Деревенька пахла Фэйрли.
Аромат этой смерти Роб не спутал бы теперь ни с чем, хоть к ней и примешивался тонкий шлейф тлена. Нильский некромаг поработал на славу, оставляя умертвий умных, хитрых и настолько похожих на людей, что язык не поворачивался назвать их гулями. Здешние мертвяки носили одежду, убирали куски человеческих тел, чтобы заранее не испугать новую жратву и даже заманивали стонами симпатичной молодой девахи в сером платье, что делала вид, будто ей плохо. Очень плохо. Услышав такое, Роб сказал бы, что она рожает, если бы не учуял запахи мрачной пустой тьмы раньше, чем осознал их.
Наверное, со стороны он был похож на гаргулью - светло-серый, сидящий на коньке крыше на корточках, опираясь руками на край, задумчивый и отощавший. Да еще и не пахнущий ничем - перед вылазкой Роб долго полоскался в холодном лесном ручье, роняя шапки пены от мыльного корня. Впрочем, гулям любоваться на него было некогда. На дальнем краю парочка с аппетитом пожирала торговца и его молоденькую спутницу, и самца ничуть не смущали полученные раны. Другой гуль тащил в тень трактира тушу коровы - и делал это так медленно, что поневоле хотелось помочь. Радовало лишь нетронутое кладбище, но там могли лежать умертвия обычные, дожидаясь, когда неосторожный путник пройдет по нему. Это было почти хорошо - гравейры удивительно равнодушно относились к тому, что им предлагают жрать, и с равным удовольствием могли схарчить и египетские творения, и своих собратьев, и аппетитную девственницу.
- Это вам не хер о щит чесать, - чуть слышно пробурчал Роб себе под нос, не изменяя привычке говорить с самим собой, прежде чем прошмыгнуть на следующую крышу, направляясь к борделю Джеки, откуда едва уловимо даже для лекаря тянуло живым.

Дом с веселыми девочками выглядел обычно и даже щеголял целыми стенами. Вот только окна оказались наглухо закрыты, а по двору кто-то небрежно раскидал ягоды рябины, не заботясь, чтобы нежить не прошла сквозь зазоры в контуре. Раздумывал Роб недолго, узрев воробьёв, истошно орущих в терновнике. К счастью, птицы были живыми, не слишком умными, как и полагалось птицами, но зато зачаровывались легко и просто, охотно перепархивая на руку. И теперь, поглаживая поблёскивающего глазками воробья, Роб задумчиво косился на каминную трубу. Воробьи, вылетающие из камина, были слишком подозрительны на его вкус. И те, что сидели внутри, почти наверняка глядели на них схоже. А что в гостиной кто-то был - он не сомневался. Ощущался этот кто-то странно, будто его размазали по всей комнате, да и оставили умирать. Но птицы из камина, пожалуй, выглядели не так, как магистры оттуда же, вдобавок ко всему лезть в дом, откуда можно и не выйти, Роб не хотел отчаянно. Он был согласен зачистить всю эту деревню, сжечь её - но не входить в проклятый всеми богами бордель.
Воробей камнем рухнул в трубу, зло пища вылетел в комнату - и у Роба закружилась голова. Птица зависла под потолком, показывая сквозь муть прерывающейся связи истерзанную Джеки и её девочек, замеревших в страшном подобии лучезарной дельты - солярной схемы, воплощавшей в себе Всевидящее Око. Девочки были мертвы и освежеваны, а вот Джеки - еще шевелилась, хоть и осталась без рук, без кишечника и без лица. В пустом животе её лежали атам и свёрнутая бумажка.
"Если я её вытащу, сможешь излечить, mo leannan?"
"Возможно. Не уверена. Не знаю, - даже в бестелесном шепоте внутри сознания отчётливо звучала неуверенyость. Не звуками, но сутью, смыслами. - Она более чем в одном теле, и в своём теле - не одна. И пути перекручены через два чуждых мне мира и три загиба".
Вот именно в три загиба и хотелось материться Робу. Но он молчал, напряженно вглядываясь глазами воробья в схему.
Пирамида, развернутая в плоскость, где девочки и Джеки определяли грани и основание? Атамы и веревки - из кожи же барышень? - проводники, посредством которых соединялись две фазы схемы, направляющих энергию... Куда?
"Смилуйся, о пророчица. Я всего лишь магистр, и в три загиба разве что по матушке приласкать могу. Что значит - более чем и не одна? И всё прочее про перекрученные пути?"
"У неё внутри чужая кровь, проклятая причём, - сухо отозвалась жёнушка. - А сама Джеки по проводникам частично ушла в своих девок, растворилась в неживом, смешалась, потому что и смерть, и жизнь идут по этим ремням в обе стороны".
- Так бы сразу и говорила, - недовольно пробурчал Роб, протягивая руку к одному из воронов, что в превеликом множестве слетелись на дармовое угощение к гулям.
Ворон - символ жизни и смерти, птица двух миров. Он связывает между собой подземный мир, землю и воду, небо и солнце, проводит лето в зиму, да еще и символом обмана является. Красивый, иссиня-черный символ, приятно оттягивающий руку своей тяжестью и чем-то похожий на грёбаную курицу Немайн. Даже жаль было, что судьба у него незавидная - стать элементом схемы. Но сначала был нужен доброволец, способный заменить Джеки.

Выбор Роба пал на ту деваху в сером, что изображала из себя приманку. Новенькая, никем еще не покусанная, она должна была обладать необходимой для ритуалов выносливостью. Скользнув с крыши, на которой оставил ворона, Роб неспешно направился к ней, ожидая нападения её сотоварищей. Тех оказалось двое - обнаженная прелестница, уже тронутая пятнами разложения, и мужичок, попытавшийся прокусить кольчугу. Через пару минут, когда гули упокоились на земле, прихрамывающий Роб, на чём свет кляня грёбаных мертвяков, боролся с будущей жертвой лучезарной дельты. Гулица, сильная, что ломовая лошадь, сначала не хотела связываться и отчаянно кусалась даже сквозь окольчуженную перчатку, запихиваемую в рот, потом не хотела волочиться по земле сквозь круг из рябины, а то, как ей не нравилось подниматься на крышу, заслуживало отдельной истории, которую Роб надеялся рассказать внукам.
Но деваха всё же была спущена в трубу, Роб, усадив ворона на плечо, спустился за ней, прихлопнув по пути навозного жука, вздумавшего кусаться. Вблизи Джеки выглядела так неприглядно, что пришлось потянуть из сапога коробочку с пилюлями, и засунуть за щеку сразу три. Эти жалкие останки, пытающиеся еще сопротивляться и жить, поддержать до помощи Бадб казалось непросто.
Ворон спорхнул с плеча, усаживаясь на атам в животе культистки.

