- Ну должен же хоть кто-то из нас думать, - пожала Бадб плечами и уселась на подоконник, прислонившись к окну. Мотнулись у висков тонкие, заплетённые с бисером косички. - Лишаться бессмертия ради каменных стен и одного кубка на столике... так, о чём я? Ах, да. Посмотрела я, как наслаждаешься ты этой резнёй. Посмотрела на этого мальчика твоего, черноволосого. Кстати, а он мне нравится. Вполне, вполне. По моей части. А потом с ним ещё и поиграли ведь. Вчера. Начинаю понимать, что так взъелась Мори. На тебя, кстати, теперь тоже.
Роб вздохнул, опираясь плечом на простенок у её окна. Проклятая привычка не позволяла сидеть в ее присутствии и это, к его сожалению и огорчению, связывало тоже. Древние богини, кажется, не понимали, что их время прошло, и сейчас, когда молодой бог отзывался даже на его - его! - призывы в экзорцизме, они могут доиграться - и доиграются. Фламберг, сколько он его знал, бывал очень упорен.
- Какая честь, - голос если и тронуло волнение, то самую чуть, и Роб довольно кивнул сам себе, - мне участь коврика уготована или на ножны пойду? Впрочем, мне все равно. Равно, как и плевать на то, что с вами сделает Фламберг, когда доберется. Но, charaid, кажется, у тебя закончились все мысли, какие нежданно поселились в голове. Я подскажу. Ты остановилась на том, что ты посмотрела на меня и мальчика.
- Плащ, mo dhànachd, - мягко ответила Бадб, не глядя на него. - Красивый. С капюшоном, - она со вздохом прикрыла глаза, но через миг соскочила на пол, крутанулась на месте, повернувшись к нему лицом. - Да! Я посмотрела на тебя, посмотрела на него и хочу сказать, па-аршиво ты о своих мальчиках заботишься. Не бережёшь. Первый - Мори задолжал, другой... ну, этот ладно, до сих пор на деревья лазает, пусть его. А вот второй - жаль, жаль, красивый юноша, хотя я и предпочитаю волосы посветлее. Что же ты, магистр, - в голосе на выдохе прозвучало чистое восхищение, которого, к чести Бадб, не портила даже толика сарказма. Звучало от этого только хуже. - Не научил, что не надо лететь, куда не просят, сломя голову?
Роб переборол себя и, все же, сел на стул, обняв спинку и удобно устроив подбородок на сложенных руках. Впрочем, сделать это было просто - волнение, охватившее его, просто выбивало все древние обычаи из головы. Единым махом, как болтом из арбалета.
- Сэр dhànachd, будь любезна, - почти беззлобно проворчал он, чувствуя, как холод начинает медленно подниматься от стоп, поглощая Роба Бойда. Циркон говорить не любил, Роб не любил спешить и, кажется, с самим собой ему еще никогда не было так трудно договариваться.
- Кому из вас понадобился Вихрь, mo luachmhor?
Ощущение, что снова втягивают в игры, заманивают в ловушку, не оставляло его. Но... Все же, слишком давно они балансируют между ненавистью и... нет, не любовью, привычкой? Приязнью? Родством? Впрочем, не важно. Важно лишь то, что она слишком хорошо его изучила, чтобы понять, что за мальчиками Роб пойдет даже на аутодафе, хоть они и не те. Но - похожи, словно переродились, будто воскресли. В каждом из них он угадывал черты той Розали, будто бы она была их матерью. Темные глаза и высокие скулы - в Фламберге, каштановые до рыжины волосы - в Вихре, молочно-белую кожу и светлую улыбку - в Ясене. Они даже характерами были похожи... Его мальчики. Олл, Форус и Фир. Нет! Гораздо лучше - Фламберг, Вихрь и Ясень.
Богиня - вся? Аспект? Грань? - смотрела на него непонятно. Во взгляде её азарт сплетался с привычным и знакомым желанием залепить по голове моргенштерном - за что на этот раз? И нужна ли причина? - плясали искры удовольствия и медленно, в самой глубине тёмных глаз, стыло чувство потери. Или так лишь казалось. Бадб усмехнулась и прищурилась, стирая оттенки.
- Есть ли разница, между нами говоря? Между Badhbh и Fuar a'Ghaoth, Canan Ard? Между Бадб и Робом Бойдом? Может, Вихрь пригодится Мори. Может, мелкой поганке. Мне? - она приняла вид оскорблённой невинности. - Мне он и вовсе незачем. Наверное. Или стоит об этом подумать? О, знаю! Мы могли бы воспитывать его вместе!
- Возраст... - сочувствующе кивнул Роб, обхватывая совершенно заледеневшими ногами ножки стула, - не помнишь ничего уже... Тростник истек кровью там, у выхода из Туата Де Данаан. А Роба Бойда ты сама подложила роженице вместо того мальчика. Припоминаешь, милая? Хотя... Снова не важно. Ты хочешь поиграть? Давай поиграем. Что с Вихрем?
Он встал и прошелся по комнате, разминая ноги, стряхивая назойливо шепчущего в ухо Циркона. Политика... К черту политику. Не сейчас. Не с ней. Хотя, diabhal, приятно было напомнить, что он - свободен. Не идет тенью за неистовой богиней, не ворует для нее волшебных коров, будь они неладны, не ждет ее у шатра очередного героя, прислушиваясь... Роб вздохнул, осознав, что вспоминает о старой, изжитой ревности - ненависти. Сгоревшей дотла, вылитой в кровавую дорогу. И, право, она ведь могла, должна была позволить ему умереть тогда, вне времени, в ином мире, но... Он прожил долгую жизнь, дольше тех, с кем впервые вступил в эти стены. И однажды умрет. Быть может, обретет покой. Если нет, то будет радоваться каждый раз, когда кто-то из мальчиков придет дотронуться до его надгробия. Если оно будет, конечно. Михаилиты редко покоятся в орденской капелле. Чаще - в желудках тварей, иногда - на деревенских погостах, если останется, что похоронить. И это - жизнь. Своя, яркая. Заставляющая сожалеть о быстро летящем времени. Дарующая радости, огорчения, надежды, разочарования... Он покосился на Бадб, понимая, что она слышит все, каждую мысль, даже эту странную благодарность, и устало оперся на подоконник руками, оставляя за спиной шальную богиню, с наслаждением вдыхая холодный воздух, немедленно потянувшийся к нему любопытными, ласковыми струями.
Почти сразу в лицо совершенно не ласково и вовсе не любопытно ударил порыв ледяного ветра с несколькими пригоршнями крепких, остреньких снежинок, частью тут же просыпавшихся за ворот.
- Не усни там, - в голосе Бадб звучало нескрываемое удовольствие, - seann duine. Любитель комфорта. Так вот, Torlan... хорошо имена даёте, ничего не скажу. С ним всё просто. Мальчик взял контракт у добрых людей. И спутал, на кого охотится. И кто охотится - спутал тоже. Странно. Но бывает даже с лучшими, верно. Показать? Отвыкла я столько говорить.
- За что? - Деланно удивился Роб, отшатываясь от окна и ежась от холода, обжигающего под рубашкой. Капли воды от растаявшего снега поползли по груди холодными цирконами и уже собрались было впитаться в рубашку... Их хватило на небольшой, размером с детский кулачок, шарик, скользнувший по руке под рукавом и весело замерцавший в свете свечей в ладони. - Cailleach...
Бросить водой в нее было заманчиво, даже слишком. Но с шар скатился на пол и разлетелся брызгами. Запахло дождем и весной.

