Согласно кому-то из однообразно великих древних наставников, жену следовало побить утром, сразу после пробуждения - вдруг что-то натворит? И перед сном, вечером - вдруг, натворила? На кой и почему Роб думал об этом, глядя на грозу, затруднилась бы ответить даже неизбитая с утра жена. Просто - думал. Порой случается, что мысль привязывается, как течная сука, вьётся вокруг тебя - не прогонишь. Не думать же, в самом деле, что партия - поход за Эммой несколько попахивает гнильцой и провалом. Гроза, будто в ответ мыслям, глухо ворчала. Роб поворчал бы сам, но не хотелось. Во-первых, он наслаждался подзабытой свободой тракта, отсутствием долгосрочных стратегий, государственных и божественных дел. Да что там говорить, даже примитивной тактикой наслаждался. Во-вторых, ему ужасно надоело быть генералом, и хотелось простого, михаилитского. Зарубиться с тварью, поторговаться со старостой деревни, ловя кокетливые взгляды селяночек, накатить кружку дрянного виски. Может быть, рассказать пару идиотских, но не очень приличных побасенок, и отправиться пинать соседского вампира, позволившего себе слишком уж расшалиться. А потом... Обычно потом в постели оказывалась одна из селянок, поумнее и посмазливее, но теперь это было невоплотимо. Да и не зачем.
С другой стороны, чтобы пробежаться до ближайшего села, не принадлежащего Рольфу де Манвилю, Робу пришлось бы переодеваться. Снимать чёрную шёлковую рубашку с пышными рукавами, узкие штаны, алый кушак. Щегольские сапоги с узкими носами менять на свои, удобные, разношенные. Смывать краску, которой так умильно, закусив кончик языка, подводила ему глаза Бадб. Натягивать доспех и доставать оружие.
Перспектива показалась такой заманчивой, что Роб даже зажмурился от предвкушения и упустил контроль над грозой, из которой жрал силы для фокусов. Гроза обрадовалась, глухо рявкнула и немедленно разверзлась тёплым майским ливнем. Гости ярмарки, причитая, ругаясь и смеясь, поспешили к шатрам, минуя Роба, бросая на него удивленные взгляды. В самом деле, они вряд ли видели раньше прорицателя, который стоял под проливным дождём, раскинув руки, точно хотел обнять тучу. В большом цирковом куполе заиграла музыка, и Роб довольно кивнул. Теперь можно было и прогуляться. Акробатки, силачи, шуты и Раймон надежно займут публику до темноты, а к тому времени всегда успеется и пошнырять по окрестностям, и вернуться. 
В конце концов, есть определенная прелесть в том, чтобы быть архимагом. И силу, как послушную собачку, нужно время от времени выгуливать. Равно, как и потакать своим желаниям.
Желания завели его в заброшенный дом у озера. Роб шёл в сторону Дебдена, бездумно попинывая камни на дороге, когда лесная тропка, петлявшая между папоротниками, упёрлась в этот небольшой особняк. По черепице крыши скакал небольшой дрозд, склёвывая ягоды рябины, осыпавшиеся с ноябрьски алого дерева. Под ногами шуршала золотая, желтая, коричневая листва. Остро пахло прохладой Самайна, а на тыквах, украшающих крыльцо, белела изморозь. Роб оглянулся. За спиной по-прежнему бушевал майский дождь. Но здесь, подле дома, была уютная, тихая осень. Дверь, увешанная сухими связками чеснока, вела на кухню. Небольшую, уютную, заставленную множеством предметов - банками и баночками, бутылочками, корзинами, чашками в вязаных чехлах. Украшенную сухоцветами, яркими листьями и самодельными флажками. На столе лежала книга с рецептами. Пахло выпечкой, сладостями и травами. И вместе с тем - на всём лежал флёр пыли, не стираемой уже очень давно.
"Три части полыни, - прочитал Роб, аккуратно отерев рукавом страницы книги. - Поместить в котелок и кипятить с мыльным корнем, помешивая посолонь..."
Травница. Быть может, ведьма. Листы тонко пахли то ли розой, то ли корицей, напоминая о Розали.
За дверью, ведущей из кухни, зашлёпали босые ноги. Потом скрипнули петли, вошла девушка с мокрыми волосами, охнула,  всплеснула в испуге руками, и стянутая на груди узлом простынка распалась, открыв миру совершенную женскую наготу:  груди с вздернутыми сосками, узкую талию, крутые бедра, точеные ноги и русый мысок меж ними. Роб от неожиданности хмыкнул, а девушка взвизгнула, покраснела, как свекла, схватила простынку и умчалась вглубь дома. Роб метнулся было за ней, но взгляд снова зацепился за паутины пыли, свисающие с сухоцветов. Пол тоже был грязным. Не станет по такому ходить босиком случайная гостья в лесном домике. А значит, гостья была не случайной. Или её вовсе не было.
"Но боги, как хороша!"
Эта мысль тоже была чертовски странной. Начарования, феромоны и привороты Роб сбрасывал себя, как шелуху, не задумываясь, но эта грудь, схожая с молодым, крепким яблоком...
"Чтоб ты сдох, Роб Бойд!"
Циркон огляделся. Одинокая звезда зыбко дрожала в бледном предрассветном небе. В студёной тишине часа между днём и ночью ощущалось далёкое дыхание ранней весны.
- Птицы, - сказал ему Роб. - Слышишь, как они звонят в небо?
"Какого чёрта нас двое?!"
- В самом деле, почему нас двое?
Душа, жизненная сущность - Роб и его жизненная сила, характер, чувства - Циркон, стояли на холме среди туманов, друг против друга. Глаза Циркона - молочные опалы, глаза Роба - серый лунный камень. Оба - молоды, моложе своей телесной оболочки.
- И где наше тело?
- Возможно, что его уже трахает та забавная девчонка.
- Не обольщайся, мы не красавчик. Скорее жрёт.
- Одно другому не мешает, братишка.
Туман потихоньку рассеивался, открывая алый рассвет, мохнатые камни под ногами, очертание холмов у горизонта. Правый - рогатый, с башней, левый - как сиська матери фоморов, на нём угадываются катапульты, средний - с плоской вершиной.
- Маг Туиред.
- Да. Но мы в Бакхёрст-хилл. Значит, это воспоминания.
- Или мороки. Но мороки мы обычно чуем...
- Забавно, тут мы можем отыскать Тростника.
- Тогда надо позвать Викку. Она его убить хотела.
- Она его сначала поимеет. Приревнуешь.
- Кто?! Я?! Да я его даже подержу.
Маленькая голова на длинной шее словно выстрелила из серого мха под ногами. На плоском лице - две длинных щели на месте ноздрей, челюсти вытянутые в клюв, ощерены в жутком оскале. Почему в жутком - ни Роб, ни Циркон не взялись бы сказать: михаилиты и пострашнее улыбки видят. Но было жутко до дрожи в коленках, до слабости в руках. Так страшно, что ни Роб, ни Циркон и не подумали поискать хотя бы кинжал, а толкаясь, мешая друг другу, рванулись душить тварь. Тварь как-то странно, изумлённо хрипнула и покорно придушилась.
- Они только пугают. Не знаю, как их называют, но ни один не укусил еще.
Эмма, неслышно подошедшая сзади, была бледной, как смерть. Образ смерти неплохо дополняли белый саван и туго заплетённая коса.
- Знаете, я здесь выучила слово - итсени. Отец моего мужа. А еще : их - кто это? Нефернен - какой красивый. И сенебсумаи - он здоров на моей ладони. Он... пришёл за мной, итсени?
Это несомненно была Эмма. Непривычно разговорчивая, с жёстким заломом между бровями - как у брата Ричарда, еще более хрупкая, чем обычно - но Эмма. Только Эмма могла спрашивать о Раймоне, не называя имени, но так, что становилось понятно: красивый и здоровый - это он, её муж. Сын Роба.
- Здесь - это где, дочь моя?
Спросили это оба, хором, почти сливаясь. Присутствие Эммы действовало целебно.
- Не знаю. Я пыталась, стучалась, кричала Раймону... Не слышит. Потом отчаялась. Я не живу без него, понимаете? Не горю, ничего не хочу. Когда отчаялась - провалилась сюда. Мне кажется, это их мир мёртвых. Здесь много душ. У тех, кто служит Грейстокам - душ вчетверо. Сами посудите: ка, ба, ах, хат, иб, сах, сехем, шуит и рен. И вас двое, гляжу. Берилл тоже... где-то тут ходит.
Эмма по-детски скривила губы, всхлипнула и рухнула на камень, закрыв лицо ладонями. Плечи затряслись от беззвучных рыданий, и Циркон хотел было обнять её, поделиться теплом, но Роб одёрнул. Эмма или нет, а доверять миру, в который попал после созерцания голой бабы, мог только полный кретин.
"Баба" - это хорошо. Уже отпускает."
Отпускало слишком медленно. Эмма исчезла, будто её и не было, а Роб с удивлением обнаружил себя в жёлтой, пронзительно жаркой пустыне.  Циркон вернулся на своё место, а компанию теперь составляли двое дюжих полуголых мужиков, вооруженных кривыми мечами - то ли серпами, то ли саблями, то ли топорами. Бёдра эти воители прикрыли белыми обмотками, ноги и руки - бронзовыми поножами и наручами. Оба были лысыми, мордатыми и смотрели недобро. Разглядывать себя они не дали. Первый рванулся вперёд, Роб успел толкнуть его в бок, вложив в это движение всю свою силу. Мордатый свалился на песок, но тут же встал и медленно, не сводя глаз, пошёл на Роба. Клинки мечей выглядели неприятно и опасно. Чтобы убить человека достаточно вонзить лезвие на четыре пальца ему в живот. Клинки этих молодцев следовало погружать глубже и под углом. А еще ими можно было рубить, что и продемонстрировал второй.
То ли серп, то ли топор свистнул у уха, Роб перекатился по песку, набирая полную жменю, которой незамедлил поделиться с ближайшим противником. Тот ничуть не смутился, зажмурился, но меч отпустил только после пинка в живот. Сломанная рука укрепила его в желании распроститься с оружием, и второго Роб встретил уже клинок в клинок.
"Хорошая игрушка".
Лишь зарубив обоих, Роб понял, что песок зверски горячий, а сапог вовсе нет. И одет он только в тартан, в котором в пустыне было так жарко, что хотелось раздеться.
"Надо выбираться отсюда. Пожалуй, если я не понимаю, что происходит и не знаю, где я, то следует позвать жёнушку?"
Но жёнушку звать было нельзя. Всё это могло оказаться ловушкой, сродни той, что готовили Розали и Джеки.
- Maith. Что я знаю? Я вошёл в осенний дом, пощупал пыль и книгу с рецептами. Книга пахла розами и корицей. Потом пришла голая мокрая деваха, продемонстрировала себя и сбежала. А я, будто никогда голых девок не глядевши, чуть было не побежал за ней. A’ chiad - зачем это ей, аn dàrna - зачем это мне, если влечения не испытывал? И самое главное - что я упускаю?
- Упускаешь Самайн, - прозвучал в голове голос Бадб. - А ещё мы упускаем короля, потому что наш новый мерлин его вылечил.
- Зачем? - Тупо поинтересовался Роб, от изумления забыв о песке, девках и даже о Самайне. - Зачем вылечил?
San treas àite, он и впрямь забыл, что в дом его повлекло уютом осени. Дитя, родившееся в ночь Дикой Охоты, Роб лучше всего чувствовал себя именно в октябре. Ему нравились прозрачные нити паутины, тронутые первым осенним морозом, алые, желтые листья. Когда родился Тростник, он не знал, но Роберт Бойд подчинялся магии Самайна. Видимо, зря.
- Так, mo leannan. Я как слепой котёнок сейчас. Если можешь - выведи, и что значит - вылечил?
- Да это и значит, - богиня мысленно пожала плечами. - Полностью вылечил. Влил в него столько силы, что я не удивлюсь, если король ещё и помолодеет. А зачем - так верноподданный, не хочет жить в мире без короля. Правда, тогда получается, что и без Клайвелла тоже, потому что и его вылечили. И Кромвеля, наверное, тоже бы, но он не болеет.
В пустыне повеяло майским ветерком, и Роб шагнул навстречу ему на поляну. Стена в домике исчезла, будто её не было. Снова были лес, ливень и Англия  со здоровым и помолодевшим королём.
- Иди сюда, моя Бадб. И объясни толком, что происходит, пока я буду с упоением возиться с огнивом и поджигать этот чёртов дом. Что мерлин делал у короля? Причём тут Клайвелл? Что еще натворил этот юнец?
- A’ chiad - он ещё и комиссар, к начальству пришёл, сам не зная, зачем, - Бадб встала рядом, рассеянно потирая пальцы. - An dàrna - Клайвелл случайно под руку подвернулся, потому что этот мерлин, кажется, очень полюбил лечить. Кроме того, они вместе с мерлином с утра отправляются визитировать вашу, михаилитскую, резиденцию. А ещё этот юнец ввёл моду на безрукавки. Потому что Клайвелл, который случайно, упомянул татуировки в протоколах.
Сначала стало страшно. Дик Фицалан, не будучи виновным в чём-либо, тонул в болоте и тянул за собой всех, кого соприкасался. Никто не выбирал, в какой семье родиться, рисунки на руках порой были просто рисунками, а самодуры чаще других становились королями. Однажды старцы, трактующие волю божества, запретили древним евреям делать татуировки, а расплачивались теперь за это илоты Бадб. Которые евреями не были. Потом Робу захотелось пнуть камень, выругаться и пойти оторвать королю ногу.  Да так, чтоб ни один траханый всеми дубами друид не вырастил новую. Но король без ноги не имел смысла, пустой трон тоже был бессмысленнен, Фицалану на него садиться - рановато,  здоровый Гарри казался таким же удобным, как седло на хряке.
- Sgudal agus gràineileachd, - вздохнул Роб. - Моя Бадб, почему я всего-то генерал, причем - скорее полковник, если припомнить, сколько от тех легионов осталось? Не мерлин?
Жизнь, пожалуй, надо было любить. Потому что она всё равно отымеет, но в таком случае это будет хотя бы по любви. Поэтому, для страха и лёгкой паники Роб оставил пару глубоких вздохов, а сам сел на ближайшее бревно. Подумать.
- А ты хочешь? - поинтересовалась Бадб. - В мерлины?
- Нет. Не знаю. Мерлин не должен хотеть кровавой резни, бессмысленной и беспощадной. Представь, отрезать ему сначала один палец, потом другой... И это я про короля, для начала. Поэтому, в мерлины мне нельзя, недостаточно люблю всё живое. Придётся довольствоваться службой тебе.
Раймон, должно быть, уже заканчивал своё представление. И следовало бы вернуться в цирк, но встать и просто пойти Роб не мог. Не сейчас, когда внезапно оздоровленный король посылал в резиденцию ревизию и вообще казался излишне прытким даже издали.
- Да, - со вздохом согласилась Бадб. - Незнание, выбор, мерлины, илоты... как я порой завидую, что б ты знал. Может, потому и... а, не суть. Отпускаю тебя. Отныне ты равен мне.
Долгое, свободное мгновение Роб глядел на свои руки, с которых осыпались рисунки, и, кажется, не дышал. Мысли толкались в голове, норовили проскочить вперёд вне очереди.
Здорова ли Бадб?
Бадб ли это вообще?
Кто еще мог бы освободить от клятв, кроме неё?
увствуя себя выброшенной на мороз собакой, Роб, тем не менее, не смог запретить себе помечтать. Теперь можно было умереть и упокоиться. Бросить божественные дела, отдавшись привычному, трактовому. Уже слишком долго дети Ордена получали помощь не вовремя. Можно было просто любить свою жену, мечтать о наследниках и тихой старости. Свобода пьянила не хуже доброго ирландского виски, кружила голову, и Роб закрыл глаза, наслаждаясь этим мгновением.
- Нет, - решительно заявил он, когда первый хмель схлынул. - Я сбегу, mo ghràdh. Найду способ оставить тебя одной, ты ведь знаешь. Я не могу не ценить доверие, но доверять мне стала бы только дурочка. А ты - не она. Возможно, однажды мир наполнится ароматом майских роз и ландышей, прекратятся войны, и музыка зазвучит, и мы станем милосердными и искренними, а наша любовь - безусловной. Как в раю. Но это будет еще очень нескоро, даже по твоим меркам. Поэтому, если ты не видишь меня илотом, то тебе придётся меня купить. Очень задорого, замечу. Или победить. В конце концов, твоя сестра называет меня рабом и наложником. Не стоит ей перечить, а?
Подумать, так было даже спокойнее. В случае чего, Бадб могла потребовать свою собственность, а это означало - больше никаких башен с рогатыми свиристелками. В семейной жизни это ничего не меняло, генералу рабский ошейник командовать не мешал, а о том, куда делись рисунки с рук, можно было никому не говорить.
- Только не ошейник, ладно? Михаилиту лишние цацки на шее ни к чему, под них ядовитая слюна затекает. Не моя, не улыбайся так ехидно. Клеймо, рабская серьга - еще куда ни шло. Но не ошейник. Я хоть и кобелина, но с ярмом ходить не го....
Внезапная мысль осенила его. Нахлобучила так, что Роб осекся на полуслове. Всё это было правильно, спасало его от измышлений короля, но совершалось зря.  Потому что помимо запястий, на нём были другие татуировки. На правом плече пламенеющий меч и надпись сообщали, что плечо принадлежит магистру Ордена архангела Михаила, Циркону. Замысловатая вязь на левом предплечье - что Роб и Бадб вместе навсегда. Древо жизни на спине красовалось с молодости и довольно успешно прикрывало эту самую спину от гадостных фэа, норовивших напасть с ветвей. Подумать, его татуировки илота были меньшим из зол. Потому что - "Не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен. Я Господь Бог ваш".
Роб тряхнул головой и улыбнулся своей рыжей жёнушке. Двум смертям не бывать - одной не миновать. Не управляли королём - нечего и начинать. И прятать руки, точно на них нечто постыдное, не стоило. Те же валлийцы, от которых пошел род Тюдоров, были расписными, что яйца на Пасху. Тем не менее, валлийскую Марку пока никто не сжёг дотла.
- А знаешь что, моя Бадб? Хер тебе, я остаюсь илотом.
Свобода и возносила, и больно роняла на камни. Если уступить сейчас, то людям с татуировками на запястьях придется сдирать кожу, чтобы избежать дознания и костра. И виноват в этом будет Роб, который ухватился за желанную свободу, как младенец за грудь кормилицы. Всё же, больной или здоровый, Генрих Восьмой был деспотом, сатрапом, но не идиотом. И с ним можно было попытаться договориться. Свою выгоду он никогда не упускал, а живой  преданный магистр всегда полезнее мертвого, преследуемого или озлобленного. Хочет король Гарри ведьму - получит. Охоту? Легко, особенно если прихватить Снежинку, чтобы тот водил нежить, как кукловод. Подсказывать будущему монарху с красивым, правильным именем Ричард, где и как лучше разместить ополченцев, куда нужно ударить и чем, помогать ему фейским золотом, чтобы побыстрее снять неудобного правителя по имени Генрих - дело вовсе привычное. В конце концов, Роб всегда лучше чувствовал себя за шахматной доской.
- Ну же, рыжая-бесстыжая. Режь. Это мой выбор, выбор свободного человека.
И отросшая коса мешала. Особенно - она.  От неё чесалась шея, когда Роб опустился на колено, протягивая руки Бадб.

