Клетка из фигурных золотых прутьев была заперта на пять замков. В одном свистел ветер, в другом переливалась вода, третий просто полнился глухой литой сталью, а в четвёртом, среди стальной оболочки застыла медь, сковав дужки. И только пятый - огромный был обычным, требующим ключа. Слишком маленький для великана, если тот не умел меняться в росте. Внутри же под накидкой из ярких птичьих перьев свернулась на песке женщина, отвернувшись от солнца. Прямо через клетку тёк, звеня, тонкий весёлый ручей.
"Пожалуйста, окажись мисс Беван!" Ручеек, отзываясь на призыв, плеснул волной на женщину, окатывая голову и плечи водой. Прежде чем кого-то спасать нужно было выяснить, хочет ли он... она спасаться.
- Beannachdan, charaid*.
Женщина вскинулась, и накидка взметнулась над плечами, блеснула каплями поверх изумруда и алого. Под ней Барру оказалась обнажена, да и сам плащ выглядел... странно: не было у него завязок, а рос сразу из тела. И узнавания в глазах, явно принадлежавших Бевану, не было. Заметив Роба, Беван прижалась к дальней стороне клетки, испуганно на него глядя.
- Кто ты? Где хозяин?
Право же, странные представления у великана были о снятии проклятий. Перья глубоко врастали в тело Барру, вплетались в плоть и кровь, впивались в кожу и кости. Роб недовольно хмыкнул, усаживаясь на дорожку. Привычно, как делал это еще Ард на привале, опираясь рукой на колено.
- Я твое дополненье, зеркальный двойник, помнишь, Барру Беван? Ард, которому ты задолжал кинжал. Твой генерал, правое плечо которого ты прикрывал вместе с Чернокрылым. Друг, с которым танцевал на щитах у костра.
Роб встал на ноги, подходя чуть ближе к клетке, чтобы показать свои почти прозрачные глаза, одни на двоих с Тростником, и стягивая кусок платья Бадб, под которым крылись белые волосы.
Женщина наклонилась к нему, всмотрелась, по-птичьи наклонив голову набок. И тряхнула головой.
- Не знаю, о чём ты, незнакомец, но тебе нужно уйти. Когда хозяин вернётся - ох... я не хочу, чтобы тебя съели. Это всегда так... - она вздрогнула, запахиваясь в перья, взглянула на солнце и настойчиво повторила: - Тебе нужно уйти! Осталось совсем мало времени. И он всегда сначала проверяет сад. Может быть, ты ещё успеешь.
- Командир первого засадного полка правой руки первого легиона Бадб Барру Беван! Во имя Бадб приказываю - вспомнить!
Рявкал приказ все еще Роб, впрочем, манера командовать у него не отличалась от тростниковой: властной и твердой, когда не нужно было даже громко орать. Может быть, он и успеет. Может быть, и нет. Но по всему выходило, что четыре из пяти замков мог открыть дини ши. И лишь с пятым ему нужна была помощь. И пути отхода ясны не были. Сможет ли косица Муилен унести к мельнице всех троих? Ох, Барру, кой черт тебя понес к этому великану, и почему ты не попросил Немайн о том же, если уж так хотелось стать птицей?
Женщина вздрогнула и выпрямилась, сверкнув смуглой кожей из-под перьев. И тут же сморщилась от боли, схватившись за голову.
- Я - никто. И ещё только должна стать кем-то. От тебя пахнет странно. Кровью, войной, бурей. Зачем ты здесь? Ты - призрак?
Роб уже привычным движением распустил ремни наруча, чтобы показать рисунок оковы под рукавом кольчуги.
- Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник пахнет кровью, войной и снежной бурей. Всегда пах - и ты это знаешь. Потому что ты - Барру Беван, рыцарь дини ши. Ты не можешь стать кем-то, имея имя. Ты не можешь быть никто, потому что ты - Барру Беван, командир засадного полка. Ты сильнее всех чар, потому что рождён... рождена в них, дитя стихий. Ты сильнее даже великана и этой головной боли, потому что перед твоей волей они - ничто. Ты - дини ши. Ты - мой друг. Ты - любимец Немайн. Ты - рыцарь. Ты - герой. И, мúchadh is bá ort**, если ты сейчас не вспомнишь это, tolla-thone, я взвалю тебя на плечо и отнесу в лагерь. Пусть твой полк полюбуется на своего командира.
Женщина, откинув голову, крикнула, и в клетке, треща между прутьев, взвился ветер, смешаный с водой из ручья. Сквозь ураган блеснули сузившиеся, пронзительные глаза. Сад же - замолчал, словно прислушиваясь.
- Не рыцарь. Не герой. И лучше бы - не Беван, - голос её звучал устало, пусто. - И у меня больше нет кинжала.
- Э-э, командир... - шепнула из-за спины Флу, и притопнула.
Земля, действительно, отзывалась слабыми, приглушенными толчками.
- Беван, - Роб вздохнул досадливо, чувствуя, что уже опаздывает с отходом. - Не дури. Думаешь, мне нравится отзываться на Арда? Но, мать твою эльфку, отзываюсь же. Мне вообще наплевать, рыцарь ли ты, герой ли. Для меня ты всегда будешь прав - потому как дружбу не пропьешь, я почти проверил. А кинжал... Наплевать. Хочешь, я отдам тебе свой? И уходим уже отсюда...
Вздох - и стук собственного сердца в ушах, что колотилось так бешено, тоже куда-то спешило, опаздывая. Точно в Белтайн, когда оно захлебывалось бурлящей юностью, кипением яблонь и жаркими вздохами, когда от простого касания руки оставался ожог, а в крови бурлил хмель полнолуния. Роб снова вздохнул, уже успокаивая себя. Спешить было некуда.
- Знаешь, когда я увидел те пыточные, то решил, что любые средства хороши, - не двигаясь, заметил Беван. - Ещё и проклятье снять хотел. Дурак, ничего не понимал. Оно ведь подходит, правда? И всё же, чего-то не хватает. В её наказании, в моём, в этих перьях.
Слова подчеркнул глухой могучий гул, пронёсшийся через дом и зелёную завесу. Раз, другой, через паузу - третий, словно гудевшему эта музыка доставляла удовольствие. Развлекала.
Роб ухмыльнулся самой скабрезной из своих улыбок, заламывая бровь.
- Как по мне, так всего хватает, даже с излишком, - проворчал он, обрисовывая поверх кольчуги излишки. - А если тебе так кажется, то... женщины всегда чем-то недовольны. То толстая, то ноги короткие, то волосы прямые... То грушу хочу, то персик, то юбка не того цвета. Не занудствуй, Беван.
Первый замок - стихия воздуха. В нем гулял ветер, подпевал гудению великана. И что с того, что это - замок в клетке, стоящей в саду какого-то великана? Ta neart gaoith agam air*** - и силу воздуха когда-то дала ему сама Бадб. А где взял ее исполин - дело десятое, потому что в замок вливалось сейчас содержимое косицы. Воздух заполнил замок, нажал на клапаны, и тот, щёлкнув, открылся. Беван вздрогнул. Так же содрогалась под неторопливыми шагами великана крепость.
- С излишком? Я тебе не нравлюсь? - Беван со странной улыбкой повела плечами, едва прикрытыми накидкой. И коснулась рукой бёдер. - Конечно, юбки у меня вовсе нет... но, правда, почему не оставить меня здесь? В кои-веки появилось время просто подумать, а не бежать куда-то.
Она неохотно повела пальцами, и из ещё одного замка потекла расплавленная медь, освобождая язычок.
- Бадб ревнива, с нее станется поменять нас местами и тогда уже я буду кокетничать с тобой, мерзкий дини ши, - рассмеялся Роб, выуживая из-под другого наруча косицу, - к тому же, нельзя мне нынче на девиц заглядываться. Окольцевали. И что-то не заметил я, чтобы ты сейчас думал. Разве что во сне. И... а ты бы меня оставил?
Вода была в клетке и, должно быть, великан отличался редкой самонадеянностью, оставляя ручеек Бевану, который сам на четверть был этой стихией. Ручей вздыбился плетью, вскарабкался по прутьям клетки, чтобы вползти в следующий замок, заполняя его, то вскипая, то охлаждаясь - Роб был не уверен, какова должна быть водица и проверял все варианты.
- Она взяла тебя в мужья?! - изумилась дини ши. - И ты согласился?! Хм... - она помедлила. - Если подумать, первое удивляет больше. Интересно, почему...
Четвёртый замок попросту сжался, и дужка лопнула.
- Все сложно, Барру, - с пятым замком вышла закавыка, как любил говорить покойный Тоннер-трактирщик, а теперь и Раймон, - это она согласилась взять меня в мужья. Наверное, потому что Арда почти нет уже, а Роберт Бойд полезнее, умнее и гораздо обаятельнее. Ну, и трепло, конечно же. Как эта херь открывается?
Замок казался частью самой клетки и почти вопиял о ключе. Конечно, можно было бы рубануть с плеча, но оставаться без руки, плеча и, возможно, головы было печально. Бадб наверняка бы это не одобрила, хотя и прошлась бы на тему безголовых магистров.
- Это? А... - Беван, не стесняясь, распахнул накидку и снял с полы маленький золотой ключ с хитрой бородкой. - Лови. Пять оборотов в одну сторону, три в другую, затем вдавить. С красивее я бы поспорил, но треплешься и впрямь много. Прямо как...
- Я чую человечину! - прогремел новый голос, сверху. Звучали с нём и гроза, и огонь, дрожала земля, откликаясь водой в ней. И превыше всего парили мороки. Сад зашумел крыльями вспугнутых птиц. - У тебя гости, моя дорогая?
- Потяни время... дорогая, - пробурчал Роб, лихорадочно поворачивая в скважине ключ. Пять оборотов в одну сторону, - скажи что-нибудь... как там обычно? Шлялся, где ни попадя, сам запах принес - вот и мерещится, - три в другую, - тебе виднее, в общем. Да и какая я человечина? Михаилит, тварь безбожная, нелюдь.
И вдавить. Пропустив удар сердца.
- Боюсь, обычно я просто молчу, - уведомила его Беван. - Кстати, надеюсь, ты нашёл какой-нибудь иной выход, а не мимо хозяина? У него дурной характер.
Замок, помедлив ещё несколько секунд, издал серию щелчков и открылся. А над Робом нависла тень, очень напоминающая очертаниями руку. Вокруг резко стемнело.
- Ну... Что за жизнь без риска? - Вздохнул Роб, кивая Флу, чтобы забралась на спину, и высвобождая косицу Муилен. - Иди сюда, Барру. Умирать - так в объятиях красавицы, пусть она и командир засадного полка.
Уверенности в том, что их не размечет по всему Туата кусочками, не было. Равно, как и другой выход искать времени не оставалось. Лихорадочно развязывая сложное плетение нитей и лент, бусин и самоцветов, он рванулся в клетку, пржимая к себе дини ши - и порвал косичку. В следующую секунду ладонь великана обрушилась вниз, смяв золотые прутья, вбив их со всем содержимым в землю. Тонко вскрикнула Беван. Роба пронзила резкая, дробящая самые кости боль. И наступила тьма.
----------------------
* Здравствуй, милая/ый
** чтобы ты задохнулся и утонул
*** сила воздуха есть у меня

Лагерь.