- Нет, - Циркон отрицательно покачал головой и аккуратно потрепал ворона за спину, - но прежде чем продолжать, я хочу узнать - давно ли это произошло?
И где. И какой яд - просто парализует или еще и омертвение тканей вызывает? И как туда добраться быстрее? И... Mo chreach, слишком много вопросов, и он сейчас слишком спешит! Роб покачал ногами и улыбнулся, успокаивая себя, заставляя думать неспешно, подобно воде, текущей в стылом, прихваченном льдом, ручье.
- Сегодня, - небрежно отозвалась Бадб, покосилась на кубок, хмыкнула негромко и вместо него подхватила графин. Вино она плеснула в рот так ловко, что не пролила ни капли, и довольно вздохнула. - Хорошее. Умеешь выбирать.
- Это монахов еще, - растерянно сознался Роб, ошарашенный прямым ответом. Если бы это была не Бадб, он бы непременно поинтересовался, не заболела ли она. Но сегодня... - Ладно, mo shòlas, чего ты хочешь? Не верится в то, что ты прониклась христианскими добродетелями, как твоя милая сестрица Бригид.
Бадб нахмурилась и сделала ещё глоток вина, побольше. Ворон на окне склонил голову, поблескивая глазами.
- Не люблю упоминаний о сестрице. От них голова болит. Не нужно. Чего я хочу... - богиня поставила кувшин на стол, и её глаза ярко вспыхнули. - Я хочу Тростника. Хочу своего полководца, любовника, спутника, без которого мир, раздери его, пуст, как скорпула ореха, выгрызенного червями. Постой, - она подняла руку, предотвращая возражения. - Ты говоришь, что это невозможно. И даже этот юноша, хотя я понимаю... правда понимаю, насколько он важен, не закроет такой сделки. Выслушай. Ты не хочешь бессмертия, но жить тебе нравится. Семнадцать лет я предлагаю снять с твоих плеч. Семнадцать лет жизни. И в оставшийся тебе срок я, Бадб, встану за плечом, как только в этом будет нужда. А когда Роб Бойд закончит свой земной путь, когда он умрёт, ко мне вернётся мой Тростник. Mo bheatha. На остаток времён.
- А ведь говорила, что славы вождя больше не сыскать и что-то там про вечное уныние, - задумчиво протянул Роб, складывая руки на груди, - да и Роб Бойд может закончить свой путь слишком скоро, особенно, если Бадб решит, что хочет Тростника прямо сейчас. Я уж не говорю о... Хотя, кто тебя сейчас призывает? Горстка безумцев, вроде тех в церкви да жалкие остатки друидов в Ирландии.
Но предложение звучало заманчиво, даже при мысли о том, что после вместо покоя... хотя, какой покой в его случае? Личный котел с кипящим маслом и надежда на то, что огонь под ним будут поддерживать постоянно, не давая остывать. Правда, остывающее масло - это уже разнообразие, а если оно еще будет остывать хаотично, так, что и системы не выявишь... Роб стукнул пяткой о камень стены, понимая, что предложение Бадб загоняет его в мечты, за которые доброму христианину полагается епитимья и покаяние. Впрочем, таковым он никогда не был. Черт его знает, почему экзорцизмы работали. Правда, они работали и у остальных братьев, а те тоже обычно не были ярыми верующими. Орден... Но - стать тенью, какой станут рано или поздно все древние? Довольствоваться жалкими крохами от ее стола, каждый раз, когда о сестричках вспомнят? И - семнадцать лет. Сбросить груз, который все тяжелее давит на плечи, хоть воинское правило и помогает держать их ровными. Успеть вытащить мальчиков из беды. И, быть может, успеть увести их за море, в новые земли, создавать новый Орден, как это думалось уже в капитуле. Успеть дожить, если прежде не убьет случайная тварь на тракте. Семнадцать - не много и не мало. Больше, чем осталось. Меньше, чем хотелось бы. Согласиться и - продать себя или с проклятьем прогнать - и не успеть к Вихрю, не попытаться выгадать что-то для Фламберга? Правда, он чуть не забыл главного...
- Очумела, baobh?
Бадб сокрушенно покачала головой.
- Как тебя в капитуле терпят с таким языком. Если Роб Бойд закончит свой путь слишком рано, до естественного конца своего, несмотря на присутствие Бадб, я бы сказала, это - его проблемы. Но если так и случится, то не по нашей воле и без нашего участия. По-моему, честно. Не согласен, дорогой?
- В капитуле и почище выражаются порой, - отмахнулся Роб чуть раздраженно, - и предыдущие твои ленники, буде они встретятся мне на пути, тоже участия в этом принимать не будут? Не по своей, не по вашей воле?
- Ни один из моих ленников, - в тон поправила Бадб. - Я могу обещать только за тех, что со мной, а не за тех, что были.
- Неужели и сторону сестер в играх с Фламбергом и его супругой согласишься не занимать?
Просить поспособствовать оставить детей в покое даже не стоило и пытаться. Ни Раймон, ни Фламберг не простят, что лишил удовольствия отомстить. Да и не согласится она пойти против самой себя, по сути.
- Супруга, да? - Бадб ухмыльнулась, но беззлобно. - Ладно, ладно, не буду я мешаться в игры сестёр с этим твоим мальчиком и этой твоей nighean. Celie-celie. Признаться, они мне нравятся.
- И ты примешь мою клятву? Изнеженного шотландского кобелины?
Роб недоверчиво вздохнул и спрыгнул с подоконника, с тоской поглядев на запястья.
Богиня шагнула навстречу. На поясе качнулся в такт косичкам небольшой кинжал. Усмехнулась.
- Что ж с тобой поделаешь. Если моргенштерн до сих пор не научил...
Роб тяжело вздохнул и опустился на колено, протягивая руки Бадб.
- Я, Циркон, магистр Ордена архангела Михаила Архистратига, признаю тебя, Бадб Катха, Ворона Битв, своей полновластной леди и хозяйкой. Вверяя себя в твои руки, клянусь своей и твоей кровью в вечной преданности и уважении. Взамен же получаю то, что оговорено было, без добавлений и поправок, немедленно и до тех пор, пока жив. Не будет у меня иной леди и не послужу словом и делом никому другому. Заявляю во всеуслышание: отныне и довеку служить честно, пока госпожа не освободит меня. Да будет так!
Циркон в подобном клялся уже трижды, принимая наречение в Ордене, рыцарский титул и звание магистра. Роб Бойд наблюдал за этим каждый раз со стороны. Он продавал свободу, но... Продавал ли? Вассальную клятву случалось приносить даже королям, но от этого они не становились рабами.
Ворон насмешливо каркнул, но Бадб, сжав губы, со вспыхнувшим взором, сжала его руки крепче. Кровь с разрезанных запястий взметнулась в воздух и замерла, переливаясь ровными алыми бусинами. Как жизнь - и дальше, открывая пути, закрывая дороги, сворачиваясь во время и во вселенную. А потом рванулась обратно, обвиваясь вокруг рук, с шипением въедаясь в кожу, словно пытаясь вернуться обратно. В кожу - и дальше, глубже, сложнее. Тёмное плетение воронов и трискелей, сложная вязь оседала узкими браслетами, печатью - равной, симметричной, одинаковой.
- Поднимись, мой илот.

где-то

Дерево, странно-живописное, раскидисто-разлапистое, принаряженное в пушистую белую шубку выросло перед глазами неожиданно и плотно, закрывая обзор, удачно подставив шершавый бок пошатнувшемуся от головокружения Робу. Девона приплясывала вокруг, увлеченно рыла снег и, кажется, даже успела слопать пару полевок. На кой черт она понадобилась ему сейчас? Но - привык. Быстро, еще в Билберри, удивляясь самому себе, будто собака могла скрасить одиночество. И ведь скрашивала, лохматая тварь из Холмов, суетой, радостью и даже сожранной статуэткой Венеры в саду. Он выпрямился, оглядываясь. Впереди, в отдалении, между деревьями, виднелись серые стены, быть может, те же, в которых сгинул Вихрь.
- Спасибо, mo leannan!
Поблагодарить стоило хотя бы за то, что не уронила в воду или с размаху, оземь. Да и слова сейчас приходилось подбирать аккуратнее - скорая на расправу богиня могла ведь и не сдерживать руку в своих затрещинах, а звенящая пустота в голове - плохой советчик. Лес, редкий, с заносами между деревьями, с колючим терновником, цепляющимся за полы плаща, глядел хмуро, неприветливо и холодно. Так холодно, что пришлось набросить на голову капюшон и поневоле вспомнить о присутствии призраков, чье появление, как известно, сопровождается вот таким стылой стужей. Хотя, причина, скорее всего, была банальнее - он оказался значительно севернее, чем расположен орденский замок. Жеребец Вихря, Листик, вышел из леска примерно на середине пути, щеголяя нарядным седлом и яркой, праздничной, расшитой бисером уздечкой, неуместно весело смотревшейся на черной, гладкой шерсти. К руке он подошел споро, радостно заржав.
- Хороший мальчик, - потрепал гриву Роб, с облегчением вздохнув от того, что конь его узнал, и освобождая от уздечки, - ступай, поищи траву под снегом. Но далеко не уходи. Вдруг, с хозяином твоим вернусь.
Тесный накопитель снова перекочевал на запястье, а поступь стала легче и тише - в Цирконе очень много было от Тростника, как ни странно. Поминутно одергивая Девону, рвущуюся вперед и то и дело пытающуюся затоптать те следы, что остались на снегу, Роб медленно двинулся вперед. Снег хранил многое: следы кабанов, натоптавших и перерывших снег в отдалении от стен так, что обнажили и черную землю, и беззащитные белые корешки, сиротливо мерзнущие теперь; отпечатки сапог Вихря, быстро и аккуратно переступающего с пятки на носок, чуть боком, как учил. Снег сохранил даже память о наблюдателе, приехавшем на лошади и, кажется, уехавшем поспешно. А еще чувствовалась магия. Слабо, размыто. Для того, чтобы уловить ее остатки приходилось задумываться и сосредотачиваться, но все же, несомненно - колдовали два человека, и один из них был Вихрем. Роб вздохнул, прислушиваясь к лесной тишине, разбавляемой шумом птиц, говоря с воздухом, рявкнул на гончую, чтоб охраняла и полез на стену тем же путем, что и Вихрь.
Поместье безвестного северного барона представляло собой унылое зрелище. Построенная классическим квадратом стена, укрепленная с одной стороны, окружала внутренний дворик с остатками конюшен и мастерских, плац и птичник, живописно присыпанные снегом. Следов иных, кроме Вихревых и огромного количества маленьких паучков - длинных, пунктирных линий - не было. Проследив взглядом путь молодого михаилита, восьмилапых тварей и убедившись, что Вихрь в сараи не входил, а вот пауки - шныряли туда довольно-таки часто, Роб оглянулся назад, следуя заветам того человека, которого поневоле пришлось называть отцом, глянул в чистое небо, где в серо-голубый выси кружился ворон, и аккуратно, тихо, точно во дворе устроили засаду Дугласы, сполз со стены. В сапоге глухо стукнула о подошву плоская фляжка с бренди.
В ближайшем строении обнаружилось старое кострище и инструмент лудильщика, проржавевший короткий меч и сгнившая меховая шапка. Сквозь проваленную крышу сюда намело снег и белая пелена скрыла всю неприглядность заброшенного сарая. Набрав в носовой платок пепла из кострища, Роб привязал его к поясу скользящим узлом и вышел во двор, стараясь не заступать дорожки пауков, упруго отталкиваясь от воздуха под ногами.
Полукруглая входная дверь в особняк когда-то была внушительной, но теперь лишь подчеркивала картину смерти некогда, без сомнения, славного поместья. Лишенная клепок, с рассохшимися досками и провисшая на одной ржавой петле, она бесстыдно открывала путь в темные недра дома. Протанцевав по каменным ступенькам, Роб осторожно вошел в каменный мешок, предназначенный для незваных гостей, и остановился в центре, вспоминая добрым словом Эмпедокла, впервые описавшего четыре стихии. Воздух сейчас ощущался не монолитом, но мельтешением невидимых глазу, но ощутимых той частью, что отвечала за силу, крупиц. Крупицы эти были и в воде, той, что лежала вокруг снежным покрывалом. Но она же и испарялась даже из снега, высвобождаясь непрерывно паром, уносясь к небесам, собираясь тучками. И стоило лишь чуть помочь ей, поймать за хвост силы этого высвобождения, добавить к ним самую чуть, всего лишь половину накопителя - половину накопителя, galla! - как медленно, но верно крылечко начало затягивать серым туманом, постепенно втягивающимся в темное нутро дома, где сквозняки рвали его клочьями, впрочем, быстро густеющими.
Смотреть - ощупывать, обтекать - оказалось почти нечего. Отверстия в потолке, некогда смертоносные, давно забились так, что туману было не пробиться наверх, в караульную башенку. Пустой коридор, где за арочными проходами замерли недвижно бывшие комнаты для слуг да хранилища, лестница на второй этаж и провал, из которого тянуло ещё более стылым холодом, чем снаружи. И только ветер - был везде. Тянул, посвистывал, заманивал, пытался обмануть, потягивая за щупальца тумана. Роб постоял еще мгновение, прислушиваясь к песне ветра - и ступил через порог, во тьму и туман. Такую охоту он не любил. Одно дело - под открытым небом, чувствуя и слыша каждый шорох, каждый шаг, ощущая каждый вздох дичи - если она дышит, разумеется. Другое - между каменных стен, внутри чуждой теперь стихии. Осознав, что повторяет сейчас слова Бадб, Роб криво улыбнулся и отбросил мысль о том, чтобы потратить остаток в браслете на щит. У каждого должен быть шанс получить то, что он хочет. Туман и ветер шептали, что справа от него находится неширокая винтовая лестница, а в десяти шагах по левую руку - арочный, обложенный камнем портал вниз. Дальше - коридор с комнатками. Понастроили, focáil sasanach! Усмехнувшись мысли, что сам-то живет в замке, пожалуй, еще более запутанном, он осторожно двинулся вперед, отчаянно сожалея, что оставил Девону снаружи. Впрочем, гончая, умеющая передвигаться бесшумной тенью и очень остро чующая, иногда казалась лишней, точно лишала удовольствия от охоты. У арки, ведущей вниз, Роб остановился, раздумывая, где может находиться тот самый большой зал с огромными окнами. Попеняв себе, что не обошел особняк кругом, он потянул воздух, пытаясь уловить пряный и горячий запах, что так характерен для скопления большого числа пауков. Или насекомых. И, все же, позвал холодный ветер сквозняков, накидывая его плащом, скрывающим тепло тела.

