилось. Найти потом домик вместо этого борделя, устроенного наверняка с согласия и одобрения новой леди... Раймон поднял руку и потёр подбородок.
- А с чужими, значит, можно? - уточнил он, натягивая обратно наполовину снятую перчатку. - Как часто принято меняться? Лорд тоже участвует?
Эмма фыркнула в ладошку, снова заслужив неодобрительный взгляд трактирщика. Тот сжал неожиданно маленькие и пухлые руки в кулачки, глянул на заднюю дверь, но сдержался, скорчив на лице нечто, что, должно быть, хотел выдать за улыбку.
- Лорду-то годков много, - уронил он, - полтина и еще пять скоро. Куды ему по девкам? Вы чего хотели-то? Ежели переночевать, то для леди у нас зазорно, так и знайте. Не ночуют у нас леди-то. А ежели не с леди, то можно только с теми, что тут живут. Правило таковое. Вот ежели приглядите какую - так ею и меняйтесь на таковую же тута же.
- Ну как, куды, - Раймон удивлённо вскинул бровь. - Слышал, на молодом огне лорд женился, стало быть, есть ещё стрелы. И кто ж тут такие правила вводит?
- И про графиню говорить надо почтительно, - наставительно сообщил ему трактирщик, - потому что графиня достойна всякого... этого... уважения. Так наследник-то, Альфонс, говорит. Он и правила вот установил. Вам к чему это, господин?
Раймон невольно задумался, пытаясь решить, кто из братьев интереснее - его или Эммы.
"Альфонс борделям правила устанавливает, Эдмунд бордели рушит..."
У Эда Фицалана, конечно, была большая фора - он заодно был убийцей и насильником, не считая прочего. С другой стороны, об Альфонсе они только услышали. И невольно закрадывались подозрения, кого именно грел неуважительный огонь. Графиня. Даже не госпожа - и именно со слов брата, надо же. Какая забота об имени, однако. Имя... Проклятье, этот дьяволов трактирщик явно уже заподозрил, кто он такой. Глаза матери - но и чёрная масть отличалась наверняка не слишком сильно. Хоть Раймон и не думал, что здесь получится остаться Фламбергом, но именно здесь, с этим человеком... к чёрту. Все равно скоро будет знать вся деревня. Он пожал плечами, рассеяно пытаясь нащупать в кошеле рыцарскую цепь. Вместо неё почему-то под пальцы попался соверен - потёртый, старый, скорее всего из доставшихся от разбойников или в гулеревне. Попался, пожалуй, кстати, потому что оставаться должным здесь не хотелось. Оставаться - тоже.
- Чем больше знаешь о местных правилах - тем целее, так ведь? Благодарю.
- Завсегда пожалуйста, - угодливо закивал трактирщик, просиявший искренней улыбкой при виде монеты. А Эмма, снова фыркнув, потянула на улицу, к солнцу, удивлённым взглядам и детскому гомону.

Вернув на место с явной неохотой отданный меч и убедившись, что ребёнок убежал достаточно далеко по своим важным мальчишеским делам, он взглянул на Эмму.
- Это обычная деревня и обычный мальчик, Раймон, - её рука легла на запястье, - они любопытствуют, удивляются, даже жалеют тебя, особенно - старики. Им не нравится графиня и они недолюбливают твоего брата. Вели Фламбергу успокоиться. В конце концов, мне уже почти любопытно посмотреть на людей, отнимающих у меня мужа. Можно, я сниму юбки, раз уж все равно ведьма, нежеланная невестка и почти непотребная девка? В штанах, - она улыбнулась, - проще и драться, и драпать.
- Снимай, - великодушно разрешил Раймон. Успокоить Фламберга, ха, словно это было так легко. Обычность деревни тут уже не играла никакой роли - решали вовсе не деревенские, а его родня быстрым уверенным галопом нагоняла Эда с папашей Эммы и Ричарда Фицаланов по гадостности. И всё же он глубоко вдохнул, выдохнул - и улыбнулся Эмме. - Тем более что очень скоро придётся делать или то, или другое - из поместья уже наверняка едет делегация по встрече. Хотя лично я склоняюсь к драться и не попадаться. Как думаешь, получится в случае чего списать несколько убийств знатных синьоров и сожжённый бордель на Эдмунда?
Эмма растерянно покосилась на него, пожала плечами - и потянула поясок юбки. Судя по взглядам проходивших мимо мужчин, посереди деревни не раздевались даже местные шлюхи. И вряд ли они под юбками носили мужские штаны для верховой езды. Эмма же невозмутимо упихала свои шелка и бархаты в одну из сумок, лихо заломила набок шапочку и снова пожала плечами.
- Не обманывай меня улыбками. Я же чую, что тебя мечет по грани. Скажи, что такого произошло? Ну, кроме того, что Королева отказалась от идеи выращивания героев из упрямых михаилитов? Да, Эд - скотина, рядом с которой Дик становится человеком. Да, деревня гулей была... сложной, но разве это не твоё ремесло? Да, Масы и Пайнсы - чернокнижники и сектанты, но каждый развлекается, как может. И ведь ты не ждал тёплого приёма от семьи, отдавшей тебя твареборческому ордену и не вспоминавшей всё это время. Конечно, откуда они про Билберри знают - отдельный вопрос, но тогда становится любопытно, почему решили спешно женить, ведь после Кентреберри ты представлял меня всем уже женой. Не лучше ли уехать в соседнюю деревню, ну вот хотя бы в Требарвитт - и уже там спокойно, без спешки, решить, что делать? Шафрана я не слышу, но его и у гулеревни долго слышно не было, а рассчитывать, всё же, приходится только на себя.
Раймон устало вздохнул и оглянулся через плечо, высматривая делегацию.
