- Не. Праздник-то, считайте второй день и идёт, да с каждым часом ярче. До того-то поспокойнее было, да часть и уезжала. Вернулись, и вот, тем же вечером... видать, закупились удачно, на ярмарке-то после казни той.
- Казнь, да... Любопытственно, чего привезли такого, что так радуются?
Больше всего на свете Дениму хотелось спросить - "кого", и наверное, так стоило и сделать. Околичности хороши, когда в этом заинтересованы оба. Он вручил монету Миллету, достав вторую.
- И, главное, кого?
- Сам не видел, - обстоятельно начал рыбак, - да что уж тут спрячешь? Девку, в плащ замотаную, да девчонку с ней. А товары - кто их знает? Без повозок вернулись, а по сумкам шарить - у нас таковских нету. А радуются или нет - вот не знаю, да только точно - праздник такой, что в деревне дым коромыслом и всё наперекосяк. Девок домой не загонишь, парни на море смотрят, дети нет чтобы дело заниматься... даже зверьё как сбесилось от галденья этого.
- Девку и девчонку...
Деним невольно проговорился, но странное волнение охватило его так сильно, что сдержаться он не мог. Гемма и Бертрис были здесь. Оставалась лишь малость, весящая, как те диковинные слоны, каких османы продавали на южных рынках - добыть их. Выкрасть, освободить. Купить, наконец. Деним кивнул сам себе и лишь потом понял, что откуда-то знает, каких слонов продавали османы.
- А девчонку где держат, не ведомо?
Миллет удивлённо повёл плечами.
- А чего её держать? Сговорились, знать, что вот в трактире прислуживает - и то верно, чего девке без дела сидеть, пока корабль не ушёл.
В присутствии Геммы, если та была не в духе, спотыкались лошади. Что творилось в трактире, где заставили работать девочку?.. Пожалуй, Деним не хотел этого знать. Но узнать был обязан.
- А хозяин доволен ею?
- А его и спросите, - мужчина снова сплюнул, опять принимаясь за весло. - Я с ним, ить, мёда не пил. А только довольных нынче вы тут мало найдёте. Скорей бы уж уплыли. Хоть и говорят, что моряки деньги несут, да только беспорядку от них столько, что не стоит оно того. Даже сети будто сами собой путаются, а уж скотине-то...
Согласно кивнув, Деним надолго задумался. Нужно было идти в таверну. В таверну идти было не нужно. Он мог предположить, что Гарольда Брайнса помнили до недавних пор лишь капитан и его ближайшие помощники. Но теперь, после казни его почти наверняка знали все.
- А капитан где же?

В полумраке царило веселье, но какое-то натужное, обрывистое, неправильное. Моряки пили надрывно, как в последний раз, и смеялись так же, подавальщица - тощая нескладная деваха с рябым лицом - визгливо всхихикивала, когда её щипали за костлявые бёдра; за стойкой мрачный амбал в парусиновой куртке методично совал кулаком в брюхо лысеющему трактирщику, приговаривая что-то про порченое молоко. Трактирщик кивал и улыбался, даже не морщаясь. Возможно, кулак просто не мог пробить многолетние отложения жира.
В тёмном уголке дремал, клюя головой над кружкой, менестрель, едва не роняя лютню, а у камина, где было посветлее, четверо бородатых мужиков грохотали костями, расцвечивая игру руганью. Ножи, лежавшие прямо на столе, подпрыгивали в такт ударам деревянного стакана.
Стоило Дениму сделать шаг в помещение, кто-то из моряков глупо крикнул:
- А в-вот и чер-рномазый пож-жаловал! Лошадку, лошадку берегите нашу, а то угонит! - и заржал, бросив в него обглоданную кость.
- А что, объезжена ли лошадка? - Огрубляя голос, улыбаясь, поинтересовался Деним. - Объездить не надо ль?
Он медленно оглядел таверну, выискивая взглядом лошадку, то есть - Гемму. И притопнул ногой, точно собираясь пуститься в танец с яйцами. Говорили, его давным-давно придумали ирландцы. Они разбрасывали по земле яйца и миски, чтобы под лихую музыку танцевать между ними, стараясь накрыть каждое яйцо своей миской и притом не раздавить. Плохому танцору, как знал Деним, эти самые яйца мешали.
