А, всё же, штаны были удобнее узкого платья, сапоги - вышитых туфель на колодках. И рубашка не требовала корсета, которым душили себя женщины Англии. Бесшумной, легкой тенью скользила Ю к убежищу Рика, скрадывая шаги в топоте чужих сапог, дыхание - в разговорах и смехе. Неспешно спешила, уподобляя себя осоке над рекой, кланяющейся воде. О лист её можно порезаться, но он же и прочен.
Лист! Мальчишка, что мешал и после своей смерти. Доносили вести, что тело его ходит и стонет в подземелье, куда был сброшен михаилитом. Доносили весть, что в Равенсхеде пропадают дети и кошки. Доносили, что управа уже готова платить за упокоение Листа.
Когда из-за угла выскочила приземистая фигура, протягивая лапу с тускло блеснувшими когтями, Ю поняла, что ошиблась снова. Пришли не только за Риком - к ней тоже. Или - ко всем, кто остался после того обрыва, где сгинул непонятливый дикий цветок. И значит, где-то там - Мако, и брат Вальтер, хотя они отобьются. Но мысли сейчас - мешали. Как и глупый, ненужный ритуал, который Ю подцепила от шифу, учителя, и никак не могла от него избавиться в стране, жившей слишком быстро, но так медленно для неё: плавно, нарочито, опуститься в стойку, повести руками, точно отжимала бельё. Странная поросшая шерстью тварь с собачьей мордой на такое не разменивалась. Не было ни поклонов, ни стоек, только жаркое дыхание на полувзвизге, стремительный рывок в темноте, вытянутые мощные лапы с крючковатыми пальцами. Центр бури спокоен, но края его - сильны. Еще одна ненужная мудрость, о которой Ю даже не подумала, перетекая в сторону. Руки и ноги не думали тоже, они просто работали согласно и быстро, захватывая лапу, подсекая ногу, подбирая свободной ногой какой-то дрын, валяющийся на земле, отступая назад и в сторону, увлекая в это кружение псоглавца. Тварь придушенно взвизгнула, потом ещё раз, врезавшись мордой в доску, и отлетела к стене дома. В ночной тишине щёлкнул сломанный сустав, но существо уже поднималось снова, тряся головой. Конфуций на это непременно бы что-то сказал, но Ю им не была. Юшка-Ю, Дождливая Осень, змея в зарослях ивы, она подлетела к чудовищу и с хряском впечатала свой то ли посох, то ли кусок забора ему в челюсть. И - еще раз, пиная пониже пояса, надеясь, что оно - кобель, скрылась в холодной черноте тени.

Жильё Стального Рика невозможно было описать как комнату или дом. Сеть из тоннелей, подвалов, заколоченных домов и вполне действующих лавок - и едва ли кто мог знать, где именно окажется Рик в такой-то час: орка часто мучила бессонница, и порой половину ночи он бродил по тёмным коридорам, как огромная страдающая головной болью панда, безошибочно переступая через ловушки, которые всегда настраивал сам, не доверяя этого никому. Но если Француз был умён... На мгновение, на лепесток магнолии, её опалило грустью: Рик не бросился спасать свою змею. Но цветы магнолии так непрочны, так легко их растрепать ветром, а грусть лишь пожирает время.
Ближайший вход, она знала, был в подвале модной лавки всего в квартале. В приличном с виду заведении можно было купить многое - стоило только назвать нужное слово, сослаться на нужные знакомства. Прочие? Одевались втридорога в лучшие ткани, какие только можно было провести, сполна заплатив все положенные налоги и сборы. А иногда и в те, что случайно попадали в легальные тюки и стопки, когда таможенники отворачивались. Но редко. Не стоит следить близко к дому. Даже эта малая толика контрабанды добавлялась потому, что полностью чистая лавка выгдядила ещё подозрительнее.
Сорванная с петель дверь, валявшаяся у стены, пахла дымом, а рядом лежал скорчившийся обугленный труп мужчины с прикипевшей к лицу шёлковой маской. Сколько же их? Ю замерла, размышляя, не поднять ли своих людей. Достаточно замысловато свистнуть - и Доки вскипят огнями и клинками, колода карт во главе с Валетом прочешут каждый закоулок, перевернут каждый камешек мостовой, погребенной в нечистотах, выволокут... Нет! Если Ю Ликиу не может справиться с горсткой шестёрок сама, то кто будет её уважать? Облава будет после, когда Рик найдётся, хоть вряд ли терялся. Аккуратно перешагнув через тело, Осень пнула неприметную доску прилавка. Люк в потолке откинулся бесшумно - она лично следила за тем, чтобы все механизмы работали исправно. Но в него Ю не полезла. Незачем, если есть кладовая, от которой никто не ожидает потайного хода при наспех захлопнутой двери на чердак.