15 мая 1535 г.  Леса в окрестностях Бакхерст-Хилл

Солнце еще только собиралось выглянуть на остывшее за ночь небо, когда поляну, укрытую густыми белесыми клубами тумана, выбрался из кустарника крепкий бородатый мужчина. За спиной, спрятанный от посторонних глаз, таился резной посох, а за пазухой истекал последними каплями еще теплый заяц, попавший в спрятанные в зарослях силки.
- С чего б туману взяться, - недовольно бубнил он, - николи не было, завсегда ветром сдувало.
Будто услышав его, порыв ветра разорвал стену тумана впереди, показывая вершины двух широких белых шатров, и четырех поменьше - ярко-синих, желтых и красных. Выходило, что место некромаг Тамон  Преквор, урожденный Карлом Кларком, нареченный Птах-асесом, для дел своих и дел Инпу, нашел правильно. Место, где уже правит визирь Третьего Нома, где бродячие артисты привлекают многое множество душ любопытных людей, требовало освящения жертвой и установки маяка-якоря.
- Себихос! - негромко позвал Птах-асес своего подручного, расторопностью не отличавшегося, зато - непревзойденного мечника и борца. - Неси алтарь-то!
Предвкушение силы, дара великого Инпу, будоражило, Птах-асеса потряхивало, руки дрожали, и потому алтарь - бронзовая чаша-жертвенник с головой Псоглавца - в жирную, сырую землю вошел криво. Но стоял прочно, и возлитое в него масло зря не пролилось.
Птах-асес воздел руки и глубоко вздохнул. Творя призыв, спешить не стоит. Нужны спокойствие, умиротворение и боголепие. И даже шуршавший в кустах Пен-пи, второй подручный, не мог этому помешать.