- О леди, прошу вас красный наряд
Всем другим предпочесть;
Сегодня я буду иметь честь
Взять вашу девичью честь!
Лагерь шумел привычно. Так, как и должен был: ругань сержантов, лязг оружия и топот ног, чеканный шаг строя, горланящего неприличную песенку, которую и мурлыкал вместе с ними Роб, бреясь в маленьком домике, что выделил ему Хоран. Досыхала одежда, разложенная по столу, отдавая влагу воздуху. Топорщились мокрые, начавшие отростать волосы. Конечно, не хаммам в Резиденции, но всё же и не дождик за шиворот, которым приходилось мыться все это время. А что шумно - хорошо. Полк оживлял, будоражил кровь, напоминал, что жив он - живы и они. И что человек, готовый нести за них ответственность, не должен спешить. Всё успеется. Взять время за горло покрепче, отвесить себе пинок побольнее, заставляя думать о проблемах по мере их поступления - и все снова войдет в колею. И бриться почаще. Медитативное занятие, да и не годится лэрду выглядеть точно он по подземельям недавно шлялся. Роб улыбнулся этой мысли, с наслаждением вдыхая запах хвои, которую притащили для него дриады. Его кожа всегда пахла елью и сосной. Матушка считала этот аромат чистым, мужественным и приучила к нему сыновей. Милая леди Бойд, дорогая матушка... Как много Роб бы отдал сейчас, чтобы снова увидеть её, прижаться лбом к коленям, ощутить теплую руку на затылке. Он рано оторвался от неё - и орден в том виноват не был. Время было неспокойное, семью в очередной раз трясло, и лишний рот, которому по семейной традиции грозило стать священником, был воистину лишним. И всё же, в отличие от большинства своих воспитанников, что с радостью погружались в сытую жизнь ордена, он тосковал до сих пор. Жаль, что матушка была христианкой, от которой отцу, довольно-таки прямо трактующему утверждение "лэрд - отец своего народа", приходилось прятаться каждый Белтейн. Будь она верна Древним - он просил бы Бадб о последней встрече с ней.
- Тогда кобылицей стала она,
Чтоб спрятаться в табуне,
А он позолоченным стал седлом
И оказался на ней.
Полку нужны были лошади. Много лошадей, столько, сколько могут вместить выпасы Портенкросса и порубежные долины. Будущее - за порохом и за кавалерией и отрицать это было бы глупо. Пусть война теряла флёр привлекательности, низводилась до грубого убийства людей людьми, но, все же, оставалась ремеслом. И как каждое ремесло имела свои особенности, не считаться с которыми было попросту глупо. Роб давно убедился, что поле битвы, на котором сражается разум, страшнее, чем поле битвы, где умирают, его труднее возделывать, чем пашню... Хм, пашни, пожалуй, они все же должны будут освятить с Бадб тоже. Воинов нужно было кормить, а кто даст земли больше плодородия, чем дочь Великой Матери? Главное, чтобы не зарядили дожди, иначе перемажутся они с неистовой по самые уши, превратившись в поросят. Мать - известная шутница...
- И вот она, голубкою став,
Взлетела ему назло,
А он, превратившись в голубка,
Парил с ней крыло в крыло.
Вороны, чернокрылые вестники, должны были разнести весть быстрее его самого. В большом мире сказали бы, что не по чину генералу носиться, как простому гонцу, собирая своих солдат. Роб на чины не смотрел. Когда тебе с этими людьми, да и нелюдями тоже, выступать против легионов из преисподней, против тех неведомых пока богов, с которыми необходимо было еще познакомиться, не до чинов. Пусть лучше держат себя запанибрата, но прикроют спину, когда это будет нужно. Величие не в гордыне, не в задранном выше гор носе, не в роскошной одежде. В поступках и словах, в том, как смотрят на тебя твои солдаты, в их готовности умереть за тебя, за свою госпожу, за свою землю. В их готовности сражаться плечом к плечу, в способности принять союзника. Пусть скабрезно шутят, поют похабные песенки - величие от того не страдает, лишь укрепляется. Полк против... скольких? Вряд ли тот же Грейсток наберет больше. И вряд ли король и его Саффолк будут смотреть, как по их земле маршируют армии пришельцев. А для них с Бадб - это, всё же, шанс. Полк под старыми и новыми стягами, символ Ренессанса. Сказки о непобедимых легионах дло сих пор бродили по Британии и возвращение их в тяжелые моменты будет воистину... возрождением.
- Но зайцем вмиг обернулась она,
Прыг - и помину нет,
А он обратился гончим псом
И быстро взял след.
А вот на охоте он давно не был. На кой черт ему Девона и хороший, сборный русский лук в резиденции, если теперь и охотиться-то некогда? Ни за зверьем, ни за тварями, ни за юбками. Да и юбок-то в последнее время вокруг немного. А если и есть, то настолько короткие, что даже не интересно. Пропадает флёр тайны, когда смотришь на всех этих полуобнаженных дриадок и наяд, не играет воображение, которое, как известно, питает азарт. Да и помани он любую пальцем - с радостью порхнула бы к генералу, легкодоступностью низводя горячку преследования в ничто. И это - после неистовой, величественной и простой одновременно? Роб хмыкнул, добривая подбородок. Оскорблять Бадб такой изменой было нельзя. Не то, чтобы он собирался оскорблять ее вообще хоть какой-то, но и монахом ведь не был! В тридцать пять, которые ощущаются скорее тридцатью, с женой повидаться хочется отнюдь не для тихого ужина у камина. Да о встречах думается почаще, чем в пятьдесят два.
- Тогда она превратилась в плед
И юркнула на кровать,
А он покрывалом зеленым стал
И взял, что задумал взять.
А неистовая всё не шла. И молчала. Опасно, стоило признать, молчала. Затишьем перед бурей, когда умолкает даже ветер, вечно шумящий в вершинах деревьев. На что злилась Бадб в этот раз? На потерю Муилен? Но ведь Флу сказала, что рано или поздно её сестра соберется... На то, что позволил этому мальцу, юному божеству, заморочить голову? Но ведь человек он, а человеку свойственно ошибаться, особенно, когда он спешит. На спешку? Гадать, за что его отлучают от компании, отдыха и, мать его, тела, Роб мог долго и безрезультатно. Проще было спросить, раз уж Ворона демонстрировала поразительное для нее терпение.
- Badb! Badb Catha! Fàilte!
- Хорошо пахнешь... - с нескрываемым удовольствием проворчали на ухо. - Странно даже, что феечки не пытаются прятаться под столом. Впрочем, и хорошо. Выгонять - утомительно.
Неприсутствие Бадб от присутствия отличало в этот раз только тепло. Никаких перьев или вихрей.
Наконец-то. Роб облегченно вздохнул, притягивая ее к себе. Вторая половинка яблока, второе крыло, неистовая... Думал ли он, надевая ей на руку брачный браслет, что будет так нуждаться - и так радоваться встрече? Точно отдав эту побрякушку - упал, раскололся, собираясь в себя лишь рядом с нею.
- Сам удивляюсь, но, может быть, они прячутся под кроватью? - Лениво и успокоенно предположил он, скользя ладонями по талии и ниже, к разрезам юбки. Бадб явилась в том же платье, какое было и при расставании, и оставалось надеяться, что в таком виде она не показывалась ко двору. В противном случае пришлось бы вызывать на дуэль всех, кто посмел хоть краем глаза глянуть на её восхитительные ноги. - Хотя нет, я же их выгнал незадолго до твоего прихода. Ванна с толпой феечек - залог благоухания.
Право же, пах он, как и всегда, и раньше это ставилось в упрёк. Изнеженным шотландским кобелиной называла, кривилась от обилия камня вокруг, возмущалась мягкой постелью и покладистыми женщинами. Что с ним сталось, если даже неистовую радует аромат леса на нем? Или она, как и всегда, о своем, надслойном? Чует кровь и снежную бурю, войну и горячее железо? Для Бадб запах Арда, должно быть, был слаще всех иных. Роб подавил вспышку глупой ревности, прижимая неистовую крепче. За себя - а теперь и за нее - он был готов бороться даже с частью самого себя, как бы странно это не звучало.
- Мне нравится это платье. И высокая женщина, - руки, подтверждая мысль, вползли в разрезы, - видишь, и наклоняться не приходится.

И уже потом, раскинувшись на кровати, закинув руки за голову, Бадб заговорила снова, под уличные вопли и комнатный, тяжелый и приятный запах, под сохнущий на коже пот.
- Всё же - хорошо! И хорошо, что феечкам хватает ума не стучать, и что сержанты орут громко, и что Барру где-то на пути к великану. Не нужно стыдиться под наглым взглядом этой малявки, думать о том, как поганые культисты могут скрывать от меня, куда унесли нежданных младенцев михаилитских магистров, и всё это - не отрываясь от жизни. Нет. Всё же жизнь - это именно здесь и сейчас, когда не нужно никуда спешить... поверишь ли, до сих пор я и не понимала, что такое - когда мало времени.
Роб подскочил на кровати, больно ударившись головой об изголовье. Некоторое время он просто сидел, пытаясь уложить в голове услышанное. Какие еще младенцы? Чьи? То есть, чьи - понятно, но от кого? И он же всегда... Нет! Какого беса Беван возвращается к великану? Забыл браслет Госпожи в клетке? Откуда культисты и зачем им эти младенцы? Вопросов получалось много, ответов - ни одного. И потому следовало начать с:
- Mo chreach!
И лишь потом:
- У него что, мозгов, как у той курицы, что одолжила ему перья? Воистину, волос долгий - ум короткий! Какого дьявола он туда прётся, если нужен тут? В задницу к троллям этот браслет! Я... я его замуж выдам! За Брайнса! Нет, за Фицалана! Любовницей короля будет! Заодно и не придется объяснять в большом мире, почему полком разведчиков командует баба с крыльями! Focáil Беван!
Выговорившись, Роб рухнул обратно, к неистовой. Младенцы и правда были нежданными. Хотя бы потому, что он не мог припомнить, кем могла быть их мать. Целительство - двоякий дар. Им можно и излечить, и искалечить. И сделать себя бесплодным, хотя бы на время, ведь бастарды - непозволительная роскошь для того, кто не сможет их воспитывать.
- Младенцы, моя Бадб?
- Лоррейн Кендис из Лутона в прошлом январе родила двойню, - задумчиво отозвалась богиня, потягиваясь. - Хоть волос длинен, а помню, надо же. А недавно она попалась некромагу. Твой Фламберг его спугнул, но поздно для девушки и одного младенца. Второго чернокнижник унёс. Сбежал. И сгинул, словно не было.
Странно, но слушал её Роб спокойно. Казалось бы, должен метаться по комнате, биться головой в стену, проклинать себя... Не получалось. Не потому, что не чувствовал себя виноватым, нет. Он помнил Лоррейн, нежную, юную Лору, твердо решившую заполучить его. Помнил эти три жаркие, безумные ночи Белтейна, когда потерял голову и всякую осторожность. Но скорбеть не получалось, несмотря на вину. Оплакивать ту, что знал всего три дня? Переживать о мальчиках, которых и вовсе не видел? И все это - когда рядом лежит обнаженная Бадб, а где-то там, в большом мире бьется с опасными чернокнижниками сын не по крови, но от того не ставший менее дорогим?
- Раймон цел?
Мальчик, сын... И так, и эдак перекатывал Роб цветным камешком по мыслям эти немудреные слова - и не мог представить, как выглядит ребенок. Воображение подсовывало то маленького Фламберга, то повзрослевшего и шумного Вихря, то совсем взрослого отважного Ясеня. И никаких младенцев, точно не обязан Роб был сейчас беспокойно собираться в дорогу, искать следы этого культиста. Казалось бы, вот он, сын, свой собственный, долгожданный, но похищенный. Лети, Роберт Бойд, за ним. Спасай, признавай, воспитывай. Уходи на покой даже, чтобы быть рядом с ним, но...
- Как их звали хоть?
Ответ важен не был. Дарственная на лондонский дом давно лежала в комнате Раймона, оставалось лишь сказать о ней. Шотландцы не оставляют без наследства никого. Не мог безвестный мальчик вытеснить из сердца Фламберга, заменить Вихря, занять место Ясеня. Конечно же, Роб не бросит этого ребенка в лапах культистов, пусть даже дело попахивало гнильцой и ловушкой. Несомненно, найдет место для него в душе, полюбит даже. Но ведь тракт он не оставит и станет ли мальчик ему ближе, чем Раймон? Именно потому, что - кровный сын? Или отцовская любовь, все же, появляется, когда растишь ребенка?
- Погоди, не говори. Всё после, когда я осознаю и, наверное, даже напьюсь.
От счастья, как и положено новоиспеченному папаше. Или от горя, что один из его отпрысков достался преисподней. Или просто потому что трезвому осознать, принять и пережить вину перед неистовой было сложнее. Или... Напиваться тоже не хотелось, впрочем.
- Нет, не напьюсь, всё же. Ну и скотина же я...
Всё это время Бадб лежала, вскинув бровь, а когда Роб закончил, приподнялась на локте и вздохнула, отвечая только на то, что было действительно важно.
- Да что Фламбергу сделается? Ему что некромаги, что Авалон, что Моргана, что дуэль с Морри. Как с гуся вода. Разве что понимать начинает... хвалю.
Однако же, преисподняя всё ближе подползала к нему. Рука на сердце - это мелочи, когда в этой же руке есть мальчик, который наполовину Роберт Бойд. Кровь от крови - и делай с ним, что хочешь. Хочешь, стучись к его отцу, проводи пакостные ритуалы. Хочешь - приноси ребенка в жертву. Хочешь - расти из него оголтелого культиста, чтобы потом он сам заколол своего папеньку на алтаре. Роб нежно коснулся губами руки неистовой, отвлекая этим себя еще и от мыслей о том, что Раймон дрался на дуэли с Морриган. И приходя к выводу, что в ад ему хочется еще меньше, чем прежде. Вряд ли туда пригласят Бадб, да и жизнь хоть и была поспешливой, но - яркой и желанной, как никогда. А потому нужен был этот мальчик: оставлять в руках сектантов ключ к неистовой, Портенкроссу и ему самому было нельзя.
- Возможно, они его посвятили какому-нибудь мелкому демону, потому ты его и не чуешь, - поднимаясь поцелуями выше, к плечу, проворчал Роб, - вряд ли князьям, они ревностны к своему имуществу. И спасибо, моя Бадб. Что не увидела Лоррейн и этих детей, и что сказала сейчас. Вот если бы еще своё проклятье про славу вождя сняла... Но даже просить теперь не смею.
Бадб фыркнула и выгнулась, подставляя шею.
- Ты сам его давно стряхнул. Оно ведь из таких, знаешь... - уточнять она не стала.
- Не знаю. Ничего не знаю. Стряхнул - и хорошо. Что я за генерал такой, который даже командовать не сможет?
А что в пыли умрет - не беда. В пастях тварей пыли обычно нет. Там клыки, слюни, яд и много других неприятных вещей. Пыльные монстры Робу пока еще не встречались, хотя братья из восточных стран говорили, будто в пустынях такие водятся. О Розали и вовсе думать не хотелось. Её проклятие тоже было... из таких. Притом, что даже неистовая смирилась с Робом Бойдом, а ведь Розали был нужен именно Ард! Каждому - своё наказание. Боги не дают того, что нельзя вынести, и если уж он смог стряхнуть с себя что-то, то предмет спора с Беваном - тем паче, буде у нее такое желание.
- Если ты хочешь меня огорошить еще чем-то, моя Бадб, то лучше делай это сейчас. Потому что после я надеюсь немного поспать, а проснувшись - снова обнаружить тебя рядом.
- Ещё мне больно смотреть на путь, которым идёт по Туата некто Гарольд Брайнс, - проворчала Бадб. - Буквально. Болят глаза, которые за глазами. Но вот это точно подождёт, тем более, что он ищет выход. Лучше бы, правда, не нашёл входа, но... да, пожалуй, проснусь я здесь.
- К дьяволу Гарольда Брайнса...
В самом прямом смысле. Правда, этот tolla-thone принес сюда ниточку чертовой преисподней... Чёртова преисподняя! Роб улыбнулся, притягивая неистовую ближе. К дьяволу и чертову преисподнюю. Обо всем этом он подумает позже. А лучше - по дороге к Гарольду Брайнсу, которого нужно было вышвырнуть в большой мир. Но не сейчас, не с Бадб в руках, не на этой узкой солдатской постели, где так уютно вдвоем.