Поспешно, но недостаточно быстро для пауков. Первый, казавшийся крупнее именно от того, что был впереди, прытко рысил по полу. Второй чуть отставал, должно быть - по причине восхождения на стену. Бежали они целеустремленно и хелицеры у них влажно поблескивали. Переступив так, чтобы за спиной у него оставалось окно, а паук со стены - сбоку и в отдалении, Роб вздохнул, мысленно обещая себе, что когда выберется отсюда, желательно - с Вихрем, то пауков будет уважать гораздо больше. После того, как спалит это поместье к дьяволу и во славу Бадб.
Тот, что был на полу, с рыжими подпалинами, отчего Роб немедленно окрестил его Дугласом, бросился в атаку, заставив отшатнуться, и тут же отпрыгнул назад, точно выманивая. Второй, с крестом тамплиеров на спине, спрыгнул на пол и боком, но очень шустро обежал Роба, не подходя на удар мечом. Горячо возблагодарив богиню-покровительницу за вновь обретенную молодость, Циркон слегка панически отступил к стене, нервно, неумело и коротко взмахнув мечом, и его снова чуть развернуло к крестоносцу. Кинулись твари оба, одновременно. Дуглас - справа, тамплиер - пробежав вдоль стены и даже вбежав на стену с окнами. И вот ему-то и не повезло - тело реагировало само. Там, где магистр Циркон встретил бы паука мечом, Роб Бойд просто впечатал его в стену плотным, тяжелым потоком воздуха, до хруста брюшка и коленчатых лапок. Скрипнув зубами на такое бездумное расходование резерва, он отпрыгнул назад от кидающегося в ноги рыжего Дугласа, отчаянно жалея, что в руках у него полуторный меч, а не гораздо более пригодный для таких боев скрамасакс. Паук сократил дистанцию рывком, как опытный фехтовальщик, метя в прыжке в бедро под кольчугой. Не повезло обоим - Дуглас успел ухватить лишь за штаны, а Роб, выругавшись шепотом, с неудовольствием глянул на распоротую штанину. Танцы с пауками ему начали надоедать. Шагнув вперед, он поймал на косой удар разворачивающегося для повторной атаки паука и направился в зал, отирая плащом ошметья с меча.
Впрочем, пляски только начались. На вошедшего в паучатню Циркона кинулось сразу несколько восьмилапых тварей, а еще один упал с потолка, где суетливо пытался распутать своих собратьев. Но спустя некоторое время слегка покусанный Роб снова прохромал в зал, в порваном у голенища сапоге и рваном же на плече оверкоте. Нечто крупное продолжало биться в паутине под потолком, голова чуть кружилась от яда, но подхлестывать себя магией он не стал. Еще нужно было как-то доставать Вихря.
В хламе, собранном вдоль стен и сплошь затканном паутиной, обнаружилась длинная шпалера с остатками позолоты, жгуты, которыми подвешивают портьеры и несколько рассохшихся стульев, рассыпающихся в прах при одном только взгляде. Были там и кошельки, по виду - с деньгами, но Роб пришел не за ними. Посматривая на верх, где все еще ворочалась паучиха, а в том, что это была она - Циркон не сомневался, он принялся лихорадочно сплетать жгуты косой. Окна были витражными, но дальнее скорее было сплошь заткано паутиной, нежели скрыто за ковкой и стеклом. Выбрав дыру, в которую пролез бы он сам, а значит - пролез бы и Вихрь, Циркон привязал импровизированную веревку к остаткам решетки, найдя наиболее прочный на вид участок и перекинул ее за окно. До земли не хватало самую чуть.
Плащ было жалко, но иной сухой шерсти под рукой не было. Наматывая на конец шпалеры пропитанную в бренди широкую полосу из плаща, Роб тихо и злобно бубнил под нос о несправедливости мира, расходах, которые никто не возместит, и о собственной поспешности. Ведь ничего не мешало захватить веревку и кремень. Вместо этого розжиг пришлось изображать из себя. Бренди загоралось неохотно, синими язычками, на него нужно было дуть и выражаться на гаэльском. Но все же - загорелось. Весело и почти бездымно. И Роб, чувствуя себя факелоносцем в шествии святого Патрика, направился к большому кокону.
Рухнул кокон не то, чтобы неожиданно, но поймать его Роб не успел. Впрочем, Вихрю, если он был там, наверное, было не слишком больно. Некоторое, но непродолжительное время, ушло на разрезание паутины острым ножом, который он всегда носил в сапоге после Билберри. Надежды на то, что еще раз попадутся тупые сектанты, было мало, но иногда лучше просто лишний раз обезопасить себя. И внутри намотки, все же, обнаружился Вихрь, бледный и редко дышащий, с безвольно повисшими руками и ногами, глядящий на мир затуманенно, но явно узнающий.
- Потерпи, - прижимая его к себе, проворчал Роб, отдавая вместе с даром целительства остаток сохраненных для парня сил.
Говорить Вихрь начал ещё до того, как смог нормально шевелиться.
- Ро... магистр?.. - он обвёл мутным взглядом зал, уставился на лицо Роба и попытался провести рукой по глазам. Получилось ровно наполовину. - Вот зараза же. Кажется, ещё что-то со зрением...
- Магистр, - согласился Роб, облегченно вздыхая и поднимая его на ноги, - уходим живее. И... что со зрением?
Со зрением, скорее всего, было все хорошо. Зеркала под рукой не было, но омолодившуюся физиономию разглядел бы и Вихрь после паралича.
- Ты выглядишь иначе, как, это... - не найдя слова, Вихрь, который стоял ещё нетвёрдо, махнул рукой, чуть не упав от этого жеста вновь. - Другим. И зал этот... не было тут почти ничего. Ну, немного паутины, но... дьявол. Помню, что увидел что-то, словно просветилось, а потом... что-то некогда стало. Как дурак попался. Но ведь - не было!..
- После, - Циркон, глянув на потолок, где под тяжестью паучихи уже начала рваться паутина, поволок Вихря к окну. По лестнице спускаться не хотелось совершенно, равно - как и встречать возвращающихся с прогулки пауков. Наскоро связав запястья парня платком, из которого вытряхнул не пригодившуюся золу, он еще раз с силой дернул веревку, убеждаясь в крепости узлов и плетения, перебросил руки Вихря себе через шею и, с трудом протиснувшись с ношей в окно, оттолкнулся от подоконника.
Веревка порвалась, когда до земли оставался один прыжок и половина ярда. Рухнув наземь и больно ударившись боком, на который и успел только повернуться в падении, Роб полежал три томительно долгих мгновения, прежде чем скинуть с себя Вихря и развязать ему руки.
- Однажды, - задумчиво произнес он, вставая на ноги и поднимая парня, - я сверну себе шею. Держи, - баллок перекочевал в руки Вихря, - идем спаркой, твое - верх и то, что вплотную, мое - все остальное.
Зачастую он не знал, что Тростниково, а что - Роба Бойда. Тростнику не приходилось спускаться по скалам и стенам, а вот ходить спаркой и улепетывать, что есть сил - вполне. Битвы при Маг Туиред просто так не выигрывались. Но и до Ордена старый лорд Килманрок учил своих сыновей, что такое гаэльский luachairt, засадник. А у михаилитов уже сам Роб обучал этому мальчиков, вольно смешивая все свои умения, передавая воинское искусство детям. И ведь получалось. Раймон в Билберри, даже в своем боевом неистовстве держал дистанцию и плясал, точно по горящим углям; да и ходил он, при желании, как тот леопард с герба - тихо и мягко.
Двор был пуст и подозрительно тих. Несколько пауков беспорядочно метались по снегу, но были разобщены, точно утратили боевой дух, если так можно было сказать о пауках. Отшвыривая их то сапогом, то мечом, Роб волочил Вихря к стене, ловя его странные взгляды и мрачно предвкушая длинный и сложный разговор на тему "почему ты так молод и куда делись шрамы". Угораздило же забыть, что с жабдаром он повстречался как раз перешагнув тридцатилетний порог. Длинный и сложный узор от яда огромного змея украшал его тело так давно, так напоминал корни Древа, что Роб смирился с ним, тем более, барышни находили в нем определенную прелесть. Попросить Бадб вернуть? Мысль показалась заманчивой на долю секунды. Представив, как именно ему будут возвращать этот шрам (а ведь с богини станется и самой, хм, наплевать), он буквально увидел издевательскую улыбочку Вороны - и едва не выругался в голос. Подсаживая Вихря на стену, пропуская мимо ропот еще пошатывающегося, слабого парня, требующего немедленной зачистки гнезда и возвращения оружия, Роб вздохнул и рявкнул на него так, что из-за стены отозвалась басовитым лаем Девона. И лишь когда сам перевалил за стену, когда его слюняво и радостно облобызала гончая, явно ввергая Вихря в еще большее изумление, он, наконец, осознал, что выбрался. Выбрались.

