увствуя себя предателем и беглецом, Джеймс привычно рысил по Бермондси в управу. Сбежав от Мэри так рано, что жена еще спала, он оправдывал себя ранним возвращением домой, может быть, даже до ужина. На что, впрочем, особой надежды не было - Джеймс собирался знакомиться с новыми лесными разбойниками и весьма досадовал на чертова Брайнса, который за каким-то дьяволом сбежал из михаилитской резиденции через стену, не дав опросить себя. А теперь наверняка еще и из Бермондси уедет, скотина мерзкая, а это - минус аргумент в беседе с новым главарем. Потому и сбежать из дома пришлось пораньше, иначе Мэри непременно увязалась бы в лес, а он, как и все новобрачные, не сумел бы отказать. Но и пустоте управы Джеймс не порадовался, как это бывало прежде. Одинокой и стылой показалась контор а, казенно-пыльной. Не добавил ей уюта ни разожженный камин, ни лавка, накрытая плащом. И лавка, кажется, стала еще тверже, чем прежде, хоть он упрямо продолжал лежать на ней, глядя на балки потолка, из которых торчали всевозможные ножи, некогда отобранные на улице.
Первыми его потревожили стражники, что два дня отдыхали в таверне, оберегая покой чертова торговца. Огорошив новостью, что сволочь Брайнс отбыл и увез с собой Дженни, они откланялись и поспешили в казармы. А Джеймс с тяжелым вздохом сел за конторку, подавляя желание броситься в погоню. Дженни было жаль. Настолько, что осознание, будто никогда не увидит её, жгло сердце. Оставалось лишь писать письма коллегам, коих было много в благословенной Англии и отправлять курьера к шерифу, чтобы записочки разлетелись голубиной почтой. В этих тонких, почти прозрачных сверточках Джеймс просил всячески помогать осведомителю управы Бермондси мисс Джейн Хейзелнат, приводил приметы девочки, а в приписке умолял вернуть ребенка домой, если что-то случится с её спутником или самой девочкой. И больно пинал ногой конторку, проклиная себя, что не забрал с улицы, не принял в семью.
Вошедший Скрайб глянул на него с интересом, будто не видел до этого ни серьги, ни смуглоты кожи, ни коротких волос, ни трещавшей на плечах туники. Но кивнул, как всегда, молча, уселся за свой стол, принимаясь раскладывать бумаги.
- Письма читать? - Тихо поинтересовался он.
- Я сам позже посмотрю.
Джеймс задумчиво уставился на Скрайба. То самое чувство, что выручало его в беде, подсказывало - это клерк, это он продал его на арену, из мести или ради наживы. И было крайне любопытно узнать, сколько запросил Скрайб за тело констебля. Но доказательств не было, Инхинн под рукой - тоже, а самому колоть мерзавца не хотелось. В конце концов, знание ничего не изменило бы. Выгнать со службы одинокого пожилого человека Джеймс бы не смог, работать с предателем - тоже, а убивать клерка было не за что.
Сказать что-то ещё Скрайб не успел. За дверью проскрипели по снегу неторопливые шаги, раздался короткий стук, и дверь открылась. Внутрь, комкая шапку в узловатых пальцах, вошёл немолодой уже, но кряжистый и лохматый краснолюд, вероятно, изломавший не одну деревянную расчёску на густую шевелюру. Внутри гость остановился у двери и кашлянул.
- Утро доброе. Стал быть, не спите уже. Ну, так мне и говаривали про мистера Клайвелла, верно, верно. А меня Ангелом кличут. Потому как если обо мне говорят, то только так, а имя, при крещении данное, я уж и сам забыл. Так значит, мастер констебль, вы повидать меня хотели. Ну я и подумал, чего ещё ждать, договариваться? Уже не мальчишки ведь, люди занятые, зря время тратить. Так что пришёл сам.
Джеймс подскочил на ноги, вежливо кланяясь и вытаскивая свое кресло для краснолюда. Со времен визита Марико ничем приличным для посетителей управа так и не обзавелась - не до того было, а подпиленная табуретка и лавка, заваленная дубинками и кольчугами, не годились, всё же. И Ангел этот явился хоть и неожиданно, но, работу облегчал. Существенно облегчал, потому как с кучей дел, накопившихся за путешествие и пребывание на арене, Джеймс не успевал ничего.
- Доброе утро, мастер Ангел, - пришлось отойти к окну, опираясь спиной на подоконник, чтобы видеть собеседника и не быть выше него. С иными обитателями Гленголл стоило говорить на равных. - По понятным соображениям не хотел приглашать вас в управу, но... Спасибо, что пришли. Я хотел спросить вас о Фанни Пиннс. Должно быть, знаете, что ее очень нехорошо убили. Грязно, прямо скажем, убили. Али говорила, будто вы частенько ее приглашали. Мне бы узнать, рассказывала ли она о чем? Может, говорила о каких-то клиентах - новых или странных?
Предложенное кресло гость осмотрел слегка подозрительно, но всё же осторожно сел. Ножки и спинка крякнули.
- Фанни, да. Милая женщина, добрая, ласковая. Верно, приглашал я её, бывало, как в работе перерывы случались. Хорошо с ней отдыхалось. Жаль, - Ангел неторопливо огляделся, смерил взглядом Скрайба, рабочий хлам в ногах лавки. - Грязно - это вы верно сказали. Зряшно. Дилетантски. Я ведь поспрашивал. Вроде бы получается, что денежек никто с этого не получил. А мне бы сказали. Да-а. Так вот. Простите, господин Клайвелл, но о клиентах она не говорила вовсе. Ни к чему, понимаете? О прежней жизни всё больше. Но не думаю. Странные клиенты всегда приносят больше денег. Значит, Фанни радовалась бы, но ничего такого. Не поменялась её жизнь, получается. Я бы заметил. Жесты, выражение лица. Фанни - она простая была. Светлая. Что внутри, то и в глазах.
- Быть может, она о дочери что-то говорила? Называла фамилию сестры? И, - Джеймс замялся и глянул на Скрайба, жестом показывая, что писать сейчас не надо, - как часто заказывают жизнь проституток? Это не для ассизов, разумеется.
Слова Ангела, наемного убийцы - в этом сомнений не было - навели на еще одну мысль, которую просто так отметать было нельзя. Фанни мог убить человек, решивший встать на эту стезю, обучающийся ремеслу. Правда, в эту заманчивую картину не укладывалось потрошение, но чем черт не шутит? Хороший ремесленник обязан знать, как выглядит изнутри то, чем он будет зарабатывать на жизнь.
- Никогда, - не удивившись, ответил Ангел. - В этом нет смысла, понимаете? Если сутенёр недоволен - он разбирается сам, и редко до смерти. Если место не поделили - в ход идут ножи и ногти, не наёмные убийцы. Не принято это, и деньги не те. И потрошить не стали бы. Зачем? Запугать или предупредить других - кого? Нет, мастер Клайвелл. Если б это был заказ по её работе, уже все знали бы, кто и за что. Могут, конечно, прятаться, но не верю. Содержанки, любимые шлюхи богачей - да, верно, бывает. Но Фанни? - он пожал плечами. - Чтобы тебя заказали, надо иметь важность в этом мире, господин констебль. А Фанни что-то значила для очень немногих.
Помолчав, он покачал головой.
- Морбиан. Так муженька её сестры звали. А дочку - Хизер. Но не верю и в то, что ниточка оттуда. Кто будет убивать курицу, что несёт золотые яйца.
- Хотя бы знаю теперь, кому весть слать, - пожал плечами Джеймс, - вот только как бы хуже не вышло... Значит, остается этот клуб у Морли.
Куда необходимо было еще попасть. Не устраивать же облавы вокруг особняка, куда ходят детишки аристократов и богатых купцов, в самом деле. Любопытно, был ли этот убийца среди зрителей на арене? Быть может, ищейка Джеймс смотрел ему в глаза, не зная, что это - его дичь?
- И снова - не для ассизов: мог ли какой-то неопытный подмастерье в вашем ремесле учиться вот так?
Ангел замер. Двигались только пальцы, словно решив проверить каждый узелок на шапке. Заговорил он, только когда прошло не меньше пяти секунд.
- В моём ремесле нет подмастерьев, мастер Клайвелл. Только мастер - и я бы знал. Но если кто-то решился, не понимая, что делает... - он кивнул косматой головой. - Да. Да, может быть. Кто-то новый, но кто знает про Ангела. Про художника. Я узнаю. Может, кто и интересовался. Спрашивал, чего не должен был. Смотрел не туда. Не считал. Узнаю. А вот весточку, господин констебль, вы не желали бы через меня передать? В те края собирался, было. Далеко, да и лошадей ненавижу, тварей богомерзких, но иногда - приходится.
- Буду обязан, - помедлив, кивнул Джеймс, - и за расспросы, и за весточку. А если вы о судьбе этой девочки, Хизер, узнаете - вдвойне.
Приюты были местом не лучшим, но и тетки порой бывали такими, что монастырь почитался за счастье. Всему миру, разумеется, было не помочь, но дочь Фанни была уже почти родной.
Ангел, кивнув, поднялся и с кряхтением потёр колени, словно утрудившийся крестьянин. А когда выпрямился, спокойно кивнул Клайвеллу. И уже от двери, держась за петлю, оглянулся.
- А ещё, мастер Клайвелл, дело такое. Если ассизы ваши не помогут - а бывает, бывает, что ни тюрьмы не держат, ни палач не калечит - вы весточку старому Ангелу кинули бы. Просто, чтобы знать. Потому что страшно же по улицам ходить, когда не знаешь, кто с ножом или топором кинуться может. Я человек пожилой уже, хоть беречься стану.
Не дожидаясь ответа, он шагнул наружу - но дверь не закрыл.
- И вы сюда, маленькая мисс? И запах вкусный какой, душа радуется. Ну старый Ангел дверь придержит, заходи.
И Бесси, впорхнув в лавку, улыбалась от уха до уха. Подскочив к столу, она опустила на него ароматный свёрток и крепко обняла Джеймса, не обращая внимания на Скрайба.
- Папа. Мэри прислала, вот. Потому что: "кто-то сбежал на работу, как кот к крынке со сметаной". И что-то там ещё было про кошек, но вполголоса, и я не расслышала.
Джеймс подхватил ее на руки, все еще размышляя о сказанном Ангелом. Если убийца и впрямь был высокопоставленным дворянином, ассизы не помогли бы. Но обитатели угла у Гленголл не делали ничего просто так, а он глубже увязал в связях с ними. И Скрайб... На него никто не обращал внимание, точно клерк был мебелью - достаточная причина, чтобы проучить ареной.
- Зато хотя бы один вопрос разрешил, - вздохнул он, прижимая к себе дочь, - я сегодня в лес, не ждите меня, ложитесь спать. Отчего ты не поздоровалась с мистером Скрайбом, Бесси?
- Я... - девочка оглянулась на клерка и нахмурилась. - Я не знаю. Простите меня, пожалуйста, мистер Скрайб. Я просто... наверное, так рада, что отец вернулся, что ничего больше не замечаю. Добрый день?
Мужчина, не отрываясь от бумаг, улыбнулся и кивнул, а Бесси нахмурилась снова, словно чего-то не понимая. Но промолчала.
- Беги домой, Бесси, - с неохотой вздохнул Джеймс, опуская ее на пол, - я обещаю, что вернусь из леса.
Давать обещания, которые сложно выполнить, было неправильно. Но теперь, когда дома ждали жена и дочь, иначе не получалось. Да и уверенности это прибавляло, чего уж скрывать.