Разведчики, со скрипом душевным выданные Хораном, были молоды - не старше Фламберга. И Роб не помнил их совсем. Мудреное ли дело - запомнить сорок тысяч человек, из которых четверть - дини ши Бевана и дроу. Но когда первые неловкие моменты почтительного восхищения прошли, парни оказались болтливы, ходили бесшумно, понимали, как держать дистанцию и вообще были образцовыми бойцами-разведчиками, заставляя призадуматься о том, что Флу попросту делает все по-своему. К тому же, стоило признаться, что в мужской компании, где и Бадб сходила за своего парня, отдыхалось, было легко. Не нужно было думать о том, чтобы не уронить крепкое словцо, не смутить девчонку чем, прикрыть собой. Эту девчонку, рыжую и явно упивающуюся позабытым духом воинского братства, прикрывать собой не надо было - не оценила бы. Ей самой хотелось жизни, горячки охоты, жгучей крови по жилам не меньше, чем рук, сильных и ласковых сразу. Она сама умела ходить тихо, по-кошачьи, скрадывая шажочки, била из арбалета точно и действовала осмотрительно. Не прятать за собой её нужно было - любоваться и гордиться. Чем Роб и занимался, не забывая, впрочем, поглядывать по сторонам. Хотя и получалось это плохо - приходилось еще и умиляться, раздражаясь капризам, от которых разведчики понимающе переглядывались и ухмылялись, подозревая скорое прибавление в семействе.
Бадб требовала большую, белую, зубастую ящерицу. Желала восседать на ней перед полком в Британии. И это, mo chreach, было похуже груш и персиков среди зимы. Ему становилось дурно, когда он представлял, какими глазами там будут смотреть на пернатого и грудастого Бевана, выступающего перед полком разведчиков. Но отказаться от дини ши не мог. При всех недостатках остроухого, в разведку он умел и любил. И люди его любили и шли за ним. Но, м-мать, Бадб на огромной ящерице была перебором: все равно, что костями шестерку три раза подряд выбросить. Мало ей, что христиане и без того считают демоницей, надо и в повадках с чертями сравняться!
Говорить о том, что большая часть адских князей использует чешучатых гадов именно для того же, о чем мечтается ей, Роб не стал. После натычет носом в демонологии и некрономиконы. Потому и ограничился коротким "Нет" и не менее коротким пояснением вполголоса, что если уж так хочется, то ящерку можно попирать, вместо дракона. А будущих верующих пугать потомками змия, что соблазнил их Адама и Еву, не годится. И тут же сгладил невольную свою дерзость и её обиду поцелуем в капризно надутые губы. Разведчики тактично отворачивались и делали вид, что ничего не слышат - и за одно это Роб был им благодарен. Теперь, когда спешка унялась, когда мысли успокаивались, текли водой, когда он снова становился собой, слушая шепот ветра, знающего всё, видящего всё... Вода и ветер - стихии, живущие везде, в них зарождается жизнь и они же несут смерть. Гулял ли этот ветерок, что ласково трепал чуть отросшие волосы, упруго хватал за руку, чтобы шаловливо отскочить, сегодня по Темзе? А может, он просочился сюда от Портенкросса, чтобы передать поклон от моря? Он спешил неспеша, напоминая Робу, как нужно думать и делать. Сунь Цзы, китайский полководец, говорил о том же. Впрочем, кто слышал о великих победах желтолицых? То, что доходило с того края света, говорило скорее, что они мастера бескровной войны, долгой - но эффективной. Когда завоеватель женится на твоей подданной, обзаводится детьми и домом, он сам превращается в твоего подданного. Ему уже не хочется завоевывать и воевать. Но, всё же, он утверждал, что война - путь неба и путь земли. Небо давало полководцу свет и мрак, холод и жар, порядок времени. Небо - и воздух с ним - текло неспешно, вдумчиво, упорядоченно, равновесно с собой и с землей. Сдвинь это равновесие - и плохо будет всем. Поспеши сам - и потеряешь больше, чем если бы не спешил вовсе. Эх, Муилен, когда же ты снова станешь собой? Переиграть бы, переплясать, да только мечтай - не мечтай, а сделанного не воротишь. А еще Раймона торопыгой упрекал.
Если бы Фламберг из походов возвращался с половиной спутниц, Эммы давно уже не было. Да и Раймона тоже.
Задумавшись, он не заметил, что мягкая земля под ногами едва ощутимо подрагивала, пока из гущи зарослей, ломая ветки, не высунулась огромная чешуйчатая морда. Рептилия, которой, судя по размерам, место было как раз в великанском замке, моргнула и уставилась на Роба заинтересованным оранжевым глазом с вертикальным зрачком. В горле у неё заклокотало, словно рядом бурлила горная речка.
- Какой красивый, - восхищённо вздохнула Бадб, глядя на ярко алые губы ящерицы, из-за которых торчали кончики треугольных зубов, не помещавщихся во рту.
- Дорого бы я отдал, чтобы слышать такие же слова, - вздохнул Роб, с неменьшим ответным интересом разглядывая ящера, - при виде себя. Драконом стать, что ли, чтобы ты, наконец, восхитилась?
И почему он не прихватил из лагеря копье? Почти рогатина, а на животе и груди этих тварей такие нежные чешуйки, они так легко протыкаются чем угодно. Кроме болта из арбалета, которым вряд ли и до мозга через глаз достанешь. Представив себя увешанным оружием с ног до головы, он рассмеялся и рыкнул на ящера в ответ, приглашая подойти поближе. В конце концов, они охотились, а Бадб могла восседать и на мертвой ящерке.
Ящер послушался. Трёхпалые массивные - иначе им было не выдержать такого веса - лапы глубоко вязли в земле, кроша ветки, растаптывая кусты. Передние конечности оказались несоразмерно крошечными - вероятно, под стать мозгу. Скрюченные на груди лапки, впрочем, обладали внушительными когтями, да и мелкими были лишь в пропорции к туше.
- Что именно бы отдал? - оживилась Бадб, улыбаясь не хуже какого демона. - Беван вот тоже красивый. Не только тёмная госпожа умеет в такие штуки
Разведчики, лихорадочно готовя арбалеты, отступали, расходясь в сторону, а богиня так и стояла, уперев руки в бока.
- Тебе не кажется, что он всё-таки хорошо бы смотрелся в холмах? Не наших, других.
С каждым тяжёлым щагом мир вокруг чуть менялся. Пропадали куда-то лианы, нарастал плеск воды, и откуда-то сверху ощутимо потянуло холодом.
- Не забывай, mo cailleach, - ревниво заметил Роб, утаскивая неистовую назад, за собой, подальше от ящера, - что жить тебе со мной, а не с красивым Беваном. Так что, к выбору ипостаси для меня подходи осмотрительно.
Страсть неистовой всё усложнять была неизменна. Превратить прогулку в сражение? Как поросенку чихнуть. Закинуть ящерку на берег моря? Пожалуйста. Наслаждайся, Роб Бойд, новыми проблемами, вкушай их полной ложкой. Эх, пройти бы под когтями к брюху... А колдовать не хотелось. Набило оскомину чародейство, еще в катакомбах.
- Парни, как готовы будете - скажите. Кажется, госпожа хочет, чтобы мы творили легенду.
Легенда, не подозревая, что её собираются творить, тем временем перешла на тяжёлую рысь, колыхая объёмистым брюхом. Твёрдая, замёршая тропа к северу от Портенкросса била в сапоги так, что становилось понятно: ящерицу можно использовать вместо тарана при осаде. За спиной же сотрясало скалы вечное море, потихоньку откусывая от них по дюйму, по два за век.
Смена окружения ящера не волновала, казалось, вовсе. Впрочем, в глазах его плавала такая бессмысленность вкупе с желанием жрать, что вряд ли он видел хоть что-то, кроме добычи.
- Ты же сам говорил что-то про попирание, - возмутилась Бадб, в руках которой появился вечный фламберг. Меч, впрочем, рядом с этим созданием казался просто зубочисткой.
- Но не сейчас же! И не в Портенкроссе! Ох, мать твою Эрнмас всем полком да под волынку...
Пятый плащ за месяц! Пятый, galla! Роб рванул завязки с шеи, подкидывая ткань вверх. Ветры Портенкросса, прихолмные и морские, знакомые с детства, те самые, что наполняли парус его маленькой лодочки, подаренной отцом. Не стареющие, вечно молодые - и потому теперь совсем сродни ему, они даже обрадовались этому нежданному подарку, пятнистому, как и его одежда, хлопнули полами, придерживая плащ, и ринулись вперед, набрасывая плотную ткань на морду ящеру. С ними рванулся и Роб, надеясь, что воины успеют заметить кивок головы, приглашающий стрелять. Михаилиты редко говорили в бою, выучка позволяла молчать - и видеть жесты друг друга. И избавиться от нее было сложно.
- Потому каждый день нужно проводить так, словно он замыкает строй, завершает число дней нашей жизни, - догнал его наставительный голос Бадб, явно проведшей немало времени в замковой библиотеке.
Плащ прилип к морде намертво, и ящер остановился, махнув хвостом в полуразвороте. Замер, словно разом позабыв про добычу и удивляясь внезапно наступившей ночи. Мимо Роба свистнули два болта. Один утонул в узкой груди, второй лишь отскочил от чешуек. Ящер же всклекотал снова и мотнул огромной мордой у самой земли.
Сенека в юбке... Ох, и отпотчует он её Эпикуром, когда будут наедине! И ведь, рыжая baobh, ни о пастухе с овечками не подумала, ни о мальчишках, что играли в холмах! И пастух этот, tolla-thone несчастный, гнал стадо прямо на тварь. Овцы звенели колокольчиками так, что их, должно быть, слышали даже в Лондоне, матерился пастух, матерился и Роб, прыгая на голову ящера, чтобы воткнуть в нее меч - и нежданно начать опрокидываться вместе со взревевшей тварью - Бадб подрезала одну из ног рептилии.
- Что ты творишь, шальная? - Только и успел вопросить он, перед тем, как скатиться на землю.
- Помогаю? - слегка неуверенно откликнулась богиня, отпрыгивая и опираясь на фламберг.
Косматая нестриженая овца тупо ткнулась ей в бедро мордой, и Бадб рассеянно почесала чёрно-белую голову. Ящер в агонии рыл огромными когтями землю, выбрасывая целые пласты. Разведчики, забыв про арбалеты, глазели по сторонам. Пастух продолжал материться, поминая попеременно старых богов и деву Марию.
- А-а, - злобно удивился Роб, встряхивая ушибленную в падении ногу, - ну так иди, попирай... рыжая.
А голова и лапы, пожалуй, сгодились бы. Гонять Брайнса было бесполезно - не оценил бы и не проникся. А вот поиграть в кровожадного Циркона... Любимая забава, чего уж скрывать.
На то, чтобы отрубить лапу и голову, времени ушло не мало. И все эти долгие минуты мир медленно менялся вокруг снова, прорастал джунглями, наполнялся птичьим щебетанием и гудением насекомых, слетавшихся на неожиданный мир. И только безголовая туша почему-то при этом всё таяла, пока не пропала совсем, оставшись замерзать в холмах у Портенкросса.
- Mo chreach, Бадб!