Солнце еще только собиралось выглянуть на остывшее за ночь небо, когда Роб блаженно-счастливым свистом согнал с округи туман, перебудив лошадей. Цирковых разбудить было сложно - после представления и непременной пьянки они спали непробудно.
- Вставай, сын мой, - бесцеремонно растолкал он Раймона. - Медведь приснится. Тут поблизости есть дивное гнездо гравейров, надо бы в гости наведаться. А то пузо отрастишь, не дай Господь.
Господь Робу за ночь не только свёл татуировки с запястьев, но и отрастил короткую косицу, которую тот внезапным кокетливым жестом накручивал на палец.
- Не хочу гравейров, - капризно отозвался Раймон, не открывая глаз. - В этой странной новой жизни гравейры утратили, как сказал бы поэт, интересность и всяческий sentiment de nouveauté. Давай лучше, не знаю, найдём вот жену Рольфа. Почившую и упокоившуюся, кажется, в наполовину сломанном Рочфорде. И тоже украдём. И оживим.
- Чего утратили?.. Ай, не важно. Вставай, говорю. Нутром чую, будет coiseachd inntinneach.
Роб еще раз встряхнул его, прихлопнул сверху кольчугой и снова присвистнул, выглянув из двери фургона. Раймон только вздохнул. С той ночи, когда у Бойда пропали татуировки, его жизнелюбивости мог позавидовать даже... нет, сравнения в голову не лезли, даже когда с неё слезла кольчуга.
- Между прочим, во сне почти написал трактат о причинах того, почему морочники, вопреки общему мнению, не любят изменений. Казалось бы, мы ими живём, мы их создаём - но нет, напротив. Я думаю, это оттого, что морочник сам по себе внутри текуч, как... нет, сравнения не лезут. Volatile, в общем, и поэтому нуждается во внешних якорях. Но теперь мне кажется, что нечто подобное уже есть в орденской библиотеке под каким-то жутко скучным названием. А, впрочем, может и нет. Я уж точно наверняка не скажу. Всегда считал, что пока не магистр, в библиотеки ходить рано, а потом - поздно.
-  В каждом сне есть крупицы истины, - а еще Роб будто вернулся лет на цать назад, потому как заглянул Раймону в ухо, за веко и в рот, проверяя, здоров ли. - В них могучая сила. Маги и ученые не первый год ломают над морочниками головы, но поняли только одно. Психи вы. Уцепился за мороки, как эммину юбку. А ведь какие factiones проё... ай, не маленький же... просираешь!  Ну же, - продолжал он, увлекая Раймона по едва заметной тропке между кустов, с которых брызгало холодной росой. - При виде твоей кислой физиономии придорожные грибы сами маринуются.
Туман, меж тем, густел. Он лип к ногам Бойда ласковой сукой, вился к рукам, шипел оседающей влагой. Туман складывался в причудливые фигуры, обманывающие зрение не хуже мороков - сутулый человек, крупный зверь, рыхлый куст, рыбина, непонятная сутулая тварь размером с собаку, но отчего-то на двух лапах...
Выпрыгнувшая из куста тварь ударилась о сгустившийся воздух и сползла на землю. Поднялась, попыталась обойти преграду сначала в одну сторону, потом в другую, отчаянно махая при этом верхними лапами.
- Это и есть твоя шотландско-ругательная "интересная прогулка"? - Поинтересовался Раймон, скептически глядя на рольфова - или ещё какого некромантского - отпрыска. - Пока что выглядит ровно так, как звучало, а не что там по сути. И вообще, если говорить о юбках, то...
О юбках договорить сразу не пришлось: тварь, видимо, отчаявшись, плюнула в него чем-то маленьким и круглым. Кольцом, причём, если Раймону не изменяли глаза, кольцом знакомым и привычным, эмминым.
- Если говорить о юбках, то мне интересно, понимают ли все эти некромаги, разбойники и прочие, что если Эмму забрать совсем, разорвать вот связь, души, прочую поэтическую ерунду, то хуже будет в первую очередь вовсе не мне?
- Ну интересно же, - пробурчал Роб, встряхивая рукой, будто соплю оземь сбивал. - Вон, сушеная макака с тобой разводится. Когда я ещё такое увижу?
Он огляделся, обозрел  небо, но то было безмятежно-молочным и туманным. Сухих ворон, прилагавшихся к обезьянам в прошлый раз, Рольф не предусмотрел.
- И кольцо теперь в трёх щёлоках и пяти бренди отмывать, - пробормотал Раймон, рассеянно разглядывая лес. - И вообще... отмывать. Сплошные расходы, потери и прочее такое.
Умертвие, меж тем, направилось к ближайшему дубу и страстно его облапило. Роб был готов поклясться, что сделало оно это радостно, точно всю не-жизнь ждало, когда можно будет облобызаться с деревом. Морочники, хоть и были психами, общение с мертвяками облегчали и упрощали.
- Она говорила, что ждёт тебя, - отстраненно заметил Роб, глядя на изумруд, на ломаные линии кольца, на мышь-полевку, тянущую к нему лапку. - Но... Быть может, тебе лучше заказать новое кольцо? Ну, знаешь, все эти наведенные проклятья, сцепленные маяки, нежелательные беременности...
Раймон скривился, размышляя, то ли дать магистру в ухо, то ли и так сойдёт.
"Ещё бы спросил, чем Эмму после Рольфа отмывать, потому что, дескать, честные рыцари давно перевелись".
От раздумий отвлекла мышь. Несчастное животное, только коснувшись колечка, дёрнулось и издохло, роняя из пасти капли густой, почти чёрной крови.
- Да, лучше новое. Есть пара мыслей...
Договорить снова не дали. Земля под дорожкой и вокруг проваливалась, открывая лакуны, из которых наружу полезло всякое гулеобразное разной степени готовности. Словно местная нежить ненавидела, когда при ней разговаривали. Или не вообще, а конкретно когда говорил вот Раймон. Это стоило запомнить отдельно и донести Рольфу лично, за некуртуазность.
- Есть пара мыслей о том, какое именно, потому что... кстати. Как специалист по древности: а какие жертвы приносили той, четвёртой? Ну, которую в Бермондси жечь пытались?
- Да на кой она тут нужна?
Когда из-под ног начинали лезть гули на разных стадиях развития, первое, что всегда делал Роб - поминал по матушке их батюшку. Второе - на бегу ставил щит. Этот раз исключением не стал, разве что в крайне увлекательный бег он прихватил Раймона. Во время бега было проще отбиваться от противников, превосходящих числом. Отбежал, развернулся, ударил.  Роб предпочитал это делать в рукопашной, но Раймон - жёг, всё что двигалось. Вот и приходилось держать щит, матерясь в мыслях, ибо жжёной мертвечиной воняло так, что хотелось повеситься не только Робу, но и всему лесу вокруг. Который упорно оставался за спиной, тропкой выводя к просвету поляны.
- Тебе не кажется, что нас загоняют?
Лысые культисты, не по погоде одетые в белые фартуки вместо штанов, творящие замудрённый ритуал на поляне, куда вывалились михаилиты, нападения их туманного леса не ожидали, но заслон небольшой поставили, и сейчас два караульных растерянно вскочили, схватившись за оружие. Растерянности им добавляла еще и угнездившаяся на бревне в отдалении Эмма в сопровождении уже знакомого поддельного Раймона. Эмма, как это и было ей положено, изучала  творящееся с отстранённым, невозмутимым любопытством, и Роб придержал своего поспешливого воспитанника за руку, глядя на здоровяков в добротных кирасах, вооруженных неприятного вида кривыми клинками.
Сзади слышалось кряхтение и пыхтение оставшихся  семи гулей, вознамерившихся обязательно догнать, порвать и сожрать.
- Привет, солнышко! - Раймон выдрал руку и помахал Эмме, заодно разминая пальцы.
- У тебя жар? - Изумлённо спросило солнышко, и Раймон умилённо хмыкнул.
- Ничего себе, оно ещё и разговаривает. Ну, хоть лоб щупать не лезет... слушай, Циркон, а если убивать нельзя, то что, собственно, с этим твоим интересным делать? Тем более что оно становится всё больше и всё интереснее.
Жрец, вымазанный собачьей кровью, продолжал гнусавить над вычерченным по земле анкхом, но петь ему явно оставалось недолго - ритуал близился к завершению. Оставалось понять, что за ритуал, для кого ритуал, зачем ритуал... почему загоняли к ритуалу.
- Инквизицию проводить, - задумчиво ответил Циркон, поднимая с дорожки тщательно отполированный кошачий глаз. - В соответствии с Уставом и, мать его, еще одним Уставом. Новым. Что-то мне очень хочется узнать, зачем таких Эмм делают, кто эти ребята в белых юбках и что тут происходит.
Раймон пожал плечами. Ответов на настолько интересные вопросы у него не было, зато кое-какие мысли имелись: уж очень не складывалась эта вот полянка в цельную картину. Слишком ценными выглядели вот эти разумные, говорящие, реагирующие, явно любовно выращенные и тщательно обученные копии, чтобы подставлять под мечи вот так походя. А если что-то не складывается, значит... значит, оставалось набрать в грудь побольше воздуха вместе с искренним отвращением ко всему неправильному, искажённому, извращённому.
- Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica et non solum, in nomine et virtute Domini Nostri Jesu Christi, eradicare et effugare a Dei Ecclesia, ab animabus ad imaginem Dei conditis ac pretioso divini Agni sanguine redemptis...
Рядом, почти в унисон, но более непонятно, недовольно выражался Циркон.
- Gnathaichean nàraichte, necromages, gus am bi a’ ghràineag naomh a’ tachdadh ort!
Оторопевшие от такого представления парни в кирасах и подручные жреца таращили глаза, и даже жрец, кажется, запнулся. Не удивились только гули, довольно долго бежавшие к полянке. Экзорцизм их не впечатлил, шотландскую речь они не понимали, поэтому с разгона напрыгнули, стекли по воздушному щиту и отползли назад, явно намереваясь напрыгнуть снова.
- Да будет так! - Торжественно провозгласил жрец, воздев посох и линии рисунка вспыхнули золотом, чтобы тут же погаснуть. - Что вы замерли, олухи? Хватай их!
- Non ultra audeas, serpens callidissime, decipere humanum genus...
Солнышко красиво, по манускриптам, корёжилась у бревна, солнышков Раймон суетился вокруг, пытался оттащить её подальше - и это было почти мило, только глупо, потому что туман густел вокруг, твердел, пока не вырос вокруг обоих сверкающей ледяной глыбой.
"Хорошо быть архимагом".
Жрец вскинул палку, собираясь ответить - и с воем рухнул, хватаясь за пробитое стрелой колено. Раймон бросил арбалет и потянул меч, поджигая излишне ретивого гуля. Нежить горела охотно, ярко - после экзорцизмов огонь всегда шёл особенно хорошо. Дальше смотреть на поляну ему стало некогда, но - там оставался Циркон. На двоих наёмников в кирасах. Судя по звукам, этого вполне хватало.
- Dia dhuit!
Бронированный культист прыгнул, махнул левой рукой и в ней блеснула кривая херня, сходившая верзиле за меч. Короткий удар. Роб отскочил, клинок скользнул по его мечу. Верзила отбил  острие, и сразу, на полусогнутых ударил, целясь в голову. Едва успев парировать удар, Роб пригнулся, давая дорогу блискавке Раймона. Культист налетел на неё, фыркнул от сажи, ударил вблизи с полуоборота. Циркон уклонился, увернувшись рядом с ним. Развернулся еще раз, сделал быстрый финт и выпад. Противник отскочил - и напоролся на удар снизу, через бедро и пах. Верзила не крикнул, упал на колено и на бок, выпустив свой серп, впился обеими руками в рассеченное бедро. Кровь толчками запульсировала между пальцами, но Роб на это уже не смотрел, поворачиваясь к смертно побледневшему напарнику здоровяка. Тот был помельче, поувертливее, умудрился зацепить щёку и ухо, но итог короткой схватки был тот же.
- Ну интересно же, нет? - Снова вопросил Роб, вытирая меч о юбчонку верзилы.
- Да и не говори, - проворчал Раймон, дожигая последнего гуля. Повернулся, нехорошо глянул на помощников жреца.
Один из них скорчился на земле поодаль и смотрел так испуганно, что его хотелось пристрелить исключительно на общих основаниях. Вот второй... второй склонился над своим начальником, приложив ладони к его ноге над раной. Окровавленный болт валялся рядом. Раймон хмыкнул и подобрал арбалет. Без усилия натянул тетиву, вложил новую стрелу в ложе.
- Ну а теперь что делать?
- Снимать штаны и бегать, - поделился народной шотландской мудростью Бойд, направляясь к жрецам. - Этого свяжем. Этот... Ну ты видел, как он на меня подло напал?!                                     
Жрец-целитель и тот, что скорчился, вздохнули в последний раз и умерли.
- С кого снимать? - голосом Рольфа де Манвиля поинтересовалось небо, и на поляну приземлилось нечто. Пожалуй, более всего это походило на нетопыря и женщину одновременно. Черное продолговатое тело, миловидное женское личико на длинной шее, покрытой чешуёй, перепончатые крылья. - Джентльмены, рад вас видеть. Отчего ж не зашли на ужин? Побеседовали бы, на охоту сходили.
- А мы разве не на охоте, что ли?! - Изумился Раймон, жалея, что морда у этого нечто была не Рольфова, и бить её было незачем, всё равно не почувствует. - Самая что ни на есть охота. Сейчас вот ещё бревнышко запалим, пожарим Эмму и будем травить байки вокруг костра. Вина мало, конечно, но наверное хватит.
Бойд, связывающий стонущего жреца, в голос хмыкнул.
- А что, сэр Рольф, как насчет выйти в своём теле, вывести настоящую Эмму, честно получить по морде и снова уйти? Воспитывать Харпера, скажем.
Химера фыркнула и отряхнулась.
- А зачем? - Поинтересовался Рольф, оглядываясь на него. - Харпера воспитывать? Это, магистр, занятие бесполезное и заведомо провальное. Знаете ли, нынешние юноши совершенно разучились жить. Взять к примеру этого вашего воспитанника. Фламберг, кажется? А выйти я не могу, поскольку нахожусь не в поместье. Впрочем, если вы желаете назначить поединок, то к вашим услугам. И к вашим, юноша.
Раймон, которого в его двадцать шесть юношей не называл даже Роб, мысленно сравнился с Харпером и мысленно же кивнул. Жизнь и правда получалась какая-то неловкая, надо было исправляться. Учиться у мастеров. Глянув на ледяную глыбу, уже начинавшую истекать слезами, он пожал плечами.
- По поединкам в этой странной англо-шотландской семье - брат Эммы. Дик, конечно, очень, очень разочарован... а разочарованный лорд Грей - это страшно. Будет так занудствовать, что вы сами с башни прыгнете. Не искушайте его поединками, пожалуйста, мир этого не переживёт. К слову, Роб, а что там кроты и прочая живность? Не собирается же оно при нас хватать глыбу и улетать.
- Писк, тьфу, оно глыбу упырём хватать будет, - Роб по-мышиному наклонил голову и взвалил жреца на плечо. - Mo leannan, забери нас. Я нагулялся.