Главаря пришлось ждать ещё добрых полчаса. За это время даже ограбленный купец, казалось, успел успокоиться и уверенно молол зубами жилистую оленину, запивая не худшим в Англии вином. Но, наконец, дверь хлопнула, впуская стылый ветер. Вошедший, высокий, длинноногий, бросил в угол тёплые перчатки, стянул шапку и клетчатый шарф, которым закрывал лицо. И мужчина этот был Джеймсу знаком - издали, по турниру в Лондоне, а больше никак. Довольно кивнув купцу, он уставился на Клайвелла, наклонив голову набок, как птица. И узнавание вспыхнуло в глазах почти сразу.
- О! Констебль. И мужчина с ветряной девой на плече, да?
"Теперь - на шее." Джеймс улыбнулся в ответ, привставая, чтобы почтительно поклониться.
- Верно. Был впечатлен вашей стрельбой. До вас в этих лесах таких лучников не было. Даже жаль, что придется докладывать о вас шерифу. Или не придется?
Терпкое вино покусывало язык, но Джеймс безмятежно улыбался, пряча за улыбкой мрачные мысли о том, где в вечернем лесу найти мяту. Совсем как на арене - улыбка одному, размышления - другой, причем отчего-то казалось, что Мэри учует даже сквозь пряности.
Валлиец, фыркнув, толкнул дверь снова и поманил его за собой, в холод и звездный вечер.
- Шерифу. Я лес этот облозил - шерифу армию надо, так-то. Станет ли? А у нас, знаешь, выбора не стало. Там, где были - твари расплодились. Фостер лютовать начал. Купцы, знаешь, тоже смекнули, где ездить надо. Девочку с мельницы ты забрал, а брат её теперь словно всё о чём-то другом думает, старых друзей забывает. Не меня, конечно. Я - новый. Друг. Так что приходится или что-то менять, или, например, - он скосился на Джеймса так, как смотрел на мишени в Лондоне, - сделать так, чтобы Фостера заменили, - и тут же валиец снова расплылся в улыбке. - Ну, такое, тебя давно в городочке не быволо, всё где-то да где-то. Что же бедным голодным нам? Даже Бер-монд-си не тронули, хоть золото обещали. Соблозняли, почти принцессами, но не дались мы!
Джеймс пошел следом, размышляя вовсе не о том. Нужно было спросить, кто обещал золото, а в голове вертелись почему-то принцессы. Рисовалась миссис Мерсер в королевском пурпуре и короне, с видом величественным и торжественным.
- Девочку на мельницу не верну, - не убирая с лица улыбки, проговорил он, вздыхая, - да и Фостера после пережитого можно понять. Любой захочет навести порядок, после того, как среди мертвых культистов обнаружит жену и дочь. Но и вы, бедные и голодные, меня поймите. Я вас не вижу, пока шериф не слышит жалоб купцов и другого люда проезжего. Так что, давайте заново тракт делить, иначе и мне придется над вами совой кружить, что проклятая Блодьювидд, и вам долго не продержаться, как бы вы лес не облазили. А за Бермондси - спасибо. Не забуду, хоть принцесс у нас и нет.
- У нас теперь тоже нет, - лучник грустно покивал. - Девственные, прям из Новгорода! С косами, - добавил он совершенно убитым голосом, затем оживился. - А купцов мы гробим правильно! Нет. Грабим? Да. Не гробим. Берём так, чтобы и прибыль осталась, иначе какой прок? И не всех, и не каждый раз. Хотя порой странно бывает, конечно. Если один такой Джеймс Грот, с воронами на щеке, жаловаться будет - так он зачем-то стрелы хватал, пить и есть с нами не захотел, даже историю рассказать не смог. Так что если мы лишку взяли - так это из обиды только! А остальные - вот как этот - уходят грустные, но не очень злые.
- Гарольд Брайнс, - меланхолично поправил его Джеймс, - засранца с воронами на щеке зовут Брайнсом, а если он явится жаловаться - повешу. Его. И всё же, при всём уважении к вашему ремеслу, купцы жалуются. Много. Михаилиты вот не жалуются, хоть дорога на Форрест-Хилл перекрыта тоже, а торговцы скоро гильдиями начнут слезницы писать. Потому предлагаю вам на кормление правые и левые ворота, а центральную дорогу оставим для шерифа. По рукам?
Чертов торговец, кажется, обладал редким талантом - наживать неприятности. И неумело врать, навлекая тем самым нелюбовь всех, кому он лгал. Отец Джеймса, никогда не забывавший, что Клайвеллы родом из Уэльса - и во время редких свиданий напоминавший об этом - часто повторял, что для валлийца правда желаннее эля.
- Брайнс, - валлиец скривился, как от зубной боли. - Поня-атно. Что ж, может, и не приедет. Жаловаться. А по дорогам... ну что ж с тобой сделаешь. Пусть. Вообще-то мы уже должны были исчезнуть, словно и не было, да что-то вот всё сидим, да? Никогда не стоит доверять колдунам. Говорят, подбили вы его?
- Хантер. Подбил. Да.
Джеймс ошарашенно смотрел на валлийца, с трудом удерживаясь от того, чтобы сесть на снег. Брат-лекарь нанял этого рыжего, сулил золото и славянских девственниц за Бермондси и... за самого Джеймса? Бесси? Монастырь? Мэри?
- Ну твою же девственницу Марию всей городской стражей да на рынке, - выдохнул, наконец, он. - Это его твари вас с насиженного места выжили. Ну да дело прошлое, мы же не колдуны, слово своё держать будем, так?
- Да он тварей терпеть не может, - удивился валлиец, взлохматив волосы пятернёй. - Ну да что делать. Айрон ап Рис меня прозывают, и коли уже два валлийца в стране этих англичашек слово не держат, то кому же? Всё же не так и плохо, что не успел я к той колокольне, с Фицаланом этим задержался. Но какой выстрел был бы! Стрела-то с перьями верными как раз через стену и до шпиля достаёт так, чтобы кольчугу прошить.
- Плохой из меня валлиец, - вздохнул в ответ Джеймс, - бастард, даром, что Клайвелл. А с криксами он на той колокольне только что не обнимался. Он-то их не любит, а вот они его, кажется, очень.
Фицалан - почти уже позабытая фамилия. Надменный лорд Ричард, его очаровательная сестра, о которой Джеймс уже и не думал иначе, как о леди Фламберг - и сам михаилит с вычурным именем. Нежданные, но полезные знакомства. Кивком показывая, что наслышан о рыцаре, он протянул Айрону несколько золотых монет.
- Спасибо за ужин, Айрон ап Рис. Быть может, смогу отплатить за гостеприимство и за Бермондси когда-то чем-то иным, не золотом. Пора мне, ветряная девочка ждет.
Правила этой игры Джеймс знал - за ужин необходимо платить. Хотя бы потому, что иначе валлийца перестанут уважать, а договариваться с каждым последующим главарем - не хотелось.