- Делай я тут ловушку, на дороге в Требарвитт уже ждала бы засада. Допустим, предполагали, что не поедем в поместье, трактир... отпугнул. Дальше очень удачно подворачивается бабка, сама того не подозревая - она явно всем говорит, что думает, - и мы уезжаем... чтобы сгинуть не на глазах крестьян. Хотя, честно говоря, я подозреваю, что на их свидетельства всем тут плевать: ну, будут соседи относиться ещё чуть хуже, зато цель - какая-то - достигнута. К тому же, выезд ничего не решает. Дело не в спешке, а в том, что всё равно придётся здесь появляться и говорить - только добавляется несколько миль голой пустоши, - он помедлил, и улыбнулся уже искреннее, успокаиваясь. В конце концов, разве в самом деле он ждал чего-то иного? И что с того, что ничего из того, что случилось в последние месяцы, не было частью работы - не по-настоящему? И что по-настоящему бесило именно отсутствие знаний, понимания и выборов? Что хотелось простых решений и выводов, потому что только они позволяли надёжно сохранить их обоих? Фламбергу хотелось прожечь выход - но пока этого было нельзя. Раймону хотелось протанцевать выход - но пола видно не было, а танцевать вслепую он не любил до жути. Странный и непривычный мир личных дел - но, пожалуй... разве неинтересный? Продолжая улыбаться, он покачал головой и приобнял Эмму за талию, проворачивая в па. - Да и стоит ли уезжать из такого чудного места, раз только что приехали? Это просто невежливо, особенно когда уже... юбки сняты. Это ж какого первого впечатления лишаться!
Эмма недоверчиво взглянула на него, мотнула головой, отчего получилось, что она отмахнулась косой от крестьянина, пробурчавшего что-то негодующее о стыдобе.
- Ничто нам не обходилось так дорого, как вежливость, - вздохнула она, прижимаясь к груди и вызывая новую волну осуждающих взглядов, - как скажешь. Быть может, всё не так и плохо, как этого хочется вам с Фламбергом.
- Мама, смотри, у леди ноги есть! - раздался на всю улицу звонкий детский голос, за которым последовало возмущённое женское бормотание и визг мальчишки, которого поймали за ухо и потащили прочь.
- Бедняга, - заметил Раймон, - такой маленький, а уже душевная травма. Теперь же будет у всех леди ноги искать. Все они. Представляешь, каково придётся следующей гостевой леди?

Эмма отстранилась, оглядывая свои ноги и находя их обычными. Наверное, к штанам можно было даже привыкнуть, если бы не пялились так мужчины и дети. И не осуждали церковники, за что и на костер попасть недолго. Ответить она не успела, хотя и собиралась съязвить нечто вроде "главное, что милорду мужу нравится". Но - в деревню въехал Альфонс де Три. По крайней мере, черноволосый и чернобородый всадник не мог быть никем иным, кроме как деверем. Он выглядел ниже Раймона на голову, но глаза были почти те же - тёмные, те же высокие скулы и узкое лицо. Разве что вихра на макушке видно не было: то ли потому, что Эмма попросту его не видела, то ли - из-за длинных, ниже плеч волос, уложенных волнами. Впрочем, Раймона она находила красивее, а потому нового родственника удостоила лишь беглым взглядом. Альфонс, напротив, оглядел её с интересом - и улыбнулся Раймону. Искренне, будто и в самом деле ждал младшего брата.
- Брат. Уж не знаю, как и называть тебя? Здравствуй.
- Уже и имя забыли? - удивился Раймон. - И тебе здравствовать, Альфонс. Вижу, здоров, хвала Господу... Зови, как зовётся. Всё равно здесь, кажется, все знают, кто такой михаилит Фламберг, и кто такая... А, прости. Позволь представить: леди Эмма де Три, урожденная Фицалан.
- Фицалан...
Эмма присела в реверансе в ответ на новый взгляд деверя. В штанах это, должно быть, смотрелось странно, но не надевать же юбки? Альфонс тем временем спешился, и пахло от него нерешительностью. Ему хотелось обнять брата, но и отчего-то было боязно.
- Счастлив видеть вас, леди. - Серьезно кивнул он. - В поместье не зову пока, Раймон. Сам бы приехал, думаю. Но... Может, поговорим? Где скажешь, но без глаз и ушей крестьян.
Раймон хмыкнул, словно предложение его позабавило, и обвёл рукой деревню.
- Из всех мест здесь я успел узнать только бордель и домик некоей суровой старухи, но и там, и там не обойтись без свидетелей. Отъедем? Хотя бы... - он задумался, наклонив голову набок. - Например, хотя бы к морю?

"Дурацкий разговор".
Тяжело было говорить с чужаком, который почему-то считает тебя братом, вспоминает женщину, которую ты сам едва помнишь. Раймон передёрнул плечами, стряхиваяа это ощущение - и до поры выбросил Альфонса из головы вместе с Шафтсбери. Фамилии и прочее не играли тут почти никакой роли - и жаль, что почти. Хмыкнув, он прошёлся по пляжу, хрустя камешками, и подхватил Эмму за талию. Что бы понимали эти деревенские: леди с ногами смотрелась замечательно. Искусительно. Хм. Возможно, в этом и заключалась проблема... у других. И, возможно, в неуверенности. Неудовлетворённости. Неспособности? В не-всём сразу. В общем, их проблемы, а им с Эммой хватало собственных.
- Лестно, конечно, что эти грибники-любители выбрали для опытов именно де Три, но...
- Но?
Эмме здесь не нравилось - об этом красноречиво говорили чуть нахмуренные брови. Ровные, темно-коричневые брови, между которыми залегла складка. Впрочем, яркий янтарный камешек, найденный в прибое, она продемонстрировала с улыбкой.
- Нянька говорила, что это слёзы русалок. Дескать, плачут утопленницы о своей горькой доле, а слёзы застывают - и становятся янтарем. А потом, в монастыре, я прочитала о Фаэтоне и гелиадах. И снова - слёзы. Что-то в этом есть, как думаешь?
- О, да, - согласился Раймон, бросив взгляд на сизые волны. Там водились живые русалки, оттуда выбрасывало на берег мёртвых, а мачеха-Эмилия как-то уговорила полурыб утащить Георга. Уговорила, купила, или заставила. - Хотя пока что, кажется, все брёвна - на суше. Любопытно было бы послушать историю, которую мог бы рассказать этот камешек, как считаешь?
- Камни умеют говорить, - заметила Эмма, пряча янтарь в кошель, - особенно, когда их с сердца перемещают за пазуху. Впрочем, там они начинают давить на душу. Думаешь, здешние русалки захотят говорить о душе?
