8 февраля, берег Темзы со стороны Бермондси

Темза спала до весны. Лениво несущая свои серые, почти свинцовые воды летом, сейчас она была тихой, умиротворенной, сонной, ленивой. Уханье, когда лед проваливался в пустоты, казалось зевком, а треск - похрапыванием. По льду, несмотря на раннее утро, сновали люди на коньках и телегах. Посвистывая, мелькали даже русские сани, которые многие прикупили этой суровой и снежной зимой - и наверняка не думали о том, куда денут летом. Впрочем, и сама Мэри задумалась об этом лишь на миг - но ведь это были не её сани, так? Пусть даже свист и скорость, и звон бубенчиков... Во всех этих звуках таял хруст заледеневшего снега под кожаными сапожками, и казалось, что идёт она неслышно, парит, пока шум внезапно не стих, скрывшись за резкой излучиной. Здесь снова пришлось стать настоящей. Мэри не возражала.
Под обрывистым песчаным берегом, испещренным норками стрижей, было тихо, спокойно. Желтый песок проглядывал сквозь снег, осыпался на прибрежный ледок, сквозь который на Мэри укоризненно глядела вмерзшая рыба, запутавшаяся в траве. Найти это место оказалось легко - лишь здесь гнездовались стрижи, лишь тут была отмель и лишь сюда указала, после долгого колебания, миссис Элизабет.
- Все время там пропадал, - хмуро пояснила она, - порой и к полуночи лишь возвращался.
А потом Джеймс начал пропадать уже в управе, тоже возвращаясь лишь поздней ночью. А порой и следующим вечером. Ночевал там же, на жёсткой лавке. Важно ли, что теперь лавка оказалась в Лондоне, откуда домой было куда дальше? Что теперь дома ждала она - ждала, зная ещё до свадьбы о том, что так, верно, и будет? Задумавшись об этом ещё на том, первом букетике, аккуратно высушенном и вложенном между страниц Нантейльской жесты? Знание помогало плохо.
Наверное, миссис Элизабет волновалась о сыне, хоть и причитала о том, что частенько - ой, как часто! - он не приходил домой с работы. Может быть, даже молилась, простаивая на коленях в церкви часами. Но внешне она оставалась все той же чопорной ханжой. Ни слезинки, ни морщинки на не по годам гладком лбу. Ни единой минутной слабости, непозволительной леди. Впрочем, что видела она сама, глядя на невестку? Безмятежное лицо, которое редко оживляла улыбка? Да и оживляла ли? В зеркале всё виделось странно. Мэри предпочитала в него не улыбаться. Зеркала - опасны. Никогда не знаешь, кто улыбнётся в ответ. Что ещё? Недостаточно полные губы, никогда не кривящиеся от злости или слёз? Тощее тело, едва ли способное выносить ребёнка? Яркие наряды и белое золото волос? Спокойный, ровный голос? Монстр, чудовище. Ожившая фарфоровая кукла. Иногда ей казалось, что Джек был прав. И Джек, и взгляды миссис Элизабет, и те шепотки, гулко звенящие в стылом воздухе. Не пара. Кого-нибудь другого. А вот у моей Агнес... Инид... Настеньки... Персефоны Паркинсон. Уж с Персефоной-то господин Клайвелл точно выгнал бы из управы эту блудодейку Инхинн. Не привечал бы еврейку Брушку. С ней маленькая мисс Элизабет выросла бы женщиной и леди. А она, Мэри? Не леди. Не женщина?
Мэри забралась на камень, преградивший путь, спрыгнула вниз, и полы накидки голубыми крыльями взметнулись в ветер, певший извечную песню над Темзой. Над рекой даже зимой было теплее, но не здесь, не под обрывом. Холодный воздух скатывался с берега, мягко толкал в спину, ероша волосы, чтобы тут же взвихриться надо льдом, не зная, куда течь, разрываясь между тёплым дыханием воды и бризом, лениво струящимся по руслу реки к морю. Острокрылая белая чайка с пронзительным стоном качнула крыльями, и на миг Мэри оказалась там, в вышине, взлетела воздушным змеем. Трепещущих перьев коснулось упругое тепло, и крылья раскинулись шире, даря миг отдыха. Равновесие было возможно даже там, где ветер бил со всех сторон. Время раскручивалось спиралью, но добыча оставалась у берега, и чайка ушла вниз, сначала плавно, а затем, словно её придавило, резко спикировала на кучу застывших водорослей. Поднималась снова она тяжело работая крыльями.