19 февраля 1535 г.

Бежать в управу или ехать в Лондон Джеймс не спешил, пусть и проснулся давно. Прежде чем снова сбежать от жены, чтобы вернуться за полночь, нужно было крепко подумать. По всему выходило, что ниточка к безвестному убийце у него осталась только одна - клуб на Морли. Но как туда попасть констеблю, чья физиономия большинству из изварщенцев стала известна на арене, Джеймс представлял смутно. Равно, как и не знал нравов, принятых там. Пожалуй, ему нужна была протекция - и он знал лишь одного человека, который её мог ему предоставить. В конце концов, ношение серьги в ухе накладывало обязательства на обе стороны. А значит, Актер нуждался в аудиенции цезаря. Разумеется, можно было устроить облаву стражи у особняка или вызывать в управу каждого из купцов - аристократов по отдельности, но, кажется, безопаснее было разворошить палкой пчелиный рой. Джеймс закинул руки за голову, осторожно, стараясь не разбудить Мэри, и улыбнулся. Зря Нерон отпустил его. Фаворит и звезда арена Актёр умел и любил наглеть, используя те преимущества, что давала ему покорность хозяину.
- Как описать несравненную девичью стать?
Стати такой вы нигде на земле не встречали!
Тело возлюбленной легкое, кожа, как шелк,
Грудь ее светлая, как серебро на зерцале...*
Мэри ответила, не открывая глаз, но придвинулась ближе, прижимаясь бедром, и лениво потянулась.
- Ах, если б ночь Господь навеки дал,
И милый мой меня не покидал,
И страж забыл свой утренний сигнал.
Увы, рассвет, ты слишком поспешал...**
- Впрочем, бедная девушка не может жаловаться на недостаток внимания, - с преувеличенным смирением начала было она, но прыснула.- Совсем не может! Ты сегодня в Лондон?
- Не знаю. Наверное. Может быть.
Джеймс замялся, не зная, как сказать о том, что собирается на поклон к Нерону. И что, возможно - скорее всего, в круг Морли его введет Фламиника. Не хотелось омрачать для Мэри это утро.
- Если и в Лондон, то как проситель. Последняя нить, за которую я могу вытянуть Фанни - закрытый клуб на Морли. О нем говорят разное и... Боюсь, войти я туда смогу только одним путем.
- С помощью шерифа? - легко спросила Мэри, но тут же нахмурилась, посерьезнела. - Нет, тон не тот. Значит, они?
- Надеюсь, что только - он. Не лично, разумеется, но...
Джеймс умолк, прижимая к губам её руку. Сопровождать Фламинику в качестве игрушки не хотелось настолько, что нежелание это даже заглушало голос Фанни. Впрочем, не было ли это странное чувством отрицанием очевидного, не говорило ли оно о том, что в самом деле он не против снова увидеть даму в красном? В конце концов, Нерон мог и не согласиться.
- На что готов он пойти ради красивого стиха? Ради красивого оттенка розы? - Пробормотала Мэри. - Надо - значит, надо. Только будь осторожен, хорошо? Туда ведь Хантера с собой не взять.
- Я сделал настойчивость своим лучшим другом, опыт - мудрым советником, осторожность - старшим братом, а надежду - ангелом-хранителем, - вздохнул Джеймс, подтягивая к себе штаны. Но надевать их не стал, намотав на голову наподобие тюрбана. - Я буду осторожен, обещаю.
Нежится дева на ложе своем поутру,
Мускусом благоухает оно и цветами,
Руку протянет красотка - увенчана длань,
Тонкими, как молодые побеги, перстами...

20 февраля 1535 г.

Серая стена управы пестрела цветными лоскутами. Некоторые из них были связаны нитками, но большинство висели одиноко, приколоченные гвоздиками. Сбежавший от жены с утра пораньше Джеймс думал.
Думалось плохо. Лик Фанни размывался то рутиной писем (коллеги продолжали вешать на Брайнса всё, что не ушло в ассизы), то жалобами купцов на лесных, то кражей гуся прямо с реки. Замерзшей, между прочим, реки. И потому Джеймс метался между стеной, гусем и "Уважаемые законники, констебулат Шрусбери обращает ваше внимание на то, что известный как Гарольд Брайнс похитил из церкви св. девы Марии что в Шрусбери золотой потир, облачение священника, расшитое золотом и разбил статую гаргульи на фасаде. Приметы совпадают полностью". Приходилось отписываться, что понял, меры будут приняты, аще сей негодяй появится в констебулате Бермондси, указывать, что означенный Брайнс имеет свойство называться Джеймсом Гротом... И - снова возвращаться к стене, глядя на алый лоскут, призванный обозначать Фанни. Скрайб, кажется, порчи стены не одобрял, но ничего не говорил, а значит, можно было не обращать внимания, рассуждая вслух.
- Ездить в Лондон бессмысленно. Пока двери Морли не откроются или не найдут новую жертву - это трата времени. Значит, не будем его тратить и будем думать.
Арена все не отпускала. Думал Джеймс теперь, отжимаясь от пола, размахивая мечом или попросту расхаживая по управе. Это, несомненно, разражало еще и Хантера, но ничего с собой Джеймс поделать не мог. Мысли будто запускали привычку заставлять работать тело. Почему Фанни пошла с мистером Потрошителем, еще не остыв от прошлого клиента, не вернувшись на точку? Хотела утаить эту выручку от сутенера, держащего угол Дубовой и Холлоу? Знала своего убийцу? Вопросов, уже традиционно, было больше, чем ответов. Кто вообще держал этот угол и почему Джеймс не спросил этого, когда был у Гленголл? Воистину, дурная голова... И ведь теперь не было даже Дженни, готовой за соверен сбегать с запиской...
Судьба мисс Хейзелнат беспокоила ничуть не меньше, чем убийство Фанни. Джеймс не уставал себя корить, что не настоял тогда, не отправил на мельницу. Что не взял за руку, чтобы привести к себе домой и воспитывать со своими детьми. Впрочем, Мэри и без того теперь занималась его дочерью, навязывать ей еще и уличную воровку, наверное, было неправильно. К тому же, Бермондси скро начнет шушукаться, что констебль ночует дома, а миссис Клайвелл так и не понесла. И наплевать им, что Мэри всего пятнадцать, что с венчания еще и месяц не прошел, что дети появляются тогда, когда этого хотят оба. Приюти он Дженни, шушукались бы не меньше, приписывая ему внебрачных детей. Но сердце болело, точно он и впрямь отправил с Брайнсом собственное дитя.