- Возможно, если обойдёмся без часовни... - Раймон тяжело вздохнул и сел на песок, стягивая сапоги. Никогда он не любил воду так, как Роб Бойд. Чужая, коварная стихия, в которой приятно плавать - но не слишком далеко, не слишком глубоко нырять. Что может смотреть из-под пологих валов, отражавших только хмурое небо? Теоретически, он подозревал, что мог бы вскипятить тварь, пожелавшую его утащить, но проверять не хотелось, а непонятно откуда взявшиеся здесь кеаск едва ли питали к людям любовь независимо от того, что связывало их с Друзиллой Пайнс, купчихой, ставшей леди. И стоило только представить, как задыхаешься там, в зелёной мрачной глубине... нет. Об этом было лучше не думать вовсе. - Хм. Если подумать, то там, на дне, должно быть полно сокровищ. Может быть, ещё не всё потеряно? Я почти уверен, что смогу вспомнить какой-нибудь пункт устава, который позволяет охотиться на грибы по заказу русалок. Как раз что-нибудь про слёзы.
Эмма завладела сапогами сразу же, как они были сняты, чтобы аккуратно поставить на корягу, подальше от сырого песка.
- Странное дело, - задумчиво проговорила она, - тебе здесь не нравится, мне - тоже, но вместо того, чтобы просто уехать, ты лезешь в море к русалкам.
- Так ведь надо, чтобы не понравилось ещё больше. Для ускорения, - пояснил Раймон, с сожалением доставая из ножен меч. Других железяк под рукой, увы, не было, даже жалкого колокольчика, столь любимого Джеромом, если верить дневнику. Колокольчики, хрустальные шары, карты, жезлы, котёл, курильницы для разных видов демонов... Как вообще ритуалисты перемещаются с такой горой барахла? - Кроме того, при всей лестности, сдаётся мне, что не отстанут эти... грибы-вампиры.
- И меч после чистить часа два, - вздохнула Эмма, усаживаясь рядом с сапогами. - С вдохновенным лицом монаха-стоика. Думаешь, прилетят на крыльях ночи?
Раймон поднял бровь.
- Приползут и выкопаются, на лунном свете. Хотя кто их знает, может, и прилетят, конечно. Вампиры это точно умеют, но то обычные, а тут, кажется, только хорошее выпивают... с другой стороны, кто сказал, что кровь - плохое?
Эмма согласно кивнула, кидая камешком в очередную чайку - сильно, по-мальчишечьи. Ожидаемо не попала, но зато улыбнулась тому, как голыш заскакал по волнам.
- Тогда нам нечего опасаться. Хорошее до них выпили, а от крови, пожалуй, отравятся.
Раймону оставалось только пожать плечами. Ответа на недовольство Эммы у него не было - как и на своё собственное, если уж так. На кой чёрт ему это нужно? Ну, да, раз ему прислали вызов, то, вероятно, не отступятся, но сколько времени пройдёт, пока их с Эммой догонит то, что творится в поместье? Скорее всего речь шла о годах, и то, сначала не станет деревни, что, наверное, привлечёт внимание... или не привлечёт. Сколько лет стояла деревня гулей? В любом случае, он не был ничего должен ни крестьянам, ни Альфонсу, ни племяннику, ни русалкам. Получалось - просто чтобы знать. Ему претило уезжать, не зная точно, что остаётся за спиной. Но узнав - может быть, пришлось бы вмешаться. Дилеммы, дилеммы, и не из приятных. Ремесло, ха!
- Существуют ли страждущие, если их не видишь?
Ответа ожидаемо не последовало.
"И в самом деле".
Он с плеском ступил в волны, задержал дыхание, привыкая к ледяной воде. Огонь, что горел внутри, помогал тоже, но море пило магию так, словно пыталось согреться за его счёт целиком. И меч было жаль. Мутная солёная вода заставляла пожалеть, что он не прогулялся к кузнецу за парой металлических чушек, но ведь и гулять тут не хотелось. Где-то там бродила суровая бабка, способная - и, наверное, желающая рассказать о матери.
Когда море подобралось к поясу, Раймон опустил оружие под воду и с силой ударил кинжалом о меч - раз, другой, третий, с паузой между ударами. Оставалось надеяться на то, что русалки любопытны и реагируют не только на звуки арфы. И что они говорят не только на этом невозможном гэльском.
Несколько минут ничего не происходило, лишь Эмма тихо и грустно принялась напевать о безнадежно влюбленной девушке, готовой утопиться, да шумело море, подпевая. А потом в отдалении, волны взбурлили, и на поверхности появилась хорошенькая девичья головка с зеленоватыми волосами. Когда она подплыла ближе, стало ясно, что к ней прилагаются еще и высокая грудь, и тонкая талия, и изящный рыбий хвост, украшенный раковинами.
- Ка'асона та-ту а'лил уред, - осведомилась она, добавляя понятное и знакомое, - толла-хон?
Кроме последнего Раймон разобрал только слово "зачем", но общий смысл уловил - и, не скрывая, пожал плечами. Чтоб он сам знал, зачем устраивает этот переполох. Может, как раз затем, чтобы хоть кто-нибудь ему это сказал? Но вот беда - на гэльском что угодно сложнее "засранца" или "имп понимать" осталось бы загадкой.
- Dia dhuit ar... - интересно, какие приветствия были в ходу под водой? Доброго прилива, тёплых течений? Насколько глубоко проникает солнечный свет, чтобы разница между днём и ночью играла роль? Глаза у кеаск казались обычными, но, возможно, у них есть собственные источники света там, под волнующейся шкурой моря? - Maidin. Но, боюсь, я слишком плохо говорю на этом языке, прости. Английский? Смесь?
Русалка совершенно по-человечьи вздохнула, поднырнув под волну, и выплыла уже подле берега, приветливо кивая Эмме.
- Выходить?.. Выходи? - Предложила она, раскидываясь в прибое. - От тебя вода... воде плохо. Горячий. И шум.
"Плохо ей... горячо. Словно я действительно способен нагреть море!"