9 января 1535 г. Где-то в лесу Ноттингемшира, перед полуднем.

Пробуждение не было приятным, но и неприятным тоже назвать было нельзя. Оковы давили на запястья, точно были железными, напоминая о том, что в присутствии той, что их наложила, дрыхнуть столь бессовестно нельзя. Даже если и очень хочется. Выдержав несколько минут, Роб лениво открыл глаза. Умаявшийся Вихрь спал, разметавшись во сне, перевернувшись на живот, как спал в детстве. К его боку привалилась Девона, чьи лапы торчали из шалаша, хотя, galla, должна была охранять. Подоткнув плащ под парня и накрыв еще и своим, Роб отодвинул лапу ели, служившую дверью, выползая наружу. И выпрямился, не удивляясь сидевшей у костра Бадб. Алым цветком раскинулось платье по белому, чистому снегу, зеленью рукавов напоминая о лете, и он невольно залюбовался яркими красками, оттеняющими и другую белизну, ласкаемую ожерельем из змеиного глаза. С трудом заставив себя отвести взгляд, он подошел ближе, наблюдая за тем, как ловко богиня ломает веточки и подкидывает их в непрогоревший костер, за игрой рукава на изящной руке... Проклятье, он начал думать, как юнец!
- Mì-chinnteach? - Наконец, любезно осведомился Роб, отвешивая сам себе мысленную оплеуху, от которой зазвенело в ушах вполне реально. - Позволишь спросить, какого дья... хм, каким ветром тебя снова принесло?
Богиня совершенно человеческим жестом отряхнула руки от коры и поднялась, вздымая озеро платья. Повернулась, оттеняя крутизну гор, нежные склоны холмов. На губах играла знакомая полуулыбка.
- Южным. Дует вот, разве не чувствуешь?
- Замечательно, - порадовался Роб, складывая руки на груди, - попутный, значит, от паучатни-то... И все же, m 'inntinn, ты по делу или так, соскучилась?
- А разве я не могу соскучиться? - Бадб подошла ближе, почти касаясь его рук грудью, которую едва скрывала ткань. Касаясь. - Или ты мне не рад?
- Разве илот может сказать, что не рад, о столп бытия? - Удивление, кажется, вышло наигранным, но вот удовольствие, с которым он обнял богиню, было вполне искренним, хотя и неожиданным. Жаль, но этот договор выстроил мостик между ними, перекинул тонкую, шаткую досочку, готовую с громким треском сломаться в любой момент, обрушив в водоворот. Или - не жаль? Думалось плохо: чернкорылой она была или нет, но под руками ощущалась, как обычная женщина - горячо и пьяняще. Ладони скользили по гибкой талии - тонкой, несмотря на привычку к оружию, - мысли текли за ними, но - и в сторону, холодным ручьем. - Но, прежде чем снова получу по шее, хотелось бы узнать - что на самом деле тебя привело сюда, mo sabaid?
- "На самом деле". Странные слова. А если я скажу, что на этот раз у меня нет никаких "самых дел"?
Бадб придвинулась ближе, скользнула по его рукам своими, выше, к плечам, мазнула по шее над воротником. Бусы на косах качнулись и застыли, когда богиня чуть склонила голову набок.
- Придется поверить на слово.
Иногда Роб даже самому себе напоминал кота. Черт её знает, откуда взялась эта привычка говорить вкрадчиво, по-кошачьи поворачивая голову, точно на макушке были два серых - а Роб искренне был уверен, что они должны быть именно серыми - уха. И руки притянули к нему Бадб мягко, будто лапами. Чему немало способствовала, впрочем, и надежда на то, что слова его и в самом деле странные, а Ворону принесло сюда не ради очередной каверзы. Правда, в таком случае он не знал, что ему думать и делать.
- И что ты сделаешь, поверив мне на слово? - голос Бадб, вскинувшей бровь, щекотал губы.
- В очередной раз совершу глупость, видимо, - чуть отстранившись, Роб легко коснулся бус на ее косичке и виска. Девона, должно быть, наконец сообразившая, что хозяина нет, выбралась из шалаша, зевая во всю пасть и потягиваясь. Богиня ее по-прежнему не волновала, а вот позавтракать гончая явно была непрочь, с аппетитом проглотив остатки вчерашней трапезы и неспешно направившись затем в лес.
Бадб рассмеялась, запрокинув голову так, что косичка метнулась по пальцам, щекотнула ладонь хвостиком. И жар её рук, сильных оружием и тяжёлых битвой, уверенных, но и мягких, чувствовался, казалось, даже через кольчугу под рваным - спасибо проклятым паукам - оверкотом. Прикусила нижнюю губу, и так алую и полную. Пожала плечами, которые ещё подрагивали от смеха.
- Ну, если это уже в обычае...
Роб еще раздумывал, что ответить, когда Циркон, не склонный к лишним разговорам, просто впился поцелуем в эту губу, еще хранящую отметину зубов. Чуть досадуя на то, что в шалаше спит Вихрь. Запоздало и не к месту вспоминая чье-то высказывание: "Обычай примиряет с действительностью". Ругая себя за несдержанность, диктуемую желаниями. И - просто наслаждаясь, точно не от нее бежал когда-то. Чувствуя горячий ответ Бадб, а с ним - поток сил, восполняющих потраченное в паучатне. На мысли о том, что он, пожалуй бы не против повторить тоже самое - и даже больше, но уже не в лесу, а хотя бы в комнате таверны, вечером, Роб мысленно отвесил себе подзатыльник и, наконец, смог оторваться от поцелуя. Выпускать из рук Бадб он не спешил, прижимая к себе, отчего дыхание выровнять получалось с трудом.
- Благодарю тебя за дар благосклонности, Бадб, которая видит то, что еще не случилось, - голос, как и хотелось, звучал почтительно, когда он произносил эти древние слова, хотя ладони и ласково путешествовали по спине и талии богини, - всё во имя твое и ради служения тебе.
- С тебя вино в той таверне, - Бадб тоже не торопилась снимать горячие руки с его шеи. И улыбалась, даже не пытаясь гасить искры во взгляде. - Возлияния должного качества лучше принимать так же, естественным образом, не находишь?
- В какой таверне, mo ro-innseach? Но, хоть это и поразительно, ты права. Вино действительно лучше употреблять именно так.
"И, кажется, шея сегодня болеть не будет". Порадовавшись этому, Роб легко коснулся губами виска богини, недоумевая, отчего так долго спит Вихрь.
Если богиня и собиралась ответить, то не успела. Молодой михаилит, в отличие от неё, в чтении мыслей замечен прежде не был, но выбрал именно этот момент, чтобы высунуться из шалаша и задохнуться приветствием, не договорив "Добрый день!" до конца. Но всё же вылез окончательно и даже выпрямился в полный рост и расправил плечи, когда Бадб одарила его широкой благосклонной улыбкой через плечо Роба - не выпуская того из объятий.
- Магистр? - Вихрь, дважды за этот день выбитый из равновесия, полуутвердительно уставился на него. На них. Голос, впрочем, звучал на удивление спокойно, да и стоял он уверенно.
- Minx, - буркнул Роб едва слышно, обращаясь к Бадб, и развернулся вместе с ней к Вихрю, - сын мой?
Обращение слетело с губ привычно, оставшись с тех пор, когда они еще были полудуховным орденом. Правда, обращался он так снова-таки только к троим, изредка, шутливо. Скрывая за шуткой привязанность и толику горечи.
- Я... - начал Вихрь, но тряхнул головой и улыбнулся обычной мальчишеской улыбкой, которую даже не портили остатки паутины в волосах. - Добрый день, госпожа. А ты, магистр!.. - в голосе прозвучало почти такое же чувство, как у Бадб вчера. Восхищение, щедро приправленное чем-то ещё. Чем-то более спорным. - Думаю, я схожу, посмотрю, как там Девона. Шалаш весь твой.
- Какой вежливый мальчик, - выдохнула Бадб на ухо. - Понимающий.
- Чересчур. - Роб неохотно выпустил ее из рук и отошел к почти прогоревшему костру. - Не стоит, Вихрь. Девона сама справится с присмотром за собой. Да и в Серлби поспешить стоит. Но я невежлив, - он замялся на мгновение, раздумывая о том, что имя, которое произнесет сейчас, Вихрь слышал только в его же сказках, - Badb Catha, Ворона Битв.
- Госпожа, - Вихрь поклонился снова, получив в ответ почти царственный кивок. - Вы к нам присоединитесь?
- Пожалуй... - Бадб, улыбаясь, искоса глянула на Роба, помедлила. - Нет. Самые дела где-то ещё, понимаете, мир не ждёт. Придётся как-то самим. До встречи, mo leannan.