Бриз. Почти такой же. Другой, но схожий. Этот же ветер летом будет забавляться со стрижами, подталкивать под бока и смешной, раздвоенный хвост, заставляя кувыркаться. Будет гудеть в бутылку, засунутую кем-то в одну из норок, подражая горну глашатая, и трепать юбки. Как видит её ветер? Препятствие, которое надо обогнуть с недовольным гулом? Возможность поиграть с длинными волосами, шаловливо накидываясь то спереди, то сзади? Любовница, к которой можно заглянуть под юбку, огладить грудь под неплотным корсетом? Любовь, достойная того, чтобы стелиться перед ногами, кружа пыль забавными спиралями? Приз той волне, что первой успела ласково коснуться щеки? Как видит её Джеймс Клайвелл? Как он видел её тогда, той ночью? Её нескладность, её неуклюжесть? Её белую кожу, вздохи? Почему она никогда не может найти слов? Какие инструменты нужны, чтобы настроить для них горло? Приз... шанс. Любовь? У слова было слишком много значений. Этой ночью Джеймс остался в Лондоне.
Яркие наряды, улыбка. Броня, и одновременно - прутья клетки. Они оставляют шрамы.
Мэри разжала пальцы, и накидка осталась лежать на снегу, как подбитая синяя птица. Почти никогда она не чувствовала холода, если только через тучи пробивался хоть один лучик. И так странно. Вчера небо скрыла сплошная пелена, но ей всё равно было тепло. Словно хватало одного знания, что где-то там - солнце всё равно есть. Что-то изменилось, сдвинулось внутри в тот миг, когда скомкали покрывало пальцы, когда вздох утонул и раскрылся в чужих губах. И ветер... Мэри прикрыла глаза и с улыбкой пропустила меж пальцами щекотную воздушную змейку, торопившуюся влиться в хаос, клубившийся над рекой. Дунула ей вслед, подгоняя, и по льду с шипением поползла позёмка. Можно ли поймать ветер за хвост? Змейки были против. Ловко уворачивались, ускользали, с присвистом проносились мимо, оставляя лёгкий, едва ощутимый след.
Не открывая глаз, Мэри подняла лицо к небу, потянулась туда, где ветер вяз в пуховых перинках. Облака, серые, рваные, на стрижей не походили вовсе. Да и бежали, повинуясь понуканию ветров, как овцы - грязные, со свалявшейся шерстью. Странно было, что они несли снег - белый и чистый. Чистое из грязного. Белое из серого. И там, выше, давил холод, и одновременно становилось так легко, что кружилась голова. Хотелось опуститься на землю и спать.
Славное зелёное платье. Любимое. Луг под небом. Мэри, не торопясь, провела кончиками пальцев по бёдрам, животу. Помедлив, коснулась груди. Вышитая ткань не давала почувствовать касания, но ведь трудно не знать, где твои руки? Где пальцы и где ткань и китовый ус. И тело вспоминало, отзываясь нежностью и болью, эхом, которые зарождалось внутри и поднималось к коже волнами жара. Корсет был затянут слишком сильно. Давил, мешал дышать в полную силу. Ветер посвистывал между шнурами, дёргал за кисти, словно хотел помочь. Или просто бездумно стремился мимо. На миг Мэри показалось, что она стоит на дне реки, дышит ею, колыхается в такт течению, играет ручьями, что текут прямо в воде. Как звали того лучника?.. Говорят, Инхинн пытает людей совершенно без одежды. И пальцем способна прожечь тело насквозь. Инхинн гораздо красивее. Мэри выгнулась, медленно закинула руки за голову и распустила волосы. Бриз немедленно оценил подарок, окружил лицо мечущимся сонмом теней. Она помнила пальцы, которые словно прожигали насквозь. Память - это почти комок в груди. Не забыть, не проглотить. Что-то сдвинулось тогда... Шальной порыв приподнял юбку, скользнул вдоль ноги, выше, как дыхание, пробирая дрожью. Память. Нет. Джеймс не мог остаться в Лондоне, не сказав ни слова. Значит, не остался. Всё просто, когда отбрасываешь невозможное.
По лицу скользнула быстрая тень, раздался протяжный, плачущий крик, и Мэри откликнулась. Бриз подхватил гортанный клич, унёс на лёд, разбил на части, закружил и унёс в небо, подгоняемый дыханием, которое всё длилось, тянуло тепло из груди. Чайка, возмущённо бранясь, прянула в сторону. Прости, птица. Иногда просто нужно - вот так. Спасибо тебе, птица.