Я - Тот, господин таинств, хранитель летописей, могущественный владыка, в преддверии ухода в Залы Аменти, дабы указать путь для тех, кто придёт после...
Я обучу тебя пути к Аменти, подземному миру, где великий король восседает на троне могущества.
Низко склонилсь в почтении перед Владыками Жизни и Владыками Смерти, получив в подарок Ключ Жизни.
Свободен будешь от Залов Аменти, не привязан смертью к кругу жизни.
И отправишься к звёздам, и блуждать будешь до той поры, пока пространство и время не исчезнут.
И испив до дна из чаши мудрости, заглянешь в сердца людей, и найдёшь там таинства более величественные, и возрадуешься.
Ибо лишь в Поиске Истины успокоится Душа твоя, и пламя внутри утолится...
- Тот еще, - проворчал Роб, грустно глядя на город, простирающий под ногами. Внизу, у подножия скалы, на которой он стоял, раскинулись улицы, длинные и узкие, изрытые ямами, в которых пресмыкались отвратительные гады. И казалось, будто они душат, раздирают на клочки, жгут - и нечего надеяться на помощь, ведь все вокруг покрывает мрак, и вместе с тем ясно выступает улица, воняющая тленом, по которой Роб идет.
Дворцы,объятые огнем, жители в цепях, торговцы в лавках, священники и придворные в праздничных залах - все они кричали от боли, поднося к воспаленным губам чаши с огнем. Кричали и слуги, стоящие на коленях в кипящих клоаках, и владки, кидающие им золото, что лилось раскаленной лавой.
Роб видел бесконечные поля, возделываемые голодными крестьянами; на этих бесплодных полях ничего не вырастало, и крестьяне пожирали друг друга; но столь же многочисленные, как и прежде, столь же голодные и худые, они расходились в пространство, напрасно пытаясь отыскать более счастливые места, и тотчас же заменялись другими, такими же голодными и страждущими.
Видел горы, изрезанные пропастями, стонущие леса, колодцы без воды, источники, наполняемые слезами, реки крови, снежные вихри в ледяных пустынях, лодки, переполненные охваченными отчаянием людьми, несущиеся по безбрежному морю.
Чуял запах мертвечины, довлеющий над всем этим, осознавая, что мир - мёртв, а потому - жив. И это осознание связывало его нитью с Оком, готовым пробудиться в Джеки.

Бордель он хотел сжечь. Вместе с Лилли, телами тварей, которые оставит. Вместе с красивой, шахматной церквушкой, частью леска, куда могли уйти тупоголовые гули. Всё, что было нужно - имя, запахи, ощущения - Роб сохранил в памяти.
- Северная стена подвала, третий камень снизу в углу, пузырёк под литерой "А". Ковен Ковентри, связь через главу мясницкой гильдии - им досталась половина, на хранение. Нам не слишком доверяли после провала проекта Розали-два, знаете ли, - за спиной раздался резких стук, и Джеки, не обращая внимания на наготу, подошла к краю крыши, небрежно поигрывая острым обломком черепицы. - Глина не вполне мой инструмент, но сойдёт. Жаль только, от дома почти ничего не осталось. Проклятые насекомые...
- Отпустишь в подвал, госпожа моя и супруга?
Плащ, накинутый на ведьму, был десятый за последние месяцы, но обнаженная помолодевшая Джеки выглядела, как повод для коромысла. Поколебавшись мгновение, Роб со скупым вздохом всучил ведьме еще и узкий стилет, что утащил в кузне резиденции в пару к скин ду. Не атам, но и не черепица, всё же.
- Я бы лучше с вами, - Бадб нахмурилась, уставившись в черепицу. - Не нравится мне там.
- А-nis, - прошипел Роб, подтягивая её к себе, - bidh thu a ’dol chun an staile agus a’ feitheamh an sin. A ’toirt buaidh air ban-dia sònraichte nach eil an duine aice a’ earbsa anns na cultaran.*
В подвале не нравилось и ему, а послать вместо себя было некого. Бадб могла злиться, дуться, но здесь ей пришлось бы смириться - рисковать жёнушкой Роб не собирался.
- Что за Война, которую не пускают развлекаться?! - возмущённо пробурчала богиня, не отказываясь, впрочем, от объятий.
- Обычная человеческая Война, которой нет дела до культистов. В лесу тоже весело. Птички поют, лесавки тявкают, разбойники в кустах сидят.
В подвал не хотелось тем больше, чем горячее прижималась Бадб. С нескрываемым сожалением Роб отстранился, коснувшись рукой рыжей шевелюры.
- Уже не сидят, - ещё мрачнее заметила Бадб. - Скучно. А вдруг внизу не какие-то культисты, а целая армия?
Роб величаво приосанился, поворачиваясь к солнцу так, чтобы неистовая видела профиль.
- Приму командование, mo leannan, уговорила.

----------------
* Щас. Ты отправишься к жеребцу и будешь ждать там. Как и положено примерной богине, муж которой не доверяет культистам. (гэльск)