- Женился он, - невольно улыбнувшись, сообщил ему Роб, пытаясь припомнить, что слышал о монахах в Серлби. Вспоминалось еретическое и довольно-таки похабное - слухи о любвеобильности, склонности к содомии и странным богослужениям братьев в этой обители разносились далеко. Подобное, конечно, рассказывали и о михаилитах, но магистр Циркон уж точно знал, что хотя бы в резиденции такого нет. За исключением богослужений, разумеется. "Тамплиеры, все же", - сказал однажды с тяжелым вздохом Великий Магистр. Впрочем, дыма без огня не бывало, и Роб, так и не определившись, его ли это дело и зачем оно ему нужно, принялся исподволь наблюдать еще и за монахами, подвинув свою тарелку с похлебкой оголодавшему, измученному паучьим ядом Вихрю.
Предположительно святые отцы явно о чём-то сговаривались, но присмотреться внимательнее мешал приступ кашля со стороны Джерри, подавившегося последней ложкой. Наконец молодой михаилит прочистил горло и смог говорить, хотя и сипло.
- Женился?! Раймон?! Господи всемогущий, да это новость похлеще... сам знаешь, чего! Это что же, он, значит, уходит?
- Пока - нет. Леди с ним везде, - Роб улыбнулся снова, вспоминая, как благословлял детей, - полтора михаилита, можно сказать.
- Ваше мясо, господин, и ваше тоже, господин, - подавальщица с улыбкой опустила перед каждым по плоскому блюду, на котором развалилась в озере сока толстые розовые ломти распластанной свинины. С мясом повар обошёлся добрее, чем с похлёбкой: над ним витал лишь запах можжевельника, пара ягод которого плавали рядом, подобно небольшим корабликам рядом с архипелагом. Довершила картину миска с горой зелени, какую можно было набрать по теплицам да из запасов. - Всем ли вы довольны? Может быть, ещё вина? - обращалась девушка к Робу, но улыбалась - словно бы Джерри.
- Спасибо, милая, - выдвинув ногой стул и по пути пнув Вихря, чтобы оторвался от еды, Роб кивнул подавальщице, - присядешь?
Монахи нравились ему все меньше. Точнее, не нравились - все больше. И уговаривать себя, что нет никакого дела до этой девушки и того, в каком состоянии она вернется домой после забав этих пресвятых - если вернется - было тщетно. Но и поучить повода не находилось, в благословенной всеми богами Англии пока еще не воспрещалось беседовать и сговариваться. К тому же, жила робкая надежда, что монахи станут зачинщиками. Тот, со шрамом, явно знал толк в поножовщине, коль уж щеголял таким украшением.
Девушка оглядела зал, но никто больше её не подзывал; даже священники, хоть и посматривали хмуро, но молчали. Возможно, только пока. Усевшись на край стула, она улыбнулась снова, широко - обоим. Глаза у неё оказались серыми, с лёгким оттенком зелени.
- Сильвана меня зовут, господин. Вам у нас нравится?
- Очень, - заверил ее Роб, в свою очередь поглядывая на blaigearden монахов, но чуть торжествующе, с оттенком превосходства и тем самым кошачьим наклоном головы, что так раздражал даже его самого, - уютно, кормят вкусно. Впрочем, еда вкусна еще и потому, что ее подает такая очаровательная Сильвана. Не так ли, Вихрь?
- Конечно, - Джерри, словно читая мысли, просиял такой улыбкой, что Сильвана зарделась и потупилась. Сколько помнил Роб, с женщинами Вихрю везло всегда. Как видно, не мешала этому даже некоторая опаутиненность. И голоса он не понижал. - В компании столь прекрасной госпожи и вечер светлее кажется, ибо подобна она луне и звёздам на бархате неба.
Краем глаза Роб увидел, как шрамистый начал было приподниматься, но второй, чуть старше, с совершенно не примечательным лицом, покачал головой и почти демонстративно вернулся к полусъеденному толстенькому карпу.
- Наш Вихрь немного поэт, - пояснил Роб девушке, улыбаясь углами губ, - никогда не предпочтет рыбу прекрасным глазам, отражающим луну и звезды.
Под столом завозилась Девона, зевнув и попытавшись вытянуть лапы, за что получила тычок по ребрам и ломоть свинины, а Роб мысленно вздохнул и почти услышал, как ехидно хихикает Бадб. За подобные слова в приличном обществе его бы вызвали на дуэль, не успей он договорить. Слишком прозрачен намек. Слишком нарочита небрежность в голосе. В неприличном, в котором приходилось бывать чаще, за такое били морду. Аodach.
Священник на миг приостановился, глянул на него светлыми, почти прозрачными глазами, благочестиво перекрестился и возвёл очи связке пахучих трав. Зато у его компаньона рука дёрнулась к поясу, ничего там не нащупала и сжалась в кулак. Серый положил ладонь на его плечо и назидательно покачал головой. Говорил он тоже не особенно тихо. Но вдумчиво.
- Миловидность обманчива и красота суетна. Истинная же красота создания божьего внутри сокрыта, в духе кротком и молчаливом, духе смиренном. В Христе, брат мой, возлюбившем мир и человека не за внешность тварную, не за каменья драгоценные или положение.
Судя по тому, как скривился шрамолицый, как глубоко промялась ряса, силы в пальцах было не занимать.
Сильвана вздрогнула и немного вымученно улыбнулась.
- Вы... господа здесь по делам?
- Мы здесь проездом, - Роб улыбался широко, открыто. - Право же, милая Сильвана, когда вижу вас - вспоминается Песнь Песней. "Глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои - как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; зубы твои - как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними; как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока - ланиты твои под кудрями твоими; шея твоя - как столп Давидов, сооруженный для оружий..." Забавно, не правда ли, Вихрь, - задумчиво добавил он, - что это песнь Соломонова, царя, которого возлюбил сам Творец? И ни слова о смирении и суетности красоты. Впрочем, стоит признать, что смирение особенно хорошо, когда уплетаешь в пост жирного карпа, а не манну небесную. И не в пустыне, а в теплой таверне.
- Наверное, это приближает к Господу лучше монастырской кельи, - очень искренне вздохнул Джерри. - Наверное, всё-таки хочется иногда красоты мира.
- Да кто вы такие, чёрт вас дери?! - с этим небрежным богохульством шрамолицый сбил с плеча руку товарища и вскочил с места. Оказалось, что он вполне высок и крепок, с широкими плечами под мешковатой рясой.
- Брат мой... - увещевательно начал было второй, но монах уже кинулся к Робу, умело метя мозолистым кулаком в голову.
Сильвана задохнулась, прижав кулаки к груди, а от стойки заголосил трактирщик, испуганно призывая какого-то Двана. А пузатый торговец в углу только придвинул ближе к себе блюдо и в один глоток опорожнил кружку.
- Ой, - искренне огорчился Роб, когда монах, запутавшись в подоле предательски обвившейся вокруг ног рясы, неловко упал, ударившись затылком. Позвать легкий ветерок - не стоило ничего, а ветерку ничего не стоило запутать подол, - воистину, не может быть оправдан гнев, ибо самое движение гнева есть падение для человека.
Одернув рванувшуюся было Девону, он пригубил из кубка и вздохнул. Ситуация для Сильваны была безвыходной. Они уедут завтра, монахи останутся. Не увозить же ее, право, с собой.
Второй монах, поднимаясь неторопливо, со скорбью покачал головой. И на поверженного товарища взирал с укоризной, почти многообещающей.

Поздним вечером, после того как унесли ванну, приглаживая упорно ерошащиеся влажные волосы, он, наконец, посмотрел в зеркало, стоящее на столе у окна, знакомясь с собой. Те же льдисто-серые, почти прозрачные большие глаза, те же почти белые волосы, но уже не от седины, а потому что - на самом деле такие. И - давно забытое, молодое, чисто выбритое улыбающееся лицо без шрама и морщинок, с темными бровями и ресницами, упрямым квадратным подбородком и тяжелой челюстью. Здравствуй, Роб, скажи, стоило ли оно того? Усмехнувшись самому себе, разливая вино по кубкам и зажигая от единственной свечи прихваченные у трактирщика, он наполнил теплую темноту комнаты ровным, чуть трепещущим светом, думая о том, как точно сравнила его милая девочка Эмма. Он хотел, старался гореть, как дорогая свеча - ровно, чуть подрагивая. И у него это получалось, лишь иногда ветер жизни порывами отклонял это пламя, заставляя совершать необдуманные поступки. Как сейчас, когда он вступился, совершенно без повода, за безразличную ему подавальщицу из трактира. Только потому что пожалел ее участь и подтолкнул к худшей. Только потому, что чувствовал ответственность теперь за нее, он опустился на колено, склонив голову. Но, будучи честным перед самим собой, собираясь с духом, чтобы произнести слова, Роб понимал, что еще, а точнее - в основном, хочет снова увидеть неистовую. Хотя бы потому, что она понимала его без слов. Но - и не хочет тоже.
- Badb! Badb Catha! - Голос чуть сорвался, хотя Роб и не волновался, - Fàilte!
На этот раз богиня обошлась без превращений и стука в окно. Лишь лёгкий ветер родной стихией овеял лицо да раздался из-за спины голос, привычно раздражённый, но и до странности довольный тоже.
- Вот руки от меня остыть не успели, а уже другую женщину нашёл. Ну как после этого ещё называть?.. Ладно хоть вино разлил, хорошее, отсюда чую.
- Не успел клятву принести, а уже перекрестился, - с покаянным вздохом поддержал ее Роб, поднимаясь на ноги. Вино отчетливо отдавало анисом, но раз уж Бадб находила его хорошим... Вооружившись кубком, легко пробежав к ней, Роб поколебался мгновение, прежде чем вручить этот кубок и прижать к себе не богиню, но женщину. - Не вижу здесь никого, кроме тебя, mo liar. Хотя и говорить хотел о другой, не скрою. Впрочем, ты ведь все уже знаешь, причем, до того, как оно произошло. Прошу тебя, возьми девочку под крыло. Мне претит мысль о том, что я не смогу убедить Вихря не задерживаться здесь... Или в Блите. И, признаться, не хочется повстречать это милое дитя по имени Сильвана в виде нежити, а то и частями, которые и похоронить-то толком не смогут.
Отчего она всегда такая горячая, будто ее лихорадит? Не от того ли, что птица? А может потому, что в ней бьются, сплетаются пути и стихии? Или из-за того, что она везде, где битва и даже сейчас, когда он ее обнимает, какая-то часть этой богини витает над очередным побоищем?
- Ты хорошо разозлил того, второго, - задумчиво обронила Бадб, непринуждённо обнимая его одной рукой за шею. - Мысли у него... знаешь, там ведь всё важное отсохло уже, поэтому с девушками он играет уже потом, когда остальным надоест. И только с особенными - вот как эта Сильвана. Не встретил бы ты её нежитью. Хорошее имя, к слову.
- Но ты примешь ее под свою защиту? - Настойчиво повторил Роб, не отказывая себе в удовольствии снова коснуться губами виска богини. - Под своё крыло? В конце концов, моя Бадб, увести добычу из-под носа христианских монахов... Это слишком похоже на наши прошлые игры, bark?
Бадб фыркнула.
- Христианских?! В этом аббатстве я, Badb Catha - как дома. Как один из их проклятых демонов, но всё равно. Почти никакого удовольствия... И всё же, mo dànadair, да, этого птенчика я укрою. Тем более что не люблю таких... - она сморщилась и взмахнула кубком, не пролив ни капли.
- Что взамен?
Тело снова вело себя предательски, сбивая влечением с мыслей, ладони обжигались то о шею, то о щеку и ухо Бадб, пока разум укорял, что он из-за своих застарелых привычек ввязывается не в свои дела, влезает в долги. Богиня - женщина - не помогала тоже, с явным удовольствием поворачивая голову так, чтобы ему было удобнее. И вздохнула в шею горячо, нарочито-удивлённо и дразняще одновременно.
- Ничего. Какие же тут счёты. Даже слышать странно.
- Воистину - странно, m'odd, - удивленно согласился Роб, скользя руками ниже, - когда ты нарушаешь те законы, что сама с сестрицами и принесла в эти земли. Странен буду и я, если поверю. Но, все же, с благодарностью поверю.
Бадб коснулась его губ своими, смоченными уже в вине, но почему-то не пахнущими анисом, лишь виноградом и терпкой прохладой. Усмехнулась, глядя в глаза, вздохнула преувеличенно тяжело.
- Ты и без того странен. Вера здесь ничего не изменит. Особенно, когда она с благодарностью. Пусть даже за других женщин...
- Их здесь нет, - подхватывая ее на руки, сообщил очевидное он, - но есть замечательная кровать. Наверное. Сейчас проверим.
Ветерок погасил все свечи, оставив мерцать одну, на столе подле бутыли, отражающей ее ровное пламя и игру теней, пляшущих на стенах, полу и занавесках.