Резкий скрип заставил повернуть голову, вслушиваясь в шипение льда под лезвиями, шёпот крошек. Мэри нехотя открыла глаза. Девочка, похожая и непохожая на Бесси, поспешно скользила по льду. Развевались за спиной кисти платка, небрежно намотанного на голову, и пышные пионы на нем перекликались с румянцем, с горячим дыханием, зеленые листья бросали отблеск на голубые глаза, превращая их в капли моря. Увидев Мэри, она остановилась, и на ясное, умытое личико взбежало любопытство.
- Ты не замерзнешь?
Мэри спрыгнула на лёд, туда, где ветер недовольно ворчал, спотыкался, цепляясь за шероховатости. Таких мест хватало - нужно было просто идти не по прямой. Только спустя несколько шагов она поняла, как странно, должно быть, смотрится, и мысленно вздохнула. Добравшись, наконец, до девочки, она присела, расправив юбку. Серьёзно осмотрела толстую шерстяную накидку, рукавицы. Эту девочку она прежде не видела... неудивительно. Пока что она видела очень мало людей. Даже в Бермондси - не всех.
- А ты не перегреешься?
- Бабушка говорит, что самое главное для леди - это тепло. Потому что застужусь - и не смогу мужу детишек родить, - важно пояснило дитя, оглядываясь назад, будто ожидая увидеть бабушку за спиной. Высокую, со строго поджатыми губами, с тщательно убранными под арселе волосами и удивительно похожую на миссис Элизабет. - А ты фея, да?
"Подменыш. Подбросили в колыбель. Никогда даже не плакала, только смотрела". Будут ли у неё дети? Русоволосая девочка, которой можно рассказать о том, что тепло - исходит изнутри, а потом просто путается воздухом в одежде, не в силах выбраться? И что если его не заставлять, он может остаться вокруг? Наверное, в благодарность?
Мэри склонила голову набок.
- Может быть. Фея ведь не станет говорить, что она - фея. Ты не боишься?
- Нет, - помотала головой девочка так, что слетел платок и разлетелись косы - медовые, почти золотые, - ты красивая. Как будто из сказки. Ты здесь принца ждешь?
Под сгустившимися тучами снова мелькнула тень, чувствующая ветер так, словно родилась с ним в крыльях, и Мэри вздрогнула. Черная, с рыжей грудкой тварь, расправившая кожистые крылья, парила уверенно, чуть подрагивая перепеноками, напоминая тех воронов у кукольника - так уверено падала она между теплом и холодом в воздухе. Мэри не знала, как она называется, не смотрела вверх после первого, быстрого взгляда. Существо оставляло за кончиками крыльев бурунчики воздуха, толкало грудью ветер - этого хватало. Вокруг не было ни стражи, ни солдат, ни просто мужчин, которые могли бы... что?
- Да, - ответ прозвучал с заминкой. Девочка стояла на коньках, но существо летело быстрее чайки, почти как стриж, а до города было далеко. Мэри улыбнулась. - Так вышло, что - жду. Скажи, как тебя зовут? Я - Мэр.
- Сьюзи Мерсер. Мы вообще-то в Лондоне живем, мама с бабушкой ссорится, вот папа нас и увез, а сейчас в гости приехали. Ой, какая странная птичка!
"Странная птичка", вильнувшая было вниз, уже приготовившая когти - ветер свистел в них, стонал, когда его рассекали, снова поднялась высоко вверх, под самые облака, будто обескураженная звонким детским голосом. Поджала крылья к спине - и рухнула вниз, выставив вперед огромные, четырехпалые лапы, на фоне серого брюха выглядевшие звездой, семенем чертополоха. Мэри почувствовала, как ветер колыхнул юбку, и пожелала ему доброго пути. Вверх, туда, где сталкивались идущие к морю волны, бриз с берега и всё это грела - река. Бурлящий колодец плохо подходил для этих крыльев. Существо понимало воздух лучше неё, но любило ли оно его? Умело ли просить задержаться одну прядь, улыбкой подтолкнуть другую, отдать чуточку собственного жара, пусть даже от этого начинало пощипывать уши и щёки? Мэри фыркнула и сморщила нос.
- Некрасивая. И зубки не чистит. Фу с такими играть. Ты знала, что феи иногда живут в норках у стрижей?
- У птичек нет зубок, - авторитетно заявила Сьюзи, - у них клювик. Значит, это не птичка? А бабушка говорит, что феи живут в фейском королевстве!