"Соскучилась, конечно, соскучилась. Но - по делу. Дик пропал".
Роб удивленно присвистнул и замолчал. Кажется, семейным проклятьем Фицаланов было пропадать, теряться, и похищаться. К счастью, Раймон уже отпустил голубей, что позволяло говорить вслух, не боясь ему помешать.
Проводив взглядом птиц, Роб с сожалением опустил ноги неистовой на траву и поднялся на свои. Любовно выструганную лошадку он всучил Раймону, и прошёлся по поляне. Найти Ричарда Фицалана в целом было несложно. Почтовые голуби - это та погрешность, которую не учитывают маги при постановке защит, щитов и прочих вещей, осложняющих жизнь при поиске. Потому что голубь - это рутина. О которой думаешь только когда она прилетает с письмом. Если, конечно, похитители не рассуждали, как Роб, и  не озаботились.
- Отправь ворона проследить за голубями. И что значит - пропал, моя Бадб?
Вздохнув, Раймон тоже поднялся, подхватил Эмму и кивнул.
- Пожалуй, воспользуюсь предложением. Пора уходить, пусть и без клыкастых. Спасибо, и - бывайте.
Роб поднял руку, благословляя. Bho chridhe gu ghrian – от сердца к солнцу. Издревна этим жестом и приветствовали, и отправляли в дорогу. Раймону и в самом деле было пора. Как ни жаль отпускать, но Эмма требовала излечения. А проблемы полковников детей генералов не касались.
- Mo leannan? Сгораю от нетерпения.
- Думаю, с чего начать, - призналась Бадб и растянулась на траве, закинув руки за голову. - Пропал - значит, отправился улаживать дела с фоморами в Лланелли, и пропал. Я его не вижу, только чувствую порой... угрозу, просьбы? Обращения? Словно через десяток одеял. Не думала, что фоморы так могут, но мы живём в странные времена. А сестрица уже поручила найти илота мерлину. А на мерлина упала Розали и сломала ему шею, но он уже выздоровел. И её тоже выздоровел.
- Херня какая-то.
Роб помялся мгновение и рухнул в траву рядом с ней. Во-первых, фоморы могли всякое разное, но так, чтоб закрывать мольбы илотов – не умели. Илот – это почти мерлин, жрец-воин, посредник в отношениях воинов с богом-покровителем. Сложно посредничать, если тебя не слышат и не понимают. И войну за Альбион тогда у фоморов бы не выиграли. Во-вторых, Розали утомляла, но дело было не в ней.
- Понять направление, откуда обращения идут, можешь? Примерно?
Дело было не в Розали, не в Харпере-мерлине, а в том, что Фицаланы пропадали еженедельно, как обойдённые. А рядом лежала Бадб, и то ли от её присутствия, то ли от не наскучившей еще новизны свободы, Роб чувствовал себя юнцом.
- А надо? - Лениво поинтересовалась Бадб. - Голубь вот летит куда-то в сторону Ланкастера, хорошо летит, а мы - хорошо лежим. Хотя, можно ближе.
- Надо, - грустно подтвердил Роб, придвигаясь ближе. И ближе. И еще ближе, притягивая к себе. - Я ж генерал, не могу подчиненных бросать в беде. Доверять перестанут. Но - позже.
Пара часов ничего не решали, будь Дик Фицалан жив или мёртв. А вот такого солнечного, птичье-зелёного дня могло больше не быть.
В конце концов, умная жена не спрашивает, чего хочет муж. Она знает.

Тот же день. Лес под Ланкастером.

Все проблемы в мире были от баб. Не влюбись король в Анну Болейн – не пропал бы Дик. Не сойди некогда Тростник с ума от сладкой Розали, история сложилась бы иначе. Не рычал бы сейчас от ярости Циркон, не сохранял бы маску ледяной невозмутимости Роб. Странное дело, некогда пламенная страсть стала не менее яркой ненавистью. Проклятая ведьма! Семя дьявола! Двумя словами внести раздор, стравить Харпера и Бевана, мерлина и дини ши! Робу бы подумать, что побратим будет вступаться - они всегда закрывали плечом друг друга. Подумать, придержать, не допустить раздора. Но увы. При виде Розали Роб вёл себя, как кот, завидевший огурец - отпрыгивал, шипел и хотел убежать. А лучше - покусать.
«Спокойно, Роберт Бойд. Этого она и добивается».
Вместо того, чтобы мечтать об убийстве Розали, следовало подумать, зачем иоаннитам Дик. Возможно, стоило сходить и спросить. Вероятно, даже с пристрастием. Но пока Роб занялся вампирятами. Ник и Майк, которых старый Войтех породил сам от себя, были его плотью, кровью, памятью и стратилатом вампирьего клана одновременно. Белобрысые, голубоглазые, скуластые, они выглядели и вели себя как семнадцатилетние юнцы. Но тем не менее, оставались высшими вампирами. То есть, не-живыми существами, способными мыслить и преобразовывать силы и кровь живых существ для осуществления своей жизнедеятельности. И они частенько бывали в прецептории - старый Войтех дружил с иоаннитами настолько, насколько вообще возможна дружба древнего вампира и духовного ордена.
- Ник, сколько входов в прецепторию? Да не делай такое испуганное лицо, это всё почти нормально. Подумаешь, с мёртвой бывшей женой встретился.
- Открытых - три, - ответил вампир, поглядывая краем глаза на спящую Розали. - Скрытых, если считать канализацию - ещё четыре, но все заговорены на вход, и там... там плохое место. Глифы под камнями, в стенах, под штукатуркой. Меня там тошнит.
Роб пожал плечами. Вампирят тошнило практически от всего – от коз, нежити, креста, девственниц-брюнеток. Филин воспитывал из них неженок. К вопросу, чего хотели иоанниты от Фицалана, это не относилось. К стратегии беседы с братствтенным орденом – тоже.
- Сын мой… хотя нет, не мой. Меня сейчас мало волнует, от чего тебя тошнит. Тошнит – значит, будешь их опознавать. Хватит на неё глядеть, мать твою упырицу за ногу! Она несъедобная, я проверял. Отравишься – сам будешь объяснять Фламбергу, почему тащил всякую гадость в рот. Что у них внутри? Лаборатории? Темницы? Похоже на резиденцию?
- Похоже. Темницы, темницы под темницами, лаборатории, большая библиотека... планетарий вон в той башне. Обсерватория в этой.
- Ну и чудно, - Роб против воли тоже глянул на Розали и поморщился. – Оттащите её в какую-нибудь палатку, исчадия. И не смейте даже надкусывать, я вам промывание делать не буду.
План осады иоаннитов уже начал складываться у него в голове. Во-первых, надо было снять с людей пятнистое и добыть пару тюдоровских стягов. Под своими идти не хотелось смертно. Даже так Роб рисковал и людьми, и собой, и мог попасть как на плаху, так и в орденские темницы. Филин порой бывал очень глух и несговорчив. Во-вторых, один взвод следовало заменить на инженерный. Хватит им отдыхать в Вест-Килбрайд, пора бы мозгами пораскинуть. В конце концов, на их обучение уходили деньги замка Дин. Благо, что брат делился. И что наконец-то вернулись дини ши, ушедшие разведкой.
Прецептория внешне выглядела обычным замком прошлого столетия. Стены толстые, зубцы недавно подновляли, ров углубляли, но ворота для отходов выходят на сушу. Мост пока не поднят, но на стенах двадцать-двадцать пять человек, в готовности. Вода во рву есть. Если не осушат, то Робу не понадобится даже мост, но всё это было решаемыми мелочами. Фицалан внутри, документы и лаборатории – вот что было важно.
"Дик вернулся. Вытащила его в палатку!"
«Понял, mo leannan. Спасибо».
Это была первая хорошая новость за этот суматошный день. Планировать теперь можно было свободнее. Роб глянул на солнце, что уже катилось к вечеру. На закате следовало начинать.  Напасть с северной стороны, при поддержке пушек. А тем временем инженеры сделают подкоп через ров, чтобы аккуратно войти и занять замок. Из которого, судя по вестям от Бадб, иоанниты прямо сейчас поднимали север для бунта. Роб прикрыл глаза, представляя карту - и хмыкнул. Лагерь нужно было перемещать за Ланкастер,  к Халтону. Потеряв четверть людей, он брал этот замок вместе с содержимым. Ничего не поделаешь, атакующий всегда теряет больше обороняющихся, а для легионеров смерти не было. Бадб проведет их на другую ветку Древа, и они, после короткого отпуска, вспомнят, кем были. И вернутся, как это всегда бывало.