К полудню, когда и Скрайб, и Хантер сбежали обедать, Джеймс настолько утомился от размышлений, что решил думать лёжа. Разумеется, на лавке, скинув на пол кольчуги, дубинки и невесть откуда взявшийся серый плащ. Последний, впрочем, после некоторого колебания, он свернул и положил под голову. Раскидывать умом стало значительно приятнее, хоть глаз и упорно цеплялся за трещинку на потолочной балке. Трещина была похожа на ехидную улыбку - и потолок будто говорил ею: "Ничего у тебя, констебль Клайвелл, не выйдет". В самом деле, Нерон помогать обязан не был, сколько бы Джеймс не рассуждал об этом, убийца ловиться - не должен, а следующим трупом он порадует нескоро. Скорее всего, он вообще тихий, скромный, ничем не примечательный и добропорядочный семьянин. Такие чаще всего становились жестокими душегубами. Но могло быть и обратное - обаятельный, яркий, заметный... Умный и тщательно планирующий свои преступления, не убивающий вблизи своего жилья. Джеймс досадливо стукнул кулаком о стену. Ему нужна была новая жертва - хотя бы для того, чтобы представить личность злодея. Не выкапывать же Фанни из могилы, чтобы понять, насколько педантичен или неряшлив мистер Потрошитель. Поди найди еще ту могилу, среди сотни таких же, бесприютных, над которыми некому было даже крест поставить. Крест поставить... Не вовремя, а быть может - вполне, припомнился брат-лекарь и колокольня, над которой высоко в небеса возносился крест. Облюбовавших его крикс михаилиты выбили из луков. Рассказывали, будто они даже состязание устроили, соревнуясь, кто больше пристрелит. Жаль, что безумный инквизитор не был тварью, Джеймс валялся бы в ногах у шерифа, умоляя оплатить его голову Ордену. С людьми приходилось справляться самому.
Дверь скрипнула сразу, как раздался отрывистый стук. Еврейка-Брунхильдочка, твёрдо ступившая в помещение управы, как и прежде несла с собой атмосферу лёгкого безумия. По крайней мере, не успевшего подняться Клайвелла она оглядела одобрительно и как-то мечтательно. А ещё она, как и в прошлый раз, несла пачку бумаг, правда, уже потолще.
- Отдых в тёплых краях, а теперь с новыми силами за работу. Кажется, наш добрый король платит лучше, чем я думала. Эх, продешевила с переводом... Добрый день, мастер констебль. Скажите, вы специально отсылаете своих людей к моему приходу? Даёте надежду невинной девушке?
- Разумеется, мисс Кон, - с удовольствием, какое, должно быть, не приличествовало женатому человеку, согласился Джеймс. - Даже лег, как видите. Чтобы обнадежить во всей красе.
Встать, а точнее - свалиться с лавки, все же пришлось. И даже одёрнуть тунику, мысленно посетовав на то, что Мэри никак не озаботится новой. В этой порой было опасно пожимать плечами - трещала. Джеймс вздохнул, алчно уставившись на стопу бумаг.
- В следующий раз - заодно раздевайтесь, - посоветовала еврейка, раскладывая листы на столе - по неравномерным кучкам. - Итак. Что я могу сказать точно, так это то, что в вашем учёном злодее нет ни капли еврейской крови. Никогда не отмечал он бар мицву, не изучал Тору, иначе не стало бы для него столько вещей сюрпризами. Значит, так, здесь, - она припечатала самую жидкую стопку ладонью, - Механика. Ритуалистика, мистицизм, королевские маги, наверное, пищать от восторга будут. Исследование природы перехода материального в нематериальное и ухода нематериального - сиречь души. На небо, в ад, куда угодно. Но этот человек вывел - и смог доказать хотя бы себе - что после смерти что-то всё же остаётся. Боль, кровь, впитывают и земля, и воздух... нет, - поправилась Бруха. - Не совсем воздух, потому что эти... эманации не уносит ветер. То, что за воздухом и землёй. Само пространство. Так что, на бойнях, на старых местах казней мистики и без того замечали странности, так? Некромагия, медиумы. Но эффективность - никакая, потому что обычный маг работает с энергией, а здесь речь о призраке энергии. Душе души - если переводить его жуткий немецкий, смешанный с латынью. Но это, конечно, для обычных магов. Скажите, констебль, вам дорог Лондон?

С трудом остановив себя на полушаге, Джеймс развернулся и вздохнул. Ему в последнее время удивительно везло на женщин, думающих не о новом платье и туфельках, а о делах. Причем так, что эти мысли делам же мешали.
- Мисс Бруха, - улыбнулся он, - при управе Бермондси полным-полно должностей. Медика, консультанта, помощников палача, консультанта-алхимика... Мы относимся к констебулату Лондона и обязаны иметь штат, как в столице. Но всех этих знатецов сыскать не просто. Волей случая и неприязнью к Мавру у меня есть вы. Но женщину я принять на службу не могу. Зато могу её отца. Он будет числиться и приходить за скромным жалованьем, вы - работать. Однако, мы снова не можем обойтись без нюансов. Ваша семья должна ходить к мессе и подписать Акт о Супрематии. Для короля это служит признаком благонадежности.
Как часто ходила к мессе его Мэри? Впрочем, святость и благолепие в дом с лихвой приносила матушка.
- Это... интересно, - медленно проговорила Брунхильда. - Знаете, господин Клайвелл, вы - очень необычный констебль. Наверное, почти такой же, как я - необычная еврейка. Мы подпишем акт, а месса... место для работы не хуже иного другого. Знаете, эти монотонные голоса, запах ладана и тепло. Самое то - думать о ритуалах, хотя то, что вы описали, больше подходит востоку. И, кажется, югу, - она задумчиво кивнула. - Пожалуй, да. А вот учёный брат, кажется, куда ближе к западу. Но я подумаю, посмотрю, почитаю. А насколько жалованье скромное?
- Восемьдесят золотом каждый месяц, - виновато вздохнул Джеймс, - чуть больше того, что получает сержант стражи. Но казначейство думает, что головой работать проще, чем дубинкой, да и не так опасно. И вы мне безбожно льстите, мисс Бруха, констебль я самый обычный.
Ленивый попуститель, думающий лишь о том, как бы сбежать домой. Настолько же охотно, насколько раньше думал, как сбежать из дома. Чёртов, точнее - Неронов, Актёр, видящий во сне арену, слышащий вой трибун и чующий солоноватый запах смерти - запах крови. Джеймс мрачно хмыкнул, подумав еще и о том, что если цезарь снизойдет к просьбе, то снова придется ломать комедию, надевая маску гладиатора - опасной игрушки для любого, кто смог заплатить. Это подходило и востоку, и югу, но отдавалось болью в отметинах от зубов Фламиники, всё еще пятнавших тело жёлтым.
- Я определённо продешевила с блокнотом, - пожаловалась еврейка в пространство и улыбнулась Джеймсу искренне и тепло. - Пусть обычный, господин Клайвелл, если хотите, но для меня, кажется, вы всё-таки останетесь особенным, ничего? А заработок сержанта стражи... да. Да, пожалуй, этого... хватит. Разумеется, до повышения!
Пока она говорила, дверь скрипнула снова,и в управу, сбивая с сапог снег, вошёл Хантер и уставился на еврейку, нахмурясь.
- Повышения? Мисс Брунхильда.
- И этот занят, - вздохнула еврейка, почти не сменив тона. - Что за горькая судьба!
- У нас Скрайб свободен, - проворчал Джеймс, с дрожью принимая из рук Хантера записку, скрепленную знакомой печатью с маской и поспешно разворачивая её. Нерон назначал свидание на одной из улочек Ист-сайда, обещая прогулку. Право же, худшего места для того, чтобы говорить о делах, да и гулять, цезарь придумать не мог. Однако же, выбирать не приходилось. Джеймс глубоко вздохнул, прогоняя нервный трепет и улыбнулся сержанту. - Мистер Кон будет числиться при управе, Том. Нам нужен консультант по этим чёртовым культистам, ритуалам, сам знаешь. Глядишь, может быть, перестанем твои ножи терять.
"Ещё одна?!" не прозвучало, но читалось явственно.
- Всего-то один и потеряли... а второй я для этой сволочи особенным сделал. Авось потом и искать не придётся, - но, помедлив, Хантер вздохнул и кивнул Брухе. - Но что ритуальных сволочей чем дальше, тем больше, и не поспорить. Так что знатица... знаточка... мастер по магии и пригодится.
- Знаточка, - восхищённо пробормотала еврейка и присела в книксене. - Ой, буду стараться! А ведь если ещё и мечом научиться работать - за это двойное жалованье положено?
"Тогда я бы разбогател..."
Мысль бахвальная, хвастовская и даже самонадеянная, но Джеймс и в самом деле смел надеяться, что мечом владеет прилично. А вот сама идея, что Брухе может понадобиться такой навык, ему не понравилась. Женщины в рейде по злачным местам... Или в погоне за ритуальными сволочами - к беде.
- Увы, мисс Бруха, - вздохнул он, выуживая из папок Скрайба листы Акта о Супрематии, - если бы нам платили двойное жалованье за то, что умеем, Том давно бы стрелял из золотого лука. И помните, по бумагам здесь служит ваш отец. Не стоит давать кумушкам лишний повод поточить о вас зубы.
С кумушками Джеймс сделать ничего не мог. Пока они не переходили грань, Кромвель не знал о том, что в церкви Бермондси служат по католическому правилу. А грань старые мерзкие кошки не переходили.
- Ладно, - вздохнула Бруха, забирая бумаги - и акт, и принесённое. - Отец так отец. Вот только в управу придётся ходить часто. Тут почитать, там почитать. Вы ведь эти милые папочки вряд ли разрешите унести? Вот и я думаю, что вряд ли. Что ж, благодарю, мастер особенный констебль. И не хмурьтесь, мастер старший сержант, иначе ваша Клементина проклянёт страшным проклятием гадкую еврейку, из-за которой появляются новые морщины!
Хантер только хмыкнул, а еврейка, кивнул напоследок, степенно проследовала к двери.
Проводив её тоскливым взглядом, Джеймс вздохнул. Бруха была... Вот именно, Бруха просто была, говорила то, что думает, ставила в тупик своими вопросами-шуточками и привносила нотку хаоса в жизнь управы. И отчего-то, когда она уходила вместе с этой ноткой, становилось тихо и тоскливо. И хотелось сбежать домой.