Блит был селением, все же, чуть необычным. Бревенчатые дома на каменных фундаментах - но мостовая при этом имелась только на центральной улице, на которой стояли трактир и тот самый лекарский дом. Занавески вообще были не во всех окнах, женщины посматривали настороженно и лишь детишки восторженно и с любопытством смотрели вслед, точно вид наемников с собакой им был внове. Припомнив, что по дороге они не встречали людей достаточно для оживленного тракта, Роб хмыкнул и с удовлетворением отметил, что хотя бы пахло здесь деревней: свиньями и коровами, лошадьми и курятником. Да и местные шавки облаивали Девону с упоением, временами срываясь на визг, что гончая игнорировала с воистину королевским спокойствием.
- Забавное местечко, - проворчал Роб, выуживая из кошеля магистерскую цепь и навешивая ее на шею. И - помедлил, давая себе время привыкнуть к тому, как она тяжело придавливала его к земле, грузом ответственности, холодом Циркона. Заставляя себя справиться с этими чувствами и расправить плечи. - Пора познакомиться с твоим нанимателем, кажется. И еще...
На этот раз шарить в кошеле пришлось долго, среди плотно увязанных, чтоб не звенели при хотьбе, монет и различных амулетов, которые ему доставались от всевозможных ведьмочек и магинь, с непременным уточнением "на память" и которыми он и не пользовался даже, щедро раздавая подопечным. То, что он искал, было золотистым цирконом, прямо из друзы, на тонкой серебряной цепочке. Его личным, подаренным восприемником при наречении. Память о брате Кречете, мастере клинка, стереть было нельзя ничем, да и камень Вихрю был нужнее.
- Держи, Джерри. Это - циркон, накопитель-уловитель. Увеличивает силы и теплеет при наличии нечисти и нежити. Или когда против тебя замышляют дурное.
Вихрь помедлил, потом осторожно, без обычной бравады принял амулет, взвесил на руке.
- Спасибо. Ну, что, идём?

Трактирщик задумался.
- Ну, как выглядел... как знатный господин, как и положено, раз в родстве с Бабингтонами, пусть и дальним. Столько вышивки, и всё золотом!.. - он даже сладко прищурился. - И воин, видать, славный. Шрам на всю щёку-то, широкий такой. А вот ещё... - он присмотрелся к Робу и нахмурился. - Если подумать, то и на вас, господин, похож немного был. И седой. Только лицо, уж простите, надменное у него было, а не так вот.
- И ему именно михаилит нужен был?
Ренегат из старших? Из магистров? В Ордене каждый третий был со шрамом во всю щеку и каждый пятый - седым. Но ощущение, что все это затевалось именно из-за него, магистра Циркона, только укрепилось. Рано или поздно он бы явился сюда, если не из-за Вихря, то потому, что пропало слишком много братьев.
Трактирщик взметнул белые, как пух, брови.
- А кто же ещё, господин?! С наёмниками-то оно как, заикнёшься про такое, так они сразу требуют чуть не роту месяц кормить, да ещё и носы воротят. А ваши братья, стало быть, этому делу обучены. Мастера, значит. Зачем же ему кто другой-то?
- Действительно, - задумчиво согласился Роб, - обучены. А подайте-ка нам, мастер Джакс, вина. Того, что у вас в дальнем углу погреба. А вон тому, озябшему, подогретый эль с травами.
Должно быть, со стороны это выглядело очень по-христиански, сострадательно, с сочувствием к страждущему. Для него же это было всего лишь попыткой понять, что за люди сидят в этой таверне и остаться на минуту наедине с Вихрем. То, как с лица внешне приветливого трактирщика сползла улыбочка, взгляд, которым он провожал тогда Вихря, не оставлял ни единой лазейки для веры в его слова. Но и помечать трактир, как место, где обитают неблагонадежные наемщики, пока было нельзя. Слишком глубоко Роб проглотил этот крючок.
Трактирщик рьяно закивал.
- Конечно, господин! Сей момент! Наилучшего вина, разумеется.
- Вихрь, - тихо и задумчиво проговорил Роб, провожая взглядом Джакса, скрывшегося в двери за стойкой, - возьми Девону и прогуляйся по окрестностям. У них тут такие дыры в заборе, что... Нам нужна мелочь, живьем. Что-то типа ржавника или долгопята. А лучше - имп, но дичь редкая, конечно... Понимаешь, о чем я?
Вносить в список неблагонадежных было нельзя, а вот поучить - можно и нужно. Немного и почти безобидно.
- Слушаюсь! - Вихрь, просияв, потрепал Девону по шее, привлекая внимание, и выскочил за дверь.
Гончая отозвалась басовитым лаем, от которого нищий у камина подпрыгнул и осенил себя широким крестом.

Роб с рассеянным видом уставился на трактирщика, жалея об ушедшем возрасте как никогда. Забывчивость, которая сходила с рук пятидесятилетнему магистру, должно быть, была неуместна на тридцатилетней физиономии. Потерев ладонью шею, где совсем недавно был памятный подарок от жабдара, он покосился на того посетителя таверны, что одевался дорого и безвкусно. Тот, упорно не обращая ни на что внимания, степенно ел, так, словно выполнял надоевшую, но привычную работу.
- А я и не сказал, ну конечно, вот голова дырявая! - трактирщику забывчивость шла ничуть не больше, хотя и подходила по возрасту. - Да вот раз в пару месяцев так обязательно бывает. С последнего вот месяц прошёл, а потом я его и вовсе не видел. А ведь он завсегда у меня остановится, потому как нет в округе лучшего трактира. Но, господин, вы не пьёте совсем. Или вино не нравится? Оно ведь наилучшее!
- Охотно верю, - все также рассеянно кивнул головой Роб, - но я дождусь брата Вихря. Устав предписывает нам делить все между братьями.
Устав предписывал несколько иное, но и трактовать его никто не запрещал. К тому же, гэлы не ели и не пили в доме тех, кого считали врагами. Или в том доме, где собирались убивать. Любопытно, заявится ли это замечательный мистер Армстронг пораньше. Месяц дожидаться его было, право же, недосуг. Несмотря на желание посчитаться за Вихря и любопытство, гложущее его с того момента, как услышал об этом милорде из Лондона.
- Неужели у вас нет способа известить его о поместье? - Удивился Роб, принимаясь снова прокручивать отсутствующее кольцо. - Ведь даже если и зачистили бы, там надо срочно защиту ставить, сторожа. Свято место пусто не бывает. Одних тварей вывели - другие понаползут.
- Так ведь есть, есть! - всплеснул руками Джанкс и отпил ещё вина - чуть не треть кубка - одним могучим глотком. - Голубя вот оставил, прожорливого, жуть просто! Как лошадь зерно ест. Да только пока что и не за чем, получается.
- Отнюдь, любезнейший Джанкс, отнюдь, - без интереса и вяло вздернув бровь, ведь говорил об обыденном, проговорил Роб, - желательно бы присутствие заказчика. Договор подписать, к примеру, на работу группы михаилитов. Уточнить, в каком состоянии ему поместье нужно. А то ведь зачистить по-разному можно...
Тот раздумчиво кивнул.
- И то ваша правда. Пожалуй, что и так, заодно кормить скотину не придётся, всё хорошо, верно? Пожалуй, что и отошлю. А на кого, говорите, сослаться можно будет? Чтобы, значит, не самолично, без повода...
- На магистра над трактом Циркона, - продемонстрировал Роб перстень с гранатом, на котором была вырезана печать ордена, точно трактирщику цвет камня что-то сказал бы. И почувствовал дрожь от азарта, от предвкушения охоты и битвы, тяжесть бронзовых наручей - и на мгновение прикрыл глаза, заставляя себя успокоиться, не поддаваться этому зову повелительницы мечей.
- И замечательно, - закивал Джанкс, - всенепременно. К вечеру, значит, письмо и отправлю. И славно всё устроится. Только вот не идёт ваш товарищ... может, распорядиться насчёт комнаты? Ванны? Мои дуболомы всё живо сделают, в лучшем виде.

"Есть чего бояться, вестимо." Роб улыбнулся в ответ. Вымерзшее дерево становилось хрупким и трухлявым, накопитель был полон, да и баллок, к которому он привык с незапамятных времен, как нельзя лучше подходил для выламывания дерева и поддевания петель. Или аккуратного выковыривания гвоздиков, особенно, если их подталкивать разбухающим от влаги деревом. Пожалев, что под рукой нет Раймона, который дружил со взломом замков так, будто собирался медвежатником становиться, он улыбнулся снова.
- Придется тебе в зале хозяина и его долбо... дуболомов развлекать байками, чтоб не вышли, когда это не нужно.