Магия Робу всегда напоминала геометрию. Особенно, когда доводилось колдовать в подвале, пустом, пыльном, полном горячего влажного воздуха.
Услышать, как стены из серого песчаника приглушенно отражают твой присвист.
Понять, как этот звук ложится на воздух, заставляя его колебаться.
Ощутить эти незримые волны, погладить ладонью, подтолкнуть ласковым тычком и малой - дьявольски огромной! - толикой Силы, заставляя разбегаться кругами, будто от камня, упавшего в воду.
Влить еще чуть во вновь отраженное от стен, болезненно морщась, когда свист, превратившийся в вой, ввинтился в уши.
И поспешно, некрасиво встряхивая рукой с брачным браслетом, выпустить на волю ветерок - подарок Бадб, чтобы развернуть из него щит.
Не помогло. Во-первых, жуки оказались так прочны, что Роб херанул в эти колебания треть себя. Во-вторых, именно в тот момент, когда он подхватывал жалкие остатки сил, отнимая их у воздуха и утихомиривая стихию, твари начали взрываться вместе с детьми. Щит исчез, а в подвале запахло, как на скотобойне, которую только что кто-то выблевал.
- Дама идёт первой, - отряхивать жучиное дерьмо и останки ребятишек с себя было мерзко. С Джеки - интересно, но чревато коромыслом, - северная стена подвала, моя прелесть, третий камень снизу в углу, пузырёк под литерой "А".
Ведьма, уже начавшая было рисовать вокруг себя пентаграмму прямо в жучиной массе, тяжело вздохнула.
- И умыться не дадут. Ладно, ладно.
Прошлёпав, как была босиком, к стене, она быстро ощупала камни, стукнула, придавила - и ничем не примечательный серый прямоугольник остался в неё в руках, как крышечка шкатулки. Через миг в пальцах блеснул пузырёк тёмного толстого стекла.
- Нашу сеть этот ублюдок перемкнул, нашёл ключики по закону подобия, но это - осталось. И нитки на месте, и руны.
- Я подарю вам голову этого засранца, моя прелесть. Дайте время. Кстати, почему - "А"?
Роб откупорил пузырек, пробуя на вкус каплю крови. Кровь пахла летом мира за вуалью, небрежной ленью, самоуверенностью и холодным ветром, врожденным пониманием того, как работает магия и расчётом. Сплетались в этой крови воздух и огонь, рисуя облик рослого, сильного юноши, каким когда-нибудь станет Ранульф. Вздохнув, Роб испил эту чашу до дна, пряча опустевшую склянку в кошеле. И попытался заглянуть через плечо Джеки, закрывавшей нишу.
- По категории, - ведьма наклонилась ближе к дыре, закрывая собой проём, и с усилием вдавила камень на место. Внутри что-то щёлкнуло. - Высшей. Как часть незабываемого, можете гордиться - вместо проявлений ненужного любопытства.
- Я не часть. Я - воплощение. Гордость рыцарства и этих... уберменшей, как называют их немцы. А что до любопытства... Моя дорогая, но ведь и вы, будучи у меня в гостях, не преминули бы заглянуть в стол?
Капюшон кольчуги оттягивал голову, колечки будто нарочно путались в волосах, а шарф - царапал подбородок. Или Роб попросту устал настолько, что начал прислушиваться к себе. К тому же, в нем прочно угнездилось странное предчувствие, что за эту грязь на одежде будет выволочка от неистовой.
- В присутствии хозяина? Никогда! - Джеки взглянула на него почти возмущённо и поднялась, закутываясь в плащ. - Иначе могут помешать, сир уберменш. Потому что если там хранится что-то важное - нечего его видеть гостям. А если не хранится - то нечего тем более, даже если это всего лишь стол. Потому что будет стыдно, если гости ничего не найдут.
- Верите ли, в отсутствие хозяйки в этом подвале рыскать чревато. Но повторю вопрос - вам есть куда пойти, моя прелесть? После того, как сожгу Лилли, я намерен поохотиться сразу за двумя гадёнышами и, боюсь, смогу проводить вас лишь до... скажем, до Харлингтона. И буду благодарен, если подскажете руну для Мадженниса.
Роб церемонно поклонился, предлагая руку культистке, будто она была королевой, дерьмо из жуков - начищенными изразцами пола Хемптон-корта, а в воздухе витала не блевота, но дорогие французские духи. Впрочем, от галантности он ничего не терял, слово своё Джеки держала, а бравада всегда ценилась. Особенно - врагами.
- Кено, - коротко ответила Джеки. - И благодарю - мне есть, куда пойти, и в проводах нужды нет, о рыцарь. До Харлингтона или куда-нибудь ещё. Вот как соберусь - так сразу и пойду. К тому же, сдаётся мне, вам собираться дольше, а мне задерживаться не с руки. Ни с одной из рук.
Пожав плечами и ничуть не огорчившись отказу, Роб хотел было осведомиться, куда присылать обещанную голову чертова ирландца, но оглядел подвал, останки детей - и передумал. Всякому шутовству существовал предел, даже самому серьезному.
Дорисовав последнюю руну - альгиз - Роб задумчиво оглядел ту часть става, что была видна ему. Оставалось надеяться, что схема, заключавшая внутри себя неспокойное кладбище, вышла ровной - иначе боевые тройки, за которыми пришлось послать ворона, изрядно посмеются. Ингуз, четыре альгиз, четыре тейваз, гебо, райдо и вуньо. И все это - на фоне четырех турисаз, сплетнных с рифту и летур. Став "Обережный", извне защищающий от болезней, зла и нежити, изнутри - не выпускающий все это наружу. Кажется, Робу пора было обзаводиться собственным атамом, слишком уж часто в последние дни приходилось рисовать ставы и писать руны.
Мертвякам его присутствие не нравилось. Впрочем, если судить по злобному бурчанию из-под земли, им не нравилось что-то еще, не выпускающее на волю. Роба это устраивало. Лежат - и пусть их. А если и выйдут, то будут гулять, как паиньки, внутри схемы, пока их не упокоят. Или не выпустят.
К вечеру Роб управился с деревней, и устало уселся на крылечко той самой таверны, где так и не успел пообедать. Силы закончились, и казалось, что даже руку поднять тяжело, а потому кровь из рассеченного лба капала аккурат на сапог, смешиваясь с дерьмом, гнилой кровью и пылью. Ноги, прокушенные в двух местах, ныли тоже, наливались дурной болью, готовясь отзываться лихорадкой во всем теле. И перед глазами стояло бледное лицо подростка, должно быть - сына старосты, на миг перед упокоением ставшего живым и очень испуганным. Потому-то визит Немайн и показался настолько неуместным, что Роб, забыв о почтении, попросту послал её по матушке. Свояченица принесла весть от Раймона, обеспокоенного здоровьем своего престарелого наставника, но при этом требовала благодарности и здравомыслием похвастаться не могла, отравляя тем самым радость от приязни любимца.
- Раймон был взъерошенным, точно драчливый воробей, худеньким, но крепким. Жилистым. - Говорил он сам с собой, глядя вслед улетевшей Немайн, но обращаясь к неистовой. - И первое время ел всё, что давали. Это сейчас он выбирает сыр и вино, кривится на тюремную овсянку. А тогда... де Три голодали, думаю. Знаешь, mo leannan, я остро ощущаю свой возраст, осознавая, что дети выросли. Повзрослели до писем и беспокойства о здоровье. К слову, что означают слова Джеки о взрослении?..
Бадб, провожавшая чёрную ворону взглядом, нахмурилась.
- Надо же. Ты ещё и слушал, что она говорит, а не только пялился и флиртовал напропалую. Но коли уж так занимает внезапно похорошевшая культистка, у неё бы и спрашивать, что имеет в виду. Я могу только гадать, во что она играет.
- Было б на что пялиться. Обычная женщина, не лучше и не хуже других. Две руки, две ноги, голова... Ты переводишь тему, жёнушка. Во что бы она не играла - оговорка остается оговоркой, и касается она нас с тобой.
Очередная капля крови заползла на бровь и повисла, размышляя - падать ли? Роб хотел было утереть её рукой, но перчатки были всё в том же жучином дерьме, а усталое тело не справлялось с исцелением себя и добавлять ему забот новой грязью в ране было неверным.
На Джеки он не пялился. Даже не флиртовал, лишь привычно принуждал себя быть обаятельным, любезным и немного нахалом. Таким он нравился женщинам, и если помолодевшая ведьма однажды остановит руку с жертвенным ножом, вспомнив улыбку - уже хорошо.
- Оговорка? Ну-ну, - богиня прислонилась к стене, сложив руки под грудью. - Что ж. Если всё-таки гадать, о чём говорила ведьма, то помнишь те бочонки с живой водой, которой вы с лордом полулюдов не нырнули, но дышали? На которое потом наложился приправленный не только горечью, но и кровью ритуал в долине Дугласов? Твоё тело слишком пропиталось жизнью, чтобы стареть - по крайней мере, сейчас. Может, и выветрится. И ещё я скажу, о рыцарь, что это очень благородно - защищать имя жены при культистке, а потом требовать ответа не от той... того, что не оговаривается. Закрываться, отказываясь от лечения, от восполнения сил - как с врагом.
- Tá tú ag tabhairt dom roinnt seafóid*, о Неистовая. - Роб нехотя сполз с крыльца, опускаясь на колени и откидывая капюшон кольчуги на плечи. - Бочонки, говоришь? Ритуал? Не понравилась мысль, что стареющий магистр рядом с вечномолодой будет выглядеть нелепо? Раба не спрашивают, хочет ли он милостей, понимаю. Но... могла бы хоть сказать!
Закрывался ли он? Пожалуй, что да. Но не от врага, от самого себя, не желая прятаться за юбки Бадб и боясь забыть за ними мужественность. Глупо, но от человека, привыкшего полагаться только на себя, Роб бы не стал требовать иного.
- Могла? Могла, - неожиданно согласилась Бадб и шагнула близко, стирая кровь и грязь с его лба ладонью. - Да только знала, как оно будет. У стареющего магистра есть свои плюсы, вот только живёт он куда меньше, чем магистр тридцатилетний. Реакция. Иммунитет. Не хотелось, чтобы жил престарелый магистр до излишне резвой твари, когда мир вокруг стал так скор. Хочешь обижаться на желание быть вместе - здесь! - дольше? Пускай, хотя на подарки обижаются только дураки. В забралах. Я даже не буду говорить, зачем это нужно ещё, потому что всё прочее - снаружи. И странный ты какой-то раб с такими вопросами, не находишь? Неправильный.
- Конечно. Любимое зеркальце-то молчит и покорно принимает всё. Правильный.
Роб мстительно вытер лицо подолом жёнушки, пачкая прохладный шелк. Керридвен с нею, с этой неистовой! Ему нравилось стариться, наблюдая, как меняется мир вслед за возрастом. Но молодость ссоры не стоила, проще было смириться и принять.
- Как повелишь, моя госпожа. Твои слова стоят так дорого, что взамен своего согласия даже не буду требовать ничего. Лишь, пожалуй, ванну, ужин и постель.