- Штанишки-то какие, - раздался ломкий, юношеский голос из-за спины, - зелёнчатые, понимаешь. Цвету напрочь королевского.
Говорил щуплый парнишка с когда-то светлыми, а теперь - серыми волосами, сальными сосульками свисающими на рваную одежду. Руку он держал вычурно, кистью на излом, точно собирался пуститься в какой-то куртуазный, придворный танец. Но, всё же, заговорить так он бы не осмелился, не будь с ним двух невысоких сутулых мужичков, хмуро насупившихся и поигрывающих дубинками.
Нерон вскинул бровь.
- А что это ты имеешь против королевского зелёного? Цвет не по душе? Может, тебе и его величество не нравится? И реформы? Еретик, фу. А то ещё и испанский шпион?
Устало порадовавшись, что не поленился надеть кольчугу, да и брошь не забыл, Джеймс вышел вперед, закрывая собой цезаря. Магов он не любил, но парнишке этому был рад: он сумел разогнать отчаяние, в которое привело само это имя - Фламиника и мысли о предстоящем объяснении с Мэри. И слова Нерон подобрал самые подходящие, разумеется. Актонцы славились своей любовью к королю. Еще бы, ведь нечистоты сюда свозились из королевского дворца тоже.
- Э-э, - выдавил из себя он, - господа, а где здесь живут Брайнсы?
"Господа", кажется, удивились. Настолько, что на лицах дубинконосцев возникло глубокомысленное выражение, перекосившее их в маску безумия. Да и мальчишка не сдержался, взмахнул рукой, из которой вырвался длинный язык пламени. Брошь сработала, как и всегда, хорошо. Пламя, а точнее та его часть, что подпитывалась силами юноши, осыпалась к ногам Джеймса, точно натолкнувшись на невидимый щит - и угасло, зашипев на снегу. Оставшиеся язычки, жалкие, слабые, затанцевали на рукаве оверкота.
- Ой, мамочки, - растерянно выдал парнишка, тряся рукой.
- Как неаккуратно, - поцокал языком Нерон.
- Чертовы маги...
Огонь пришлось прихлопнуть рукой, поспешно, досадуя на неровные дырочки с опаленными краями, отнюдь не украшавшими старый, потрепанный оверкот. Мэри наверняка хотя бы вздохнет, глядя на них. Может быть, даже неодобрительно покачает головой.
- Так где живут Брайнсы-то? - Ворчливо поинтересовался Джеймс, отступая назад, ближе к цезарю, чтобы добавить тихо. - Вы не возражаете посмотреть на родителей предмета нашего пари? Я очень не люблю драться в таких вот крысятниках.
- Драться? Не совсем то слово. Мне больше нравится "избиение", - проворчал Нерон и, судя по шуршанию ткани, выразительно пожал плечами. - не возражаю. Я думал посетить одну из этих новых курилен, но ваше предложение куда интереснее. Этот Брайнс промелькнул так быстро...
Парнишка, пока он говорил, почесал голову, почесал шею, не прекращая почесываться, сплюнул на снег - и поскреб ногу с тем мерзким звуком, с каким по клинку ходит точило.
- Брайнсы-то? - Переспросил он. - Дык, в домике аккурат посерёд. Его спутать сложненько будет, самый хороший туточки. Дык вы за долгом, штоль?
- За долгом?
Кажется, долги чертова торговца настигли его родителей. Если, разумеется, у них своих не было. Но глянуть на тех, кто породил... вот такое, было и в самом деле любопытно, раз уж все равно судьба занесла в Актон.
- Ну, за долгом, - еще больше удивился парнишка, - бумажка надысь пришла, что сын еейшниих - жуть какой страшный... этот... иритик. Заплатить за него надо... аблокату, во.
- На редкость плохой сын, - едва слышно вздохнул на ухо Нерон. - Но это надо обязательно утащить на арену. Публика будет в восторге от этого милого... языка. Платить аблокату за иритизмы... это ли не прекрасно?
- Я вам таких воз и маленькую тележку притащу, - также тихо вздохнул в ответ Джеймс, припоминая Дженни и её "чуйства", - хотя вот такое "еейшний" я слышу, признаться, впервые.
За совереном пришлось лезть за ворот, сняв перчатку.
- Проводишь к Брайнсам, малый? За монету? Еретик, говоришь? А родители его, значит, правильно веруют?
Юнец пинком прогнал своих спутников, алчно глядя на монету.
- Спровожу, чего же нет? - Радостно согласился он, зашагав в сторону домов. - А родителев у него и нету. Так-то старый башмачник сам был христьянин, нешто ж нет? К мессе аккурат приходил, в церкву нашу. Ну и пошел он с дочкой своей тудысь, на апостола Андрея. А тут карета, вся резная, фу-ты ну-ты, в свиньях и лиопёрдах. Шибко неслась, да и зашибла, не остановимшись. Брайнсу ноги перебило с рукой, а Брайнсочку чутка зашибло.
- Свиньи и леопёрды, - с явным удовольствием повторили сзади. - Ну, это, как пить дать, молодой Херли.