Тем не менее, Раймон послушно выбрался на берег. Волна жара обсушила и согрела ноги, и он присел рядом с Эммой, с тоской размышляя о том, сколько теперь придётся чистить меч и кинжал. Утешало только то, что посланника морские всё-таки прислали, а, значит, им было что-то нужно. Или просто любопытно. И, может быть, он действительно стучал слишком громко? А ещё теперь, когда дошло время для разговора, он снова не знал, что спрашивать. Перебрав мысленно несколько бессмысленных вариантов, он сдался и ограничился простым:
- Расскажешь, что здесь вообще творится?
- Плохое творится. - Кеаск плеснула хвостом, отгоняя чайку. - Если бы твоя женщина не носила ленту Эслинн, не пришла бы, опасно. Но мавка сказала - можно верить. Рыжая ведьма жить мешает, дочерей и сыновей забирает, нам мальчика отдала. Жуть в море выгоняет, знаешь?

- Анстис, меня называют Анстис, - кеаск покачала головой, - дочь Дайорбхоргуил. Мы не видели его больше, не чуяли, а импы, что сбежали из поместья, говорили, будто ведьма сказала младшему, что даже вестей не получать... получает.
- Шафран находит здешние пейзажи однообразными, особенно в поместье, и предлагает прогуляться по тракту, - монотонно, без всякой связи с рассказом кеаск, проговорила Эмма и, внезапно оживившись, коснулась плеча. - Раймон, я вот что подумала... Быть может, наши морские друзья согласятся отдать ребенка? Клайвелл настоятельно советовал поразмыслить о бездетности брака, а признать дитя своим - это отмести все порывы Эда потребовать развод, если Дик... не выжил. Я сама буду просить нашего шотландского лорда принять мальчика на воспитание в замок.
Раймон на секунду прикрыл глаза. Сейчас, когда, наконец, появился хоть блик поганейшей, но надежды, не хватало только ребёнка, которого он не видел и не хотел. Ни как ребёнка, ни как связь с этим поместьем и этой семьёй. Не хотелось думать и об играх с законом Эдмунда, и о том, чтобы просить Бойда. Не хотелось даже думать о Шафране, который скорее всего просто придал бы новую грань той же проблеме. Решение, которое предлагала Эмма, было правильным, со всех сторон логичным, но... не сейчас. И не здесь. К счастью, говорить это вслух не требовалось, и Раймон только бегло улыбнулся Эмме, прежде чем повернуться к пустому песку.
- Ангел от Престола Его Агриэль, отверженный князь Велиал, сдаётся мне, пришло время избавить вас от части долга.
В этот раз Велиал обошелся без искр и прочих проявлений присутствия. Он просто возник на песке, как раз там, куда смотрел Раймон. Черной одежды, вышитой цитринами, на нем не было, лишь светлые штаны.
- Леди, леди и торопыга, - поочередно кивнул демон Эмме, кеаск и Раймону, - долги отдавать всегда приятно. Итак, чего ты хочешь? Поместье у моря? Ноги этой хвостатой красотке? Пять могучих коней и одно золотое с рубином кольцо?
Предложения и привычную подначку Раймон пропустил мимо ушей. Да, вероятно, он снова торопился и ошибался, но выбор был невелик.
- Я хочу, чтобы передо мной встал человек, плотью от чресел которого является Друзилла Пайнс. Прямо здесь и сейчас.
- Встал? - Ухмыльнулся Велиал, запуская руку по локоть в воздух и шуруя ею... где-то. - Это легко. Берешь мандрагору и китайский корень... Хоть ты, конечно, молод еще... Ага!
С этим победным кличем он выдернул руку, в которой на вороте висел, чуть покачиваясь, тяжелый даже на вид, кряжистый мужчина лет пятидесяти, в шикарном оверкоте и с мешочком специй в руках. Глаза его выражали изумление, граничащее с безумием.
- Уолтер Пайнс, - отрекомендовал его демон, - отец милейшей сучки Друзиллы.
- Этот... смотрел тогда на море? - поинтересовался Раймон у Анстис и после её кивка повернулся к Пайнсу, сложив руки на груди. - Господин Пайнс, думаю, место вы узнали. Вот ту тварь, - он указал подбородком на тушу химеры, - видите. Меня знаете, а если нет, то представлюсь: сэр Фламберг, брат ордена. И узнав, и увидев, полагаю, вы понимаете, что мне от вас нужно. Или требуется пояснить?
Велиал еще раз скептически оглядел свою добычу и разжал руку, позволяя купцу рухнуть на песок. Подмигнув Эмме, он метко швырнул подобранной ракушкой в чайку и уселся прямо на песок, явно никуда не спеша.
- По-позвольте, - Пайнс, неловко упавший, попытался подняться, - что всё это значит? Почему? Где я? Зачем? Химеры?
Он умолк и от Эммы потянуло волной понимания, горечи и узнавания.
- Чего вы хотите, рыцарь?
- Хочу, чтобы этого брака не было, - холодно заметил Раймон, - но вряд ли вы на это способны. А, значит, придётся довольствоваться тем, что возможно. Я хочу, чтобы вы забрали Друзиллу обратно. Отдайте в монастырь, выдайте за кого-то ещё и контролируйте каждый вдох, мне всё равно - но сообщите потом, что вы с ней сделали во избежание сюрпризов. Брак бездетен, так что будет несложно. Это раз. Два: заставьте её снять привороты с обоих де Три, полностью, и заодно - оставить снадобья, которые сгладят остаточные эффекты. Три: тварей вызвать обратно в замок и уничтожить. Четыре: ваша дочь нарушила равновесие, и морской народ должен получить виру. Пять: вам придётся остаться здесь и проследить за исполнением... и за дочерью.
Купец выслушал его с недоверием, а Эмма исправно передавала испуг, расчетливость и желание обжулить.
- Я сделаю строгое внушение дочери, - кивнул он, - но поймите, девочка так страдала... А в браке обрела счастье. Да и беременна она, должно быть.
Раймон лениво поднял бровь. Угрожать этому человеку было противно, словно он окунался в ту же липкую грязь - потому что потом пришлось бы его отпустить. И если Друзилла трудилась без присмотра, то остальные? И всё-таки убивать его, как и дочь, его было нельзя! Но скрывать желание раздавить культ он даже не пытался. Хватит уже и того, что пачкался сам.