------------
* Ты льешь мне дерьмо в уши = вешаешь лапшу на уши. (гэльск)

23 марта 1535 г. Лесок за Лилли.

Утро утру рознь. Случается, что засыпаешь ты с красавицей и умницей женой, а просыпаешься с размалеванной культисткой. Роб оторвал голову от неудобной подушки, набитой соломой, с чисто михаилитским интересом разглядывая рыжую ведьму, сидевшую на краю кровати. Локоны, вьющиеся и сплетающиеся будто сами по себе, льющиеся блестящим медным потоком, застилающие добрую половину ложа, он пережить еще мог. Мог пережить оранжевым расписанные ноготки, и вычурный перстень на капризно отставленном пальце, и даже пухлые щеки, портящие гордый профиль Бадб. Но вот лиловые веки, клюквенные губы и томность во взоре карих глаз!.. Роб улыбнулся, одобрительно кивая. Неистовая стала похожа на Розали и Джеки одновременно.
- Коричневое платье купим по пути, - наматывая локон на палец, пообещал он, гася желание окропить жёнушку святой водой. - В какой из церквей ты хочешь венчаться?
- Не нравится? - с некоторым сомнением поинтересовалась Бадб, отбирая волосы. - Ты пока лежал в горячке, вот такое вот постоянно проскальзывало, со странным словом "секретарша". Не знаю, что это, но похоже на тайную советницу... И почему это тебе такие снятся, спрашивается?
- Не нравится, - честно сознался Роб, украдкой подтягивая к себе новый локон. - И, по чести, не хочу вспоминать горячечный бред с моно-что-то-там и дьяволовыми секретаршами - советницами, будь они хоть королевскими наложницами. Уверен, не нужно мне это знание.
Лиловая краска с век неистовой не стиралась. Не мудрствуя лукаво, Роб попытался смахнуть её послюнявленным пальцем, платком и краем одеяла. Клюквенные, влажно блестящие губы, не оттирались тоже. Пришлось хмыкнуть и поцеловать жёнушку в лоб, укладывая на плечо.
Слов снова не хватало. Если Роб и сохранил что-то от Тростника, то - память и чувство уходящей из-под ног земли, каждый раз, когда неистовая становилась иной. Не вороной - птица была привычна. Но его смущало платье как часть тела, отвращала от ложа богиня - оруженосец, вводила в ступор размалеванная - как сейчас - жёнушка. И тогда он заставлял себя не думать, кого или что держит в объятьях, чтобы не сойти с ума от понимания и осознания. Потому-то и цеплялся Роб за умную, рыжеволосую, зеленоглазую, статную и высокоскулую, за её подведенные черным глаза, за белизну кожи. Ну, и за высокую грудь тоже цеплялся, чего уж лукавить?
Больно и горячо стало прозрением - он все это время бежал от своего предназначения, упрямо догоняя его. Магистр - тот же генерал, хоть и духовник. Магистр над трактом - сродни безмолвному спутнику Бадб, что следовал за ней по веткам-дорогам. И разве михаилит - не раб божий? А уж какому божеству он служит - не важно, лишь бы делал свою работу. Не мешал орденский генерал генералу древнему, но помогал, как и пламенеющий меч на плече дополнял оковы илота. И выходило, что Роб - тот же метаморф. Не умея менять тело, он обзавелся ипостасями, которые хоть и были разными, но собирались в одного, глядя на мир почти прозрачными глазами Роба Бойда, который мог называться Тростником. И, кажется, почти был согласен откликаться на это имя, не имея права осуждать свою госпожу и супругу за любовь к перевоплощениям.
- Не понимаю, для чего тебе понадобилось портить себя этими красками?
Порыжевшая прядь волос обвилась вокруг пальца сама, с намёком сжалась и потянула. И лицо Бадб изменилось снова. Ушло лиловое, сменившись тёмными тенями, тронуло чернотой губы.
- Портить себя. А что - я? Волосы, белая кожа, высокая грудь? Ты - это ты, Роб, даже если загоришь до черноты, скроешь волосы повязкой, или уже кто-то другой?
- Ты - Badb Catha, Luibhean Feòir, Fiadhaich. Заноза и Ворона. Леди Бойд. Полагал, что умная, но снова ошибался. Умная умела бы слушать. И главное - слышать. Я узнаю тебя в любом облике, и знаю, что даже будучи Мэгги Колхаун ты остаешься богиней. Но скажи мне, моя госпожа, отчего люди всегда изображали тебя одинаково? Отчего, если спросить любого из полка, как выглядит Неистовая, он скажет о рыжих волосах, туатской зелени глазах, о стати и силе, о нежных руках и горячих поцелуях - кого удостоили? О боевом кличе, от которого вскипала кровь и всякий враг был обречен? Отчего я всю жизнь ищу тебя во всех своих женщинах, угадывая в них острый ум, улыбку, узнавая лицо, смеясь твоим словечкам? Люди так устроены, моя госпожа, они хотят постоянства, ибо слишком малый срок отпущен им, чтобы радоваться переменам. Не сама ли ты хотела вернуть себе спутника на дорогах, к которому привыкла? Не ты ли некогда приняла этот облик, приучила к нему, приручила? Какой родила тебя чтимая Эрнмас на заре времен?
Палец выпростать получилось с трудом. С трудом подбирались слова, которыми невозможно было выразить сложное. Как объяснить этой стихии, что если Господь создал людей по своему образу и подобию, то и люди ему ответили тем же? Что персонификация - как это называют михаилиты - тем глубже, чем стабильнее облик, чем человечнее это явление природы. И самое сложное, чего Роб никогда не умел - сказать, что ему всё равно, в каком облике находится богиня, но жену ему хотелось бы видеть... привычной?
- Ты задаешь слишком сложные вопросы, моя госпожа. Я - это я, но кто я в твоих глазах? Как зовут меня там, в твоих мыслях, если они вообще есть? Зачем я тебе, если якорем в большом мире может стать любой?
- Какой я родилась... иногда, глядя в зеркало, интересно, что будет, если разорвать эту оболочку и взглянуть внутрь, на настоящее, на суть, - пробормотала Бадб, и тут же скупо улыбнулась, тряхнув огненно-рыжими волосами. - Я не слишком умею слышать, это правда, да и понимать. Нет, скорее, считаться. И, может, действительно дура - дважды, как ты почтительно заметил. Но - любой, говоришь? Нет уж, Роб Бойд, ты - один-единственный. И мне тяжело объяснить стихию, вплавленную в разум и чувства, что создаёт тебя, но оно настолько ярко, что не нуждается в имени - ты ведь глубже звуков, и они тебя не скрепляют, лишь накладывают последний глянец. Роб Бойд. В мыслях, которых нет, мне нет нужды называть по имени. Но вслух - оно звучит правильно.
- Звучит признанием в любви, - вздохнул Роб, губами прижимаясь к щеке неистовой. Она была горячей, как и всегда, и понять, не лихорадит ли её, оказалось невозможно. - После такого мне, кажется, нужно либо прижать тебя к сильной груди сильными же руками, как пишут в этих французских книжонках, опрокидывая на ложе любви, либо приказать нечто вроде "замолчи, женщина", как советуют в тех же книжицах, заваливая на ложе любви снова. Хм, несколько однообразно в новомодных романах учат поступать, не находишь?
Про стихию уточнить хотелось. Очень. Но - желание казалось неуместным. Не портили такие слова жены такими вопросами. Как и не читали нотаций о самоубийственных желаниях. Поглядеть, что внутри... Упаси её Бадб!
- А мне что при этом полагается? - подозрительно поинтересовалась Бадб. - Послушно заваливаться, или отбиваться, отстаивая свою... своё что-нибудь?
- Не то, чтобы я много такого читал, - подумав, сознался Роб, - но одна знойная вдовушка очень любила рассказывать... Хм. В общем, тебе много чего полагается. Во-первых, быть девственницей. А если ты - не она, то непременно должна изнасиловаться отчимом, братом, братом отчима или мужем сестры. Или, если таковых нет, то разбойником. У всех вышеперечисленных при этом должно иметься орудие, как у королевской мортиры. У меня, в общем-то - тоже, но мы же ведь не гонимся за достоверностью, так? Во-вторых, ты обязана казаться пугливой и невинной, либо - дерзкой и непокорной, а значит - говорить соответственно. В-третьих, оказавшись в постели с героем, тебе необходимо стыдливо прикрываться...
Мех одеяла скрыл белоснежную наготу неистовой, превращая жёнушку то ли в шалаш, то ли в лохматую монашку. Роб оглядел получившийся сверток - и довольно кивнул. Те, кто писали эти романы, были людьми странными, но в одном их суждения оказались верны - правильно замотанная женщина сопротивляться уже не может.
- А потом мортира стреляет, и женщину разрывает на куски, - пробормотала Бадб, хмурясь. - И это во-вторых... казаться - ладно, а какой надо быть? И какая разница, какой казаться? Будет какой-то иной финал? Если героиня дерзкая, она хватает меч и рубит насильников в капусту вместе с орудиями?
- А какой надо быть - неизвестно, моя Бадб. Девицы из романов полагают, что такова их истинная суть и не слишком утруждают себя пояснением своих мотивов. К тому же, если редкая дерзкая и хватает меч, то рубит недолго и весьма бестолково. И приходится ее спасать героем. Но случается и иное - герой похищает прелестницу и насилует. Или не насилует, а проявляет завидное терпение, снося все выходки своей пленницы, чтоб влюбить и приручить И лишь потом, преодолевая девичью стыдливость... Однажды довелось даже послушать про тебя и Кухулина. Что вы там вытворяли, как он тебя приручал - и вспомнить страшно.
Та вдовушка была молодой, любвеобильной и богатой, а потому могла себе позволить и любовника-михаилита, и дорогое французское чтиво, которое с большим удовольствием пересказывала и воплощала. Историю о неистовой и героическом Псе Роб тогда слушал с вниманием, дивясь выдумке писаки. Бадб в том опусе делали покладистой плетью и цепью, грубыми словами и огнём, веревками и... Проще было сказать, что не использовал Кухулин.
- Приручал, да? Знаешь, эта книжица звучит как конец света. Листы, сочащиеся кровью, о том, как Кухулин убивал сначала Тростника, потом - полк, моих сестёр, погружая землю во мглу не хуже той, что под холмом Мидхира. Пятьдесят прядей, сорок девять камней в глазах, щёки, переливающиеся оттенками радуги, - богиня хмурилась, словно вспоминая. - И затем, после - тоже не любовь, только ещё больше крови, зачарованого железа и ровной серой тьмы без единого оттенка. Пустота и ничто, пока не возродится что-то. Ты уверен, что это был роман, а не какое-нибудь пророчество о другом мире?
Роб вздрогнул, прижимая неистовую к себе. Это не было пророчеством, просто некий глупец писал о том, как у него самого чесалось в штанах, не задумываясь об истории, ее героях, последствиях. Но для Бадб такое слышать было больно, богиня она или женщина.
- Уверен. Мы оба знаем, что не так просто было убить Тростника, не дал бы уничтожить полк эта глупая курица, Барру Беван, да и сама ты... Разве смог бы какой-то выскочка-полубог справиться с тобой, не пожелай ты этого сама? Ты ведь не глупенькая и слабенькая девица из романа, а Война! - Роб ухмыльнулся, вспоминая тот прыжок Кухулина и чем он закончился. - Одной левой Пса бы уделала, а потом сплясала под волынку. К слову... Знаешь, что сказал мальчик волынщику? "Господин, не прогневайтесь, если вы этого зверя прекратите тискать, душить и дёргать за лапы — он так скорее орать перестанет."
Если бы Роб хотел продолжать разговор о романах, то непременно сказал, что смех Бадб рассыпался серебряными колокольчиками по комнате, радуя слух. Но вместо этого он лишь пригладил локоны женушки, улыбаясь в рыжую макушку. И решительно натянул штаны - пора было отправляться в путь.