Внутри царил полумрак. Невысокая, когда-то полная, а сейчас попросту усохшая женщина со следами былой красоты сидела у потухшего очага, раскачиваясь из стороны в сторону. Монотонно, страшно, вперед-назад, вправо-влево, в каком-то ломаном ритме, напоминающем языческие пляски. Скрип двери и звук шагов заставил её вскинуть голову - и просиять безумно-счастливой улыбкой.
- Гарольд, сыночек, - Нерон удостоился крепких объятий и материнского благословления, - я не верила, не верила тому, что о тебе говорят! Ни единому слову! Не мог ты, я знаю, оговорили, оговорили, оговорили....
- Миссис Брайнс, - Джеймс бережно коснулся руки пожилой женщины, благодарно кивнув цезарю, погладившему несчатную по спине, как это сделал бы сын. Наверное, сделал бы сын,- миссис Брайнс, сын с вами, всё хорошо, он больше никуда не уйдет. Присядьте.
В поисках того, на что могла бы присесть женщина, он огляделся. К несчастью, в бедном доме не было ничего, кроме скамеечки у очага, но сгодилась бы и она. Оставлять старушку в пустом и холодном доме не годилось, но лучше ли ей было бы в монастырском приюте? И одобрит ли Мэри, если бедняжка переночует у них, до того как отправится в женскую обитель в Суррее? В конце концов, не виновата была миссис Брайнс в том, что у нее был такой нерадивый сын.
Женщина послушно оторвалась от цезаря и уселась на скамеечку, укоризненно глядя на него.
- А ты, Джеймс, отчего так с женой? Совсем в тюрьме ум потерял? "Миссис Брайнс", ой... Одри я, Одри, как ты меня звал ласково, помнишь?
- Одри, - согласился Джеймс, памятуя, что с сумасшедшими не спорят, - не помню... Веришь ли, память отшибло. А где... дочь? Что с нею?
- Коралина... Наша девочка... Она ушла, ушла, - Одри закивала головой, быстро, размеренно, - ушла, ушла... Ушла!
Говорить сейчас было бесполезно, в привычной обстановке женщина жила в своем маленьком мирке, где домой могли вернуться муж и сын, а дочь попросту ушла. Джеймс вздохнул, поворачиваясь к Нерону.
- Вы всё ещё хотите этого засранца на арену, господин?
- Вы, маменька, правильно не верили, - Нерон врал, как дышал, как на арене. Даже говор стал попроще. - Я ведь спешил, как мог, да вот только задержали... Разбойники. Да. Насилу отговорился, едва сбежать смог так, чтобы и товар сохранить, и самому в целости. А от пари я не отказываюсь. Может, даже наоборот?
- Тогда я хочу бой с ним. И сведем пари к ничьей?
Увы, но, кажется, констебль Клайвелл не получил бы столько удовольствия, вешая эту сволочь Брайнса, сколько испытал бы его Актёр, прирезав того, как зверя, в доспехе бестиария.
Не заглянуть домой, не спросить о нуждах, не помочь... Называвший себя плохим сыном Джеймс никогда бы не смог... так. Всё же, миссис Элизабет, несмотря на нелюбовь к невестке, несмотря на битые статуэтки, жила подле него, не голодала и даже нянчила внуков. У этой женщины не осталось ничего, ведь даже эта скамеечка уйдет за долги. И, что страшнее - никого, ведь Гарольда Брайнса нельзя было считать сыном.
Одри счастливо кивала, слушая их, мелко и беспрерывно крестилась и всё порывалась встать со скамеечки, кинуться к Нерону.
- Благослови тебя Господь, сыночек, мой сыночек, мой Гарольд, - утирая слезы, говорила она.
- О, какая готовность вернуться, - пробормотал Нерон, потом повысил голос. - Ну как тут откажешь при оказии. А вы, мама, не волнуйтесь, не переживайте. Папа и сын, - он приятно улыбнулся, - о вас позаботятся. Да, папочка?
- Разумеется, сын мой, - важно подтвердил Джеймс, хмурясь. Готовности вернуться не было, но... Стоило признать хотя бы самому себе, что испытавший песок арены раз, тянулся к нему, будто одурманенный. И потому, пожалуй, изредка, нечасто, не отрываясь от Мэри и Бесси, от управы, он мог бы... выходить гладиатором, чтобы вновь почувствовать вкус риска и азарта, услышать вой толпы, почуявшей кровь. - Скажите ей, чтоб собиралась. Она, кажется, сына послушается охотнее. Переночует у меня, а потом... В Суррее есть неплохой монастырь для таких, как она. И... спасибо вам.
Нерон удивлённо вскинул бровь.
- За что? Это всё вполне увлекательно. А вам, маменька, лучше пойти с папой. Видите же, дом в ремонте, вещи даже вынесли, а там уже заплачено за новый домик, временный, пока...
По описаниям, монастырь в Суррее наверняка был куда лучше, чем был, принадлежал явно к какому-то иному миру. Но в чем-то цезарь, всё же, был прав. Там хотя бы не обижали старушек и сытно кормили. А что приходилось заниматься рукоделием, так это ведь даже на пользу.
Ответил Джеймс императору, уже выведя на улицу безропотно одевшуюся в какую-то дерюгу женщину.
- За помощь - спасибо. За науку арены, хоть это следовало сказать еще на том ужине, но... Пользу осознаешь только, когда есть с чем сравнить. Когда начинаешь дорожить женой и дочерью, скучать по сыну... Даже жалеть мать того, кого повесил бы. К слову, а что Эспада?
- Свет! - Одри замерла, вцепилась в руку Джеймса и глубоко вздохнула. - Солнце! О Господи, где же... Что же... Сыночек, какая наука? Арены? Джеймс, дорожить, скучать? Но ведь... Свет! Воистину это - благодать божия!
Стайка детей приостановилась, тыкая пальцами и оживлённо обсуждая происходящее. "Тайберн!" - "Гляди, какой яркий-то! Тоже хочу!" - "Нельзя, дурак, королевское же" - "А этот здоровый какой! Ух ты!" - "Выба... выбиватель, во!" - "Да что тётке Тайберн, не помнит ничего..."
Взрослые же просто шли мимо, едва удостаивая взглядом.
Нерон помахал детям рукой.
- Воистину! Свет вечен, что с ним станет? Поди погаси ещё. Детишек вот освещает.
Значит, Эспада всё еще был жив. Джеймс по нему не скучал, но узнать о его благополучии было неожиданно приятно, точно весточку получить от дальнего родственника. Он покосился на зевак, с тоской подумал, что лошадь оставил на конюшне стражи Ист-Сайда и добраться со старушкой туда будет ой как сложно... А ведь еще предстояло объясняться с Мэри! Писать письма констебулату о судьбе родственников разыскиваемого всеми Брайнса! К ночи бы закончить...
- Как вы посоветуете держать себя у Морли? С Фламиникой?
- Какое странное имя, сыночек, - умиленно вздохнула Одри. - Это твоя невеста? Ты ее из Испании привез? А когда познакомиться приведешь?
- Сама приехала, матушка, - вздохнул Нерон и едва заметно скривился. - Прилетела даже, как на золотых крылышках, из самого Вулфхолла. А знакомиться - как сговоримся, так и приведу. Подарок ищу, какой бы ей подошёл. Вот распродам, что натороговал, и сразу. Ведь держаться везде стоит так, словно ты хозяин, верно? И что ничем тебя не удивить, после путешествий-то.
"Сеймуры?!" Джеймс на мгновение прикрыл глаза, даже не пытаясь разобраться в ситуации и понять, что одна из самых родовитых леди королевства делала на арене. Точнее, понятно - что, но... Оставалось надеяться, что ему оказала честь не сама новая фаворитка короля... Впрочем, она, кажется, блондинка? Ругаться, грязно, по-валлийски, как это бывало делал отец, хотелось неимоверно. С трудом напомнив себе, что он с утра был воспитанным, Джеймс благодарно наклонил голову, не желая давать пожилой женщине повод к новым переживаниям. Они ей были вредны.