Иоанниты были не дураки повоевать. До дорогих османских пушкарей они со стен достать не могли, но упорно пытались. Впрочем, охранение после боя при Скетне чем-то удивить было сложно. Всего-то рыцари, не фоморы какие-то. Солдаты были бы горды лоб в лоб ударить противника - и все полечь в бою, но Робу претили напрасные жертвы. Умница Хоран сумел сделать с иоаннитами то, что сами они не сумели сделать с легионерами: пугнул их, заставил шарахнуться в сторону, дав залпы из аркебуз. Но иоанниты держались. Держались с мрачным упорством уходящих от неминуемой смерти. Ни одного крика не слышалось со стен, ни одного звука. Только щелчки тетив, только звон клинков - под стенами. Только грохот пушек. Только подвывание холодного ветра, стёкшего из русел еще не прогревшихся рек.
Роб чуял лихорадочное счастье неистовой. Богиня войны не могла не радоваться побоищу, она жадно пила эту воинскую жертву, а излишки сил отдавала своему генералу. Так было всегда. Но то, что годилось для Тростника, было излишне для Роба Бойда. Не используя силу бездумно, не злоупотребляя своим могуществом, Роб решительно не знал, куда девать этот поток. И поэтому глядел на поле боя всеми доступными звериными глазами. Испуганная полёвка выхватила азартно рубящегося под стенами Дика Фицалана. Быстрый, как куница, полковник серых улыбался - скорее, скалился, и танцевал между противниками, будто хотел отыграться за похищение, допросы и заключение. Полёвка метнулась, отдала глаза сороке. Нис Ронан, только недавно освоивший новые ухватки, с таким нескрываемым удовольствием бился сразу с двумя дюжими иоаннитам, что Роб устыдился. Лишать своего знаменосца счастья кого-то прикончить было грешно. Ронан пропустил в плечо, пошатнулся, согнулся, и Роб в движениях угадал ту ухватку, что показывал сам, в недолгое своё посещение полков. "Благодарность земле" - отступить, пропустить, слегка отводя, развернуться через левую ногу, подхватить, уронить, воткнуть. Иоаннит уже падал, когда Нис выпустил его - михаилитским приёмам учатся годами. Какой-нибудь никчемный ловкач, пожалуй, всерьез пришиб бы хребет. Но ловкий и быстрый воин покатился и сразу вскочил. Метнулся к знаменосцу, но Роб уже не смотрел. Обмякшее тело Ронана судорожно дёрнулось, неловко свалившись на перебитую руку.
К  утренним зарницам знамя короля Тюдора взметнулось над башней прецептории иоаннитов и всё закончилось.
На поле боя остались двадцать четыре человека из сотни против пятидесяти иоаннитов. Главы ордена покончили с собой и подожгли лаборатории. Из того, что удалось потушить, Роб узнал - иоанниты изыскивают способы изменить историю, переписав её. И для этого им нужен Дик. И Авалон. В закромах ордена обнаружилось превеликое множество святынь и артефактов, которые Роб честно поделил. Золото - большая его часть - в королевскую казну, святыни - Кромвелю, артефакты - Филину, девок-рабынь - полку. Рынок гладиаторов был пуст, а жаль - потери следовало восполнять.
- Остаётесь комендантом крепости, сэр Уилфред, - обрадовал Роб мерлина-комиссара, глядя как посредством Немайн споро исчезают артефакты, рабыни и золото. - До прибытия войск государя короля. Имён, кто во славу его брал эту цитадель католичества и беззакония, не называйте. Просто шотландские наемники, внеклановое отребье, за долю добычи. Синьора можете помянуть, это он водружал флаг на башню. Но - аккуратно. Ничего лишнего.  Ему и так несладко сейчас. Что еще? Ах да, за женой присматривайте. Кроме того, вам необходимо вернуться в Лланелли и решить проблемы фоморов. Думаю, через пару часов здесь будут констебли из Ланкастера, крепитесь. Хей, Хоран! Собирайся!

Портенкросс, тот же день.

Спустя двадцать минут Роб писал письма в своей маленькой спальне-кабинете в Портенкроссе. Уведомлял капитул, что Север закипел, и надо бы отозвать парней с трактов. Предупреждал Раймона, чтоб был предельно осторожен.  Обновлял завещание.
За окном шумело и волновалось вечное море. Его не волновало нарушение двенадцатого пункта Устава Ордена архангела Михаила, Архистратига так, как волновало это Роба. Пусть даже флаг Тюдоров был поднят, чтоб прикрыть задницы. Капитул и Филин в его главе не одобрят такие выходки одного из магистров, которые вдобавок еще и всколыхнули север Англии, подвергая множество михаилитов опасности.
Орденские темницы были местом поганым. Сухим, голодным и жарким. Но становиться ренегатом, бегать и скрываться Роб не мог. На него смотрели воспитанники, и его абсолютная преданность Ордену всегда была им примером. Нагадил - будь любезен нести ответственность за свои поступки. Впрочем, поступки были отчасти навязаны плохо преодолимым противоречием, в которое вступали служба Бадб и Устав Ордена. Проигнорировать призыв мерлина, без сомнения продиктованный Розали, генерал не мог. Хотя прецепторию можно было вынести и без войска, и без Роба. Но - что сделано. Жалеть об упущенной выгоде сейчас стал бы только глупец.
- Mo leannan, проследишь, чтобы Лэйби досталось Вихрю. И мне не очень нравится Сильвана, уж не знаю, почему. Хокинг Крейг - Раймону. Остальное - Ранульфу, и... не оставляй его, хорошо? А я сейчас доем грушу и пойду сдаваться. Лучше уж сам, авось, и на этот раз помилуют.
Подзатыльник leannan отвесила хороший, увесистый. Выхватила исправленное завещание, проглядела и бросила обратно.
- Раньше - можно было бы списать на проклятье, так ведь его давно нет, все эти чёрные мысли - твои собственные. И безмысленные. Ещё скажи, что специально личные покои так аскетично обставлял заранее, потому что готовился к переезду в темницы. Встряхнись, муженёк, а то так насупился, что и в комнате потемнело, а зачем?
Роб со вздохом вытер со лба чернила, полюбовался на испачканные пальцы. Из пригодного для их очищения под рукой был только подол неистовой, чем он и воспользовался. Но тут же сгладил свою выходку, притянув жёнушку в объятия. Разумеется, она была права. Но завещание всё равно уточнить стоило. Ясеня уже не было, а земли не должны оставаться бесхозными.
- Узнаю свою Бадб. Мигом всё из головы вытрясла - и чёрные мысли, и безмысленные. Только колокольный звон в ушах оставила. Комната сама такой получилась. У неё свой характер, знаешь ли. Но - встряхнулся. Сдаваться пойду с улыбкой от уха до уха. Если уж бесить Филина, так с песней. И, говоришь, проклятья нет?
- То-то же, - Бадб сверкнула улыбкой и поцеловала - жадно, горячо. - И в покоях удобные окна, а проклятья нет, потому что давно уже я... это ещё что?! Да как они посмели?!
Роб хотел было сально пошутить про окна и то, что на них можно делать, но на запястье зажужжал, забился один из браслетов. Тот, который был привязан к охранным схемам Портенкросса. Такие же были на солдатах гарнизона, и сейчас они поднимались в копьё. А потом наступило осознание, что его дом, его любимый Портенкросс, где он родился, рос, куда привёл свою Бадб и своего сына, осквернила Розали.
- Пойдём, леди Бойд. Встречать гостей. Где мой тартан? И охотничий кнут?

19 мая 1535 г. Резиденция Ордена.