- Великая успела продать ему свои услуги в честь папеньки и раскрасить церковь для Фицалана в цвета нашего славного короля. Как было такое не оттенить, просто на всякий случай - хотя и ради того, чтобы показаться? Комиссар - лишь повод. Мелкая рыбёшка, попавшая в водоворот. Что меня действительно удивляет, так это то, что сестрица решила не задевать Раймона со Светочем, несмотря на такой повод. Что-то здесь не так, потому что одному комиссару действительно многовато чести, несмотря даже на запрошенную плату.
- От взгляда на мрачного Фламберга стрыги обгаживаются и делают вид, что они - ягнята, совершенно случайно забредшие на кладбище, mo leannan. Я к нему тоже не полезу, пока не повеселеет. Не понимаю, как его Эмма терпит? И что запросила любезная свояченица за свою бесценную помощь?
Был ли этот комиссар поводом и мелкой рыбёшкой? Роб рассеянно коснулся щеки неистовой, мимоходом задев грудь. Мысли о Харпере имели привкус уныния, и можно было побиться об заклад, что даже кровь юнца была уныла, доведись её попробовать. Он почти ощутил терпкую кислинку - и тут же одернул себя. Не гоже уподобляться вурдалаку, поддаваясь неистовству жёнушки, пригодному лишь в бою.
- Немного, - небрежно ответила Бадб. - Самую малость. Пару золотых спросила, да он сам предложил ещё две и одну - так что вышло ещё три гривны.
Изумленный присвист спугнул с ветки любопытную сойку. Две золотые гривны носила у висков прекрасная Этейн, супруга Миддхира. На одной красовался чеканный лебедь, на другой - заяц. Две золотые гривны покатились по траве, когда богиня пропала. И Морриган - а Роб в этом не сомневался - хотела именно их. Потому как золото свояченице ни на bhod не требовалось.
- Драного дахута отдам за то, чтобы посмотреть, как Харпер ищет их среди барахла в твоем шатре, mo leannan. Если они еще там.
А куда исчезли монеты, брошенные Кухулином в реку, когда Старшая постирала ему рубаху, не знал никто. Пожалуй, их не нашел бы даже христианский бог, всевидящий и всемогущий, решив загадку о том, есть ли на свете вещь, ему недоступная.
- Говоришь, чтобы посмотреть? - оживилась богиня, оборачиваясь в седле. - А драного кем именно?
- А что мы подразумеваем под словом "драный", моя Бадб? - Невинно осведомился Роб, улыбаясь самой наивной из своих улыбок, в которую не верил сам. Но условия Старшей и впрямь выглядели любопытно, а коль уж они для разнообразия не касались Раймона - еще и забавны. И упускать возможность понаблюдать за Харпером было никак нельзя.
- То и подразумеваю, - ухмыльнулась в ответ Бадб. - Допустим, за дахута, трахнутого хотя бы Ланселотом, я готова перенести этого Уилла прямо в шатёр - и пусть ищет. Ланселот и дахут... что же там может родиться!.. И кому под юбку это что-то можно будет запустить!.. К слову, теперь в Портенкроссе есть военно-морские силы. Леночка, пока помогала уже-не-совсем-Брайнсу взамен на обещание жертвы, привела четверть команды когга. Пираты, работорговцы, контрабандисты - идеально. Хорошие моряки будут, когда отойдут от её красы несказанной.
- А они отойдут?..