Палки Девона жрала тоже. Так что забава, когда собаке бросают палку, а она ее ловит и приносит обратно, превратилась в "поймать-схарчить". А еще гончая, кажется, не уставала совсем, в отличие от него самого, потратившего на напитывание крышки погреба водой весь накопитель и уже часть себя. К тому же, под расправленным пошире плащом приходилось носить подвешенного к поясу ржавника, которого Роб переложил в наволочку. Ржавник этому обстоятельству не обрадовался и принялся егозить активнее, утихнув только после удара кулаком. К тому моменту, когда петля с едва слышным дребезжанием отскочила, Роб уже слегка подустал гонять гончую по двору. Вооружившись очередной, еще не съеденной, палкой и цыкнув собаке, чтобы охраняла, он подсунул конец импровизированного рычага под освободившийся конец крышки, приподнимая его. С наволочкой пришлось повозиться, ржавник после удара проникся к этому убежищу и цеплялся за ткань всеми конечностями. И, все же, в щель он полез даже слишком охотно, то ли желая избавить от надоевшего ему Роба, то ли повинуясь тычкам сапогом. Из щели тянуло теплом и сыростью, прелой листвой, лесом, прогретым солнцем и Роб, аккуратно опустив крышку,
некоторое время еще раздумывал, не стоит ли ее доломать и спуститься вниз. Но, укорив себя за проделку примерно в тех же выражениях, с какими обращался к воспитанникам, лишь прогнал Девону по двору еще раз, чтобы затоптала его следы, и вернулся в таверну.

Время до полуночи, которую определил по Луне, примерно, он скоротал у окна, прислушиваясь к дыханию Вихря и похрапыванию Девоны, глядя на звезды, проглядывающие сквозь низко нависшие тучи и гадая, какими звезды будут за океаном, сложатся ли они в те же созвездия, что и здесь и успеет ли он дожить до того, когда увидит их. А еще странно было ждать голубя, томясь предвкушением, точно ожидая любовницу. Ожидать, не будучи уверенным, что получится приманить, обмануть птицу, но надеясь на это совершенно по-мальчишечьи. Тем не менее, тишину нарушил вовсе не всполошенное хлопанье крыльев, а скрип шагов по снегу. Один из дуболомов, которых ему всё же удалось увидеть вечером в таверне, широкоплечий и лобастый парень лет двадцати вышел во двор и распахнул ворота - смазанные так, что даже не скрипнули. Повозка, которая заехала внутрь, была невелика, зато нагружена мешками. Лошадка, такая же небольшая и мохнатая, впрочем, тянула её без особенного труда. Дуболом жестами подвёл гостей к тому самому люку, над которым парой часов ранее поработал Роб. Бесшумно отшатнувшись от окна, Роб вступил в тень простенка между окнами и тихо достал из седельной сумки зеркальце, бессовестно сворованное в Серлби. Поцарапанное, матовое, оно не блестело на свету, да и отражение было не слишком четким, но все же, рассмотреть картинку было можно без магии и вороньих глаз.
Дуболом нагнулся над люком и негромко постучал. Прошло буквально несколько мгновений, и крышка поднялась - перекосившись из-за слетевшей петли. Раздалось тихое ругательство, затем - разговор, подслушать который не удавалось. Осмотрев люк снова, сын трактирщика пожал широкими плечами и что-то сказал вознице. Тот кивнул соскочил с козлов и, крякнув, вытащил один из мешков сбоку, отчего груда опасно покачнулась, но не упала.
Следующие несколько минут в проёме скрывались небольшие коробочки, которые передавали из подвала. Обращались с ними с величайшей осторожностью, как с хрупкими драгоценностями. Погрузка заняла почти полчаса - не столько из-за количества груза, сколько потому, что работали люди во дворе пусть слаженно, но явно не торопясь, вдумчиво. А голубь взлетел как раз, когда возница, сутулый узкоплечий мужчина в надвинутой на лоб мохнатой шапке, заваливал отверстие мешком. От неожиданности он вздрогнул и чертыхнулся в голос, за что получил тычок в плечо.
"Mo chreach!" - Выругался вслед за ним и Роб, но мысленно; мысленно же разъяренно пиная стену. Позвать голубя на подоконник сейчас - привлечь внимание этих leam-leaten внизу. Не позвать - не узнать, что в записке. Призвать на помощь Бадб - расписаться в собственной беспомощности. Ну вот что за... Не подобрав приличного слова, он закусил губу, продолжая наблюдать.
Птица, по звуку и мелькавшей тени, унеслась как стрела, почти точно на запад. А вот дуболом, проводив телегу и тщательно закрыв ворота, вернулся к люку и снова начал разглядывать петлю, качая головой. Даже провёл пальцами по крышке. Когда он через долгих пять минут вернулся в таверну, Роб тихо сполз по стене на пол, отчаянно выражаясь про себя и внезапно сообразив, что озяб. Закрывать окно, чтобы не перебудить всех в таверне скрипом, он не стал, лишь уселся на кровать, замотавшись плотнее в одеяло. Что хранили в подвале у Джанкса было, разумеется, не его делом, но Роб злорадно пожелал, чтобы это были монеты, пусть даже и фальшивые. Ржавнику, почти как Девоне, было все равно, что есть, лишь бы металла побольше.

Клайвелл, должно быть, при этих словах уже сделал бы стойку и помчался по следу, точно гончая за зайцем. Роб лишь слегка пожал плечами, сделав зарубку на памяти сообщить констеблю Бермондси, где встречал упоминание о столь желанном ему брате-лекаре.
- А нож в обители, часом, не сохранился, отче? Любопытно взглянуть. Ведь по клинку можно сказать о его хозяине.
- Свят, свят, - монах даже перекрестился. - Чтобы такой нож, да в обители? Как можно, сын мой. Отдали мы его кузнецу, пусть хоть продаёт, хоть переплавляет. Право, не знаю и, что он с ним сделал и сделал ли вовсе.
Видимо, придется сержанту стражи (как там его?) остаться без ножа. Недосуг да и лень было искать чужой клинок у кузнеца. Роб помедлил, будто впервые оглядывая Вихря, о ноги которого обтиралась Девона, оценивая рост, ширину плечей - и недовольно вздохнул. Лучшими засадниками были низушки - мелкие, пронырливые, незаметные. В Вихря низушков влезло бы штук шесть - восемь, если ставить их пирамидой. Да и гроб низушку понадобился бы не в пример меньше.
- А что, отче, этот ученый брат-францисканец все еще в обители вашей?
В последнее время Роб не уставал задавать себе вопросы о том, что он делает и зачем. Выражая их кратко и емко: "на кой?" И удивляясь тому, что не знает ответа. И все же, разграбление кладбищ, содержимое подвала Джанкса, брат-лекарь были не его делами. Не констебль. Но что поделать с гложущим любопытством и желанием прикрыть этот рассадник всяческих опасностей для михаилитов?
Монах покачал головой.
- Нет. Ушёл, как только оздоровел и ходить смог, хотя аббат лично уговаривал остаться, чтобы оправиться окончательно. Но когда долг Господень зовёт, смиряем мы желания тела, во имя блага вышнего.
- Воистину, отче, - согласился Роб, снова оглядывая могилу несчастной Алексии, пытаясь на глаз прикинуть, поместится ли туда Вихрь. Выходило, что поместится, нужно было лишь засыпать ее до половины, а лучше - сделать дощатый настил. И самая малость - убедить Джерри прикинуться покойником. А для этого - определиться самому с самым сложным вопросом, который он за последние сутки задавал сам себе раз двадцать: зачем?

Джанкс встретил их почти у порога, хотя дел у него хватало: пока Роб с Вихрем осматривали достопримечательности, в Блит заехал небольшой купеческий караван. Судя по тому, что разгружали работники с повозок, двигались купцы с севера: выделанные шкуры, тюки с тканями и вышивкой, лёгкие шуршащие свёртки с сухими травами, от которых тянуло знакомым воздушным запахом долин и холмов. Внутри же оказалось шумно и неожиданно тесно. Купцы и охранники заняли все столики, кроме двух, стоявших в самом тёмном углу, и явно воздавали себе за долгий путь. В зале висел густой, почти осязаемый запах мяса, горячего вина и дорогого перца. И всё-таки трактирщик, углядев, кто вошёл, тут же сунул кувшин одному из дуболомов и подскочил, сияя улыбкой.
- Вот, господин, письмо-то пришло уже. Думал, дольше будет, ан нет, всё на местечке. Значит, согласен господин Армстронг на четыреста фунтов, согласен. И чтобы поместье, значит, нетронутым осталось. Только вот контракт - со мной придётся, господин. Потому как написал он, что приедет, значит, как время найдёт подходящее. А так, дескать, и трактирщика хватит. Говорил ведь я, надменный он...
- Значит, как вернусь в резиденцию - сразу же пришлю кого-нибудь, - порадовался новостям Роб, косясь на самый темный столик, - а то и сами сейчас с братом Вихрем подумаем. Запамятовал я, мастер Джанкс, а кто, вы говорили, в тот раз с Вихрем-то поехал?
- Это как? - удивился Джанкс. От компании охранников донёсся возмущённый голос, требующий ещё вина, но трактирщик только махнул сыновьям, которых на сей раз в зале было двое сразу. Почти неотличимых, пышущих молодой силой и здоровьем. Намекающих на то, почему тут не видно было вышибалы. - Вы, господин, путаете что-то. Один ваш товарищ и приехал, и уехал, больше никого и не было.
- Путаю. Конечно же, путаю. Накормите нас, мастер Джанкс?

12 января 1535 г. Блит - Оллертон.
Суббота.
Возраст Луны 9 дней. Нарастающая Луна, 5 дней до полнолуния.