У этой "птички" зубки, всё же, были. Что она и продемонстрировала, оскалившись во весь рот и напоминая этой улыбкой Персефону Паркинсон: такая же хищная, белозубая. Теперь существо завалилось набок, держа крылья прямо, разрезая ими прядки воздуха. Мэри поднялась и отряхнула юбку. На тварь, которая описала полукруг и теперь падало прямо на неё, она не смотрела. Волны от юбки, от её движений, слабые, почти незаметные, тёплыми ручейками вливались в реку, создавая крошечные водовороты над головой. Они поднимались всё выше, а за ними схлопывался холодный воздух. От попыток их выслушать, понять, чуточку кружилась голова. Мэри не знала, как видит тварь, но была уверена, что подобное ей не нравится. И лёд выглядел очень жёстким. Она протянула девочке руку.
- Не все, Сью. Конечно, большинство фей на зиму запираются у себя в королевстве, в прекрасных дворцах, и пьют нектар из цветочных кубков - там ведь всегда лето! Но некоторые, те, что ближе к людям, выбирают себе уютные норки вот на таких откосах. И порой, когда их братья, холодные ветра, скатываются с обрыва, феи катаются у них на спинах, как с горки. Неужели ты никогда не пыталась их ловить? Ведь если подставить ладони и подождать, иногда можно поймать фею. Отойдём туда? Видишь, птичке трудно.
- А тебя тоже кто-то поймал? Ты поэтому и ждешь принца, чтобы освободил?
Девочка послушно пошла рядом с Мэри, с алчным интересом натуралиста оглядываясь на существо. А то, меж тем, пыталось выровняться, ныряло вниз, поднималось вверх, пока не перетекло по ветрам на берег. Там оно будто воспряло духом, уверенно легло крыльями на воздух. Мэри подняла взгляд на обрыв. Открытую шею трогал лёгкий ветерок, пологой аркой спрыгивавший вниз, на берег. Тусклое солнце поднималось всё выше, и бриз потихоньку стихал, так что воздух над головой был почти спокоен. Это и требовалось, потому что где-то там, дальше, за обрывом, мимо Бермондси ещё хватало ветра. Его нужно было лишь чуть-чуть подтолкнуть. Позвать на чудесный лёд, откуда можно уйти ввысь, заглядывая под юбки, растрёпывая волосы. Вал, от которого взметнулись волосы, накатил не сразу. Ему нужно было время, чтобы добежать до реки, накрыть тварь, которая как раз обрушилась вниз, поблескивая чёрными когтями. Существо распахнуло перепончатые крылья, но было поздно.
- Поймали, - призналась Мэри. - Один очень красивый мальчик с длинными, густыми ресницами. Но, поймав - освободил. Оно ведь только так и работает, верно?
- Не знаю, - пожала плечами Сьюзи, с восторгом глядя, как с глухим звуком и протестующим писком рухнуло на камни существо - и там же затихло. Лишь ветер ерошил короткую шерстку, трепал кожистые крылья. - Я еще маленькая о таком думать. А птичка, наверное, болела. У бабушки тоже куры так: бегали-бегали, да и упали замертво.
"Летаешь, летаешь, а потом падаешь замертво". Мэри подхватила со снега накидку. Впервые в жизни ей было прохладно под солнцем. И нужно было найти Хантера, что бы там ни говорила миссис Элизабет. За рекой ждал Лондон, где бродил убийца, умеющий останавливать сердца. Где что-то случилось. Что? Она не знала, но была уверена, что разберётся. И что стоит поспешить. Странно, как всё изменилось в тот день, когда Джеймс - ещё Клайвелл - постучал в двери. И почему всё-таки она никогда не может найти верных слов? Не леди. Женщина? Чудовище? Она оглянулась на затихшую тварь и кивнула Сью.
- Наверное. Им ведь сейчас и корм трудно добывать. Давай, покажу, как ловят фей?
- Меня бабушка ждет, - огорченно протянула Сьюзи, оглянувшись на Бермондси, невидимый здесь, под утесом, - покажи!
- Смотри. А потом я отведу тебя домой, чтобы не приставали всякие больные птички. И сама объясню всё бабушке.
Мэри повернула руку девочки ладонью вверх и подняла к отороченному снегом краю, туда, где струились последние вздохи бриза.
- Расправь пальцы, закрой глаза. Чувствуешь, как они щекочут кожу? Как проскальзывают между пальцами, играют? Словно наперегонки, кто быстрее просвистит так, чтобы не поймали. И вот иногда - только иногда! - этот ветер можно поймать за хвост, и тогда он останется с тобой навсегда. Нужно лишь сжать руку как раз в ту самую, единственную секунду. Главное - не торопись.
Солнце приятно грело спину, а Мэри всё стояла, поддерживая ладошку маленькой Сьюзи Мерсер. Ждала, вытягивая к ним прозрачные струйки. Гадала, получится ли у девочки? Сможет ли она - поймать ветер за хвост? Потому что тогда - он действительно останется. Навсегда.