- Князь Велиал, скажите, часто ли вы видите таких нахалов? Не в котлах, я имею в виду. Там, разумеется, уже не до того.
- Но, дорогой мой, - Велиал зеркально воспроизвел его жест, с упоением копаясь в песке, - лгуны особо любимы Саргатанасом. Помнится, вот такого же пухляша он водил на цепочке. С вилами в... Не при дамах, вероятно.
- Ну, у одной дамы даже есть ноги, а у другой - хвост... - Раймон скользнул взглядом по кеаск, вспышками ловя ярость, страх, непонимание и снова злость, смешанную с уважением. Лицо купца при этом не выражало ничего, кроме непонимания и толики возмущения, - с ракушками. Чего же стесняться слов... - он снова повернулся к Пайнсу. - Но вы, господин, кажется, меня не поняли, раз продолжаете играть. Вы ведь не идиот, как те, в Билберри, или вон те под Кромли, или те - в Бини? Или всё же?.. Потому что от идиота мне не нужно ничего, разумеется. Решайте.
Тот покраснел варёным раком - и кивнул, так ярко вспыхнув страхом, что Эмма едва слышно охнула.
- Обеспечение договора? - Деловито осведомился он. - Я не хочу узнать, что выполнив свои обязательства, всё равно остался должен за дочь. Или что мне придётся умереть.
- Ангел от Престола Его Агриэль, разумеется, - Раймон ухмыльнулся уголком рта. Дожил. Михаилит ради кеаск договаривается с культом, а гарантом выступает падший ангел. И это при том, что михаилиту полагалось изводить первых, рубить вторых и изгонять третьих. Иронично так, что дальше некуда, но в безумии этом были и какая-то почти танцующая логика. - Проследит. Я обязуюсь не убивать вас, если не придётся защищаться, и не докладывать ордену о том, что здесь произошло. И вы ведь поставите закладом всю секту разом? Чтобы удобнее было в преисподнюю, если вдруг.
- Ордену и короне пообещаете не докладывать? - Пайнс деловито отёр руку платком, но глянув на брезгливо сморщившую нос Эмму, подавать для рукопожатия передумал.
- Ордену и короне, - кивнул Раймон. Это ничего не меняло, сообщать констеблям он всё равно не собирался. Ордену, впрочем, тоже - незачем им знать, что тут было.
- Тогда - договорились, - неохотно вздохнул купец, - тяжко будет, ну да слово купеческое твёрже алмаза.
Конечно, стоило пойти с ним и убедиться, что всё пройдёт, как нужно. Хотя бы то, что Пайнс выживет, хотя... у культиста наверняка были свои методы и способы, а пляжный отдых ещё не закончился. Проводив купца взглядом, Раймон повернулся к Велиалу, который как раз поднялся, отряхивая ладони.
Демон с нескрываемым наслаждением наступил босой стопой на ракушку.
- Вечность так утомительна, - пожаловался он, - и дела, дела, дела... Скука, как в кувшине. Знаешь, торопыга, я хочу предложить тебе одно дельце, ничего не стоящее для михаилита. Только платить буду золотом, не услугой, а то эдак ты из меня вечного должника сделаешь. Ты, конечно, знаешь про fugam venandi, охотников за душами, что нанимала преисподняя, чтобы возвращать беглых. Когда-то ими были священники - и от этого становилось больно. Но что поделаешь? Равновесие мертвых и живых грешников выгодно всем. Теперь же возвращателей... нет. Мы намедни посовещались малым ковеном - и решили, что будем просить тебя принять предложение и честь.
Эмма удивленно хмыкнула, поражаясь торопливой речи демона, и подошла ближе, останавливаясь за спиной вплотную, так, что Раймон едва удержался от искушения податься назад. Тепло сейчас очень бы пригодилось. Возвращатель, надо же. Вот только работы на преисподнюю ему сейчас для полного счастья... хотя демон был прав в одном. Равновесие действительно было важно и выгодно всем. Богоугодное дело за золото преисподней ставило, кажется, точку в этой сцене, и Раймон с улыбкой развёл руками.
- Честь настолько велика, что мне необходимо подумать хотя бы... до третьего дня, считая от сегодня. А что за, если не секрет, малый ковен?
- Думай, - с неожиданным пониманием согласился Велиал, с мягкой улыбкой глядя на то, как Эмма обнимает за талию, прижимаясь, - благие намерения ведут к нам, известно. Скажу лишь, что мы не можем без платы, но согласимся, чтобы назвал её ты сам. Малый ковен же - Ars Goetia. К слову, чтобы повеселить - Гарольд Брайнс нынче рыцарь Ада. И девиз... впрочем, его нужно видеть. Прощай, торопыга. Вернусь за ответом.
Пропал он также, как и появился - не устраивая представлений, оставив только витиеватую надпись на песке. И Эмма вздохнула свободнее, провела рукой по спине и плечам. Раймон поймал руку и поднёс к губам, с улыбкой размышляя о странностях судьбы. Сэр Гарольд Брайнс, рыцарь преисподней! От одного образа волосы пытались встать дыбом во всех местах сразу... а потом он вчитался в оставленное Велиалом послание - и чайки испуганно взвились в небо, сливая возмущённые клики с диким хохотом. Раймон смеялся так, как не случалось уже давно - а может и вовсе никогда, упёршись руками в колени и не в силах вздохнуть. Этот чёртов день был слишком долгим и мрачным, да ещё и не закончился, но сейчас напряжение уходило смехом - пока ветерок благочестиво заметал пожелание от рыцаря, чтобы его нежно трахнул в задницу шипастый Люцифер.

Забор вокруг поместья Шафран, всё же, успел разобрать - об этом красноречиво свидетельствовали дыры там, где были зачарованные кирпичи. И магия стихий, освобожденная от оков, вилась внутри ограды, сплеталась вихрями, колыхалась от беготни дворни.