23 марта 1535 г. Стритли, Бердфордшир.

- Волк. Волк. Волк.
- Нет? Нет?
- Волк.
- Жуть.
- Косточку? О, пожалуйста, косточку!
- Волк. Нет.
- Придет. Нет.
- Да. Волк.
- Ууууууу!
- Всё хорошо, мать вашу!
Собаки в Стритли жались к ногам, почуяв в Робе зверятника, и это добавляло встревоженности ко взглядам сельчан. Казалось бы, и деревня выглядела зажиточной, и жители её - хорошо одеты, но глядели они на Роба, как саксы на норманнов, и орденское кольцо на пальце взгляды смягчало самую чуть.
- Волк. Нет.
- Придет.
- Да. Уууу!
- Жуть.
- Вот и поговорили, - проворчал Роб, спешиваясь, чтобы приласкать собак. - Жуть, воистину. Что же у вас тут происходит, а, мохнатые?
Собаки ничего внятного не отвечали, и лишь ласковый рыжий пёсик продолжал просить косточку, а когда ему отжалели кусочек сушеного мяса, потрусил в тенек с выражением неизбывного счастья на мордочке. А Роб, подхватив под уздцы Феникса, повлек жеребца с восседающей на нем неистовой к таверне. Если уж трактирщик не знал, какого волка ждали собаки, то не знал никто.

- Так-таки волкодлак? - Недоверчиво переспросил Роб, припоминая всё, что знал про оборотней и оборотнеподобных. Бестиарии учили различать волкодлаков, вилктаки, адлетов и бисклавертов. Впрочем, первых немцы называли вервольфами, французы - гару, а способы борьбы у каждого капитула Ордена был свой. Так, поскольку волкодлаком становился человек, превращающийся в зверя, московиты предлагали связывать тварей хвостами и пугать, чтобы они разбежались, оставив связанные шкуры. То ли оборотней на далекой Руси водилось в превеликом множестве, то ли михаилиты из Московии были столь суровы, что таскали за собой пойманного волкодлака в надежде встретить другого, но Робу такой способ не годился. Неистовая не одобрила бы привязывание за хвост Ларк, да и уверенности, что в Стритли хозяйничает именно такая зверюга, не было.
- Ну а кто? - удивился трактирщик, разводя руками. - Следы от лап - во, собаки след не берут, боятся. На стенах следы от когтищ так высоко, что волку подпрыгивать надо. И всё вокруг, вокруг... присматривается, видать. Скажите, как михаилит... - он наклонился ближе, воровато оглянувшись на дверь. - Говорят, они до девок первым делом охочие. Вроде как те мягче и пышнее, не жилистые. Правда, или врут всё? А то боязно. Тут во дворе-то как раз следы и...
- Если кобель, так вдвойне охочий. Сперва натешится, а потом уж и жрёт.
Прозвучало дорого, соверенов на тысячу. Роб укорил сам себя за жадность и ложь, поспешно устыдился и спешно же отпустил себе этот грех.
На деле, оборотню все равно было, кого жрать - хоть девку, хоть парня. Хоть корову, хоть пастуха. Лишь бы мясо имелось да горячая кровь. Страх жертвы при том становился волколюду лучшей приправой. А вот следы во дворе следовало рассмотреть внимательно, снова сожалея, что не взял Девону.
- Слыхали, как в Бирмингеме? Снасильничал девку на кладбище, а потом порвал в клочки.
- Спаси, Господи, от таких чудовищ, и сохрани, - трактирщик вздрогнул и истово перекрестился. Голос его стал умоляющим. - Прибейте зверюгу, господин, а то ведь хоть съезжай! Только, сколько же эдакая страхолюдина стоить может?
Сначала Роб хотел осведомиться, к чему именно нужно прибить зверюгу, но от ехидства удержался. О наглости михаилитов и без того ходили дурные слухи.
- Прежде надо поглядеть, зверюга ли, - вздохнул он, глянув на жёнушку, - а то вдруг кто от соседа так избавиться решил. Оборотни - твари редкие. Да вот еще что... брат Рысь не проезжал?
- Проезжал, как не проезжать, - ответил Батэнд и задумчиво нахмурился, постукивая пальцами по столу. - Выходит, где-то месяца с полтора назад. Какую-то лесную пакость извёл, что овец порой таскала - сплошные лапы да зубищи. А золота взял чуть не по весу... спасибо, милая.

Обреченно и согласно кивнув, Роб покрутил в пальцах кубок. Вино он так и не попробовал, по привычке опасаясь яда - и раздражаясь этой привычке. Не верилось ему в совпадения, кололо в сердце предчувствием беды, ощущением захлопывающегося капкана. Но если не совать голову поглубже в петлю, можно и не увидеть Царствие Небесное. Как там любил говорить Раймон?
"Что за жизнь без риска..."
- Наука наша сложная, мистер Батэнд. Может - поможет, а может - и нет, - пожал плечами Роб, улыбаясь в ответ на смешок неистовой, - вы следы-то покажите. Разговором тварь не уморишь, я проверял.