Знакомый голос, разбудивший его, звучал одновременно сокрушенно, укоризненно и нагло.
- Спит. Пока по резиденции бродят демоны, пока пропадают щенки и рушатся часовни. Пока, наконец, в стенах блуждают похитители, убийцы и живые легенды!..
Роб лениво поднял бровь, не открывая глаз. Если вдумываться в слова, то получалось, что нужно просыпаться, задавать тысячу вопросов и натягивать сапоги, чтобы взглянуть на капеллу. Но делать это было совсем необязательно. В капитуле и обслуге найдутся те, кто разберутся и с разрухой, и со стенами, и даже с щенками, хоть они и считались принадлежащими ему.
- Я - магистр над трактом, - сонно напомнил он. - Конечно, там примерно тоже самое... Но резиденция на тракт не похожа, bark?
- Не вижу разницы, - судя по голосу, Раймон прошёлся по комнате. - Там тварей гоняешь, тут гоняешь... что делает в саду хухлик?!
- Так ты у хухлика и спроси, - посоветовал Роб, понимая, что досмотреть сон о мельтешении цветных пятен над водопадом ему не дадут. Сон не был увлекательным, к тому же в него вплетались голоса мальчишек, топот ног в коридорах и лязг оружия далеко внизу, во дворе, но глаза открывать не хотелось, хотя и пришлось.
- Если я буду разговаривать ещё и с нежитью, то точно двинусь, - заметил молодой михаилит, подхватывая с пола оброненное Робом письмо. - На людей кидаться начну.
Роб вздохнул, глядя на него, и потянул сумку, с которой вернулся из Танелла. В ней, в ее темных и, наверное, уютных недрах дремала бутыль с тем самым тысячелетним самогоном.
- Возьми с окна кубки и садись, - проворчал он, улыбаясь рассуждениям Раймона и откупоривая бутылку. От резкого запаха винограда и хмеля пришлось зажмуриться и поневоле задуматься, что бутылка на двоих, может быть, и мало, но явно не в этом случае. - Куда Эмму дел?
- Так она пока всё вон то наденет, - Раймон принял наполненный кубок, принюхался и вздохнул. - Оно потом противоядия не потребует? Где ты его взял такое?
Роб хмыкнул, осторожно отпивая из своего кубка и осторожно же вдыхая воздух после этого глотка. Казалось бы, второй раз пил он этот горлодёр, а привыкнуть не мог. Жидкостью прекрасно оттирались светящаяся крошка с меча, пятна крови с одежды и даже до блеска начищалась пряжка пояса. Все это он проверил еще в Танелле, коротая вечер с Листиком. Для питья она подходила тоже, но результат такой попойки вряд ли бы одобрили Бадб и Эмма.
- В катакомбах под Танеллом. Карлик, который отдарился ящиком вот этой гадости, уверял, что ей тысяча лет. Пей, сын мой, ты выглядишь таким усталым...
- Если Эмме потом придётся меня отпаивать отварами, я скажу, что во всём виноват ты, - проворчал Раймон, но жидкость попробовал. И даже не закашлялся. - Карлик в катакомбах...звучит интересно настолько, что, наверное, не хочется даже рассказывать?
Об Избранном и правда рассказывать не хотелось, а уж о том, как божественный юнец смог заговорить ему зубы - тем паче.
- Это странная история, Раймон. Началась она с того, что мне напомнили, что не худо бы принять командование армией, от которой остался один полк, а закончилась поисками Барру Бевана, который настолько изменился, что его вряд ли кто-нибудь узнал бы. Веришь ли, стал бабой весьма впечатляющих форм, - Роб с косой усмешкой обрисовал руками в воздухе силуэт дини ши, привычно вливая чуточку силы, чтобы туманный образ повисел некоторое время, - с крыльями. А в промежутке были катакомбы, орки с темной госпожой, которая еще сопли сама утирать не научилась, и замок великана. Ах да, охоту на Брайнса чуть не забыл. Вот она-то была самой унылой из всего.
Настолько унылой, что ее нельзя было ставить в один ряд с Беваном, великаном и орками-катакомбами-чертовым мэром Танелла. К тому же, было любопытно, когда Раймон решит, наконец, сказать о нежданных младенцах. Впрочем, от мыслей о детях и культистах отвлекла Эмма, прошуршавшая шелками, чтобы сесть на колени к Раймону. Принюхавшись к содержимому кубка, она негодующе уставилась на молодого михаилита.
- Спаивает, - Раймон, не моргнув глазом, указал кружкой на Роба. - Испытывает на мне тысячелетний самогон, да ещё доставшийся от какого-то карлика. Страшно подумать, из чего его под землёй гнали. Сам при этом уже рассказывает про баб с крыльями.
Морок, в отличие от тумана, был вовсе не материален, зато - куда детальнее. И даже немного походил на Бевана, словно Раймон когда-то краем глаза видел если не её саму, то хотя бы портрет. Раймон же продолжил:
- И как, Брайнс всё ещё не собирается приносить тебя в жертву? Даже после охоты?
- Дожил. Меня уже и в жертву приносить не собираются.
Роб сокрушенно вздохнул, покачав головой. Трусоват был Брайнс, только и хватало духу, что мародёрить в сожженной деревне, отбирая украшения у мертвых. Сам жил пресно и другим жизнь присаливать не позволял.
- Хотя, в таком жертвователе мало чести было бы. Мародёр - снимал украшения с фэа в сгоревшей по его же вине деревне. Осквернил память дочерей неистовой и вдобавок оскорбил их. Три ворона уже на лице, а всё не успокоится никак. Жадный и не очень умный. Ну да черт с ним. Рассказывай уже, пока трезвые. Про живые легенды, дуэль с милой сестрицей Королевой и маленьких Бойдов. И - спасибо, что заехал.
На последних словах голос дрогнул, а Эмма улыбнулась, точно подтвердила свою догадку. Но ведь Роб никогда и не скрывал, что ждёт и радуется своим мальчикам, если они вспоминают о том, что нужно навестить. Когда тебе переваливает за полсотни и пошаливает сердце, невольно начинаешь ценить такие простые мелочи. Надо было написать Вихрю, поинтересоваться делами и Сильваной, к которой наверняка умчался новоиспеченный сэр Джеральд. Да и о Ясене давно ничего не слышно. Нжданно-негаданно подаренное тридцатипятилетие напомнило, что каждое мгновение жизни - ценно. Даже Рысь ценен - и о нем стоило вспомнить раньше. Раймон словно всколыхнул гладь повседневных забот, раздвинул с нее ряску туатских дел. Несмело выглянули из темной воды забвения сожженная Фэйрли и придворная жизнь Бадб. И когда Девона несмело процокала когтями по полу, чтобы водрузить огромную голову на колени и блаженно зажмуриться - Роб улыбнулся. Он воистину вернулся в нормальный мир, хоть этот мир давно и был ненормальным.

Вихрь же почти наверняка умчался в Ноттингам, Барру Беван слишком выделялся бы своими перьями, и это если он снова не очутился в клетке у великана. Дику Фицалану он не доверял, к тому же, тот должен быть уже где-то подле Балсама. Флу была напарником проверенным, но тащить феечку через всю Англию черт знает куда... Вот же bhod! Роб отпил из кубка глоток, понимая, что выругался вслух и уставился в огонь камина, точно там было решение задачи. Огонь рисовал причудливые узоры, но в них, к сожалению, ответов не было. Странно это - иметь под началом целый полк и в то же время остаться одному. Ранульф Бойд... Сын? Самое что ни на есть норманнское имя для наследника шотландских земель. Чем только Лора думала? И думала ли она вообще хоть когда-то? С другой стороны, чтобы произвести на свет дитя, нужны двое. Следующая порция самогона обожгла горло, помогая уговаривать самого себя. И каким же сложным это было занятием! Когда перебор вариантов закончился, а Роб, не придя к какому-то выводу, остановился на Леночке, в дверь постучали и вошел Артур Клайвелл. С интересом, цепко оглядев Раймона, он сунул в руки письмо, некогда запечатанное маской по сургучу. Кратко пояснив, что не понимает, о чем тут пишет отец, но, несомненно, послание скорее магистру, он откланялся и вылетел в коридор вприпрыжку, счастливо вплетая свой голос в визг, шум и топот.
- Артур Клайвелл, - коротко пояснил Роб, на время отбрасывая мысли о Раймоне, Эмме и Ранульфе, и вчитываясь в послание. - Сбежал сюда сам.
- И его отец пишет тебе, чтобы ты за него надрал отпрыску уши? - Раймон почти не поменял позы, но всё равно казалось, что он хоть чуть, но расслабился. Прижал к себе Эмму плотнее. - Так мог бы и сам приехать, недалеко.
"Tremens factus sum ego...", "...dignum Magister...", "...S. Robert Scottorum beatam Margaritam-by-Pansi..." Роб фыркнул, дочитав до Пэнси и святого Роберта Шотландского. Джеймс Клайвелл умел жить со вкусом, влипать в неприятности и писать подменные письма. Эмма улыбнулась в ответ на его смешок.
- Эмма, cèile-cèile, убеди своего мужа, что опрометчиво... - рассеянно продолжил Роб разговор, прерванный появлением юного Клайвелла. - Хотя, Раймон, если хочешь помочь, то вот тебе письмо нашего друга Джеймса. С ним что-то случилось, но я почти уверен, что он уже сам справился со всем. Однако, проверить нужно. А я пока подумаю. Не спеша и, возможно, с бренди.
Леди де Три с совершенно серьезным лицом повернулась к Раймону и проникновенно произнесла:
- Милорд муж мой, это опрометчиво! Мастер Джеймс, всё же, констебль. - Она покачала головой, сокрушенно и осуждающе. - А где Ясень обычно работает? Нам и в самом деле не стоит поступать столь неосмотрительно - подумать только, с магистром путешествовать! - но быть может, если его охотничьи угодья по пути, то передадим весточку?
- Возможно, с констеблем, - поднял палец Раймон, - и стоит встретиться именно так. Всё лучше, чем потом столкнуться потому, что он внезапно ищет нас, чтобы поймать, а не мы его - чтобы помочь. Может, после Билберри хотя бы не сразу повесит. Но, конечно, стоит подумать. А вот про Ясеня я не знаю ничего. Признаться, не видел его с... - он задумался. - Получается, с декабря. Тогда он, помню, собирался на северо-запад.
Роб вздохнул, понимая, что с декабря - срок ничтожный и одновременно слишком долгий для того, чтобы Ясень дал о себе знать. Пожалуй, стоило послать голубя с приказом от капитула явиться в резиденцию. Пожалуй, не стоило посылать, чтобы не бояться дождаться птицу, вернувшуюся назад с записочкой, потому что Томаса уже нет на свете.
- Не повесит, - подливая в кубок Раймона из быстро пустеющей бутылки, проворчал Роб, - иначе еще бы в Билберри Эмму конфисковал. Понимает. Впрочем... к чёрту проблемы - свои и чужие. Отдыхаем, прежде чем в отправитесь дальше в свое познавательное путешествие по монастырям, а я - совать свою голову в петлю культистов.
Когда враг совершает ошибку и поднимает голову - нельзя его останавливать преждевременно: пусть выглянет повыше - рубить будет проще.

18 февраля 1535 г. Лутон.