Отец ждал в особняке, в небольшом зале, чьи потертые от времени полы еще помнили, как по ним ступали ноги, закованные в железо. Ноги эти теперь были пусты - доспехи рыцарей стояли вдоль стен и с равнодушием взирали чернотой забрал на синьора здешних мест. Жирный, черноволосый мужчина сидел в кресле, уложив объемистое пузо на бедра. В складках оплывшего лица Раймон с трудом угадывал изящные черты Тулуз-Лотреков, а иссиня-черная борода, ниспадавшая на засаленную рубашку, напоминала скорее о Жиле де Ре в худший его день, чем о Гийоме де Три.
На Раймона он глянул странно, бросив перед тем взгляд на запыленный портрет на стене. Темными, почти черными глазами с высокоскулого надменного лица смотрела на мир Мария Мануэла Энрикета д’Арагона Тальявия, гордая испанка из свиты мадам Арагонской, волей судьбы решившая связать свою жизнь с нищим дворянином.
- Дражайший сын, - голос графа был полон презрения, - мы рады вас видеть. Милая дочь... Подойдите ближе, мы хотим на вас поглядеть.
Эмма вздрогнула, точно её ударили, растерянно вцепилась в рукав и от неё потянуло страхом.
Оглядевшись, Раймон прищёлкнул пальцами, и светильни на стенах расцвели огнями, прогоняя тени - все, кроме той, что сидела на подушках.
- Глядите, граф. Надеюсь, зрение вас ещё не подводит? Что здоровы, несмотря на молодую жену? - подхватив Эмму под руку, он прошёлся по залу, разглядывая доспехи, занавесь, за которым прятался слуга, портрет женщины, казавшийся зеркалом. - Удивляюсь, что ни вы, ни милая Друзилла его не сняли.
Гийом де Три пожал плечами, отчего заколыхалось пузо. Эмму он осматривал так, как не разглядывают лошадей на рынке - пристально, тяжело, следя за шагами и вглядываясь в побелевшее лицо.
- Тощая, старая и почти наверняка бесплодная, если до сих пор праздна, - одышливо проговорил он, игнорируя ярость, которой вспыхнула Эмма, - нечего глядеть. Что же, любезный сын, поведайте о подвигах, коими вы причиняли пользу людям. Ведь именно это пророчил вам тот хам, что принял вас в руки.
- А вам мало того, что я сделал здесь? - Раймон равнодушно пожал плечами. Оскорбления не трогали просто потому, что никакого отношения ни к нему, ни к Эмме, этот человек не имел. - Позовите менестреля, он что-нибудь придумает. Надеюсь, вы не для этого меня вызывали, граф?
- Я вызвал вас затем, что оставшись лишь с одним сыном и не имея надежды на то, чтобы обзавестись потомством снова, распахнуть отцовские объятия и признать вас наследником, с правом на Трикноу. Но только лишь в том случае, если вы отринете свою... потаскуху и женитесь на леди Жакетте Вудвилл, за которой дается приличное приданое. Родовитее партии и не представить, сын мой.
Гийом де Три снова покосился на портрет, точно первая жена могла сойти с полотна, и важно кивнул, уставясь на Эмму, которая от злости выпрямилась и раскраснелась.
Раймон взглянул на неё, впервые за разговор вслушавшись в чувства графа де Три... и повернулся к отцу, вскинув бровь.
- Вудвилл? Неплохо, но не более того, и славных предков по обеим линиям на хлеб не положишь. И наследство... - он хмыкнул, выразительно обводя зал взглядом. - Да и какое приданое могут дать Вудвиллы? Не должность же губернатора Кале. Виноградник в Бургундии? Маловато будет.
Эмма охнула, отшатнулась, смертно побледнев и даже посинев. Взглядом Цезаря, пронзаемого Брутом она уставилась на него, но внутренне - улыбалась. Гийом де Три, в свою очередь, улыбался внешне, демонстрируя гнилые зубы.
- Они дают семь тысяч золотом, земли в Нортумберленде, место при дворе и лондонский особняк, любезный сын.
"Врёт. Наполовину", - донеслось от Эммы, и Раймон еле удержал на лице скептическую ухмылку, невольно представив половину особняка и, главное, половину места при дворе.
Он покачал головой.
- Продешевили, и сильно. Смотрите сами. Тот хам прочит мне место магистра. Верховный не против сделать советником при короне, как бывало. Что, Вудвиллы устроят лучше? - Раймон оттопырил губу и прошёлся по залу, небрежным жестом отодвинув Эмму с дороги. - Земли на севере - болота, камни да дикие шотландцы. Не говоря о том, что католики, до которых просто пока что не дошли руки. Не идёт ни в какое сравнение с тем, что я могу получить от ордена. Золото быстро уйдёт, да и мало ли получает на тракте умный михаилит? Нет, граф. Что с этой сделки получите вы - я понимаю. А мне - что?
Старший де Три задумался, глядя на картинно павшую на колени Эмму, трогательно протягивающую дрожащие руки к небесам. Небеса, воплощенные в расписном потолке, равнодушно взирали на неё дебелыми нимфами.
- Пожалуй, я мог бы дать вам, Раймон, еще пару деревенек, - проговорил граф, вновь оглядываясь на портрет, - вдовью долю вашей матушки. И её драгоценности.
"Драгоценности завещаны тебе".
- Женщина, прекращай ныть, а ещё лучше - выйди, - раздражённо приказал Раймон через плечо и снова сосредоточил внимание на Гийоме. Граф уже начинал верить, его нужно было лишь ещё немножно подтолкнуть, а стены не помешали бы Эмме чувствовать, что происходит в зале. Когда дверь хлопнула, обрезав безутешные рыдания, он продолжил: - Деревни - это хорошо, а драгоценности - ещё лучше. Взглянуть бы на них, конечно... и есть ли портрет невесты? Плодовита ли? А то ведь род...
Невеста вышла из-за занавески на ногах слуги. Не красавица, но и не уродина, чуть полноватая, с крепким прямым носом, нелепым чепчиком на голове и в дорогой золоченой раме. На руках Жакетта держала красивую коричневую белочку с орешком в лапках, а из-за плеча подозрительно выглядывала длинноклювая птица. Лицо женщины было настолько неподвижно, что Раймону казалось, будто за художником стоит арбалетчик с направленным на неё оружием. Гийом де Три же смотрел на неё с той нежностью, с какой йомен глядит на дойную корову.