Трактир в ответ грянул хохотом.
- Лошааадку! Объездить! - сквозь всхлипывания выл моряк-костеброс. - Да ты совсем дурак, выходит. Ласточку нашу объезжать - наука нужна, а не ваши пришептывания. Поглядел бы я, как такой чернорожий паруса брасопит к ветру!
Деним пожал плечами, проходя к стойке. Что же, внимание привлечь удалось и, кажется, даже остаться неузнанным.
- Нешто ж вы про морских лошадок не слыхали? - Удивился он, постукивая пальцами по доске прилавка.
- А расскажи, коли умный такой, - моряк с ухмылкой подмигнул товарищам и свистнул подавальщице. - А мы вот элем угостим, чтобы горло не пересыхало - это ж последнее дело. Вон, менестрель уже тока хрипеть может.
Словно по команде, бард издал могучий храп, вскинул голову, оглядел осоловелым взглядом трактир и снова заснул.
- Благодарствую за эль, - Деним утвердился на колченогом табурете, досадуя, что Геммы так и нет. - А лошадки, значит, те королю морскому принадлежали. Уж не знаю, ведомо ли то вам, или нет, а ходит поверье, будто под волнами тоже королевство. Высятся башни замков, сложенных из драгоценных камней, жемчужин и ракушек, а в лесах из водорослей резвятся красавицы-русалки. Говорят, что раз в год, в языческий Самайн, выходят девушки на берег, а чтобы не задохнуться им на песке, не захлебнуться воздухом суши, оборачиваются они кобылицами. Какого цвета коса у русалки - такой и кобылица масти. И вот однажды резвушки решили не ждать поганого своего праздника, да и вышли на берег пораньше...
Он отхлебнул из кружки, блаженно зажмурившись - пустому брюху и пересохшей с дороги глотке дрянной эль показался напитком богов. Амброзия или нет, но желудок попытался взбунтоваться - верно от кислятины натощак - но, побурчав, всё же успокоился. А моряк, крякнув, осушил свою кружку, сморщился и хлопнул ладонью по бедру.
- А складно! Только музыки не хватает. Эй, Винни!
Амбал, отпустив, наконец, трактирщика, кивнул и неторопливо достал из-за стойки арбалет с козьей ногой. Взвёл он его, впрочем, просто рукой в перчатке - и ржавый болт грянул в стену над ухом менестреля, отскочил и расколотил тарелку, засыпав стол бурой крошкой. Бард нелепо вскинулся, моргнул, но пальцы словно сами собой нащупали лютню, провели по струнам, и трактир заполнили мрачные визжащие звуки - инструмент был немало расстроен.
- Вышли они, значит, пораньше, - продолжил Деним, пытаясь перекричать визги несчастной лютни, - скинули свои белые одежды, украшенные жемчугами на песок, и обратились кобылицами. В ту пору неподалеку пас своих овец Джонни. Джонни был из тех, кого дурачками называют. Найдет монетку - и тут же нищему несет, или в церковь. А если в трактир зайдет, то всем наливает. А если голодного встретит - тут же накормит. За это Господь его любил и всяких благ ему втрое посылал...
Деним красноречиво покосился на дверь в кухню, откуда доносились приятные запахи. И где, быть может, была Гемма.
- Странно, - заметил моряк, снова махнув рукой подавальщице. - Вот мы - люди как не в себя добрые, а Господь сплошные испытания ниспосылает. Как думаешь, цыган, почему бы так? Недостаточно хороши, чтоль? Вот я тебе выпивку покупаю, накормлю сейчас. Какого чуда ждать?
- Полезного, - расцвел улыбкой Деним, - будет тебе, дорогой человек, всё. И монеты в кармане сторицей, и удача морская, и ласка женская. Дождаться только надо, с терпением-то. А чего, к слову молвить, почтенный Винни с трактирщиком о скисшем молоке говорил? Может, заговор нужен, чтоб не кисло, значит?
Деним отчетливо понимал, что несет он несусветную бредятину, но остановиться уже не мог. Цыган так цыган, лишь бы Гемма узнала.