До Бермондси Джеймс добрался нескоро, к вечеру, когда наспех написанные письма пришлось рассылать голубями. В первую очередь - крупным констебулатам. Мелкие получат их позже, гонцом. Миссис Брайнс нервничала, ёрзала в седле, недоумевала и пахла тем острым, терпким потом, каким пахнут давно не мывшиеся старушки. Джеймс терпел - ванну ей было взять негде. Терпел, скупо отвечал на вопросы. Не потому что с сумасшедшей говорить было не о чем, нет. Он снова боялся за семью, ведь Нерон, этот любитель открытых услуг, так и сказал, чего хочет. И от этого меркло даже воспоминание о Фламинике... Леди Сеймур, мать ее всем Вулфхоллом! Чего не хватает этим высокородным леди, что им так наскучило, что заставляет искать перчинку в жизни вот так? Джеймс хмыкнул, понимая, что задается вопросами риторическими. И совсем неуместными. Но - не думать не мог, даже когда писал, рассылал, вёл старушку через Бермондси к собственному дому. И уже у порога сообразил, что видел Нерона иным. Не цезарем, но человеком.

- А латынь - это почти наверняка: "Безбожные римляне, язычники, захватившие славные зеленые берега", - вздохнул Джеймс, не торопясь выбираться из-под одеяла. - Ну, и тебе ведь понравились бы и зелень вокруг, и пенёк, и плющ по стенам, и даже невесть как крепящееся ко всему этому окно, из которого падает утренний свет. Алтарь, конечно, в Бермондси был бы лишним. О него непременно разобьют грудь кумушки, а первая - миссис Мерсер.
Разумеется, с миссис Фионой следовало поговорить. Но не о том, что дитя распевает по утрам гимны языческим богиням, а поинтересоваться успехами дочери. Конечно, Мэри бы справилась, но перекладывать на юную жену, у которой было слишком много забот, беседы с учителями, не годилось. И вместе с мыслями о наставниках, а может быть - в связи с ними, пришли воспоминания о прогулке с Нероном, о Фламинике и особняке на Морли.
- Знаешь, - проговорил он, притягивая к себе Мэри, чтобы коснуться поцелуем шеи, - она вскоре может стать членом королевской семьи. Как там поют про Джейн Сеймур? "Старой Англии нежный цветок?" Эта её родственница если и цветок, то с футовыми шипами.
- Она? - уточнила Мэри. Голос её чуть изменился; остатки сна ушли, зато влились нотки настороженности и прохлады.
- Вчера Нерон сказал, что к Морли меня введёт Фламиника, вопреки чаяньям. И намекнул, кто она и как следует держаться.
Конечно, это следовало сказать еще вчера, не портить этой новостью утренние часы, самые томные, самые беззащитные. Но могло статься так, что уже завтра он уедет в Лондон - и Мэри снова придется искать его. Да... и будет ли вдругорядь? Джеймс пригладил белые, пушистые локоны, вдыхая их запах, прочно связавший его с домом.
- И по тому, что он сказал, выходит, будто она из Сеймуров. А еще я должен ему услугу, характер которой он не озвучил. А Нерон задолжал мне, кажется, новый потрепанный оверкот.
- Я перешила тебе пару туник и рубашки, - невпопад ответила Мэри, - Чтобы лучше сидели в плечах. Ту, которую вышивала - тоже.
- По снегам богиня Дану
Нежной поступью проходит,
Для весны готовит место!
С давних пор твердят в народе...
Бесси замолчала, зато песню сменила возмущённая скороговорка миссис Элизабет.
- Это не дитя, а наказание Божие! - Кричала она, уже не сдерживаясь, как то подобало бы леди. - Ибо кого любит Господь, того наказывает, и благоволит к тому, как отец к сыну своему! Сколь тягчайшему, думаете, наказанию повинен будет тот, кто попирает Сына Божия и не почитает за святыню Кровь завета, которою освящен, и Духа благодати оскорбляет?! Ох, воистину, сын мудрый радует отца, а сын глупый – огорчение для его матери. Ибо не следовало давать ему воли в юности и потворствовать неразумию его!
- Странно, - задумчиво протянул Джеймс, садясь на кровати, - не помню, чтоб она мне потворствовала хоть в чем-то. Мэри...
Рубашки, туники - и эти слова о Фламинике, напоминающей ей об измене, которой не было. Но которая, всё же, была.
- Мэри, с миссис Фионой мы поговорить еще успеем, думаю. А вот удивительно спокойного дня, когда мне никуда не нужно спешить, может больше и не быть. Ты ведь хотела посмотреть, как там справляется Джек?
Звучало это скорее как "Прости меня, я не знаю, как искупить. Ведь такого никогда не было со мной - и больше никогда не будет." Но Джеймс и впрямь не знал, как загладить эту вину, а говорить - не получалось.
Секунду Мэри молчала, а потом со слабой улыбкой кивнула.
- Хотела. Не столько Джека, правда, сколько... как вообще так вышло? Почему я сама не настояла на том, чтобы проверить? Ведь чувствовала. Но ведь... как не верить человеку, которого помнишь с детства? И всё же - может быть, в другой раз? Можем ведь просто погулять? Никуда не ехать, ничего не выяснять.
Не верить человеку, которого знал с детства выходило легко. Слишком религиозна была матушка, слишком жарко пылали костры веры еще так недавно - при Томасе Море, чтобы доверять ей и не беспокоиться о Бесси. Ведь сочти миссис Элизабет, что душу ребенка может спасти лишь аутодафе... Джеймс тряхнул головой, мимоходом порадовавшись, что выкроил время на цирюльника, иначе отрастающие локоны бы лезли в лицо. И улыбнулся Мэри. Пожалуй, стоило забрать жену и дочь, чтобы прогуляться по реке. А потом, может быть, навестить эту миссис Фиону.

Чтобы оценить семейное счастье, необходимо терпение. Нетерпеливые предпочитают несчастье. Джеймс терпением похвастаться не мог, но - терпел. И любопытные взгляды праздношатающихся горожан, гуляющих по еще не вскрывшейся, но уже потрескивающей Темзе терпел, и холодок Мэри, и безмятежную болтовню Бесси, на которую уже заглядывались мальчишки. И мыслей не было никаких, потому как никто не может быть мыслителем вечно. Лишь манил знакомый обрыв, поблескивал окнами капитанской каюты из стрижиных норок, хлопал парус на мачте-дереве, но и туда Джеймс не пошел. После. Когда-нибудь. Быть может, однажды придется уйти туда насовсем, забрав семью. Главное - "Горностай" его ждет. А пока стоило посетить наставницу дочери.

23 февраля 1535 г. Бермондси.