- Жакетта Вудвилл, сын мой, а драгоценности вы получите после свадьбы. Покойная графиня завещала, чтобы их носила ваша жена, буде у вас таковая.
Раймон снова оглянулся на портрет. Глаза матери? Это он, кажется, принять мог. Драгоценности той, кого он не знал, но кто знал и любил его? Едва ли. Любопытно было, что Гийом, несмотря на нищету, их не продал. Не снял портрета, даже женившись на Друзилле и планируя осквернить собой ещё одну молодую девушку, как только станет распоряжаться приданым. Раймон тряхнул головой. Не зная Мануэлы Тальявия, он не скорбел о ней, и всё же жалел, что мимо прошло что-то яркое. Кто-то, кого до сих пор помнили и любили даже такие, как Гийом, даже Альфонс под действием феромонов и заклинаний - но не он.
- Ну, граф, предложение, конечно... Тогда остался только один небольшой вопрос, - он небрежно махнул слуге рукой, отпуская. - Что там за корабль был, на который вы хотели продать мою жену?
Гийом де Три вскинулся в кресле, побагровел и обмяк, разинув рот. Лицо, и так одуловатое, обмякло ещё больше, а из уголка губ потекла, блестя в бороде, струйка слюны. Раймон же, проводив взглядом порскнувшего за лекарем слугу, наклонился ближе к графу. Тот наверняка его ещё слышал, и, вероятно, запомнит, если выживет.
- Знаете, - задумчиво проговорил он, чувствуя, как Эмма снова встала рядом, - Я мог бы простить и планы, и обман - это бывает. То, что считаете идиотом - тоже, в конце концов, это недалеко от истины, судя по последним дням. То, что вы хотели пнуть Эмму, как собаку - что ж, с этим уже сложнее. А вот то, что собирались продать её в рабство матросам... знаете, граф, я сомневаюсь, что вы когда-нибудь оправитесь, но если так - засуньте это золото, особняки и деревни себе в задницу. Впрочем... простите, запамятовал, их вам не достанется. И если ещё когда-нибудь потребуется хоть что-то... не пишите больше.
Дверь хлопнула снова, впуская маленького суетливого лекаря, и Раймон отвернулся. Над поместьем висела тёмная луна, а ещё требовалось найти ночлег - и какую-нибудь еду.

8 марта 1535 г. Или, Саффолк.

Раймон ткнул носком сапога обугленную дверь, валявшуюся в нескольких шагах от дверной арки, и тяжело вздохнул. Судя по расстоянию и тому, как встопорщились клёпки и стальные полосы, тот, кто выходил из поместья Херли, очень торопился.
- Вот почему, если зовут михаилита, то почти никогда - на бокал вина и пирог? Не для того, чтобы навестить больную бабушку, которую когда-то в детстве спасли от мавок или фавна? Хотя, в последнем случае лучше там ничего не есть, кто знает... в любом случае, почему почти каждый раз - вот так?
Он обвёл рукой замок, словно Эмма не видела его и сама. Окна блестели розовым, отражая зарю, над башнями пищали, радуясь теплу, птицы. Картина получалась пасторальная, приятная, но для того, чтобы отбить желание заходить внутрь, не требовалось просьбы и предупреждений Немайн. Хватало тишины, которая присуща скорее кладбищам, чёрного фона, получавшегося на кладбищах внезапных и... внезапно многолюдных. Раймон подозревал, что, приди он сюда через несколько недель, орден имел шанс получить много, много денег с заказов на самую разную нежить. Если бы в соседних селениях уцелели готовые платить. Сейчас? Сейчас у него появлялось неприятное чувство, что если для заказов он пришёл слишком рано, то для всего остального - слишком поздно.
- Не то, чтобы я был на самом деле против, - продолжил он, с интересом оглядывая пятна на двери, которые почему-то очень походили на следы пяти пальцев. Мужских, пожалуй, если по размеру. С когтями. - Отпуск всё равно не задался, а так мы хотя бы очень быстро оказались очень далеко от Трюарметта.
Эмма пожала плечами в ответ, отряхивая незримую пыль с серых кожаных штанов, которыми шокировала добрую половину Или. Точнее - всех, исключая несчастных, до кого не успели дойти слухи, и тех, что оказались слишком набожны даже для того, чтобы подглядывать через щель в ставнях.
- Как по мне, лучше вот так, чем Трюарметт. Ни белочек, ни орешков, ни Зенобий-голубеуморительниц. Жутко, мерзко, безысходно, но для разнообразия чувства эти - не наши.
- И чувства, и тела, - согласился Раймон, перешагивая через порог, в тень надвратной башенки. Расстояние, если и не лечило, но по крайней мере помогало отстраниться.
Обитателям замка это не помогло. Раймон бросил только беглый взгляд на висящего на яблоне седого мужчину, на застывших в живописных позах женщин в яслях. Коровы, свесив головы, висели на досчатых подпорках, словно устали от дойки. Помогать здесь было уже некому, а виновник... Не его обычная дичь. Не фэа, не жуткое чудовище из сказок. Эти не стали бы тратить время на такую ерунду, действовать настолько методично, целеустремлённо, напоказ. Монстры были куда проще и приятнее.

- Ты такой образованный, - обожающе глядя на него, неискренне восхитилась Эмма, повторяя манёвр. - Но здесь к безысходности прибавляются еще и надежда, и изумление, и злоба - тонко, шлейфом. Будто нашли, но не то. Или не того.
- Не удивлён, - заметил Раймон, сапогом сдвигая в сторону груду шелухи. Под сухими полупрозрачными шкурками красовался алый отпечаток. Не лапа, сапог, большой. Мужской. Дальше в коридор следов становилось больше, и вели они из замка - к выломанной двери. - Кажется, кто-то испачкал обувь. А это значит...
- Тут убили не его, - констебльским тоном резюмировала Эмма.
- И где-то там на полу - куда больше крови, - закончил очевидным выводом Раймон, улыбаясь нелепости ситуации. Как михаилит и охотник, он знал, куда нужно идти, но как же не хотелось видеть новые тела! Разговор, при всей его кажущейся простоте, помогал сгладить это тоже. Сказанное вслух становится настоящим, реальным, и игнорировать его было уже никак. - Здесь всё настолько насыщенно... всем, что я даже не рискую вслушиваться. Каждый камень жалуется, восторгается, кричит.