"Ты меня бесишь, Роб", - со вздохом сказал Филин, выслушав его. И только. Больше ничего, ни даже тени чувства на лице Рупа фон Тека Роб не увидел.
В комнате под крышей было прохладно. Здесь всегда гуляли сквозняки, принося с улицы шум детей, гомон птиц, и запахи. Сейчас пахло весной. Сады резиденции пышно цвели, дразнясь тонкими ароматами яблонь, сирень и еще чего-то нездешнего, и это привносило в почти отшельническую келью флёр игривости. Роб прищёлкнул пальцами над запылившимися дровами в камине и уселся у огня.  Бадб была права - комната, разумеется, удобнее темниц. В ней можно сидеть у камина, созерцать, как пляшет огонь. Можно было пить вино, читать книги, спать и гулять по крыше. Никто не запрещал Робу выходить к воспитанникам, любоваться садами или ужинать со всеми, в трапезной. Но - не хотелось. Неопределенность порождала напряжение, напряжение требовало деяний, которые сейчас были недоступны. Поэтому, когда надоедало читать слезницы Тракту, Роб отжимался. Когда утомляло и это - читал список новых уложений, принятых королём недавно. Роб с удивлением узнавал, что осетры, выброшенные на берег, принадлежат монаршей семье. Король решает, что делать с головой, а королева — с хвостом. Что богохульные и неприличные баллады нельзя распевать на улицах, а жареного цыпленка - есть вилкой и ножом. И к полудню он устал от однообразия настолько, что задремал прямо в кресле, грея ноги у догоравшего камина.
Снился ему серый и грозный день, когда магистр тамплиеров, Фердинанд де Леон, был приговорён к смертной казни. Он служил ордену не за страх - за совесть, защищая веру и борясь с врагами Церкви. Обвинённый в ереси и сговоре против короны, Фердинанд знал - невиновность доказать не получится. И потому принял свою участь с достоинством и спокойствием, тая в глубине души боль и обиду. Он молился и искал ответы, но молитвы ему казались лишь эхом в пустоте. 
Снился Робу и день перед казнью, когда ему разрешили принять последнее поклонение. Он видел в глазах братьев скорбь и горечь, но их поддержка не утешала его. На плаху он вышел с гордо поднятой головой, читая в лицах пришедших - они ждут страха в старом магистре. Но в последние мгновения своей жизни он поднял глаза к небесам и молился о прощении для тех, кто обвинил его, и ушел из этого мира с достоинством и чувством покоя в сердце.
Сквозь сон, тяжёлый и печальный, пробивались звуки лютни и песня.
- А ты уходи,
И чем дальше, тем лучше.
Нет права тебе
Вернуться назад
И ты не следи,
Как, цепляясь за тучи,
Дорогой небес
Поднимается Ад...
Мальчишки возвращались с трактов домой.

Из сна, тяжелого, сумрачного, Роба вырвала возня за дверью. Парни вполголоса спорили, а затем в комнату вломились  Снежинка и Свиристель. Причём, последний поспешно захлопнул дверь и привалился к ней, будто за ним гналась стая голодных бербалангов. Впрочем, судя по шуму, примерно так и было. Мальчишки оставались мальчишками даже ближе к тридцати.
- Хм, Уильям? Стив?
Снежинка снова расплёл свои бесчисленные косички, расчесал гладкий хвост, и если бы не непременная трубка с обезболивающими травами, выглядел здоровым. Но увы - частички железа с наконечника стрелы плотно впаялись в кости плеча, так что и не вытащить. И Уильям Керри теперь дымил постоянно, запивая горьким дымом то нытьё, то пронзительную боль. Свиристель, нет - Стив Гаррет, был бледноват. Должно быть, по своему обыкновению, исколесил все доступные тракты, брался за любую работу и не давал себе отдыха. Роб поднялся им навстречу, наливая в кубки тёмное, терпкое вино, которое с недавних пор стояло в комнате для Бадб.
- О, смотри, - радостно заявил Снежинка, со всей дури плюхаясь на кровать и вытягиваясь во весь рост. - Ведьма его ещё не утащила, ты выиграл.
Свиристель согласно чихнул, и Роб горестно вздохнул. Парня весной всегда накрывало насморком, справится с которым он, даже будучи целителем, сам не мог. Пришлось поставить кубки и зажать ему нос, снимая отёк.
- Еще не родилась та ведьма, дитя моё, которая б... Стив, тебе ничего не мешает делать так самому. Так вот, Уильям, еще не родилась такая ведьма, которая меня утащила бы. И вообще, это ты её выдернул, что ли?
Снежинка хмыкнул. И принялся повествовать, как король запросил инквизиторов для ведьмы, и кого бы еще послал Филин, если не двоих неразлучных, Скрамасакса и Шафрана? А потом Варда Онория Флетчер вела себя как дурочка, и...
- Открываем, а там только ноги торчат - в стену лезет, еле успели вытянуть. Хотя ножки ничего так. Ты по сторонам-то поглядывай, а то может в следующий раз ими вперёд полезет, хоть полюбуешься, прежде чем лопатой махать. А она ведь полезет. Совершенно психованная. Может из стены, может из потолка, может прямо из лошади, например.
Досадливо закатывать глаза при воспитанниках было не педагогично. Но Роб не удержался.
- Я за последние дни насмотрелся, дитя моё, на неё. Совершенно не хочется снова. Что там, на трактах?
Свиристель пожал плечами.
- Да как обычно. За вилы всякие идиоты и без того хватались, сейчас, кажется, идиотов стало побольше. Но поскольку никто толком не может привязать нас к развлечениям в Ланкастере, даже идиотам немножко сложно. Но на севере сейчас неспокойно и без того. Бандиты...
- Знать бы, - задумчиво добавил Снежинка, - почему не привязывают. Читал я тот отчёт, поспрашивал ещё, и комиссар-комендант по нему получается таким умным, что словно сам Кромвель. Подумал бы, что он из наших, но так вышло, что я с ним на тракте пересекался. Поэтому - не думаю. Точнее, думаю, но не понимаю. Разве что всё это было удачно подстроено?..
- Думаю, Розали продиктовала, что говорить. Я ей нужен живым, а не на аутодафе, знаешь ли. Мёртвому сложно взбалтывать мозг и есть его огромной такой ложкой. Бандиты, Стив?
За дверью возня усиливалась. Роб поморщился, понимая, что Скрамасакс и Свиристель были выбраны делегатами. Его собственное уединение напоминало молитвенное, что побуждало ребят уважать такое странное желание их магистра. Но попасть в комнату, кажется, хотелось всем.
- А впрочем, бандиты. Разумеется. И гарнизон в Лланелли, который пишет матерные письма королю. Капитул уже собирался, Уильям?
Снежинка неопределенно пожал плечами - и Роб понял: собирались. А значит, ждать осталось недолго.

- Ты меня бесишь, Роб.
Филин подпёр подбородок ладонями, глядя вперёд. Без сомнения, Роб его бесил - это читалось в нарочито спокойном лице, в тонкой, едва заметной дрожи пальцев.
- Помолчи. И послушай. Сколько между нами разница? Семнадцать лет? Обычных лет, твоё прошлое значения не имеет. А впрочем - имеет. Уже в восемнадцать ты был фанатик похлеще твоего Ясеня. И с годами это только зрело, крепчало, мешалось на закваску из любви к детям и тоске по дому. Я ведь даже казнить тебя не могу, молодняк бунт поднимет. Как же, ведь это батя Бойд, который драл им уши, утирал сопли и учил держать меч. Что, Арктур? Ах да, объяснял, что надо делать в борделе. И вот теперь, на семидесятом году жизни, я осознаю - ты не фанатик. Ты - кретин. Что тебе мешает явиться к братьям и сказать: "Братья, мне тяжело. Я рвусь на части между службой своей жене-богине и благом ордена. Отпустите меня". Мы тебя, конечно, не отпустим. Но безвыходных ситуаций нет. Мы уже заменили Исиду в капелле на барельеф с твоей Бадб. Хуже не стало, напротив, призраки обрели возможности плоти. Так почему, по-твоему, мы не должны были тебя выслушать?
В ушах выли волынки. А может быть - кровь. Роб хотел было вздохнуть - не получалось. Руперт фон Тек, сын некромага из династии некромагов, мог убивать взглядом.
- Самое простое на свете - умереть. Уйти в небытие, к призракам, в ад. Развязать этим все узлы. Уж я-то знаю. Смерть покрывает всё - предательство, позор, любовь. Ей всё равно, магистр ты или обычный паренёк на тракте. Знаешь, сколько их осталось на вилах после этой дури в Ланкастере? Конечно, знаешь. Ты же Тракт. Божество дорог, м? И тебе горько от этих смертей. Ты оплакиваешь каждого из них, ты умер бы тысячу раз вместо них. Но - увы. Придётся жить. Жить и делать всё, чтобы Орден жил. Если  понадобится, то это ты поднимешь корону и наденешь на голову нового короля. А пока, братья, нам необходимо подумать, как разрешить это противоречие. Сколько мы знаем Роберта Бойда, от жены он не отречётся. От Ордена - тоже. Лучшего магистра над трактом нам не придумать.
- Вы позволите, брат? - Саламандра, заменивший в капитуле Ежа, был молод. Моложе их всех - всего-то сорок. Роб, которому разрешили дышать, вскинул бровь. Когда Филин говорит так вдумчиво, так размеренно, перебивать нельзя никому. Но Саламандре в этот раз выходку спустили, и тот продолжил. - Я вижу только один выход. Мы назначаем брата Циркона генералом ордена. Он, в свою очередь, прилагает усилия к смене традиции. Традиция, где неразумный мальчишка может призвать себе на помощь умудренного опытом воина, просто потому что мальчишку опрометчиво поставили рангом старше, требует пересмотра. Прости, брат Циркон. В твоих силах это сделать.
- А вот что иоаннитов убрал - это хорошо, - Арктур, отвечающий за безопасность и разведку, отхлебнул из кубка. - Еще бы Сулейман Родос вынес - и вообще замечательно будет. Всё-таки, они тоже правопреемники тамплиеров, и реликвий им больше досталось. Что? Мне это покоя не дает с тех пор как Гийом де Вилларе решил покинуть Кипр и основать суверенное рыцарское государство. Они ж после судебного процесса над тамплиерами на Кипре получили всё их имущество! Когда эта черноволосая... Немайн? Когда она начала выгружать во дворе мешки с артефактами, монахи чуть от счастья не описались. Как бы нам заполучить их прецепторию себе, а, брат Филин?
- Мы подумаем, - коротко уронил Филин, снова уставясь на Роба. Дыхание в этот раз, к счастью, не перехватывало. - Сначала его надо как-то наказать. Через строй палок - нельзя. Парни их просто побросают под ноги. Эх, в плети бы тебя, да посолить. И запретить лечиться. Бесишь, Роб.
- Так и сделайте, братья, - Роб с облегчением улыбнулся. - Я даже палача знаю.
- Это хорошо, - кивнул Филин, - что знаешь. Ты очень многих знаешь. Но после твоего палача некоторое время - какое, решим, - лучше тебе не знать вообще никого.
Оставалось только согласиться.