- Ну и слава Богу.
В оборотня верилось всё меньше. Роб готов был поспорить на кинжал, что никакого вервольфа, он же - ликантроп, он же - гару, он же - волкодлак, тут не было. Убедить животных, что идет волк несложно, достаточно накинуть на себя шкуру и прихватить с охоты мочевой пузырь зверя. Те еще благовония, но хер кто отличит, если он не Девона. Оставлять глубокие следы - тоже, умельцев, способных сшить башмаки с когтями хватало. Царапины под окном и вовсе особого ума не требовали. Роб выпрямился, свистом подзывая Феникса.
- Жуть какая опасная тварь, мистер Джек, - просветил он трактирщика, подсаживая в седло неистовую, - просто так и не справишься. Я в Олдворт съезжу, надо ядов прикупить, и завтра к вечеру вернусь.
Вернуться он собирался сегодня. К вечеру, разумеется. Тайно, привычным путем - по крышам, отмывшись, запретив себе пахнуть. Уж очень любопытно было, кто здесь изображает из себя эту самую жуть какую опасную тварь.
Трактирщик явно думал о том же, судя по встревоженному выражению лица.
- Завтра к вечеру? Но, сэр Циркон, а если оно прямо сегодня вот?.. Вчера ставни ломать не стало, так может, спугнуло что, а ну как сегодня всерьёз возьмётся?
- Молитесь, мистер Джек, ибо "Я Господь, Бог твой; держу тебя за правую руку твою, говорю тебе: «не бойся, Я помогаю тебе», - утешающе произнес Роб, вскакивая в седло. - Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печется о вас. Я вернусь, клянусь. Заодно и жену оставлю в городе. Наказание это божественное.
Тут он тоже солгал. Неистовая не зря звалась Войной, и боевой подругой была некогда правильной - умелой, бесшумной, быстрой и метко стреляющей. А потому вернуться Роб намеревался с жёнушкой. Игнорируя разочарованный взгляд трактирщика, он направил жеребца к воротам.

"А могли и каменное вытесать, за затишье-то, - практично подумала в ответ Война. - Я и не думала, что михаилиты большую часть времени проводят на крышах да на деревьях. Это всё принятые методики? Очень негероически. При охоте на оборотня представляется совсем другое: героические вопли, рык на весь лес, вскинутый над головой топор, а потом - остатки леса и останки героя. Хм. Если подумать, отделение просто воинов от героев в наше время было каким-то очень затратным. Да и заканчивались быстро. Зато какие полотна получались бы, расти мы ещё и художников! Полуголый герой попирает ногой черепа трёх разодранных волкодлаков, а к нему льнут красивые женщины с гордо торчащей вперёд обнажённой грудью. Как думаешь, стоит подать идею придворным художникам?"
"Ага, - согласился Роб, поправляя на голове капюшон кольчуги, - вот только придворные художники будут ваять исключительно короля, ибо кто посмеет в этом королевстве попирать черепа прежде него? Да и грудастые красотки тоже все должны быть его. А что до крыш и деревьев... Ну, если здесь будет оборотень - выдашь мне топор. Нарублю. Рыча на весь лес. Какое счастье-то, госпожа разрешила оборотня не тащить в замок!.. "
Роб состряпал благолепное лицо, преданно глядя на Бадб. И вздохнул, мимоходом подумав, что исполинский волчара, должно быть, женщина. Иначе почему так опаздывает на свидание, даже не зная о нём?
"Про тащить в замок - хорошая идея, - одобрила Бадб. - На развод. Чтобы в дополнение к волкодавам был полк оборотней. А уж гнать до Шотландии топором - втройне героически, новгородские михаилиты обзавидуются. Ой, волк".
Последнюю мысль подчеркнуло встревоженное хрюканье - свиньи боялись, что загон всё-таки сдует. Или сломает. Или перепрыгнет. Или всё одновременно, что порождало особенно трагические повизгивания. А у забора сгорбилось нечто большое, мохнатое и тяжело дышащее. Помедлив - возможно, принюхиваясь или оглядываясь, - нечто совершенно по-человечески, с кряканьем перемахнуло через забор, и ветерок донёс густой запах оборотня в самом соку. Мужчина под шкурой действительно был велик - весил раза в полтора больше Роба и по комплекции походил на небольшого медведя.

"Кто-нибудь подслушивает нас, mo leannan?"
На то, чтобы уплотнить воздух, заставив дрожать его зыбким, скрывая звуки и зрелище, ушла половина накопителя. Любимая, безотказная ухватка, работавшая недолго, но - хорошо. Даже если кто-то и выглядывал в щели между ставнями, то видел лишь размытые, точно художник плеснул на холст водой, силуэты.
"Пытаются - многие, а получается - пока что ни у кого. Так что, мне пока не стрелять?"
- Жениться хочу! - Перебил мысль парень, тяжело вздыхая. - Вот как на духу. Да только я в Лондон перебираюсь, там и работы больше, и денег, а мастер Джек упёрся - и ни в какую. Говорит, будет Сирин жить там, где и родилась, где и предки лежат. И сыновей у них нет, так что таверна её мужу и перейдёт - и чтобы ни-ни в чужие руки! Чтобы, значит, по правилам, где поколениями они, Батэнды, жили. Я уж и отчаялся было, но недавно проезжал здесь михаилит, разговорчивый такой, он и подсказал. Напугай, дескать, так сам дочь отдаст, лишь бы подальше...
- Не стреляй, жёнушка. И спускайся. Юноша жениться желает.
Тартана Маклаудов на мальчишке, к счастью, не было. Зато Джек теперь живо напоминал лэрда Шона и его правила. Роб хмыкнул, поискав глазами, куда бы присесть - и вздохнул, ничего не найдя, даже рысевого тела. Тео Батлер в своём обычае: научить юнца, а потом еще и за оборотня деньги содрать с деревни.
- Рысем звали михаилита? Хотя... сам знаю, что Рысем. Ладно... Ты кузнец, сын мой?
Бадб спорхнула с дерева, плеснув юбками, и юнец уставился на неё, открыв рот. А потом, заметив арбалет в руках богини, сглотнул.
- Так и есть, Рысем прозывали. Он и где купить что посоветовал... да, господин, кузнец. И сила есть, и умение, и инструменты свои, - теперь парень говорил заметно увереннее. - Мастер говорит, вот-вот, и клеймо своё ставить смогу. Так что уж не пропали бы уж.
- Если сосватаю тебе твою Сирин, кинжал скуёшь? С серебряной проволокой по клинку и рукояти?
Роб брезгливо, двумя пальцами приподнял шкуры за один из куцых, облезлых хвостов, предвкушая, как будет рассказывать трактирщику о вытряхнутом из кожи оборотне.
- С-скую, господин, конечно, - юноша, запнувшись, тряхнул головой. - А вы сосватаете? Правда?
- Постараюсь. Беги домой, вымойся, что ли. Девушки любят чистых.
Смердящую волком шкуру пришлось перекинуть через плечо, уподобив себя героям древности, которые вечно наряжались во всякую дрянь. Триста фунтов ждали.

- Э... - трактирщик взглянул в полупустую кружку, озадаченно крякнул и вопросительно уставился на Роба.
- Только переезжать ей отсюда нельзя, - тяжело вздохнув, перевел пророчества Роб, - и к морю приближаться не должна ни в коем случае. Беда будет.
Вот уж воистину, попроси богиню пророчествовать - узнаешь, чего не хотел. Слишком много получалось на один ярд возрожденных древностей, да еще и чужих. Светоч, Зеркало, теперь вот эта... птичка из далекой Московии. С другой стороны, не убивать же было эту девочку из-за того, что может случиться, а может - и нет? Пророчество - лишь вариант будущего, которому не обязательно исполняться.
- Так и скажите жениху, что магистр над Трактом предрекает ему достойный заработок и здесь, в родных местах.
"Прощай, кинжал..."
Джек Батэнд пожевал губами и взглянул на дочь, сверкающую любопытными глазами от камина.
- Странно, как раз ведь такой сватался, да упорно так. Удачно складывается, да если отдашь, поди запрети что этой молодёжи... Никакого уважения, хотя вот и Рознега моя, как дочь родилась, всё от моря нос воротит. Это ж и не навестить будет, что ли? А им - что кол на голове теши. Но, значит, говорите, сэр Циркон, что ежели отдать, то чудовищ и не будет боле? Даже если здесь останется? Потому как против зятя такого у меня ничего нет, парнишка на ногах крепко стоит, и дело хорошее, нужное.
- Таких оборотней - не будет. А тварям в деревню приходить запретишь разве?
Роб поднялся на ноги, подходя к Сирин. Рыжая, что пламя. Хорошенькая. Юная. Обреченная на бесплодие, потому что заезжий магистр решил, что детей ей иметь ни к чему. Её Роб пожалел, беря in Korза руку, чтобы остановить биение жизни в утробе, там, где могли пестоваться до поры отпрыски Майка Смолла.
- Тебе нельзя уезжать отсюда с мужем, дитя моё. Если ты хочешь жить долго и счастливо с ним. Если ты вообще хочешь замуж. Хочешь ли?