Красивая чёрно-белая, словно шахматная доска, церковь девы Марии с зубчатыми стенами и башенками, совсем не изменилась с прошлого визита, всё так же рассыпала над окрестностями колокольный звон. Почти не поменялась и городская площадь, хотя больше стало ходить по ней важных горожан. Да и старые деревянные дома постепенно сменялись кирпичными. Новое время, разрастаясь глиняными карьерами и мастерскими по обжигу, неумолимо двигало город вперёд. А вот трактир, выстроенный давным-давно прямо напротив приземистой толстенькой ратуши, не поменялся вовсе. Даже за стойкой стоял всё тот же эльф, только ещё более грузный, полысевший до самых ушей - хоть и не так давно доводилось здесь проезжать. И нескольких лет не прошло. Он, впрочем, Роба, кажется, не узнал. По крайней мере, в приветствии не было ничего, кроме обычной вежливости при виде знатного гостя. Угодливости. Вернувшаяся молодость, кажется, сыграла неуместную шутку. Армстронгу, конечно, портить репутацию магистру Циркону стало сложнее - да и можно ли испортить то, что и без того было сомнительным? - но и самому Роб привлекать внимание культистов теперь было непросто. Хотя, должно быть, мальчик стал еще больше походить на него. Или он на мальчика. Впрочем, если без шрама, морщин и седины его не узнают, что весьма странно, оно и к лучшему. Объясняться с роднёй Лоры не хотелось совершенно, хоть Роб и чувствовал себя обязанным навестить ее могилу. И могилу сына, Эвана. Дать ему свою фамилию хотя бы на могильном камне. Но это после, сейчас же - охота на живца, в которой он будет и дичью, и загонщиком.
- Добрый день, почтеннейший, - перед тем, как начать разговор с трактирщиком, опершись на стойку, пришлось рявкнуть на Девону, уже примеривающуюся харчить стул. - Будьте любезны, вино покрепче и разговор посодержательнее.
Соверен перекатился между пальцами с магистерским и обычным орденским перстнями, чтобы исчезнуть в ладони и едва слышно прозвенеть по стойке.
- Брат нашего благословенного и богоспасаемого ордена, побывавший в этом городе и удостоенный чести быть избранным для упокоения нежити на кладбище, говорил, будто выступал здесь фокусник с нечестивыми представлениями. - Роб вздернул бровь, удивляясь полету собственной мысли и укоряя себя за то, что порой становился слишком магистром. - Не слышал ли ты, почтеннейший, куда собирался направиться этот артист? Сомневаюсь, что он мог избегнуть искушения и отказался угоститься в твоей таверне.
Прежде, чем ответить, трактирщик грохнул на прилавок бутыль вина, затем посмотрел на Роба, подумал и добавил ещё одну. Рядом словно по волшебству возникли два кубка, вмещавшие на вид не меньше пинты. И только разлив густое темное вино, эльф покачал головой - довольно скептически.
- Что-то орденский ваш брат не выглядел очень удостоенным. Да и избранным тоже. Как бумажку с доски ухватил, значит - так и всё избрание. А ежели он чего про представления и говорил, так врал, небось, потому что сам с мазелью своей ни одного и не видел. А представления-то первый класс были, не хуже столичных уж, думаю. С магичеством разным, да и с детьми говорить умел он, фокусник этот. Теперь-то, конечно, понятно, а тогда народ, значит, представления его полюблял. Ну и захаживал он ко мне, как не захаживать? Тут другого места, чтобы вкусно поесть, и нету, только если ко вдовушке . Но этот вроде как жил сам по себе. А поесть и выпить - здесь и пил, и ел, бывало, господин. А вот куда дальше собирался... - он задумчиво сделал большой глоток, выдохнул. - А вот на северо-запад, говорил, не будь я Томасом Мэллоу. Только ведь это было до того, как удостоенный брат его не добил.
Поехал бы Роб на северо-запад после того, как его чуть не добили? Вероятно, что да. Хотя бы потому, что искать его там не будут, а погоня отправится, скажем, на юго-восток. А вернее всего - вообще никуда не поехал бы, пока всё не успокоится. Заложить круг подле города, вернуться в него и поселиться на окраине - проще простого, особенно, если ты умеешь в мороки, а под городком - замечательные катакомбы с ходами. Пожалуй, стоило подумать еще и о том, где он ловил бы сам себя, зная, что наверняка приедет в Лутон. И полагая себя добрым, сентиментальным и каким-нибудь ответственным. Бежавшим от злой жены-богини, чтобы вырвать из лап мерзких культистов единственного сына, в чем Роб уже начал сомневаться. Не в мерзости культистов, разумеется. В уникальности Ранульфа, если уж даже целитель не был гарантией того, что случайная любовница не понесет. Ну, и в злобе Бадб тоже сомневаться не приходилось. Это было неизменно, и уж как ты ее не люби, а богиню не исправить. Да и нет надобности исправлять, хотя порой и хотелось малой толики участия, выражающейся не в снеге в лицо, а в теплом слове. Ящер у нее красивый, надо же...
- А где девушку с сыном похоронили?
Доброго, сентиментального и ответственного Роб в первую очередь ловил бы у надгробия той, что подарила сыновей. В мире, где деньги заменяют богов, гораздо проще почтить память на расстоянии, заказав надгробие и мессу, хоть в вероисповедании Лоры уверенности и не было. Но ведь он же не может уклониться от своего долга? Не возрыдать на могилах, не вопросить судьбу, за что она так жестока?
За два дня голубь уже должен был найти Тома Бойда, если брат Ясень еще был жив... Стоило оставить здесь хоть какой-то след, коль уж приходилось рассчитывать на кого-то, кроме себя.
- Так на кладбище, - удивился Мэллоу. - Где же ещё? Конечно, отец Даниэль сперва наново всё освятил, после того, что случилось. Только, господин, но зачем бы вам? Констебулат за фокусника этого не заплатит, а без денег ваши братья, уж простите, обычно и пальцем не пошевелят.
Зачем бы это было Робу, в самом деле, если бы не здравые опасения, что цепочка "мальчик - магистр - богиня" окажется верной? Да и Бойд, как-никак. Брат Джордан не поймет, сам-то он окружил себя детьми - законными и не очень. К тому же, не признайся он сейчас мрачно и покаянно, что:
- Я - отец мальчиков,
пожалуй, в нем не опознают того магистра, что не сумел отбиться от настойчивости Лоры.
- Хоть так проститься с одним из них.
Трактирщик наклонился к нему ближе, всматриваясь в лицо, а затем покачал головой и плеснул себе ещё вина.
- Вот ведь оно как. А я-то и не узнал. Вроде бы и тот, а другой. Прямо помолодели, простите уж за смелость. господин. Вот Лора бы обрадовалась. Или нет. Она ведь в орден и писать запретила, всё, боялась, как бы детей не отняли. Словно сама на вас не вешалась. Получается, не хотела детям того, чего сама добивалась. Ну да кто этих женщин поймёт, верно? Заботилась, правда, о ребятишках так, что большего от матери и требовать нельзя. Пылинки сдувала. Как Ранульф приболел, так аж к знахарке таскала, а это добрых миль десять будет.
К знахарке... В самом деле, должны же были где-то узнать мальчиков, признать сходство. А это означало, что к дьяволопоколонникам примкнул человек, хорошо его знающий. Или попросту имелся опытный маг крови, водник-целитель, что отсылало либо к ордену, либо... Розали водником не была. С ней и воздух-то говорил неохотно, что первый, что второй раз, будто мешало ей что-то. Или кто-то. Тоже мешала. Но узнать в годовалом мальчишке своего Арда она могла, равно как Раймон узнал черты, которые видел с детства. Вот только верить в то, что знахаркой была она, что отдалась рыжая скромница в лапы какого-нибудь Асмодея, не хотелось. По недомыслию, разве что, сказала. Да и жила ли она снова? Прокатиться к знахарке, впрочем, было необходимо. Раз уж Роб все равно ловит себя на себя же культистами, то зачем отнимать у них лишний шанс?
- К знахарке? - Спустив с поводка акцент, поинтересовался он, тут же улыбнувшись эльфу. - Теперь схож? А Лора не порадовалась бы. Она замуж хотела, убечь... убежать отсюда, в столицу. Вот и отомстила, не сказала о детях. Где знахарка та живет, почтеннейший?
Трактирщик скорбно покачал головой.
- Тяжело месть-то встала, коли так. Только вот не говорила она про столицу-то прежде. Ну да ладно, дело давнее. Что до знахарки, то вот прямо на север, господин. Сперва по дороге, а потом, как мост будет, по ручью. У вас, господин, болит что-то? Так ведь, вроде, целителем были? Разве ж наши местные с орденскими сравняться могут? Да вы пейте, господин, вино отменное, старое.
- Душа у меня болит, - буркнул Роб, отпивая глоток и совершенно не чувствуя вкуса - отвлекали мысли, - а ее целитель не поправит. И священник порой не в силах, да и забвение утешения не принесет.
По дороге, мосту и ручью... Не самый близкий и удобный путь, чтобы пройти его с приболевшим ребенком на руках. Право же, странные идеи посещали Лору. Соблазнить, родить, возиться с плодами внебрачной страсти, почти наверняка подвергаться осуждению - и не сообщить об этом другому непосредственному участнику сего греха. Ну подумаешь, сорвался сразу после Белтейна, не попрощавшись даже. Так ведь дела! Припоминалось, что кто-то из братьев попался на кончик пера у законников. Кто именно - не вспоминалось вовсе. Слишком часто михаилиты чудили. Но, воистину, обида женщины переживет её саму. И теперь приходилось осторожно надеяться, что чертолюбы не заставят себя ждать слишком долго и разъезжать по тракту не придётся. Умирать - так весело, в пляске меча, а уж если суждено в ад попасть, то и там постараться сделать весело всем чертям. Представив делегацию демонов, униженно умоляющих Бадб забрать его и богиню, воротящую нос, Роб усмехнулся, по привычке прокрутив несуществующее кольцо на пальце.

"Перед тем как ступить на неведомую дорогу, ты нанесешь себе рану, чтобы кровь вытекала не быстро, но и не медленно. Окропи свой путь влагой жизни, воин. Это первое условие нашей сделки и первая жертва твоему желанию". Истекающее кровью тело стремительно слабело, но двигалось вперед, подчиняясь воле. Он шел, не ощущая времени, не чувствуя боли и страха. Вечный удел - служить, сражаться и побеждать. Веками жил Ард по однажды установленным правилам, не ведая сомнений. Но истоптав тысячи дорог, споткнулся на ровном пути, встретил ту, что указала ему иную дорогу, нежностью и доверием опалив холод души. Она поселилась в дневных думах и сновидениях, овладела телом.

Встреча - удар молнии. Ард помнил ее, будто и не утекли пески времени. Он пришел к ручью, протекавшему через луг, чтобы смыть кровь и напиться чистой воды, стряхнуть с себя шум битвы, забыть поле брани - вытоптанное, залитое кровью, усыпанное телами павших, на которых пировали вороны его госпожи. Но здесь, у ручья, было тихо, не доносились стоны раненых, торжествующие вопли птиц. Розали сидела под дикой яблоней и бело-розовые лепетки падали на ее волосы цвета червонного золота и нежно-голубую тунику. И Ард замер. Мир и покой воплощала эта девушка, дарила желание защищать, а не нападать. Дарить жизнь, а не убивать. Тогда он впервые почуял терпкий и сладкий запах неведомой свободы, тогда-то и начали тяготить оковы рабства. "Кто ты? - Ард." Говорил - и боялся связать свои тайные помыслы с Розали навсегда, зная, что это будет мукой. Сам не зная почему, он позволил промыть раны и перевязать полосками, оторванными от туники, скрепить повязку булавкой, которую отколола с ворота одеяния. Простая бронзовая булавка в виде цветущей веточки вереска... Возвращаясь туда, где его ждал долг, Ард снял повязки и украшение, спрятав между корней дуба.

Свобода... Он алкал ее, но и не знал, что это такое. Верность Бадб - это клятва, сродни гейсу. Не запрет, но обязательство, благодаря которому Ард жил. Магия клятвы питала и поддерживала в нем жизнь, делая вечным спутником, вечным генералом, вечным любовником одной госпожи. Нарушить клятву означало не только смерть и бесчестье, это - проклятье его духа, без права на прощение. Он будет обречен вечно искать пристанище в телах смертных, обреченных на рабство, несущих наказание за его предательство, живя и умирая в муках.
Высоко, над кронами дубов Туата де Даннан, за толщами тумана, слышался шум крыльев и вороний грай. Птицы искали его, метались, не в силах проникнуть сквозь наложенные друидом чары. Туман укрывал, но и лишал сил уже почти неживое тело. На миг Ард остановился, вслушиваясь в голоса ворон - и заколебался. Он бессмертен, пока верен Бадб. Но ведь служение ей отныне большее предательство? Служа Неистовой, он предает ту, что полюбил больше жизни? Но Бадб... Как забыть ту, что была и есть его жизнью?
Волоча ноги, он дошел до двух сросшихся вместе дубов, понимая кем-то вторым, кто поселился в его душе после встречи с Розали, что дальше путь лежит в чащу. Вороны злобно и истерично горланили, сопровождая его, но не видя, а Ард, сам слепой от слабости и тумана, шел вперед и, наконец, вышел. На большой поляне его ждал друид, опираясь на жерди, проложенные поперек странной, пятиконечной звезды, испещренной символами.
- Ты нашел меня. Ты выполнил условия нашего договора. Оставшейся в тебе крови должно хватить, чтобы завершить обряд. Встань на перекладины, да смотри не рухни.
Ард молча встал, как ему было велено, замер, стиснув зубы.
- Поспеши, старик, - тяжело уронил он, чувствуя приближение смерти и - Бадб. И почти радуясь обеим.
- Тебе будет дан шанс найти и обрести свою любовь и свободу от власти Бадб. Но для этого нужно, чтобы были соблюдены условия. Слушай, воин, все, что я скажу.
Друид поднял руку, в которой сжимал ветвь дуба, и она засветилась холодным светом, на глазах превращаясь в длинный узкий клинок. Старец приставил острие кинжала точно в середину груди Арда.
- Будь готов верить, рисковать и жертвовать.
Старец говорил - и надавливал на кинжал, медленно вползающий в тело.
- Стой на ногах, воин, пока еще жизнь теплится в тебе. Этот клинок пронзает не только тело. Он достанет душу, ранит ее, но не даст ей вырваться после твоей смерти. Душу я излечу и отпущу на волю, странствовать...
Почти умерев, он слышал, как вопит его душа, пронзенная кинжалом, как она извивается, пытаясь сорваться и ускользнуть. И тут все прекратилось, повисла тишина, в которой замер и друид, не успевший даже удивиться, и он сам. И зазвучали слова Неистовой, не дающие ему умереть, наказывающие проклятьем - и болью. Но болела не смерть. Жизнь. Бадб наказывала его жизнью и дарила ему свободу, которую он так хотел. Дарила семью и детство, которого у него никогда не было. Дарила возможность плакать и смеяться, говорить и учиться. И он заплакал, пронзительно. Так, как умеют только младенцы. Но, в отличие от них, безымянный, не-Ард, оплакивал осознание, прощение и прощание, горечь во взгляде неистовой.
- Роберт, мы назовем его Робертом, mo leannan...

Лилли, после полудня.