- А что, дело хорошее, - прогудел Винни, хлопая его по плечу. Силы и тяжести в ладони было столько, что даже дружеский жест чуть не пригнул к полу, а матрос продолжал. - Коровы-то здоровы, а молоко - ну как есть для брюха вредное. Раз пьёшь, два пьёшь, а потом только в кусты и бегаешь. А как же на берегу - и без молочка-то, верно?
- Ага, чёрные-то, грят, с живностью всякой умеют. Лишь бы хуже не сделал. А то ведь, - моряк внезапно нахмурился. - Рожа чёрная, и волшебство, небось, тоже. А ну, перекрестись и Отче Наш прочитай?
Деним обреченно хмыкнул и стиснул зубы, крестясь. От жуткой боли его даже дёрнуло, и не воспользоваться этим было грех.
- Сподобил Господь! - Восторженно произнес он, пряча за этим ощущение, будто его четвертуют. - То не коровы... Вижу... Вижу...
Схватив руку Винни, Деним уставился ему прямо в глаза, стараясь глядеть безумно и одухотворенно.
- Девчонка! Девчонка! Она... она... От неё и с бабами не выходит, и молоко киснет, и лошади спотыкаются! Где... где...
Он вскочил на ноги, закружившись, а затем остановился. Резко, тряхнув головой. И заговорил решительно.
- Надо заговоры читать. Её прокляли, оттого все испытания. Где-то тут она, чую.

В чистой, маленькой каморке под лестнице лежала Гемма, всем видом своим напоминая спящую королевну. Деним глядел на неё - и не верил. Девочка, такая худенькая, такая бледная, такая незнакомая оказалась такой родной, что он невольно сглотнул ком в горле, лишь потом заметив синеву у ногтей и учуяв запах сонных трав. Как раз в этот момент грянул хор, затянув нечто духовное, и Деним тряхнул головой, отгоняя ностальгию. Пора было действовать.
- Ты, брат, стой тут, - он отодвинул Винни к двери, тут же усаживая второго моряка на сундук и всучая ему свечку, - а ты сиди тут. А теперь, делай, как я.
Деним закрыл глаза, развел руки, поглядывая сквозь опущенные ресницы на пиратов. И тут же поплатился за это. Размах рук у Винни был таков, что за недомыслие Денима пострадал нос. Не обращая на это внимание, он вцепился в руку моряка, взывая к соли и воде.
Как назывался то, что он делает, Деним не знал. Что чувствует при этом оседающий на пол Винни - не понимал. Он лишь чувствовал, как суматошно, поспешно соли опадают колючим осадком, как ликует вода, заполняя освободившееся место.
Бездыханного моряка пришлось уложить у двери. Второй, в косынке, даже не дернулся, когда Деним коснулся его щеки, уже зная, что делать. А затем, глядя на Гемму, покачал головой. О том, что убил моряков, он не сожалел. По крайне мере, пока. Не было времени для сожалений, но Гемму, худенькую, несчастную Гемму ему было жаль. Сдернув покрывало с кровати, сняв с моряков рубахи, стянув с себя оверкот, он закутал девочку. Пусть пропотеет хорошенько, пусть пот вымоет сонную отраву из организма.
Потолок, к счастью, был настелен в одну доску. Деним глядел на него долгие несколько секунд, прежде чем подтащил сундук к центру и принялся тихо, подложив под рукоять ножа кусочек одеяло, выбивать деревянные гвозди, которыми доски крепились к балкам. От мысли помогать себе огнем он отказался - при запахе дыма люди становились склонны кричать о пожаре, а лишний шум Дениму был ни к чему.
Через некоторое время стало понятно, что хотя бы в одном ему повезло совершенно точно: в комнате выше либо никто не жил, либо владелец счёл за лучшее провести время где-то ещё, подальше и от псалмов, и от набожных моряков-работорговцев. Повезло и в том, что моряки обладали лужеными глотками и немалым энтузиазмом, подогретым, кажется, в равных долях и надеждой на завершение испытаний, и ромом. А вот гвозди и доски имели собственное мнение о том, как надлежит себя вести. В какой-то момент гвозди едва успевали стучать об пол, в другой - требовалось лупить долгие, тягучие секунды, прежде чем деревянный клин нехотя выползал наружу. Третья доска и вовсе под полувздох-полустон Геммы хрустнула под ударом сама - и разломилась у самой балки, словно давно прогнила и только и ждала такой возможности. В зале, впрочем, на шум никто внимания не обращал - пока, и это тоже было - везение.