Лобным местом в резиденции почти не пользовались. Разве что порой сюда прибегали мальчишки, поглядеть на столбы для порки, замирая от восторга и страха. Здесь привольно себя чувствовали одуванчики, затянув камень пушистым желто-зелёным ковром. Они давали укрытие бесчисленному множеству разноцветных кузнечиков, а столбы стояли исключительно для того, чтобы их оплетал красно-белый нежный вьюнок. По крайней мере, так полагал сам вьюнок, который безжалостно оборвали, заменяя сгнившие привязные ремни на новые. Одуванчики пятнали желтой пыльцой края синих и белых орденских котт, жалобно хрустели под сапогами. И пронзительно пели птицы.
Роб выхватил всё это одним взглядом, когда из тёмного, прохладного алькова вышел  к столбам, стягивая рубаху. Ободряюще улыбнулся Инхинн, поклонился своим мальчишкам, ответившим ему тем же. Дети пришли не все. Но те, что пришли, стояли рядом, приняв в свою компанию младших - Свиристеля и Ворона. Бессильные помочь, но помогающие своим присутствием. Свиристель молился - это читалось по лицу и подрагивающим губам.
- Брат Циркон! - Филину происходящее не нравилось. Именно поэтому он говорил холодно и сурово. - Перед лицом равных капитул признаёт тебя виновным в проступке против блага Ордена и Устава. Но принимая во внимание твои заслуги и просьбы наших братьев, наказание выбрано по возможности кроткое, призывающее к смирению и покаянию. Триста ударов. И всё это время мы будем скорбеть и молиться вместе с тобой и о тебе. После тебе запрещается прибегать к своим силам для исцеления, поскольку каждый удар должен отпечататься в памяти и остерегать от подобных проступков. Пусть это станет уроком для всех нас, братья.  Прошу вас, госпожа Инхинн.
Роб наклонил голову, принимая его слова. Триста ударов - назидание не столько ему, сколько другим. Не преступайте против Ордена - и всё будет хорошо. Наказание справедливое, хоть и чрезмерное. Не всякая лошадь выдерживала пятьдесят ударов. Не всякий самый отчаянный преступник доживал до ста. Но любая телесная боль может быть перенесена, если у духа есть вера и сила.
В деревянный кляп Роб вцепился зубами, как утопающий - в берег. И почти не слышал, что говорила госпожа Инхинн, привязывая ему руки.
Когда первый удар обрушился на спину, Роб почувствовал огненную боль, пронзившую всё тело. И тонкой иглой, отголосками движений воздуха от хвостов кнута, понял - это не про сопротивление, не про осознанную покорность-терпение. Это про неотвратимость. Когда крепче колодок, веревок и других приспособлений от желания выть, выворачиваться дугой, сворачиваться эмбрионом удерживает понимание, что братья - дети - должны видеть тебя сильным. И потом - живым. Потому что если смог ты, то смогут и они. Потому что за прегрешением приходит покаяние и прощение. И потому, хоть каждый удар и наполняет тело горячими, острыми шипами боли, заставляя тяжело дышать, они должны видеть силу и преданность.
После двадцатого удара Роб бросил считать. Лишь поднял опущенную голову, чтобы поглядеть на сурово-отчаянные лица своих мальчишек. На Филина, нет, Руперта фон Тека, рухнувшего на колени и молящегося со злостью и скорбью.
Кровь лилась ручьями, пачкала весёлую желть одуванчиков, но боль уже не вызывала ужас, становясь всего лишь испытанием, которое Роб должен пройти. Каждый удар напоминал ему об ошибках и недостатках.
Наконец, последний удар обрушился на спину. Ремни, удерживающие его на ногах, щелкнули, и колени подогнулись. Филин подскочил, накрывая прохладным белым плащом. Его, Роба, собственным магистерским плащом, от которого слабо пахло сосной. Теперь этот запах казался почти нестерпимым, но Роб поднялся на ноги, поклоном благодаря верховного. И сам сделал семь шагов с лобного места.
Упал он в руки Шафрана. Парень подставил плечо, поддерживая и помогая держаться на ногах. С другой стороны Роба подпер бледный Снежинка.
Такой процессией они добрались до комнаты под крышей, омыв каждую ступень лестницы кровью и болью. У кровати уже ждали Сапфир и Нефрит, с холодной водой и терпким, болеутоляющим настоем. Но Роб уже не чувствовал ни боли, ни слабости.
Он спал.

20 мая 1535 г., резиденция.

Вслушиваться в себя не хотелось. Каждый раз Роб натыкался на мешанину из кожи и мяса вместо собственной спины, поспешно вспоминал, что исцеляться запретили и обречённо вздыхал. Даже поход по нужде превращался в чёртово испытание. Сползти плашмя с кровати, убедиться, что на ноги без стенки не встать, встать по стенке, кривясь от дикой боли. Подумать, так ли надо. Решить, что уже очень надо. И так - каждый раз. Бадб не приходила - нельзя, хотя жена вряд ли попадала под определение "не знать вообще никого", потому что она - кто-то, а перевязки ему делали, перед тем усыпив. Вот спать выходило нынче замечательно - хоть и только на животе, но по любому поводу. Нечем заняться? Спи. Больно? Тоже можно поспать. Одолевают мысли? Отлично, поспи еще немного.
- Порой, mo leannan, чтобы понять что-то, нужно побыть одному. - Присутствовать Бадб запретили, но слушать и слышать она могла. А если захотела бы, то и отвечать. Сложно запретить мысли. -   Хотя я скучаю. Стерпелось-слюбилось, как довелось однажды Раймону сказать. Но капитул - прав. Капризы мерлинов никогда не доводили нас до блага. Даже наоборот как-то. Вспомнить только этого старого дурака, польстившегося на молоденькую ведьму... Пора с этим что-то делать. Но - что? Д-дьявол, как думать-то больно!
Разумеется, спину неистовая потом подлатает. Вернёт всё, как было - и Древо, и пару самых любимых шрамов. Память починить было сложнее. Всякий раз, как Роб принимался размышлять, она подсовывала щелчок кнута, сопротивление ветра под его концами, удар, боль. Странное ощущение после первой сотни, когда уже даже не больно, просто страшно.
- Очень-очень страшно. Как в детстве - я уже говорил спасибо за него? - когда ждёшь, что из-под кровати вылезет бука. У меня была нянька, Мхэри. Удивительная женщина, рослая и статная. Среди вооруженных мужчинах в килтах её можно было принять за свою. Так вот, однажды бука вылез. Когда сильно ждёшь, они всегда приходят, приманиваются на детский страх. И сделал он это на свою беду. Мхэри трепала бедолагу безо всякого почтения, недовольно бурча про "не смей дитё пугать, он и так самый мелкий и худой". Это я-то, mo leannan, мелкий. Правда, и задницу она ореховым прутиком драла так, что неделю сидеть нельзя было. К чему это я? Ах да, страшно. Страшно, что не сможешь, не оправдаешь, что каждый щелчок станет последним в жизни. Триста плетей, mo leannan! Я, черти меня задери, оказывается, очень вынослив. Даже трепаться спустя сутки могу, хоть тебя тут и нет. Но, думаю, слышишь.
Собирать себя оказалось еще более мучительным занятием, чем терпеть порку. Мысли ползли тараканами, в разные стороны, и почему-то говорить было проще.
- Отец говорил, mo leannan,  если ты командуешь мужчинами, то будь твёрд. Либо завоюй их уважение, либо запугай. Однажды он лично выпорол одного соклановца, который всего-то тискался с девчонкой без разрешения её родителей. Мне тогда не пришло в голову, что так он решил продемонстрировать свой нрав и несгибаемость. Понимаешь, очень легко быть храбрым, когда сидишь в таверне с кружкой эля. Куда труднее становится, если торчишь на карачках в промёрзшем поле, а пули и стрелы свистят у тебя над ухом и колючий вереск царапает задницу. Но еще труднее стоять лицом к лицу с врагом. В такие моменты каждый из нас вспоминает бога, черта и мать. И командира. Понимаешь, почему я не могу делегировать тому же Хорану все эти бои, осады и прочее, что услаждает тебя? Солдаты должны знать, что я - рядом, я - с ними. Горе тем полководцам, кто не знают своих людей. Но чтобы я мог быть рядом с ними, нужно избавить себя от власти мерлинов. Признаться, меня удивляет концепция, когда священник может призвать воинов для своих нужд. Церковь и армия должны быть независимы, знаешь ли. Государство и церковь - тоже. Это не очень удобно, чтобы возвращать утерянное, но мы к этому рано или поздно придём. И начинать следует прямо сейчас. Разве что я не понимаю, как донести это до твоих сестёр. Ах, как было бы проще, будь ты одна!..
Три сестры, три богини, которые в сознании людей в какой-то момент смешались в одну, триединую. Но Роб знал - помнил! - чтимая Эрнмас родила Эриу, Морриган и Бадб. Эриу - хозяйка зеленого Эрина, Ирландии. Морриган - Великая Королева, закон и справедливость, которые могут принести воины. И Бадб. Боевое неистовство, победа, и то, что следует за победой. Страсть и плодородие. Немайн приблудилась от диких ирландцев, да так и стала третьей сестрой. А страдал от всего этого теперь Роб. Поди разбери, одна у тебя жена или все три. И с кем из них ты живешь. Спишь, и самое главное - просыпаешься. Кто носит тебе чистые рубашки, подарила ничем не пробиваемую кольчугу, а кто - пытал в башне? Кто из них встречает  после битвы, когда пятьдесят три года хорошего воспитания не могут противостоять извечному мужскому голоду солдата?
- Но иоаннитов стоило вынести, в этом меня не переубедят никакие плети. Причем, сделать это не тайно, а именно вот так. Чтоб другие склонные к мистическим практикам ордена, желающие посетить Авалон или перекроить историю, понимали - их ждёт то же.  Это, между прочим, во благо михаилитов тоже. Черт его знает, как обернулось бы убийство Саладина. Если я о чём и жалею в том дне, так это о Розали. Точнее, о просьбе Бевана не убивать её. Dealraíonn í níl roinnt bitseach anseo, этот серафим из дини ши. Убил - на месяц забыл. А за месяц можно сделать многое! Пока же, я призываю на помощь всё своё самообладание, чтобы при встрече не начать трясти её до тех пор, пока у неё не застучат и не выпадут зубы. По чести сказать, mo leannan, даже ты меня так не выбешиваешь. Она выворачивает меня наизнанку, набивает муравьями и заворачивает обратно.
Муравьи немедленно закопошились под повязкой, напоминая, что спины нынче нет. Но есть разница между тем, чтобы понять, и тем, чтобы по-настоящему уразуметь, глубоко, всем существом, а не только рассудком. И если Розали нельзя было убивать, то выбить дурь - вполне можно. Замотать голову одеялом, прижать спину коленом и всыпать ремнём горячих, пока вся блажь из неё не выйдет. Роб такое поведение с женщинами не одобрял ровно до тех пор, пока в этом не возникало необходимости.
- Ты знаешь, mo leannan, что я левша? Пишу я правой, но это ровно потому, что левшей люди считают посланниками дьявола, и такой михаилит живет до первых вил. Но фехтую я обеими руками, и поэтому предпочитаю ножи и кинжалы - с длинным мечом ты открываешься слева, со стороны сердца. А еще меня порой называют заносчивым шотландским ублюдком - именно потому, что я перекидываю клинок в левую руку, будто хочу похвастаться. На деле, у меня просто начинает болеть голова, когда работаю только правой, и приходится часто менять руки. Что делает из твоего мужа неудобного противника, но заносчивости тут нет ни на пенни. Странно говорить вот так, mo leannan, когда ты только слушаешь, но не отвечаешь. Странно - и неожиданно приятно. Обычно мы или ругаемся, или по делу, а сейчас я могу просто озвучивать свои мысли и чаяния. Что поделать, если живёшь с мегерой, м? Не обижайся, это комплимент, mo airgeadach.
Но мегерой Бадб не была. Разве что самую малость. У Бойдов всегда так - ничего не слышат, пока находятся в гневе. Накричатся в своё удовольствие, а потом начинают думать. Бадб могла бы привыкнуть и пропускать мимо ушей обидные и сомнительные комплименты. В конце концов, Роб нынче хамил не чаще, чем нужно. И уж точно приносил гораздо больше пользы, чем одуревший от безнаказанности, могущества, власти и бабы мерлин. Такого мерлина взять бы за уд, да подвесить на ближайшем дереве.
Роб попытался сползти с кровати: отчаянно хотелось походить. Но обрывки кожи мешались с мышцами, наливались дурной синью, и от намерения пришлось отказаться. Потому что думать надо до того, как дурковатый юнец, управляемый сумасшедшей ведьмой, отдаёт приказы, в которых разум не дружит с логикой. И ведь так - почти каждый мерлин.
- В замке Дин, в кабинете Джордана висит наш портрет. Отец, матушка, Кинни за плечом отца. И мы, четыре брата. Мне там года три, но помню всё отчётливо. Это вообще моё проклятье, о котором ты забыла сказать - помнить всё. Джейми и Лекс, похожие как близнецы, смотрят на художника с нетерпением, Джордан держит меня за плечо, а я - держу лошадку, которую вырезал Джейми. У меня была - есть! - семья. И лошадка. Память не тревожила, казалось нормальным, что я помню, как отчаянно рубился при Эас Дара, и при этом играть в игрушки. Теперь я вырос, Джейми и Лекс давно в лучшем из миров, сестра и родители - тоже. Джордан - глава клана, но его рука до сих пор на моём плече, хоть игрушки теперь другие. И всё-таки, mo leannan, чертовски обидно, что Раймон не нашёл возможности навестить. Любопытно, его хоть кто-то уведомил, что со мной? Вероятно, нет.
Оставалось надеяться, что упрямый Раймон вернул Эмму и не вляпался в Розали. Чёртова ведьма относилась к тому редкому виду дерьма, которое умудрялось прилипать даже к снятым сапогам в чистой горной реке. Или - к тварям, которые гадят во все колодцы сразу. А потом еще и хлебают из них полной ложкой сами.
Упражнения в словоблудстве изрядно утомляли. Роб вздохнул, поудобнее укладываясь на омерзительно тёплую подушку. Думать, говорить вслух и спать предстояло еще долго. Вероятно, дня три или всю неделю. Только потом, выдержав срок, который нужен, чтобы в голове всё улеглось, запомнилось и даже надоело, Филин выпустит. Если не случится чего-то, что заставит сделать это раньше.
Так или иначе, но сейчас выбора не было. Оставалось спать и видеть во сне отроги Крэг-на-Дун. И матушку, собирающую горные лилии.