Красивое название деревушки было каким-то излишне красивым для местечка, в котором всего одна улица, а кладбище расположено прямо во дворе неожиданно высокой церкви серого камня, занявшей, похоже, почти всю Лилли. Судя по кладбищу, люди в этой деревне умирали часто и охотно, явно для того, чтобы их отпели в этом прекрасном храме, украшенном каменными кружевами и витражами, увенчанном высоким шпилем, чтобы отзвонили по ним в этой колокольне, расписанной страстями Христовыми. К церкви примыкал такой же нарядный, чистенький и веселый дом о двух этажах под черепичной крышей, больше похожий на игрушку, чем на строение. Игрушку напоминала и таверна, приземистая, выбеленная до кипенной белизны, и наверняка летом сплошь затянутая плющом. Больше в Лилли смотреть было не на что.
Впрочем, насчет тишины и величины селения Роб не обольщался. Именно в таких вот маленьких деревнях, в таких аккуратных и красивых омутах водилась уйма чертей, с которыми еще предстояло познакомиться. Но пока эти дьяволовы исчадия таились где-то под сенью аккуратных домиков, корчили рожицы из-за деревьев и изящных, ажурных заборчиков и были совсем не опасны. Как бы то ни было, голод, который пробудила конная прогулка от Лутона, настоятельно требовал заглянуть в таверну и намекал, что на сытый желудок гораздо приятнее приноситься в жертву. Подумав, Роб посчитал за благо согласиться с ним и направился в трактир.
Уютный небольшой зал встретил запахом свежей краски, ошкуренного дерева и ароматных трав. Владелец явно не жалел денег на то, чтобы заведение выглядело не хуже иных, расположенных в куда более крупных и посещаемых местах. Даже пол был, насколько Роб чувствовал снующий между желтоватыми досками ветер, двойным и совершенно не прогибался под сапогами. И стены оказались солидными, толстыми, без щелей, в свежей штукатурке поверх грубого камня. Маленькие окна были закрыты ставнями, но внутри горели несколько ламп, которых вместе с камином хватало, чтобы залить трактир мягким приятным светом. В этот час зал был почти пуст, лишь сидел в углу - почему они всегда выбирают самые тёмные углы? - запыленный путник в сером плаще с капюшоном. Кроме него Роб видел только трактирщика, если это был он. Грузный мужчина с красным лицом как раз ставил перед сероплащным миску с чем-то дымящимся и ароматным. Оглянувшись на стук двери, он заметил Роба и расплылся в улыбке.
- День добрый, господин! Чего изволите? Всё мигом будет!
Роб еще раз оглянулся на путника, искренне недоумевая, где тот среди зимы отыскал пыль - не иначе, как в том же углу - и рухнул на лавку у ближайшего стола, стягивая с руки перчатки, отбрасывая за спину полы плаща.
- Горячего и горячительного, мастер трактирщик.
Темный гранат магистра над трактом в свечном свете казался почти темным - и от того ярко и чисто рядом с ним сияло серебро простого орденского кольца. На другой руке, там где пальцы по привычке прокручивали кольцо брачное, как обычно ничего не было. Хоть и - снова как обычно - ощущалось. Пожалуй, стоило завести привычку крутить локон неистовой вокруг запястья, но когда-нибудь после, в посмертии, если оно будет. Пока живешь - поневоле веришь в бессмертие и неуязвимость, но стоит разок перевидаться с темноволосой девой, чьи косы украшены белыми цветами, как начинаешь дорожить привычками. пусть и самыми незначительными, но делающими жизнь терпкой, с привкусом кислицы и яблок.
- И яблоки, если есть.
- Вот яблок нету, господин, - трактирщик огорчился так, что даже заломил руки - красные, большие, закорузлые от работы. - Может быть, подойдут груши? А горячее и - как высказали, горячительное? - это мы запросто, это быстро. Покрепче, послаще?
- Все равно.
Лишь бы без яда. Роб ухмыльнулся этой мысли, но говорить вслух не стал, незачем пугать трактирщика и заставлять уверять, что в этой таверне не травят гостей, упаси Господь! Хотя, Тоннер наверняка говорил бы то же, услышав подобное. И где, все же, этот сероплащный нашел пыль? И является ли, чёрт побери, пыль на одежде поводом к разговору? Правда, спросил Роб не о том. Чертовы привычки, которые трудно изживать, даже когда ты снова генерал.
- Работа есть?
- Ну, господин, это дело такое... работа - она почти всегда есть, - глубокомысленно заметил трактирщик. - Когда делается, и когда не делается. Вам вот брат Рысь знаком?.. К слову, господин, надолго к нам? Может быть, ещё и горячую ванну, чтобы, значит, и внутри и снаружи прогреться? - он скользнул глазом по руке Роба. - И, может, ещё кого-нибудь тёплого и приятного, постель, значит, согреть? Вы не смотрите, что деревенька маленькая, господин. И девушки у нас не из тех, кого насильничают. Сами, значит, рады.
- Кто же брата Рыся не знает, - досадливо проворчал Роб, раскатывая свое звонкое "р-р" по трактиру, - когда только успевает везде побывать... От ванны не откажусь, почтенный, и от ночлега. А девушек... безнужно, то есть - не нужны они, без надобности. И без того теперь сына приходится искать.
И лучше было не думать о том, что сделала бы с ним неистовая, ответь он согласием. Тем паче, что беседой с теми, которые сами согласны, дело бы не обошлось. Деревушка маленькая, как верно заметил трактирщик, все женихи напречет. Если какая и родит мимо брака, без венчания - ее родня только порадуется, а за рукой девушки очередь выстроится: доказала свою плодовитость.
- Говорил этот ваш Рысь, что по дороге в Бирмингем, - просветил его трактирщик. - Вот и поработал, значит. Бесов гонял. Денег взял, как царь Соломон бы постеснялся, а выгнал, кот улыбчивый, не всех, кажется. Ну да что уж тут... жили же как-то. А вот веры в орден, не обессудьте, мало стало. На корону, выходит, лучше работали. Хотя, простите, господин. Не моё это дело, конечно, а моё - еду нести да ванну гостю готовить. Значит, похлёбка устроит? Мясная, наваристая, как раз недавно в крайней хате порося забили!
- Погодите, уважаемый, - Роб хотел было выдвинуть стул ногой, как привык это делать, но вовремя вспомнил, что здесь лавки. "Кот улыбчивый" - была очень точной, до мурашек, характеристикой как Рыся, так и его самого, что заставляло вспомнить об Армстронге, - магистр над трактом я, брат Циркон. Сколько, говорите, Рысь за бесов взял, и как так вышло, что не всех выгнал? А при короне он также работал. Даже, пожалуй, хуже.

Вблизи бордель показался ещё более игрушечным, чем при беглом взгляде. Почти пряничным - настолько свеже блестела коричневая краска на стенах, настолько сияли глазурью белоснежные наличники, что хотелось откусить. Тем более, что поесть Роб так и не удосужился. Впрочем, от мадам Джеки, несмотря на широкую улыбку, которой она встретила безутешного отца, откусывать хотелось меньше - можно было обломать зубы. Владелица борделя оказалась сухощавой живой женщиной в годах - больше костей и сухожилий, чем мяса. А ещё она не жалела белил, из-за чего в полутёмной прихожей казалась призраком, который внезапно решил нарумяниться и подкрасить губы ярко-алым, ягодным цветом. Но радовался этот призрак как родному - возможно, потому что по слуху посетителей в это время здесь не было. Или они предпочитали тихие забавы.
- Добро пожаловать в "Сову и оливу", господин! Вижу, вы устали, с дороги. Позвольте проводить вас в залу, и усталость - как рукой снимет. Или заменит другой, но ведь так куда лучше, правда?
- Позвольте с вами не согласиться, мадам, хоть это и сложно, глядя на вас.
Здраво сомневаясь, что усталость от экзорцизма гораздо лучше усталости от дороги, Роб улыбнулся, с восхищением оглядывая женщину - и искренне недоумевая, как демон не изгнался еще сам собой, разок взглянув на это произведение неумелого маляра, какое представляла из себя мадам Джеки. Если у нее и девочки также размалеваны, то оставалось удивляться непритязательным вкусам местных. И беса, если он, конечно, был.
- Брат Циркон я. Наш Рысь, говорят, не справился с дьяволом, поселившимся в вашем уютном доме, но, быть может, это получится у меня? Если в том еще есть нужда. А в залу, конечно, ведите. На пороге о делах не говорят.
Улыбка с лица Джеки пропала, словно её слизнул упомянутый кот.
- Платить второй раз - не стану, господин Циркон, хоть что делайте - или не делайте. Эдак никаких деньжищ не напасёшься! Но если вы по тому, что уже уплочено идёте - извольте. Хотя... - она смерила Роба изучающим взглядом и улыбнулась сжатыми губами. - Девочки будут разочарованы тем, что этот визит - только по делу. Да ещё и не тому. Но идёмте же.
Кивнув, словно сама себе, Джеки повела Роба коротким коридором - мимо кухни. Из полуоткрытой двери на стены падали отблески огня и одуряюще пахло мясом, приправленным чем-то острым и южным. Зал же - по сути просто уютная комната с задрапированными светлой тканью стенами - открылся по правую руку, не доходя до лестницы, что вела наверх. И на мягких диванах здесь расположились три женщины, которые выглядели так, словно Джеки подбирала их специально, по масти, чтобы удовлетворить вкусам любого мужчины. Пухленькая рыжая девушка в кремовом платье раскладывала карты - но, стоило Робу войти, она вскинула голову и приятно улыбнулась, потупив глаза. Золотоволосая высокая северянка с белой кожей, напротив, оглядела его с ног до головы медленно, не стесняясь, и закинула руки за голову. Под тонким платьем на ней не было ничего. Брюнетка же поднялась, мотнула головой, закинув за спину длинные волосы, и присела в реверансе таком изысканном, словно только что прибыла от двора. На этой, впрочем, платье было не в пример скромнее тех, что вошли в моду в Лондне. Владелица борделя, оглядев картину, хмыкнула в голос и резко махнула рукой.
- Он тут по делу. Впрочем... - она искоса глянула на Роба, подняв бровь. - Уверены? Сэра никуда не убежит.
В Лилли все, начиная с трактирщика, любили задавать вопросы, не требующие ответа. Роб, которому этот местный обычай уже начал надоедать, тяжело вздохнул и лениво улыбнулся девицам, не вглядываясь в лица, не запоминая их.
- Уверен, мадам. Хотя, замечу, работать без оплаты - странно. Но, - счел за лучшее предупредить следующую очевидность он, - натурой не возьму, даже не уговаривайте.
- Уверена, Рысь с вами поделится, - поджала губы хозяйка. - Что ж... мы держим её наверху. Вам что-нибудь нужно? Рысь этот затребовал святую воду, облатки, даже алтарный крест - хотя, узнав, сколько он весит, нести отказался. Обошёлся без него.
- Как давно она одержима и почему вы решили, что это так? Лекарю толковому показывали девушку?
Оверкот и кольчуга в деле изгнания были лишними, протоколы вообще предписывали надевать специальное облачение, будучи рукоположенным экзорцистом.Но, должно быть, не стоило так бесцеремонно сгружать тяжелый доспех на хозяйку борделя, набрасывая сверху еще и оверкот. Равно, как не нужно было привлекать взгляды ее подопечных темно-зеленой рубашкой, слегка подранной там, где ее не прикрывал колет. Но демоны зачастую были большими формалистами, чем древние боги, и экзорцистов в неподобающей одежде отказывались воспринимать.
- С полгода как, - ответила брюнетка, опередив Джеки, которая аж охнула под грузом. Голос у девушки оказался медленным, томным. - А показывать - показывали, конечно. Лекарь-то к нам часто заезжает, сами понимаете. И прежде не жаловались.
- А почему решили? - негромко вступила рыжая. - Так ведь по ней видно. Днями лежит, как мёртвая, а глаза открыты. А как проснётся, так говорит. Только язык-то не нашенский. И не норманнов или там спанов. Этих мы уж навидались. И голос-то ведь не её. Мужикастый.
- И гадкий такой, - передёрнула плечами блондинка.
- А священник ваш что говорит? Она ест, пьет? Каким именем ее крестили?
Вряд ли священник говорил что-то, отличающееся от "по делам вашим" и "место сие греховно и демонов привлекает". Счастье, что облатками и прочими святыми вещами, Роб озаботился еще в резиденции. Общаться с пастырями, способными углядеть оковы на его руках, он так и не полюбил.
Джеки скривилась.
- Священник говорит, что заслужила жизнью своей. Словно сам к нам не ходит. А вот с именем не помогу, милый. Она пришлая, знаешь? А мы, когда принимаем, не настаиваем. Сэра и Сэра. Имя не хуже прочих, верно? А то, может, и настоящее.
- Неверно, - мрачно ответил ей Роб, перекидывая сумку со священной ерундой через плечо. - Ведите, госпожа, к этой вашей Сэре. И уж если платить не хотите, то с вас обед.
Или ужин. Или даже завтрак. Экзорцизмы были делом небыстрым, утомительным и иногда опасным. Уповать приходилось на то, что демон окажется сговорчивым. Или на то, что его сейчас стукнут чем-нибудь тяжелым, да вот хотя бы подсвечником, по голове - и он славно выспится в застенках культистов.
--------------------
* указание направления, куда предлагается пойти изгоняемому демону, связанное с демоническими же половыми органами.