Платье, красивое, расшитое золотом и бантами, висело прямо перед лицом, покачиваясь на крюке, как привидение. Ю потянула нитку из подола, стараясь не порвать. Знать рода Хань, рода, к которому принадлежала Ю Ликиу, считала само собой разумеющимся, что женщины используют темную магию, гу. Иногда простолюдины осознанно готовили его: брали червяков, змей, ядовитых гадов и клали в один сосуд. Твари поедали друг друга, пока не оставался один - гу. Те, кто видели его - умирали. Осени такие ритуалы нужны не были - имя гадюки она носила не зря. Платье не было новым, а значит - в нем была ци его прежней хозяйки и нет ничего проще для твари из горшка, чем пожрать чужую ци, подчиняя себе.
Намотав нитку на пальцы, Ю пошевелила ими. Платье взмахнуло рукавами, присело в реверансе. Слишком темно было в подвале, чтобы глядеться в зеркало на стене, но свою довольную ухмылку Ю Ликиу чуяла, не глядя.

Если ответ и был, она его уже не слышала. Звон стали стих ещё прежде, чем она откинула полог, заменяющий внутреннюю дверь.
Рик спокойно стоял за кроватью. По обнажённой груди струилась кровь из порезов поверх старых шрамов, а в руке он держал обломок меча в ладонь длиной. Срез дымился, словно лезвие прожгли, а не сломали. Один убийца неподвижно лежал под обрушенным балдахином, судорожно схватившись за резкой столбик. Второй сидел в углу, неверными движениями пытаясь заправить в рану на животе выпавшие внутренности. И только Француз, коротко оглянувшийся на шелест, выглядел свежим и целым. При виде Ю на красивом породистом лице даже не мелькнуло удивления, а чёрный волнистый клинок в его руке не дрогнул - как и голос.
- Моя любимая змейка! Как любезно с твоей стороны.
- Мне нет про́щения, мой господин.
При чужих она называла Рика именно так. Подчёркивала, что не её воля, но - господина; что не просто Юшка, но Ю Ликиу - советница и наложница. Почти, как в Поднебесной. Совсем, как в Англии.
Таз, блеснув помятым боком, взлетел в воздух. Калигула вряд ли бы узнал в нем свой сосуд для омовения теперь. Ю поймала его, пожонглировав, будто метательный диск, улыбаясь Французу. Этот вряд ли поддастся чарам гуй, не пойдет за женским призывом. Но ей он нужен был живым. Души умерших взывали об отомщении, и страшная судьба красивого Француза, умершего от пыток, должна была стать назиданием всем прочим.
- Я по́гнула таз, мой господин.
Но если и неживым, то чучело, такое же породистое, как и при жизни, с тем же клинком и в той же одежде, повисшее в цепях над стойкой в баре... Осень затрепетала ресницами, будто в волнении. Каждая женщина может создавать вокруг себя то, что захочет именно она. Творить мир и покой, выпуская свою инь, холодную и темную, женскую. В любой из них сплетается борьба стихий: вода гасит огонь, огонь плавит металл, металл разрушает дерево, дерево - землю, а земля засыпает воду. И лишь колдунья из рода Хань осознает всё это, обращая извечно женское бессилие в свою силу. И в силу своего мужчины. Глаза скользнули по груди Рика и для Француза это должно было выглядеть обещанием страсти над его холодеющим телом. Лишь Рик сейчас чувствовал, как обтекают, вползают в него вместе с воздухом жэнь ци, гуй ци и ци хай Ю Ликиу. А Ю тем временем сложила ладони лодочкой, чтобы поклониться Французу - и дать жизненной энергии время сплести льянг-танг, чешуйчатый доспех, в теле и на теле того, кого почитала выше себя, наполнить его сосуд силой.
- Это честь - для мо́его господина и меня, прини́мать тебя в доме, Француз.
Голос Осени стал хрипловатым, низким, грудным. Так он колебался в тон с душами мужчин, заставляя слушать не умом, но синь - сердцем.
Француз приятно усмехнулся.
- Всегда мне нравился этот твой говор. Для господина, говоришь? Но ведь теперь я - господин. Право же, принцесса, я предлагаю править вместе. Не покупаю на грязном рынке - предлагаю! Что тебе в этом уродливом старике? Лишь немного крови, чтобы скрепить ритуал - и юг вместе с севером будут наши. Не секрет ведь, что правишь - ты, а это, - он небрежно ткнул мечом в Рика, - лишь марионетка, кукла. Но я - я буду ценить тебя по-настоящему.