Неистовая порой упорно не понимала, что есть слово "надо". Зато в такие минуты хорошо осознавала значение слова "приказ".
Не сметь искать лазейки в приказах.
Не оспаривать их.
Драться так, будто и в самом деле намерен убить.
Что те слова о семье, желание побыть здесь и сейчас - вместе, когда женщина зла и хочет рассказать, в чем супруг - илот - не прав? В то время, как этот илот-муж точно знает, что прав, а жёнушка лишь сунулась под руку? Мысли Роб и не пытался скрывать, тайком вздыхая о тех временах, когда всё решалось плетью и пинком под задницу. Лучше так, чем выслушивать от дражайшей констатацию собственного гадства. Видела ведь, кого в мужья брала!
В чахлом леске, которому суждено было стать поляной, Роб остановил лошадей, спешиваясь и стягивая кольчугу. Если уж Бадб Ката и еще пара-тройка имен и эпитетов вместе с нею хотели смертельного боя, то он предпочел бы умирать без доспеха и со скин ду в руке.
- Госпожа?
А еще её можно было бесить, испрашивая приказ на каждый свой шаг, как и положено очень воспитанному илоту.
- Я - простая кельтская богиня, - неторопливо сообщила Бадб, перевязывая волосы ремешком, стягивая грудь широкой полосой ткани. - В университетах не училась, а ближе всего к науке оказалась, когда какой-то студиозус швырнул в раскаркавшуюся ворону камнем. Так что эти ваши умные "надо", "цель оправдывает средства" и прочая лабуда, которая красиво звучит только на латыни и, может, на греческом, для меня - пустой звук. И забываю многое, конечно. Думаешь этим вопросом ты доводишь меня ещё сильнее, Бойд? Чтобы или побыстрее, или запутать в новых приказах, или выкрутиться, или чтобы эта дура уже вызверилась и отстала? Нет. Дальше бесить уже некуда, и не отстану. Хотя один приказ у меня есть. Gus a'hail riastrad.
С трудом удержавшись от немецкого "Jawohl!" в ответ, Роб обреченно кивнул. И уступая место Циркону, принесшему с собой холод священного неистовства, успел подумать, что в одном жёнушка не права. Предела бешенству не было.
Мир, на который глядели почти прозрачные цирконьи глаза, был иным. Серые, цвета зимнего моря у берегов Портенкросса, не видели столько оттенков в нем, не успевали за бегом времени. Для Циркона даже вечно торопящиеся секунды тянулись часами, складываясь в тягучие янтарные капли, в которых замирали люди и облака, деревья и самое дыхание. Роб Бойд спешил, но опаздывал. Циркон успевал всё. Был бы жив Тростник, узнал бы в этом тот самый riastrad, но третий - лишний.
Он прокрутил в пальцах скин ду, лениво усмехнувшись богине. Затанцевал по леску, вспоминая, как послушно тело.

Разворот с ножом был красив. Изящный, быстрый - будто цапля крылом взмахнула. Вот только голова от него закружилась. Не иначе, потому что всё еще ныл пах?
Он споткнулся о камень, пошатнувшись и открывая для удара шею, замерев в ожидании этого удара.
Riastrad мог оставаться таковым, но даже в нем следовало думать. И если неистовой не нужны были тряпки и побрякушки, то уж победу, хоть и небольшую, Роб ей мог подарить. И мог подарить её Циркон.
- Хватит. Всё.
Лезвие скин ду Бадб лизнуло кожу - и замерло, невозможно остановив взмах, идущий против оступившегося противника. И судя по лицу, усталому и словно не отошедшему ещё и пророческой белизны, победа жёнушку не радовала.
Бадб отсутствующе мазнула свободной рукой по лбу, оставив ярко-алый росчерк - видимо, задела пробитый бок, - и безрадостно ухмыльнулась.
- Послушала. Теперь твоя очередь, муженёк. Знаешь... Понять бы, что у тебя в голове. Вот прямо тут, - она ткнула измазанным кровью пальцем в лоб Роба. - Словно часовой механизм. Стрелки сходятся на полуночи, щелчок, и что-то зажигается или гаснет. Невероятное множество огней перестраиваются в новые узоры, будто солдаты. Наплевать, говоришь? Ладно. Не мне осуждать за убийства и особенно за смерть детей, хотя видят силы, нового такого груза я не хотела, а груз этот - мой, вместе с миром. Выходит, не так уж он меняется, да и смешна была бы я, требуй от генерала бояться смертей. Не спросил ты, нужен ли мне мир ценой таких Сирин, идёт ли этой дороге чёрный плащ - тоже пусть, я ведь и сама ничего не говорила, да и не знаю ответа там, где твоё надо сливается с чувством в самом нутре. Не вижу я, проводник между мирами, по дороге ли одежда. Но раз уж мы тут говорим и думаем, подумай о двух вещах, и на том я больше не скажу ничего. Если я соберу список всех младенцев и детей, которые скорее всего вырастут в подвижников чужих вер и паладинов - вспомним ли мы того царя, который так и не смог убить белого Бога, как ни старался? И ещё об одном подумай хорошенько, о верящий пророчествам, в которые у меня самой веры нет. Подумай, и скажи, не потеряла ли эта Сирин сегодня то, чего ещё не было и будет ли - неизвестно? Не сдвинулось ли что-то в этот миг? Я - Бадб Ката, проводник и видящая, не знаю...
Поморщившись от боли, Бадб согнулась, пряча скин ду за голенище сапожка, а когда выпрямилась, улыбка стала пусть чуть, но теплее.
- Зато точно знаю, что таких, хм, тренировок нужно больше.
Земля показалась лучшей из перин. Рухнувший ничком Роб цеплялся пальцами за траву, вздыхая от накатившей боли. Раскаяния - не было. Было непонимание, что ему делать, если тваренаемников придется вскоре убивать - они ведь не виноваты, что их сделали такими. А Армстронгу - теперь подставлять левую щеку, когда он ударит по правой?
Тело всё еще привычно подсказывало, что нужно всего лишь подставить правое предплечье, кулаком при том - по ребрам, а потом локтем - в челюсть, но этот совет был плох. Он не давал ответа на вопросы, нужен ли будет неистовой мир ценой Армстронгов, Грейстоков и прочих ублюдков, и что потеряет с их смертью сам Роб, сдвинув грёбаное равновесие.