Конечно, любопытно было бы взглянуть на сына, Ранульфа. Но как скрыть счастье от того, что Розали снова рядом? Пожалуй, лишь притворившись, что не рад. Что вся эта бесовщина вызывает отвращение, а Бадб - желанна, как никогда, иначе, не дай Господь, еще заявится сюда, дабы призвать к ответу за измену, которой не было. С нее станется ворваться, испортить скандалом и карой эти моменты первого счастья, когда так хочется прижать к себе Розали, наслаждаясь единением, прислушиваясь к дыханию, к стуку сердца, ощущая под ладонями не жар, но нежное тепло.
- Не собирался спорить? Хорошо. Тогда - давай, - Розали взглянула ему в глаза. - Если действительно мой. Я не теряла времени даром, ты прав. Призови сюда... её. Прямо сюда. В этот дом. В эту комнату. И мы вместе от неё избавимся. Не будет больше страха за детей. Просто страха. Не будет ощущения, что кто-то стоит за спиной, ждёт, когда споткнёшься. Что подталкивает. Ха! Ты долго ждал, прежде, чем прийти. Наверное, - улыбнулась она, - не хотел подвергать опасности, да? Принимать браслет, конечно, приятнее. И полезнее. А затем - мы поужинаем. Как семья.
- Не будь дурочкой, Розали, - недовольно буркнул Роб, откидываясь на кровать. - Ну какие дети? Тебя сначала откормить надо, в таком состоянии носить ребенка - верная смерть. И звать её не буду, я не самоубийца, да и хоронить тебя надоело.
Забавно, что права собственности предъявляли на него все, кому было не лень. Забавно, что Розали забыла, как улещивала его лаской и уютом, удивительным спокойствием и той покладистостью, которой так не хватало неистовой. Забавно, что ждал не только он. Роб нахмурился, сдерживая себя, чтобы не уронить колкость о том, что престарелый магистр был не так интересен, как омолодившийся.
- Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи, счастье мое. Кто из них? Асмодей? Велиал? Светоносный лично?
- Хоронить. Один раз. И уже надоело? - Розали бледно улыбнулась. - Как ты думаешь, сколько раз мне пришлось вспоминать? Сколько раз не получалось? Но ты неправ. На этот раз всё будет иначе. И ты - ключ. Я знаю. Ты видел, как этих... их можно запереть. Последние знаки. Запереть и разделать. Хотя дом сработает и без этого, но лучше - с ключом. Надёжнее. И чары спадут. Некому будет тебя принуждать, заставлять, заманивать. Ты снова станешь собой.
Роб лениво перекатился на живот, упер подбородок в руки и принялся разглядывать девушку. Как же ему сейчас хотелось спрятать её сердце в ладони, касаясь еще и груди, приникая поцелуем к губам, чтобы пить, не отрываясь, дыхание. Розали, нежная Розали, драгоценная роза его души, его воспоминание о счастье. И лучше бы ей таковыми и оставаться.
- Я храню твое кольцо и твой портрет. Тот, где ты в своем любимом коричневом платье, помнишь? Я не менял ничего в нашем доме. Даже китайская ваза на своем месте стоит, хоть она мне и не нравится. Кто я, если не я сам? Как меня зовут, Розали?
- Пока она существует, - пожаловалась девушка, - ты даже не говоришь о важном. Платье, кольцо, портрет. Какая разница, если это всё забирают раз за разом?! Нет, молчи. От этого я только больше её ненавижу, - Розали постучала атамом по ладони, губы её сжались. - И начинаю ненавидеть тебя. Хотя пока что ты - не ты, и это не имеет смысла. Ненавидеть стоит кукловода и его магию. Сущность. Но что ж. Ужин так ужин. Тебя покормят. А я пока что займусь делом, - она кивнула сама себе. - Знаешь, ты ведь на самом деле для этого не очень нужен. Есть другой способ. Просто я хотела убедиться. Надеялась. Дурочка. Ладно.
- Tha mi sgith 's mi leam fhin
Buain a rainich, buain a rainich
Tha mi sgith 's mi leam fhin
Buain a rainich daonnan**.
В который раз, задумчиво и едва слышно, пробормотал эту песенку под нос Роб, снова вспоминая, как этим нехитрым мотивом давал знать о своём возвращении. С душевнобольными говорить он не умел никогда, а на упёртых баб, которым хоть кол на голове теши, ему в последнее время удивительно везло.
- Даже не обнимешь, Розали?
Та лишь удивлённо наклонила голову и резким движением поднялась с кровати.
- Зачем? Чтобы ты мог меня похоронить и спасти свою хозяйку? Обнимемся после того, как ты её призовёшь, и всё закончится. Кровь - великая сила, Роб Бойд. Порой - слишком великая. А тебе лучше пока побыть одному. Для твоего же блага. Нашего. Высшего. Действительно...
- Хорошо, Розали. Я ее призову.
Не шевелиться, не броситься следом за нею было сложно. Тяжело было удержать тело на этой постели, которая, как и всё здесь, пахла грязью.
- Но сначала, прежде чем я стану собой, отдай мне Ранульфа. Пожалуйста. Роб Бойд, обреченный быть тенью Арда, имеет право на последнее желание. Я хочу хоть раз обнять сына. Не уподобляйся... ей, Rosam.
- Обречённый? - Розали коротко рассмеялась. - Бывают проклятья, милый, которые можно снять только самому. Ты станешь тем, кем должен был стать. А сына... чужого сына! Ты обнимешь. Клянусь пятью стихиями - если после этого ты сам, добровольно и немедленно призовёшь Бадб. Если дашь в этом клятву. Всё же, мне не хотелось бы убивать этого ребёнка для создания куклы с твоим голосом... с тобой. Не хотелось бы. Странное чувство. Это ведь было бы проще всего.
- Потому что Ард тебя потом прибьет за это. И ты это прекрасно знаешь. Ведь так ты станешь сродни неистовой, детоубийцей. Опустишься до нее, превратишься из моего... его солнечного зайчика в очередную истеричку. Ты же его не хочешь разочаровывать, верно?
Руки отчаянно чесались отвесить оплеуху - как у Дика Фицалана, должно быть. И, признаться, Роб его сейчас понимал. Если бы не осознание того, что эти чёртовы куклы превратили дом в один большой пентакль, а потому бить женщину, в руках которой атам - опасно, желание это немедленно бы воплотилось.
- Скажи мне, Розали, это ты подослала демона в резиденцию, чтобы убить меня?
Медленно, неохотно вставая с постели, он опустился на одно колено, собираясь клясться. Красивому плащу с капюшоном терять было нечего. Может, даже лишнюю пуговицу свояченица добавит.
- Демона? Какого демона? - по виду, Розали удивилась искренне. До возмущения. - И - убить тебя?! Нет-нет. Как я могу тебя убить? Это не имеет смысла. Ничего не имеет смысла. Ты - моя жизнь.
- Обычного, - сообщил ей Роб, мысленно скрещивая пальцы не только на руках, но и на ногах, - черного и лохматого, с когтями, рогами и умением ходить сквозь стены. К счастью, меня не было тогда в резиденции, и к счастью же - пострадала лишь капелла. Страшно представить, что могло случиться, доберись он до мальчишек. И сердце мне остановила, конечно же, тоже не ты? Так, что врата в преисподнюю открылись?
Пальцев определенно не хватало, а то, что оставалось свободным, скрещивать было не с чем. Поэтому Роб лишь потёр грудь слева, глядя в глаза Розали.
- До сих пор ноет, - пожаловался он.
- Лохматый и с когтями? Так это Шут, - рассеянно отозвалась Розали. - Он милый, просто порой заигрывается. Но это всё не я! Зачем бы? Это всё... видишь, что она творит? К чему приводит связь с ней? Это она во всём виновата! С самого начала! Ненавижу Ворону. Теперь ты понимаешь, что нельзя - быть с ней? Это просто опасно! Но ты... тебя просто обманули, я понимаю. Заморочили. Ты - не виноват... наверное. Ну, в любом случае всё сотрётся. Всё станет хорошо. Говоришь, болит? Бедненький.
Девушка решительно подняла атам, указывая кончиком на его грудь.
- Здесь?

Вход в подвал оказался под ковриком у камина в зале, из которого унесли и куда-то спрятали кольчугу, оверкот и меч, что Роба не расстроило - он всё равно не мерз, а воин остается бойцом, пока у него есть хотя бы одна рука. Правда, было странно, что Розали не вытрясла из сапогов нож, фляжку и пару-тройку амулетов. По крайней мере, после его возвращения с тракта, в то счастливое время, когда она еще была нормальной и живой, ревизией девушка занималась с упоением, перемежая ее беззлобным ворчанием. Тогда Розали еще не держала атам как боевой нож или кинжал, да и оружия чуралась.
Внизу, под крышкой, за летницей лежал недлинный коридор, в котором Робу приходилось нагибаться. Он выходил в небольшую комнатку, сухую и теплую, с дощатым полом и каменным алтарем в центре,очерченным большой септаграммой, по всей поверхности которого были выбиты трискели и руны.
Кроватка Ранульфа стояла в углу и была накрыта балдахином. Вот к ней-то и метнулся Роб, не обращая внимания на атамы в руках женщин - а Джеки увязалась за ними, не взирая на алтарь, чертежи на полу, пустое углубление в алтарном камне. Ребенок спал, медленно и размеренно дыша. Спал так, как не спят дети никогда. Мальчик не метался, удобнее укладываясь, не пихал палец в рот и даже не улыбался в этом зачарованном, ровном сне.
Как ни странно, черт Лоры в нем почти не угадывалось - лишь чуть золотились волосы. Зато - Роб в этом был готов поклясться даже под пытками - в разрезе глаз явственно виделась неистовая. В остальном же - в высоких скулах, в тяжелом квадратном подбродке, в поджатых губах - это был истинный наследник Портенкросса, глядя на которого всякий вспомнил бы о младшем Бойде.
Роб украдкой бросил взгляд на алтарь, выискивая в рунах знакомые сочетания. Сила, сосредоточенность, расчет... Уж не здесь ли они собирались ваять из ребенка подобие его отца? И сколь мало тогда знала его Розали, если думала, что в нем всё это есть. Если бы Робу пришлось изготавливать самого себя, то руны собирались в "mo chreach", дерьмо сиречь, если это вообще можно было выразить рунами.
Маленький Ранульф, разменная пешка в партии. На него смотрели сейчас все трое - и Роб, и Циркон, и Ард, и ни один из них не мог решиться остановить сердце собственному сыну, чтобы спасти жизнь его мачехи. Жены. Богини, galla. Под начарованным сном эти дьяволовы шлюхи учуяли бы смерть не сразу, хоть сотню алтарей они построй в доме. К тому же, чтобы задохнуться, малышу много не надо - лишь прижать рукой нежную жилку на шее, где так быстро бьется сердечко. Тридцать ударов - обморок, пятьдесят - верная смерть. Мозг попросту сначала погрузит сына в глубокий сон, а затем - умрет. Отнимать жизнь всегда проще, чем ее дарить. И для этого не нужна магия.
Холод нахлынул волной, захлестнул с головой, заставил на мгновение зажмуриться. Циркон протянул руку, касаясь щеки ребенка. Нет, сына. И замер, когда под пальцы пробилось нежное тепло зазудевшей кожи. Маленький, живой и никогда не видевший своего отца Ранульф, Райн, как звали бы его в Портенкроссе, он не возьмет в руки книгу или деревянный меч, не сядет в седло, не услышит шум моря. На него не будут жаловаться родители девиц на выданье, он не поцелует почтительно руку мачехе, не обнимет отца, возвращаясь с охоты. Мертвецам все это неподвластно. Их удел - тьма и молчание.
- Rainulf, mo mhac*.
Всё же, нужно было что-то решать. Циркон медленно повернулся к Розали, оставшейся у двери, не спеша брать ребенка в руки, памятуя о призыве сразу после объятий. Руна Лагуз на алтаре означала не только сосредоточенность, но была и знаком воды, несла в себе мощную силу этой стихии. Призови ее в помощь - и тебя унесет волной. Или же ты сумеешь вскочить на нее, помчаться к своей цели, преодолевая расстояния и препятствия. В конце концов, магию знаков дали людям древние боги.
- Розали, поди сюда. Что это у ребенка за сыпь?
Он ткнул пальцем в сторону колыбельки, всей своей сутью потянувшись к Лагуз, призывая и убеждая, что он - тоже вода, но не взывая к самой стихии. Говорить с руной - еще не магия.