- Дово́льствуйся тем, что и́меешь, раду́йся по́рядку вещей. Ко́гда ты по́ймешь, что и́меешь всего в до́статке, весь мир стане́т принадле́жать те́бе, Француз.
Улыбка не покидала её губ, а сеть плелась, в неё утекало воинское и защитное, оставляя обнаженной. Ни минуты не задумалась она над словами мужчины, предлагавшего ей смерть. Уродливый старик? Грязный рынок? Ни словом, ни делом Рик не давал понять ей, что когда-то купил в Дублине, у ирландца, которого убили потом вместе. Марионетка? Но тогда Француз глупее, чем полагала Ю. Отдать свою кровь, забыв, что ханьская колдунья никому не клянется на соке жизни? Но тогда дурой станет сама Осень.
Ю отшвырнула в сторону шуангоу и лишь подняла бровь, когда один из них будто ненароком задел Рика. Лозой, цаплей сквозь тростник, шла она к Французу, чувствуя, как вихрится ци за бедрами, как приливает кровь к губам и груди, к сокровенной жемчужине, как загораются глаза.
- Ты не сделаешь Ю Ликиу своей куклой? Марионеткой?
- Зачем мне это? - глаза мужчины блеснули, но иначе он ничем не выдал, что Ю его привлекает. - На равных...
Остановившись в шаге от него, Ю пугливо, синицей из рукава, отпрянула, плавно прогнувшись в спине. На равных двое никогда не смогут править. Только - один, что равен сам себе. Или - одна, но не в этом мире. На лице Рика застыла привычная, терпеливо-скучающая маска короля обезьян, и спирали на плите у стены будто подражали ему, гримасничая кометами.
А Ю Ликиу любила, когда её понимают. Француз - понимал, потому она улыбалась ему зазывно, обнажала влажный рис зубов. Рука её скользила по ноге, минуя прореху в штанах и рану, другая - изящно, танцуя, разворачивала красивый веер с журавлями, всегда лежащий на одном из резных столиков у стен.
- Га́рантии, красивый? - Спросила Ю, любуясь рисунком и орнаментом, вспоминая птиц, что плясали в саду матери.
- Любые. Но ты об одном забыла, маленькая принцесса, - Француз улыбнулся ещё шире, провёл ладонью по рту. На пальце тускло блеснул чёрный оникс.
Ю забывала о многом. Память - река, текущая по камням и вокруг них. И порой камни были острыми. Как бритва в руке, что устремилась к лицу Француза, резко, соколом с неба, протыкая его ладонь, оставляя глубокую рану в щеке.
Лао-цзы сказал: „Чтобы быть сильным, надо быть как вода. Нет препятствий — она течёт; плотина — она остановится; прорвётся плотина — она снова потечёт; в четырёхугольном сосуде она четырёхугольна; в круглом — кругла. Оттого, что она так уступчива, она нужнее всего и сильнее всего." Ю разделяла его мнение всей душой, впечатывая острый локоть в нос псоглавцу, навалившемуся на неё сзади. Тупая тварь, воняющая мокрой псиной и грязью улиц, наконец-то взяла след, но вместо того, чтобы убивать, решила войти в воду. Изнасиловать, как говорили здесь, будто тело можно осквернить, если чиста ци. Рекою же утекала Осень, перебрасывая заскулившего псоглавца через себя, не внимая боли, ведь боль - это слабость. Жаль было лишь веер, который пришлось воткнуть в глаз зверю под хруст его шеи и треск руки Француза, ломаемой Риком. Тварь вздрогнула и затихла - лишь одна лапа с тупыми когтями, покрытыми кровью Ю, скребла угол ритуальной плиты, словно пытаясь выбраться.
- Ты забыл тоже, - прогудел Рик, прижав Француза к стене. Предплечье пересекал чёрно-красный шрам свежего ожога, но орк держал врага на весу за голову так, словно это был маленький ребёнок. - Но это честь, принимать тебя в доме. Для меня и госпожи.
Француз дымился. Крошились, исходя туманом, перстни, выгорали нити в шитой куртке, но заёмная магия его не спасала, лишь ликовали гуй, приникая к ране и алчо заглатывая ци. Зато улыбка осталась почти прежней, хоть и тянуло кожу порезом, хоть и давил Рик так, что мышцы бугрились, словно литые. Но отвечать подручный Листа не стал. Зато плюнул Рику в лицо - кровью. Но казалось, что - в Ю, так плотно опутала Рика сеть её сил, возвращая его боль, его спокойствие, отдавая вспять вожделение и страсть, что тоже могли стать силой. Кто берет - наполняет ладони, кто отдает - наполняет сердце.