Закончилась удача только когда Деним снял и аккуратно составил у стены добрую полудюжину досок. По улице простучали копыта, раздался всхрап осаживаемых коней и окрик, перебивший даже импровизированный молебен.
К боли, всё же, привыкнуть было можно. Лишь сейчас Деним осознал, что всё это время лихорадочно работал под пение псалмов, не обращая внимания на то, что его корежит. Но рассуждать было некогда. Узнавать, кто там и зачем этот кто - там, не хотелось настолько, что он даже не стал дожидаться, когда Дженни очнется окончательно, хоть и нести это воплощение неприятностей на себе бездыханной мыслью было плохой. Деним укутал девочку в одеяло, полосами от простыней привязывая ее к себе на грудь. Так, как носили своих детей мавританки. И подтянулся в дыру, заглядывая в комнату. А потом и влез, с трудом протискиваясь в щель. Комната таверны была пуста, принадлежала, по всему заметно, какому-то торговцу. Честному или контрабандисту - Деним не ведал, да и разглядывать обстановку было не с руки. Пробегая к окну, что выходило на задний двор таверны, он успел лишь заметить разбросанные вещи, сундук, ухватить кинжал и кошель с монетами. Сейчас важным казалось утащить Гемму, убежать, а воровство ему было противно. Или ощущалось таковым. Распахнув ставни, Деним неловко упал вниз, досадуя, что снега уже нет.
Ушибленный бок болел, на первом этаже оборвалось пение и послышались голоса, но Деним уже не вслушивался, переваливая через тын, ограждающий таверну, и припуская в сторону рощицы, где оставил лошадь. Сначала крики удивления, а потом и злости звучали приглушенно, и только спустя ещё несколько драгоценных секунд кто-то заорал в окно, бессвязно матерясь. А потом вокруг сомкнулись кусты, злобно цепляясь за одежду, и земля упорно расползалась под сапогами. Но кому-то сзади приходилось хуже - там под новый взрыв ругани жалобно заржала лошадь, раздался глухой удар и кто-то пронзительно завизжал о придавленной ноге. А затем свежую листву справа со свистом пробил арбалетный болт, за ним, пройдя ещё дальше - второй и третий.
Невольно прозревая простую истину - Гемма суть воплощение мирового беспорядка, ибо почему подле нее так не везет? - Деним бежал, не оглядываясь, не думая ни о чем, но - надеясь выбраться. Легче задышалось лишь когда крики и арбалеты остались за спиной, а Бирюза унесла и его, и Гемму в лесок, к тихой, брошенной пещере, в которой чья-то неумелая рука разрисовала стены людьми и быками, оленями и хижинами. И там, вздрагивая от каждого шороха, прислушиваясь к хрусту веток под копытом дикой козы, Деним опустил девочку на пол, застеленный его собственным плащом. Опустил - и замер, прозревая вторую простую истину: Гемма будто стала частью его, ведь без этой крохи он был неполным, непомнящим, пустым.
- Гемм... Дженни, - по счастью, Деним носил с собой дрянной бренди, которым и попытался растереть виски девочки, - ты слышишь меня?
- М-м... - голова Геммы безвольно склонилась набок; по подбородку потекла тонкая струйка желтоватой, почти прозрачной рвоты. - Пить...
Деним поспешно усадил её у стены, понимая, что воды у него нет, до ручья - далеко, да и не знал он, где ручей, а бренди ей, должно быть, нельзя.
- Воды нет, сокровище мое, но если ты откроешь глаза, мы попробуем дойти до ручья.
А идти придется идти на тонкий, едва уловимый аромат стихии, прислушиваясь к её зову, призывая самому. Деним утёр личико девочки рукавом, сочувственно вздыхая. И ведь всё это - из-за него! Наверное.
- Вот дура... сказал, от змеюки, я и... развесила... Ручей. Да.
Гемма разлепила глаза и уставилась на Денима мутным взглядом, хмурясь.