Женщина-призрак, называвшаяся счастливым именем, с улыбкой покрутила палочку в пальцах.
- О чём, солнышко? Убрал с дороги эту психованную - спасибо тебе за это. Большое, искреннее и чистое. Кроме того, всегда приятно видеть такую сладкую безжалостность. Но - какое неудобство! - мне ты нужен тоже. И, в отличие от славной глупенькой Сэры - да примет Светоносный её душу и спалит нахрен, - мне тебя отпускать, кажется, резона нет?
- Подыграй ты, уборка закончилась бы раньше, - ласково улыбнулся в ответ Роб, - а вот насчет отпускать... Не получилось бы, как в той истории про дракона. "Отец, мы дракона поймали", знаешь? Если тебе нужен только я, как, впрочем, и всем из княжьей секты, не вижу причин не договориться.
Циркон на время отступил, давая возможность подумать. От холода потряхивало, а губы складывались в ухмылку до того гадкую, что Роб осознавал это сам. Должно быть, именно так и должен выглядеть убийца бывших жён, и на месте Джеки он крепко бы подумал, прежде чем открывать торг. Выдернув нож из тела Сэры-Розали, Роб пальцами стряхнул с него кровь и мозги, звучным шлепком роняя все это на пол. Задумчиво оглядел испачканную руку, задумчиво же посмаковал кровь, еще не начавшую сворачиваться и, не меняя выражения лица, сплюнул. Как и ожидалось, предыдущая леди Бойд на вкус была с горчинкой.
- К слову, Розали тоже не было резона отпускать меня, моя прелесть, - любезно просветил он, - я и в лучшие годы-то к ней под крылышко редко наведывался, а уж теперь... Ну да речь не о ней. Путь тебе расчищен и если меня посетила верная догадка, охота прелестной Джеки стать чем-то вроде тёмной жрицы, прислуживая кому-то из этих адских красавчиков. Но что могут предложить они, чего не могу я? Силу? Рябиновый атам в твоих руках сделан из ветви священного дерева Матери Керридвен. К тому же, кто может дать мощь большую, чем та, кто сама является ею, чем Бадб? Деньги? Лорд Портенкросс вполне способен обеспечить безбедную жизнь твою, твоих девочек и даже оплачивать этот дом, в который его поймали. Положение? Двор тебе не нужен, иначе ты давно была бы там. Но посвященная жрица Инис Авалон будет уважаема и почитаема, как сама богиня, а вот прислужница князьков вполне может закончить свою жизнь на костре. Если же ты хочешь заниматься магией, прячась за этим, уважаемым воинами, ремеслом, то лондонский особняк, где жила Розали - твой. Недурная шутка будет, верно? Особенно, если ты выбросишь чертову китайскую вазу. Но остается еще один аспект бытия, - Роб улыбнулся, ногой нащупывая в сапоге циркон, что получалось плохо. Камни для стопы выглядели совершенно одинаково, а барышни, одарившие его ими, будто сговорились и явно гранили у одного и того же мастера амулетов. - Посмертие. Ты думаешь, он возьмет тебя демонессой, хотя бы младшей? Думаешь, избежишь котла? Такие, как ты - лишь прислуга, игрушки, нужные здесь и сейчас. После - выбора не будет, Мария из Кальчинато это поняла первой. Хочется жить чужедушицей, когда можно попросту выбрать - и прожить свою жизнь? Бадб провожает дух к местам его нового обиталища. Но мало кому позволяется избрать. Думай, прелестная Джеки. Ведь без боя я не сдамся, а в ríastrad все равно не сразу понимаю, что на меня колдуют. Ты же лекарка, ты ведь учуяла, что со мной что-то не так. Да и о берсерках слышала.
Безуспешно уговаривать женщин, кажется, становилось его привычным занятием - утомительным и раздражающим, хоть и казалось заманчивым переманить у преисподней души. Зато под стопой нащупался какой-то камень, затеплел от прикосновения - и оставалось надеяться, что это циркон, отражающий злые намерения, к каковым можно было бы отнести и чужую магию, а не, скажем, аметист от опьянения. И где, ворона его заклюй, носило Ясеня?!
Джеки задумчиво, рассудительно покивала.
- Сколько приятных слов. Даже слишком много, все сразу и не поместится в голове у глупой женщины. Места мало. Надо по очереди, одну мысль за раз. И про дракона позабавил, не спорю. Только ríastrad твой, - слово она произнесла чисто, с явным знанием дела, - конечно, штука хорошая, но я, в отличие от Дросэры, не постеснялась у младенца кое-что позаимствовать. В коллекцию. Как думаешь, твоё безумие, твои амулеты сработают против того, что и само - частично ты? - последний вопрос прозвучал с чуть ли не научным, академическим интересом.
- А частично - Лоррейн, - пожал плечами Роб, безмятежно улыбаясь. - И кто скажет, чьего в этой крови больше? Эффект получается нестабильный и плохо прогнозируемый, хоть и мощный, разумеется. А вот если воздействовать напрямую...
Предателей никто не любил, их презирали даже те, кому они сослужили службу. Разумеется, Джеки нужно было соврать что-то своему патрону, сделать это так достоверно, что и отец лжи не придрался бы. Роб вздохнул, картинно простирая руку вперед и со злобной улыбкой медленно сжимая ее в кулак. Закипающая в венах кровь для лекарки угрозы не представляла. Почти не представляла, если ограничиться только ее шеей, только мелкими сосудами, не позволяя жару подняться к голове или спуститься к сердцу, которого в груди у ведьмы не было. Или попросту не ощущалось.
Джеки пошатнулась и, злобно зашипев, одним движением вывела тройную руну. Ис-эйваз-ис. Кожа на шее покраснела, но атам уже ткнул в Роба, заставляя сердце пропустить удар, зайтись, как тогда, а резиденции. И кулак сам собой начал выворачиваться, до хруста сустава. Сильна Джеки оказалась, как мул упряжной. Если бы Роб не знал, что имеет дело с ковеном, можно было решить, что перед ним - английская версия Абдулы Альхазреда. Сила текла к ведьме от стен, от пола. Тёмная сила, не имевшая ничего общего с рябиной, но каким-то образом питавшая атам. Впрочем, если тебе ломают что-то, совсем не обязательно сопротивляться. Достаточно позволить увлечь себя, потянуться за силой, чтобы резко уронить руку - а вместе с ней и тот жар, что жил на шее. Вниз, в живот, к синеватым завиткам кишечника, к матке, устланной толстой, уютной периной тканей. Вот в них-то и пришлось поселить эту кровь и пламя, полыхающее в ней, заставляя болезненно сокращаться орган, в котором зарождалась жизнь, чтобы изгнать ненужное. И тут же лениво прищуриться, принуждая воздух остыть, зазвенеть льдинками, завыть ветром. Льду Роб, мгновение подумав, придал форму кинжалов, хорошо понимая в этот момент, откуда у Фламберга любовь к фанабериям. Летали по ветру такие клинки препогано, к тому же град был более опасен, но... Битва магистра михаилитов и коварной ведьмы должна выглядеть так, как этого ожидают случайные и не очень свидетели. А что может быть пафоснее летающих ледяных кинжалов? Только, пожалуй, картинная поза упомянутого магистра.
Ведьма согнулась, а потом вовсе бросилась на бок, позволяя льду осыпаться по стенам. Под сбитой штукатуркой показался кусочек сложного выгнутого символа. Когда Джеки поднялась на колени, Роб заметил на её щеке кровавую полосу. Видимо, один кинжал всё-таки попал в цель. Но раздумывать над этим долго не пришлось. Тяжесть навалилась внезапно, словно он стоял в колодце, и сверху медленно опускали тяжёлую плиту, прессуя возух. Одновременно накатило головокружение.
- Вы раз уже проиграли! - прошипела Джеки. Атам в пальцах танцевал, словно ведьма так и не рассталась с детскими играми. Впрочем, сколько истины было в тех играх с волшебными палочками?
- Нас хотя бы с небес пинком не вышвыривали, - не согласился с ней Роб, послушно опускаясь на колено - и обрушивая на женщину поток воды. С её раскрашенным, как у дешевой куклы лицом, все равно нужно было что-то делать. Под водой, теплой, почти летней, воздух отзывался послушно, говорил хоть и приглушенно, но внятно - и Роб слышал его весь. Тот, что проникал в легкие Джеки, неохотно пел о боли, вяло покидал тело, подчиняясь приказу. Должно быть, теперь голова кружилась не только у Роба. Впрочем, и восстанавливалась Джеки не медленнее, чем он сам. Ведьма прислонилась к стене, и Роб ощутил, как чужая сила работает в её теле наравне с его собственной, впитывая часть воды, выгоняя остальное. Голос, впрочем, оставался сиплым, да и слова прорывались через кашель.
- Мы хотя бы воевали, а не сдались. И ещё поднимемся. А вы? Без тебя? Без одного человека, чьё сердце, - она протянула руку и чуть согнула пальцы, - словно в ладони. Его легко остановить, правда? - пальцы сжались.

В который раз зарекаясь пить на голодный желудок, Роб поднимался наверх, прижимая к себе ребенка, мирно спящего уже настоящим, не начарованным, сном в импровизированной повязке из занавески. И стоило большого труда не выругаться в голос, не разбудить его, когда он откинул люк и узрел картину почти идиллическую. Ясень, без кольчуги и в расстегнутой рубахе, возлежал на коврах со всеми тремя девочками Джеки, которые, кажется, должны были помогать ей в убиении некоего магистра михаилитов. И судя по количеству распитых бутылок, припухшим губам и отсутствию частей одежды у дам, занимались они всем этим уже довольно-таки долго. Роб тяжело вздохнул, подтягиваясь над краем люка, помог вылезти Джеки и лишь потом заметил свои вещи, аккуратно сложенные на сундуке.
- Позвольте представить, моя дорогая, - меланхолично отрекомендовал он ей молодого михаилита. - Брат Ясень. Как видите, помогает мне. Впрочем, я гляжу, девушки тоже вовсю вам помогают.
О любвеобильности Тома только что анекдоты в ордене не складывали - и Роб невольно подумал, что все три мальчика нахватали у него худшего, оставаясь притом гораздо лучше его самого. Ясень был бабником, но добрым, светлым, обаятельным. Вихрь - торопыгой, но умным и верным. Фламберг - фанфароном, но удачно совмещал в себе сентиментальность и человеколюбие, хоть никогда в этом и не признался бы. Оставалось мечтать, что Райн вырастет иным. Если у него будет шанс вырасти. Он - нить в Портенкросс, к Бадб... нить ко всему. Его не спрячешь даже на Авалоне, потому что тогда и туда придут демоны, в этот последний оплот язычества. Роб предпочитал иметь хоть одну крепость, куда не мог проникнуть никто. Но и убить ребенка, наплевав даже на то, что он - собственный, оказалось сложной задачей. Нельзя было отнимать жизнь у того, кто только начинал жить: ни у Райна, ни у Бадб.
- Ты вещи привез, сын мой?
Если уж его сегодня не убивали, Роб предпочел бы получить обратно кольчугу, меч и наручи, подаренные Бадб, а не то, что лежало сейчас на сундуке у культисток. Да и без магистерских регалий он порой чувствовал себя раздетым.
Ясень, выпутавшись из объятий рыженькой девушки, с улыбкой кивнул.
- Конечно, Циркон. Всё есть. Только гончая эта... она всегда так жрёт? Ох, - присмотревшись к лицу Роба, он посерьёзнел и покачал головой. - Да ты серый весь. Прости, конечно, но в твоём возрасте две женщины сразу... поберечься бы.
- Кто о чем, а Ясень о ба... женщинах, - беззлобно пробурчал Роб, укладывая ребенка на диван и спешно надевая оверкот. Ведьмы могли и передумать. - Джеки, благодарю вас за науку.
Он почтительно склонился, целуя руку женщине и отгоняя мысль о том, что начинает перенимать придворный этикет.
- Таким противником, как вы, можно гордиться, но лучше иметь в союзниках. Если вас не затруднит - для князей, слово в слово: "Мы готовы говорить - и договариваться. Пьедестал всегда можно разделить, а соперники у нас общие." Всё прочее - при личной встрече. Надеюсь встретить вас, моя дорогая, при более приятных обстоятельствах.
Разумеется, демонам верить было нельзя. Но Грейстокам верилось еще меньше. Демоны хотя бы были свои, почти родные, да и чужие боги им были такой же помехой, как и хозяйкам этих земель. Военные союзы часто заключались вот так, до победы над общим противником, чтобы уже потом делить плоды.
Глава ковена кивнула, вздёрнув бровь.
- Передам, сладенький. Вы точно торопитесь? Я смотрю, ваш друг... очень милый мальчик...
Ясень, который как раз переглядывался с северянкой, виновато вскинулся.
- Да. Нет. То есть, тракт ждёт. В окрестностях Бирмингема видели странного волка, так что придётся ехать. Да? - в обращённом к Робу вопросе звучало некоторое сомнение, подпитанное надеждой.
Роб с тоской покосился на окна, за которыми уже стемнело и неистовая, должно быть, сходила с ума от беспокойства. Но и тащить далеко двоих детей через холод и тьму было нельзя. Ближе всего, в трех часах пути, был Хитчин - небольшой городок, славящийся... да ничем не славящийся. Церковь, рынок, угрюмый констебль и приют для бедных - все, как и везде. Но если помнилось правильно, там был приличный трактир. И, кажется, при нем обитали девицы, не отягщенные моралью.
- Нет. То есть - да. То есть... Тьфу! Простите, моя дорогая, не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством. Если необходимо будет уладить формальности по поводу Роза... Сэры с констеблем, прошу вас ссылаться на меня. Ясень, жду на улице.
Роб в последний раз припал к руке Джеки, подмигнул девицам, и бережно прижимая к себе начавшего ворочаться в свертке из плаща Ранульфа, вышел.
После грязного, липкого тепла борделя воздух улицы показался чистым, прозрачным, будто стеклянным. Густая, темно-синяя, как его старые рубашки, темнота звенела морозом и свежестью, вкрадчиво нашептывала что-то. Ребенок высунул голову в забавной вязаной шапке из плаща, и Роб улыбнулся. Сегодня он выжил и, возможно, даже отыграл несколько ходов, сдав всего пару. И главное, Розали отпустила его, покинула мысли, унесла в свою новую могилу скорбь. А ведь всего-то надо было ее убить... "Слышишь, mo leannan?"