- Кровью врага нельзя оскорбить, гость, - пропела она, пинком отшвыривая с дороги загрохотавший таз.
- Зато... можно... отомс... - с трудом произнёс Француз. - Принцесса.
Рик резко выдохнул, и череп под его ладонями треснул. Тело конвульсиво дёрнулось и сползло на пол, пятная стену алым и серостью. Орк небрежно отряхнул руки и остро взглянул за сорванную штору, в сторону зала, где шум утихал, но драка явно ещё длилась.
- Спасибо, дорогая моя. Благодарен от... - внезапно Рик замолчал, его шатнуло к стене. На лбу выступил пот, а рука, слепо выставленная вперёд, дрожала. - Что-то...
Ю лаской метнулась к нему, принимая тяжесть сильного тела на себя, как в часы единения, часы слияния тел и душ. Прижала, опуская на пол, отдавая и вливая в него остатки своих сетей, своих гу и гуй, подзывая из теней новых. Ибо не бывало императрицы без императора.
- Что, Рико?
- Яд. Вот ведь... Француз, - в голосе Рика звучала тень уважения и, как ни странно, веселье. - Стоять... не могу. Не вижу. Только чувствую. Осень.
Осень лишь вздохнула-прошуршала ему на ухо. Цигун и иглы - вот и всё, чем она могла помочь Рику от паралича. Иглы и она сама, её тело, отдающее себя, излечивающее горячкой жэнь ци. За шторой шум утих уже совсем, и Ю потянула Рика вверх, перекинула его руку так, будто обнимал; обхватила пояс, точно обнимала сама.
- Ты обнимешь меня сам, Рико, позже. А сейчас - улыбайся, ведь мы идём к волчатам, смекаешь?
- Идём? - Стальной Рик словно задумался, а потом виновато и как-то сонно улыбнулся - половиной рта. - Боюсь, не могу. Прости, Осень.
- Надо, Рико. Я потащу тебя, пусть. Но - надо. Сожрут.
Жадные волчата, верящие, что смогут водить стаю сами, мечтающие о власти. Они порицали Графа, смеялись над Совереном, молчали о Ван Хо, но каждый думал, что сможет - лучше.
Рик со стоном попытался поднять ногу - но тяжёлый сапог, едва приподнявшись, глухо стукнул в пол. Орк устало закрыл глаза и опёрся на неё сильнее.
- Ох, Осень. Как же хочется спать. Просто лечь, и... Ненадолго. Чуть-чуть.
Под боком стучало сердце - сильно, с перебоями, разнося яд по телу.
- После, Рико. Я сделаю тебе чай с жасмином и буду разминать тело, пока не устанут руки, но даже устав - продолжу, пока ты снова не увидишь Осень, не обнимешь свою Ю. Что я без тебя? Не ложись, мой господин, я хочу жить.
У Ю Ликиу не было зеркала, способного отпугнуть злых духов, для Осени лишь недавно наступила весна. Ю потянула Рика вперед, подбивая своей ногой его, прислушиваясь к злой тишине в зале, чуя запах ожидания.
Рик набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. От живота через диафрагму в горло, выпуская через нос. И нога чуть сдвинулась, подчиняясь воле той, что не хотела умирать. Орк вздохнул снова.
- Чай... да, аромат жасмина, твои нежные руки... но как же тяжело. А потом - бумаги, бумаги, снова бумаги... уже хочется лечь и не вставать. Пусть грызут.
- Я сама их напишу. Тушью по шёлку. Лучшей кистью, Рико! Тебе просто нравится мучить свою Ю, заставлять её становиться похожей на тех сварливых наложниц, что ворчат день и ночь, портят ци, и даже женьшень потом не поможет нефритовому стержню!
Муравей способен утащить рисовое зерно, что больше его. Ю Ликиу, упрямая овца, чье число было десять, тащила Рика к залу, улыбаясь так, будто шла по императорскому дворцу - гордо, неспешно и прямо.
Стоны и хрипы, и чужие ци, и боль, и облегчение стекли с Осени водопадом взглядов. Мако и Вальтер, едва живой Двойка, которого спешно перевязывала дочь камерария, тела своих и чужих, прибывающие выжившие, лекари и бойцы из колоды, и "поморники"- контрабандисты, и щипачи, и медвежатники, и босяки... Ю оглядывала каждого, не морщась от вязкой боли в ноге, улыбаясь им и кивая, поддерживая Рика так, чтобы казалось, будто это он держит её, раздавая распоряжения об облаве и общем сборе в таверне, но не скорбя, лишь желая мести и задумывая месть. Лист, пусть и мёртвый, хоть и уже снова живой, был обречен. И остатки его прихвостней - тоже.