Эмма сокрушенно вздохнула, разглядывая кровавые разводы на гобелене, где дева гладила единорога.
- А единорог не жалуется, - сообщила она, - я бы сказала - доволен даже.
Раймон покосился на узор и вынужден был признать её правоту. Животина действительно казалась крайне довольной, да и дева, как ни странно, не отставала, с жадносьтю поглядывая на кровь.
- Это пока лесавок нет. Но - будут, - оптимистично заметил он. - Лесавки, мшанки, это не считая того, что уже тут появится... или появилось. Одно хорошо - по следам этим идти легко, если и не приятно.
Приятного, действительно, было мало. Мужчина, застывший в луже крови, выглядел так, словно его пытали. Над рубленой раной в бедре красовался затянутый жгутом ремень. Поодаль у стены лежала полуодетая юная девушка с перерезанным горлом. Раймон вздохнул.
- Говорят, что свидетели есть всегда. Живые. Здесь я как-то начинаю сомневаться. Разве что действительно поговорить с портретами и гобеленами?
- Идиот какой-то ремень затягивал, - Эмма изящно, точно усаживалась на диванчик, присела у ног мужчины, - погляди - пережал бедренную артерию надолго, даже кожа вокруг посинела. Так и ноге отсохнуть недолго. И с него кольчугу сдирали. - Она указала пальцем на царапины на шее трупа. - У тебя такие же бывают, когда спешишь.
- Хм, - Раймон почесал в затылке, глядя на тела так, словно они лично его обидели. - И на рубашке у девицы крови меньше, чем надо бы. Это получается, кто-то пришёл, убил их, содрал кольчугу, платье... - говорил он всё медленнее. - Господи, зачем? Кольчугу могу понять, но платье? Не на себя же напялить. По следам - мужик немаленький.

аймон вежливо кивнул Клайвеллу.
- Действительно, любопытно, как люди разбрасываются ценными предметами из коллекций. К слову, а откуда вы узнали о выставке?
Констебль выпрямился, натягивая бежевые перчатки, покрытые застарелыми потёками крови.
- Трактирщик рассказал про одного любителя искусства по имени Деним Мас, который сначала интересовался поместьем, потом беседовал с михаилитом, купил самый дешевый товар - уже странно для Масов, не находите? А потом ушел чистым, а вернулся весь в крови. Пришлось найти брата Скрамасакса, поведавшего, что сей Мас желал вызволить из плена злобных фэа некую Коралину Брайнс. Я и подумал - с Коралиной Брайнс еще не знаком. Может, она тоже любит гобелены?
Раймон не сдержал кривой усмешки. Вот ещё этого не хватало для полного счастья. Но платье к кольчуге вполне могло объяснить наличие ещё и женщины, если она была чуть аккуратнее и смотрела, куда ступает. И по-настоящему любопытно было то, что даже открытые врата через полстраны не позволяли отделаться от последних событий. Масы, надо же. И Брайнсы. Пустота, которую ощущала Эмма, нашла объяснение - но объяснение ли?
- Желание Маса сэкономить, кажется, действительно та единственная странность, в которую я не готов поверить. И Снежинка взял бы контракт, если бы ему готовы были заплатить. Что ж, стоит, кажется, поглядеть на жемчужину коллекции.
- И этот мужчина говорил, что от моей родни нет никакого спасу, - едва слышно проворчала Эмма, но добавила громче, - я думаю, дальше узоры должны быть интереснее.
На это Раймон мог только кивнуть, возглавляя процессию. Какой бы паук не сплёл эту паутину, края наверняка не могли сравниться с центральным рисунком - и от предчувствия сводило зубы.

Раймон коротко кивнул.
- Значит, за ним пусть охотятся констебли, а нам остаётся другой. Не думал, что когда-нибудь такое скажу, но, чёрт подери, приятно будет посмотреть, как его вздёрнут. И... ты понимаешь, как оно получилось? Мы ведь его видели: да, пустой, да, дурак непонимающий, но не вот такое же. Что должно щёлкнуть в голове для вот такого? Даже на мороки не списать, потому что в их мире человек всё равно принимает решения сам. Сам решает, как... резать и рубить, как говорить.
- Он как Эд, - выдох получился судорожным, слишком много всего было вокруг, но пальцы разжать получилось. Эмма аккуратно расправила ворот, потянув Раймона вперед. Где-то там, неподалеку, в одной из камер сидел мужчина. На мгновение, на краткий миг, который потребовался Эмме, чтобы пробежать путь до этой двери - и замереть, прижавшись к стене.
- Там мужчина, - тихо проговорила она, - мясо ест.
Из-под двери тянуло тем мерзким, тяжелым и сладковатым запахом, каким пахнет палёная человечья плоть. Заходить туда не хотелось отчаянно, но Эмма коснулась ладошкой теплых, чуть шероховатых досок, что скрывали за собой вход.
За дверью был кряжистый мужчина. С тупым остекленевшим взглядом он сидел у костра, сложенного из обломков дыбы, и жевал чьё-то бедро. Его собственная нога лежала в костре, обгорая и вспениваясь пузырьками жира, но человек этого не замечал. Со страшной, методичной обреченностью отрывал он от своей добычи плоть, проглатывая её сырой, почти не жуя. Не в силах глядеть на это, Эмма с отвращением захлопнула дверь.
- Ты можешь найти мальчика?
Раймон с сомнением пожал плечами.
- Может быть. Тут всё куда сложнее, чем было хоть в Равенсхеде, хоть в гулеревне. Здесь всё перекручено, смято, от стен до... людей и нелюдей. Но попробую.
Приложив ладонь к стене, он прикрыл глаза и стоял так несколько секунд, прежде чем тряхнул головой и поморщился.
- Если я верно читаю, то мы прошли мимо, не заметив. Там, недалеко от развилки, где камни на полу...
Эмма кивнула, решительно отворачиваясь от двери, за которой сам себя готовил на ужин палач. Ад теперь ей был не страшен - она видела его, не умерев.