- Ну у тебя и друз... - окончание слова снова утонуло в приступе рвоты.
- Нет у меня друзей, кроме тебя. Ну-ка, поднимайся на ноги... доченька.
Вздернув Гемму на ноги, Деним выволок её на улицу, поддерживая. Даже если они не найдут ручей, то девочку овеет ветерком, омоет росой, а там и в соседнюю деревню можно будет. Перед тем, как идти за сисястой дурищей Бертрис, Деним хотел немного отдохнуть.

К коггу, покачивающемуся у мостков деревенской пристани, Деним шел, не скрываясь, через бурлящую побегом и погоней деревню. Откуда-то помнил, что переговорщика под белым флагом не тронут даже пираты-работорговцы. Личину цыгана он сбросил еще в пещеру, переоделся там же, наскоро оттерев краску с лица бренди. Вот только коротко стриженые волосы теперь было никуда не деть, но зато они чудно прикрылись повязкой из плаща.
Шел Деним, не скрываясь, поддерживая под локоток госпожу Елену, пахнущую так маняще, так зовуще, что кружилась голова - и не только у него. Подскакивающие к ним крестьяне и моряки попадали под ее очарование, покорными овечками вливаясь в свиту чаровницы. Деним - покусывал щеку, ему нужно было говорить и уговаривать, размышлять и оценивать. Торговаться, если верно то, что он когда-то был купцом. Боль отрезвляла, помогала думать.
Елена, конечно, была козырем. Крупным, заметным, полезным. Но прятаться за юбку не годилось, а потому следовало понять, что хочет капитан. Причем так, чтобы никто не понял - Деним не помнит ничего.
- По закону моря! - Палка с привязанным к ней белым платком стукнула о доски пристани.
Откуда он помнил эти слова, на которые немедленно откликнулось море: волнами, чайками, маленьким крабом, выбежавшим на песок? Почему знал, что стоит сказать это - и тебя будут слушать, опасаясь кары переменчивой стихии? Быть может, Деним и в самом деле ходил морем, жил им?
- Так-так, - капитан стоял у мостков, поставив ногу в начищенном сапоге на планшир и засунув большие пальцы рук за широкий, в серебряных бляхах пояс. Выглядел он щегольски и уверенно - как всегда. Пусть даже взгляд порой и туманился, пытаясь обласкать прекрасную Елену, капитан, хмурясь, тут же возвращал его обратно, глядя на Денима рассчётливо и настороженно. - Цыплёнок нашёл курочку? Представишь прекрасной даме, сынок? И что за невежливые вопли. Если уж пришёл платить виру за кражу и смерть товарищей, так мог бы прийти тихо, спокойно, как родной. Ужель не приняли бы?
"Валлийский волк тебе сынок."
- Кража украденного, капитан, называется возвращением собственности, а ведь Гемма - человек свободный и посягать на нее никто не может. Впрочем, я готов говорить о Бертрис, которой имел неосторожность пообещать возвращение домой.
Деним улыбнулся. Спокойно, без заискивания и страха - человеку, глядевшему в глаза смерти бояться нечего, двум смертям не бывать, а придется - так и одной не минуешь.
Капитан хмыкнул, наклонился вперед и заговорил размеренно, кивая сам себе. На Елену он внимания уже не обращал вовсе, словно отказ представить сделал её невидимой.
- Свободный? Свободный, сынок - это когда ты совсем никому не нужный, а, значит, и плевать, что с тобой будет. Риковой гадюке девчонка не нужна вовсе, закону - разве повесить, а стало быть, свобода её и гроша не стоит. Но ладно, у тебя прав на неё ровно как у меня - подобрал, да и твоё, это дело честное. Разменялись, и мои проблемы с купцом, который племянницу выкупить решил - мои проблемы. А вот что двоих ты убил - уже дело другое. Кровь-то не водица. И что листок с координатами ты уволок - тоже нехорошо. Не ты крал - но теперь ты отвечаешь, по-совести. И получается, три долга на тебе. Два - товарищам за кровь, один - за упущенную долю в добыче, и добыче немалой.

30 марта 1535 г.