Уезжали они рано, после сытного завтрака и оплаты таверны, с которой Роб обошелся снова чеком, не желая тревожить плотную увязку монет, каковой он в кои-то веки был доволен. Стелился под копыта лошадей тракт, резвилась по нему Девона, пожирая все, что считала хоть сколько-то съедобным. Кернуннос, творя сущее, сотворил только одну породу - гончих. Девону он, кажется, творил последней и когда она стояла в очереди за мозгом, ей выдали желудок. Как стаю в этом чудном Билберри водить-то исхитрялась? Впрочем, говорят же, что собаки похожи на своих хозяев... Должно быть, Роб был таким же - торопливым, ищущим, что ухватить, с кем подраться и кого облизать. Желательно - слюняво и после сожранного дохлого хухлика. За половину дня до Оллертона, он несчитанное количество раз успел проклянуть тот день, когда приютил гончую. Наконец, собака утомилась, принялась рысить рядом с лошадьми, и Роб, сообразивший, наконец, что тракт чист, а твари, если они и были, разбежались от его громогласной ругани и прожорливой гончей, вздохнул и улыбнулся. Всего несколько часов до Блита, еще можно было вернуться, посмотреть, кто же там копает могилы и что хранится в подвале у Джанкса. Еще можно было проскочить до Серлби и навестить Сильвану. Нераскрытое, неоконченное звало назад, манило, сулило интересную игру на краю пропасти. Но Роб упрямо и неспешно ехал вперед, не оборачиваясь. Научив себя не возвращаться туда, где могла ожидать его дверь в Tech Duinn, уводить оттуда воспитанников, он научился и не жалеть об упущенном. Мидхир, хозяин сиддха смерти, подождет. Тем более - сейчас, когда он снова обещан Бадб. Когда особенно остро ощущается жизнь и все ее краски. Когда он может хоть чем-то помочь своим мальчикам.
- Джерри, - между мыслями, волнуясь в душе, но со спокойствием в голосе, перед Оллертоном спросил он, - ты слышал о Новом Свете?
- Да кто же не слышал про orbe novo, - Вихрь, который постоянно ловил то одно, то другое, но лишь краем уха, каждый раз удивлялся, что таковы - не все. - Интересная штука. Нехоженая. Помню, ещё в спальнях поминали, гадая, что там да как, в новых краях... а что? Неужто Блит напомнил?
- Отчасти, - Блит напомнил, что можно и не успеть спросить о нужном, - не только вы в спальнях поминали о новых краях, но и мы. В капитуле. Во-первых, я забыл тебе сообщить, что тебе решением капитула предстоит акколада. И мы бы обошлись и без капеллы, но я так спешно покидал резиденцию, что не прихватил с собой ничего, а мои цепь, пояс и шпоры - у Фламберга. Во-вторых, магистры назвали тебя в числе тех, кого хотели бы видеть на кораблях, отбывающих в Новый Свет. Года эдак через два. Вероятно. И - если согласен, конечно же.
Зыбок был еще этот проект, точно почва на болотах. Были пайщики, но не было кораблей и не было крестьян. К тому же, хоть и манило неизведанное, с Альбионом прощаться было жаль.
Вихрь присвистнул.
- Сплошные сюрпризы. И ещё рыцарство... как раз за то, что паукам попался... Согласен, конечно. Только вот - а что мы будем там делать? Не армия ведь, - он помедлил, - и, скорее, вопрос: что станется здесь? Дай-ка подумать. Экспедиция - это не меньше нескольких десятков воинов, причём не худших. Часть мальчишек - опять же, не худших. Два года - малый срок. Англию ведь зажрут.
- Cтолько неожиданно сложных вопросов за раз, - вздохнул Роб, глядя вперед, туда, где дорога петлей огибала лесок, скрываясь за деревьями, - жить мы там будем. Колонию строить. Изучать тварей. Договариваться с местными. В общем, то же, что и здесь. Верховный мечтает, что там будет новый Орден, но... Это настолько хорошо, что и мечтать страшно. А два года - срок и малый, и большой. Всякое случиться может.
Оставалось надеяться, что Раймону не взбрело в голову заявиться в резиденцию, и верховный не рассказал ему об этих мечтах, а самое главное - о преемничестве. С четой де Три Роб предпочел бы поговорить сам, спокойно и не торопясь. Объяснить свое решение и то, что экспедиция еще неоформленна, неясна, что определяют ее люди, но никак не те, что заседают - и будут заседать в капитуле.
- Жить и колонию - это хорошо. Изучать тварей - тоже. А вот "как здесь", прости, не понимаю. Здесь мы ведь защищаем, хм, людей от тварей, так? Всех людей. Которые с этим согласны и платят. Или не согласны и не платят. Цивилизация. А там, получается, скорее пограничье другого плана, и защищать в первую очередь себя и свои - уже свои - земли, - Вихрь поднял руку. - Я не отказываюсь. Просто не понимаю.
- Но здесь ведь тоже приходится договариваться со всеми подряд, - проворчал Роб чуть негодующе, - по крайней мере, мне. Скажи мне, Джерри, разве никто из нас - из вас - не заслуживает собственной земли? Которую не дали в капитуле в обмен за одного из твоих сыновей, а ту, что отстоял сам, привел на нее свою женщину и не остался кому-то должен? Землю, которая кажется вдвойне своей именно поэтому? Думать о людях - похвально, но кто подумает о тебе самом?
- Больше похоже на Schwertbrüderorden и тевтонцев, - мрачно проворчал Вихрь и передёрнул плечами. - Прежде чем отстоять, надо кого-то с неё согнать. Признаться, в ничьи земли я не очень верю, и не слишком люблю убивать людей без веских причин, Циркон. Ради своей земли? Я о ней и не задумывался, пока вот не... в общем, не задумывался. Во имя величия ордена? Прости, что так говорю, но - мало. Новый свет, он для меня - другое. Нехоженые тропы, новые звери и не только. Впрочем, думаю, такие, как я, там тоже пригодятся.
Рука сама дернулась - отвесить подзатыльник за поспешность. И за Циркона. Такие, как Вихрь, жили в новых землях ярко, но недолго: их убивали туземцы, сжирали новые звери и уводили нехоженые тропы. Конечно, для каждого из них, его мальчиков, Новый свет был чем-то другим, чем-то идеальным. Чем-то, чего не могло быть в действительности. Не был грязью и дрязгами переезда, когда толпы людей вынуждены жить в тесных каютах на корабле, в которых невольно вспыхивают склоки, часто неразрешимые увещеваниями. Они вряд ли видели тяжелый труд для всех, пока будет возводиться форт, разбиваться поля под пахоты, пастбища. Приключение, сказка, мечта о лучшей доле. И лишь для него - это бессонные ночи в холодном срубе над планами, картами и донесениями. Это - утомительные разборы жалоб и ссор, ежедневные многочасовые обходы стены и мучительно скучные рассуждения на тему, где посеять пшеницу... И тревоги за тех, кто ушел нехожеными тропами.
Рука дернулась - но осталась лежать на колене. По крайней мере, Вихрь не умел в дым и зеркала.
- Гораздо важнее, Джеральд, - единственная спешка, которую признавал Роб, это была поспешность в выражении мыслей и чувств, - опираться на тех, кому доверяешь. Чувствовать их за спиной и ощущать плечом. Знать, что они рядом. Жаль, что понимание этого зачастую приходит слишком поздно, когда находишься далеко. Так далеко, что при желании не добраться.

- Мир меняется, - повторила Бадб и на ходу провела рукой по морщинистой красноватой коре дерева, каких Роб никогда не видел. Исполин превосходил по толщине иной дом, а пышная крона возносилась над дубами, заставляя их казаться молодыми деревцами. - Давно. Стал больше. Слишком велик он теперь для тени и безмолвия. Слишком иной для опочивален, - в голосе её, низком, грудном, неожиданно серьёзном, не было даже сожаления, лишь перекованная сталь реальности. Лишь искры страсти. Лишь алый всполох неожиданно понимающей ревности. - Слишком разделён, чтобы разделять. Слишком изменился, чтобы не менять дальше. Чтобы не меняться. Безмолвный раб? О, нет. Теперь мне нужно гораздо больше. Потому я это говорю. Поэтому я говорю - так.
- Слишком хорошо, чтобы верить, - вслед за нею прикасаясь к теплому дереву, вздохнул Роб, - мир изменился уже давно. Когда появилось железное оружие. Когда этот сo-sheòrsach Патрик загнал нас в сиддхи лишь словом. Когда люди осознали, что им не нравятся игрища твоих сестричек, а христианский бог предлагает... интереснее. Проще.
Возмездие - не в ближайший Самайн, а когда-то после, до чего еще и дожить надо. Всепрощающий, всемилостивый - так говорили священники, и люди верили им, ожидая лучшей доли в райских кущах.
- Значит, надо предложить интереснее, - Бадб, прищурившись на пробившися через зелёный полог луч, улыбнулась. - И, может быть, проще. Всем, не правда ли? Игры, как ты выражаешься, сестричек я запретить не могу, но Немайн думает сходно. Мы с ней всегда были близки, и предложить можем многое. Что там считает Фи - не знает, кажется, даже она сама, это уже привычно. И ты прав. Патрик и его seafóid. Железо и вера. Церковь, - она скривилась. - Они даже забрали наши праздники, наши тайны! И в этом - ошиблись. Что подделано раз, можно подделать вновь.
Богиня взбежала на высокий пологий с одной стороны камень, густо поросший мхом, и повернулась к Робу, гордо подбоченясь. Улыбка её стала откровенно проказливой, и тут же вокруг взметнулись вихрем чёрно-рыжие перья. А когда опали пылью, стояла на гранитной глыбе Бадб - и не Бадб одновременно. Богиня кельтов, что шла в бой с голой грудью - и нечто новое. Голубоватая сталь дорогущей итальянской брони облекла сильные ноги, торс, выгнулась над грудью, охватила руки. В правой рукавице Бадб сжимала чёрный фламберг, по которому вились языки настоящего огня. С гулом. За плечами красиво бился под искусно направляемыми потоками воздуха алый плащ, а волосы сияли под солнцем не хуже нимба.
- Дракона не хватает... но ты замечал, что на гобеленах, в статуях он вечно убивает какую-то мелочь? - почти пожаловалась богиня, задумчиво тыкая пальцем в наруч. - Даже жалко.
- Дракона жалко, - ошарашенно согласился Роб, осторожно трогая челюсть, чтобы убедиться, что она на месте, ведь ощущалась где-то в районе коленей, - но хороша, ничего не скажу.
Пожалуй, никогда еще архангел Михаил, Архистратиг не выглядел так… Воинственно и женственно одновременно. И, пожалуй, за такой Бадб пошли бы многие. Те, кто безуспешно взывали к святым покровителям на полях сражений, не получая ответа никогда. Те, кто сражались за чуждые им идеалы, чужую землю. Те, кто умирали просто потому, что им так приказали. В их глазах Бадб выглядела бы как спасение, как обещание. Пошли бы даже те, кто мнил себя воином. Для таких богиня стала бы воплощением доблести, отваги, рыцарского блеска. Но были и нюансы. Жанну д'Арк сожгли на костре не за то, что она в хвост и в гриву наваляла англичанам, а за то, что носила мужское. В изменившемся мире, где мужчина приводил в свой дом жену и она брала его фамилию - не наоборот! Где во главе стоял бог-мужчина, но никак не Великая Мать, которую велели называть девой Марией, а теперь и вовсе - матерью Христовой, и почитать в святости запретили... И все же, противореча самому себе - в этом мире за богиней-женщиной пошли бы немногие. Какой бы впечатляющей и могущественной она не была. Но об этом стоило сказать позже.