Просыпался Роб уже свежеперевязанным. Судя по ощущениям - Сапфир в этот раз не пожалел обезболивающей мази. И вложил в ладонь записку.
"Не знаем, что ты там и как, надеемся, что цел и с головой. Да, Эмма тоже надеется, сама и вслух. Слушай... читай: меня твоя бывшая тут приворожить пыталась. И Дика тоже. Ну и дура же! Зря я её убивал тогда, небось, сама бы на себя дом уронила. Бывай. Мы пока отнесём гостинец сэру Рольфу, а потом - будем".
Из письма было ясно, что Раймон ничего не знает о делах орденских, вернул Эмму, собирается мстить Рольфу,  и в тот раз убил Розали. Будучи восьмилетним засранцем. А Роб тогда грешил на Бадб! И они, кажется, даже обменялись парой ласковых. Возможно, неистовая о него  очередной кувшин разбила. Но это было письмо от Раймона, и этому Роб радовался даже больше, чем вести об Эмме. Появись сейчас в комнате неистовая, он вообще был бы счастливейшим из смертных, но - увы.
- Вот tolla-thone. Бедолага Рольф вряд ли думал, что огребёт кучу проблем, когда уволок Эмму. Но если Раймон собрался быть, то мне нужно вставать. Нельзя показывать, что мне больно и отчасти даже обидно, mo leannan. Это его отвернёт от Ордена, а Орден - это залог его благополучия. Пока ему прикрывают задницу привилегии, Раймон не вляпается во что-то особо грязное и крупное.
От лекарств мутило, и хотелось пить. К счастью, Сапфир оставил еще и поднос с бульоном, овсянкой и водой. Роб с наслаждением выдул половину кувшина, прежде чем сообразил, что скоро мазь перестанет действовать, и ходить снова станет крайне увлекательным приключением.  Впрочем, всё это было неважно. Жутко захотелось жить. Проковыляв к окну, Роб распахнул его, жадно вдыхая тёплый майский воздух и подзывая близкий дождь.

21 мая 1535 г. Все ещё резиденция.

- Fheachd Alba, thug le Uallas buaidh,
'S tric fo Bhrus bha 'n cogadh cruaidh,
Fàilte dhuibh gu fois na h-uaigh,
No gu buaidh is sìth.

- Шотландцы, которые пролили кровь с Уоллесом, шотландцы, которых  вёл Брюс, перед вами либо кровавое ложе, либо победа!
Роб пожал плечами, поморщился от уже привычной боли и уселся на подоконник. Майское солнце ласково пригревало, громко и задиристо распевали птицы. Делать было решительно нечего, разве что переделывать старые боевые песни в собственную генеральскую речь перед строем. Перед тем распевая их вполголоса, чтобы не тревожить детей.

- Seo an latha — an uair seo tha,
Feuch fo 'n cruaidh a-nuas mar sgàil,
Feachd na h-uaill fo Ionbhar dàn',
Dhèanamh thràillean dinn.

- Вот день и вот час: видите угрожающий вражеский строй? Видите приближающуюся силу Эдуарда... кхм... некромагов? Это ваши цепи и рабство! Не впечатляет, не так ли, mo leannan? Сам бы я за таким не пошёл. Не усилить ли следующим? Это ваши цепи и рабство! Это ваша смерть, ведь они пожрут ваши души! Хм. Еще пара дней тут - и я не только забуду, как говорить, но еще и как говорить убедительно.

- Cò 'na shloightear, feallta, fuar?
Cò 'na ghealtar dh’iarradh uaigh?
Cò 'na thràill fo shail luchd-fuath?
Clis bi bhuam fhir-chlith.

- Предатели, трусы, рабы - бегите сразу. Сдавайтесь, умоляйте их принять вас и простить!  Может быть, мне бы стоило заняться тем же. Сдаться и поумолять Рупа. Но как это сделать?.. Хоть пиши записку и оставляй её для Сапфира. Вторые сутки пошли, эдак и с ума сойти можно. Сам себе уже речи произношу. А завтра что будет?

- Cò às leth a Thìr, 's a Còir
Thairrneas stàillinn chruaidh 'na dhòrn?
Buaidh an àird, no bàs le glòir!
Lean a dheòin do Rìgh.

- Обнажите меч свободы, братья! Хотите быть свободными и умереть свободными? Тогда - за мной! И - вперёд, за родину, за неистовую, да на пули. Гениально, Роб Бойд, браво. Почему б веке шестнадцатом не повоевать стенка на стенку, как это делали в седьмом? Впрочем, я и в седьмом так не делал... Нет повода начинать сейчас.

- Air ar bruid fo shluagh neo-chaomh,
Air bhur n-àl an sàs san daors',
Tràighidh sinn ar fuil 's an raon,
Bheir sinn saors' d' ar linn.

- Чтобы мы, чтобы наши дети не носили цепи рабства, мы прольем кровь, но мы победим! Четыре строчки - в одно предложение, оцени, mo leannan. Талант ничем не выбьешь. Дьявольщина, будь я на месте этих траханных верблюдами египтян, то в ближайшее время взял бы Лондон. Не знаю, на кой им Лондон, власть и земли здесь, если они лучше прижились бы у себя. Черт возьми, я даже не знаю, на кой мне Лондон. При некотором желании, столицу можно переносить, пока страна не закончится. Но! Сам факт того, что время самое подходящее, заставляет призадуматься.

- Sìos na coimhich bhorb gur bas!
Sreath gun ìochd — gach ceann thig 'bhàin,
Saorsa thig an lorg gach stràic.
Buaidh no bàs man till.

- Захватчики падут, обратятся в ничто! Победим или умрём!
Сходить с ума было весело. Только одиноко.

22 мая 1535 г. Снова резиденция.

Утром двадцать второго в комнате возник Филин. Скорее всего, он вошел через дверь, как и все, но заснувшему только к утру Робу показалось, что Руп фон Тек воспарил на нетопыриных крыльях. Особенно - после вести о том, что королевский турнир завтра. И вообще, Роб слишком долго изволит уединяться и валяться тут, на кровати. Руп был послан на bhod, турнир - тоже, но вставать всё равно пришлось.
Турниры Роб не любил почти также, как балы. Турнир - это целый день торчать на трибунах у ристалища, наблюдая, как броненосцы мутузят друг друга наконь и пешими. Потом - всю ночь улыбаться на балу. Радовало лишь непременное присутствие Джордана. Брат, будучи послом короля Шотландии, почти наверняка будет присутствовать вместе с выводком детей, внуков, племянников и воспитанников. А это значит, что  можно будет обняться и долго стоять так, возвращая друг другу семью и единство. Два Роберта - Джордан и Джуни - осиротевшие и оставшиеся старшими в большой семье.
- Mo leannan? Почтишь присутствием? Заодно исцелением пособила бы.
- Перебесился? - Ласково поинтересовалась Бадб, выходя из перьевого вихря. - А то такие речи в изоляции, такие речи!.. Вот, держи. Совсем исхудал. Кожа да кости, причём кожу ещё и изодрали.
- Перебесился, - между жадными поцелуями согласился соскучившийся Роб, отодвигая подальше вкусно пахнущую корзинку, - хотя, замечу, до костей мне еще далеко. И татуировку на спину верни, пожалуйста. Что, готов ли твой самый любимый илот к турниру?
Для Дика Фицалана, пожалуй, турнир был последним шансом. Вот только король Гарри в молодости показывал себя  без преувеличения отличным бойцом - сильным, умелым, уверенным. Да и сейчас, когда к нему так невовремя вернулись здоровье и силы, мог дать фору любому.