Море оставалось таким же, каким его помнил Деним. Оно шумело, целуя бока маленького корабля, с капитаном которого получилось уговориться. Смеялось, выбрасывая шапки пены на пирс и пристань, сколоченную из плохо ошкуренных бревен. Деревенька, где жила Бертрис, ютилась между высоких холмов, и не могла похвастаться ни красивой церковью, ни аккуратными домиками. Тюдоровская нищета, принесенная сборщиками податей, облюбовала покосившиеся, серые лачуги, прокопченную кузню, поселилась среди крепких, рослых людей.
Деним вздохнул, закашлявшись от морского ветерка и горечи осознания. У него не было своего дома, даже не было места, которое он мог бы считать таковым. И беда заключалась даже не в том, что он не помнил ничего - Гарольд Брайнс казался тем еще бездомовником. Самым поганым оказалось именно отсутствие дома, его ощущения, запаха, места. Эта пустота в душе не заполнялась ничем.
- Где твой дом, Бертрис?
- А вона, - девушка махнула рукой, указывая на западную окраину, которая выглядела ещё более грязно и запущено, чем всё прочее. Грудь в свободном платье мотнулась следом за рукой, натянув лиф, словно тоже тянулась домой. - Самые крайние три хаты - это наше и есть. Вот братья-то обрадуются! Жаль, господин Мас, ты цепь ту отдал. Был бы, значит, настоящий рыцарь! Как в сказке. Прынц заморский.
В отличие от Геммы, которая нет-нет да сбивалась на старое имя, когда они были наедине, у Бертрис такой проблемы не было. Возможно, потому, что "Мас" просто выместил из её памяти "Брайнса", а обе фамилии сразу там не помещались. Быть может, от того, что Деним постоянно поправлял Гемму, привыкнув думать о себе как о Дениме Масе, и не желая иметь ничего общего с неким Гарольдом Брайнсом, жизнь которого вспоминалась смутно и неохотно. Впрочем, в последние дни, проведённые на корабле и Гемма говорила мало и неохотно, цветом лица напоминая сыворотку.
А вот радость братьев Бертрис представлялась сомнительной. Сам Деним не обрадовался бы возвращению такого позора семьи - слабой на передок сестрицы.
- Молчи о цепи, дорогуша, женщину украшает молчаливость и скромность, а похвальба - для дурочек. Поняла?
Не хватало еще, чтоб дурища проболталась про адское рыцарство - и Деним в очередной раз попытались казнить, а то и казнили. Человеку, задолжавшему коров и моряка, умирать так часто было не с руки.

- Дублин. Дублин - это можно, - задумчиво проговорил Шрам. - Только вот...
- Подождать придётся, - добавил страший, взглянул на Бертрис, и та безмятежно кивнула. - Значит, завтра Рагнар вернётся, там и переправим. Быстро и с ветерком. А ночевать...
Он потянулся, ухватил кувшин с вином и надолго к нему припал. Затем тряхнул головой и выдохнул.
- К нам, не обессудь, не пригласим, дела есть, которые посторонним видеть не стоит. Значит, ночевать будешь у свояченицы. Крайняя хата с восточной окраины, спросишь Лину... а, чего я, Бертрис проводит. Ночуешь там - и ночуешь крепко, смекаешь?
- Cмекаю, как не смекать? Главное, чтобы Гемма моя смекала.
От этого слова по коже строем пробежали мурашки, на краю мысли вспыхнули и погасли черно-бархатные, раскосые глаза. Деним кивнул, показывая, что понимает, а после всех приключений спать у него получилось бы и в самом деле крепко. Особенно, если эта Лина вкусно кормила и мягко стелила. Вот только Гемма с её повадками уличной крыски, хитрой и любопытной, беспокоила. Она могла засунуть нос, куда не следует, а расхлебывать бы пришлось ему, Дениму.
- Смекаешь, Гемма?
Дождавшись ответного кивка, он вздохнул, поднимаясь на ноги.
- Благодарю вас, господа. Бертрис, дорогая, проводи нас к госпоже Лине. Будь любезна.
А всё же, дурища была не так проста, как казалась. Братья явно советовались с ней, и Деним даже порадовался, что не успел насолить и ей. Ну, или что девушка была столь великодушна и простила ему эти обиды, потому как, видит Бо... дьявол, он всё равно их не помнил.