Плотная кремовая бумага. Синие чернила. Каллиграфический почерк. Записку в управу просто подкинули, в корзину для прошений, и счастье, что Джеймс открыл её раньше Скрайба.
"Завтра в пять часов вечера на месте. Подобающую случаю одежду вам принесут.
Ф."
Джеймс, вздёрнув бровь, читал записку, написанную сухо и повелительно - и понимал, что протестует против... такого. Его захлестывало удушливой синей волной чернил, обвивало кремовой лентой бумаги, зубы букв вонзались в руку. Что, черти её задери, Фламиника думала о нём? Да, он нуждается в помощи! Да, он не знатен! Да, не посчастливилось оказаться в её постели! Но право не выполнять приказы Актёр откупил своей кровью, а Джеймс внезапно для себя обнаружил, что горд. И грехом это не считает. Подобающая случаю одежда, надо же!..
Он заметался по управе, досадуя, что Скрайб уже утвердился за своей конторкой, что так быстро светает и долго не темнеет, что эта весна пришла так рано, так грязны и слякотны стали улицы, что... Подобающая случаю одежда, мать её!
Даже красный лоскуток-Фанни, от которого по всей стене тянулись нити, теперь бесил. Не сиделось же ей у себя, в том местечке, не воспитывалось дочь! Если бы не она, не поехал бы Джеймс в Лондон, не попался бы...
Впрочем, если его продал Скрайб, то все равно оказался бы на арене - и Фанни тут была не причем. Нельзя было обвинять других в собственной глупости и неосмотрительности, но так хотелось! Одежда ведь! Случаю подобающая!
Ход мыслей оборвал скрип двери, и на пороге возник михаилит Фламберг, неловко сбивая снег с сапог одной рукой. Во второй он держал объёмистый свёрток, с которым обращался преувеличенно осторожно. Отчего-то по управе отчётливо потянуло дымком.
- Мастер Клайвелл. Давно не виделись. Мистер?.. - он бросил вопросительный взгляд на клерка.
- Скрайб, - секретарь управы удивленно поднял голову.
- Сэр Фламберг?
Джеймс остановился на шаге, разворачиваясь к михаилиту. Такие визиты не бывали дружескими, да и друзья, зашедшие навестить, обычно не пахли дымом.
- Мистер Скрайб, не хотите сходить позавтракать? И если встретите Тома, то пусть тоже... позавтракает.
Клерк с явной неохотой поднялся, неспешно сложил перья в коробочку, и только потом вышел, аккуратно закрыв дверь. Фламберг же аккуратно поставил на стол свёрток и развернул верх, давая разглядеть содержимое: герань с ярко-розовыми цветочками.
- От Эдварда для Бесси, - с ухмылкой пояснил михаилит. - Кажется, ваша дочь производит незабываемое впечатление не только на хухликов. Жаль, меня тогда не было в резиденции.
Джеймс хмыкнул, убирая горшок на камин. В доме, где рос даже цветок, сорванный Мэри на Тортуге, воистину не хватало герани из михаилитской резиденции.
- Сэр Фламберг, - проговорил он, жестом предлагая сесть на лавку, - ни за что не поверю, что вы решили уподобиться Амуру и разносить цветочки. Что-то случилось с леди?
- А у вас интересно, - Фламберг задумчиво оглядел управу и уставился на стену под окном. - И мистер Скрайб, кажется, не слишком голоден. Даже странно. Холодное утро, человек в возрасте, а сидит у стены, как какой-то мальчишка. Так ведь и заболеть недолго.
Снаружи отчётливо донёсся удаляющийся хруст снега, и михаилит, кивнув сам себе, опустился на лавку и с силой провёл по лицу ладонями.
- Простите. Тяжёлая ночь, поганое утро, да и будущее не лучше. И я немножко зачаровал стражника на крыльце, ничего? И заодно само крыльцо тоже. Но с леди всё в порядке, не считая того, что в этот момент, она, кажется, злобно швыряется подушками в стену потому, что её не взяли с собой.
- Ничего, - обреченно согласился Джеймс. - Харрису полезно зачароваться. Не лучшее будущее, говорите?
Люди, у которых была легкая ночь и чудесное утро, обычно в управу не приходили. Если сами в ней не работали, разумеется. Но удивляться или злорадствовать тому, что надменный Фламберг пришел сюда, Джеймс не мог. Не потому, что проникся невольной симпатией к михаилиту, укравшему Эмму Фицалан из монастыря, лишь только увидев её братца. Не от того, что вместе были в Билберри. Просто казалось неправильным, когда такие гордые люди были вынуждены просить помощи. И это перекликалось с его собственной гордыней.
- Да. Кажется, я всё-таки нашёл тварь, которая меня переиграла. И беда в том, что играет она на вашем поле, не моём, и - является человеком. Поверите ли, мастер констебль, с нежитью оно куда как проще. Если коротко, - Фламберг наклонился вперёд, сложив руки на коленях в замок. Глаза его вспыхнули злостью и огнём - не тем, что горел в Билберри, а чем-то ещё более тёмным, худшим, тяжёлым. - То меня поймали в ловушку, подставили. На мне висят обвинения в убийстве, изнасиловании, ереси, измене короне, а теперь ещё и в том, что я скрываюсь от правосудия, потому что отказался сдать меч и расстаться с Эммой в Суррее. На землях, где Эд Фицалан, который всё это и устроил - младший брат синьора. Иными словами, сейчас я... где-то и, вероятно, продолжаю делать что-то ещё не менее гадкое где-то ещё. И это ставит передо мной несколько интересных вопросов. Перед вами, - он наклонил голову, - наверняка тоже, за что прошу прощения. Вероятно, голуби ещё не успели добраться до Бермондси.
Обалдел Джеймс, должно быть, еще на середине речи. Иначе почему бы к её концу он обнаружил себя сидящим в кресле за своим столом и привычно поигрывающим ножом для взрезания конвертов?
- Вы не примирились с Фицаланами? Нет, не тот вопрос... Как давно?
Допустим, теперь, когда Фламберг сидел в управе, он не был где-то еще и ничего не делал. Но... тогда зря отослали Скрайба, дотошно записавшего бы каждый вздох. Ставшего свидетелем, наконец. Голубя из Суррея, в самом деле пока не было. А до того времени, как коллега известит...
- Сутки? Двое? Почему младший Фицалан так... озаботился?
- Эта ночь, - уточнил Фламберг, прислонившись к стене. - Это утро. Почему - сложнее, но если говорить попросту, то Эдмунд Фицалан принадлежит к секте, которой очень нужна Эмма. Почему озаботился именно так? Потому что он так мыслит. Я не могу этого объяснить, нужно просто видеть этот взгляд, слышать голос.
- Я не уверен, что хочу знать, как вы за пару часов оказались в Бермондси. - Джеймс с досадой швырнул нож на конторку и принялся расхаживать по управе, зачем-то считая шаги и сбиваясь со счета. - Но если так... Это все усложняет и упрощает одновременно. Я вам верю. Хотя бы потому что не видел ни одного насильника и еретика, поспешившего сдаться. Но этого мало, понимаете? Вам - или моему отчету - должны поверить ассизы. А для этого нужно дознание... и тюрьма. Которая обеспечит вам алиби. Бойд, - мрачно резюмировал он, - меня убьет. Несколько раз. И, всё же, иного выхода я пока не вижу. Два-три дня, не больше. Но то, что Эдмунд припишет вам - обратится в ничто. А для всего остального у нас есть госпожа Инхинн.
Тюрьма в Бермондси - это не душные подземелья арены, но - несвобода. Джеймс сочувственно вздохнул, невольно припоминая высокие потолки и зарешеченную стену, через которую можно было рассмотреть лишь Задранца да Эспаду. Его тогда насильно разлучили с Мэри. Фламберг был сильнее - он ушёл сам.

Уже стихли шаги стражника и михаилита, уже вернулся Скрайб, весьма раздосадованный, что вода отсвятилась без него, а Джеймс всё также сидел за своим столом, уставясь на герань. Цветок нахально расправил листья и лепестки, одуряюще пах и, кажется, наслаждался своей растительной жизнью. Цветку было хорошо, тепло и, наверное, радостно. Констеблю Джеймсу Клайвеллу было тоскливо. Дочь росла, ей дарили вот такое розовое великолепие михаилитские юнцы и, кажется, скоро один из них утащит Бесси с собой на тракт, по примеру Фламберга. А Джеймс ничем не сможет ему помешать, потакая прихоти любимой дочери. И дом осиротеет, замолчит, не услышит больше песенок о богине Дану, смолкнет воркотня матушки. А Мэри... Мэри не сможет развеять эту тишину, потому что дом жив, пока в нем есть дети. Иди дети детей. Представив себя дедом в окружении табуна внуков, Джеймс хмыкнул и, попрощавшись со Скрайбом, вышел из управы.
Розу, фламбергову лошадь, уламывать пришлось долго. Красивая, статная, рослая кобыла, гнедая до черноты, фыркала, отворачивала морду от сухаря с солью и смилостивилась, когда разъяренный Джеймс купил ей фиалки. Фиалки оказались способны проложить путь к сердцу любой женщины, даже лошадиной, и Роза, поартачившись для проформы, послушно пошла на конюшни стражи. Удержаться от смешка было трудно. Фламинике покупать цветы он не будет, но и водить себя за поводья не позволит. Наплевать на подходящую случаю одежду. Наплевать на ее титулы. Всего-то высокопоставленная шлюха, с неуемным зудом, ищущая остроты жизни от неуверенности в себе. Ей, должно быть, очень понравился бы этот Эдмунд Фицалан, черти б его разодрали. Впрочем, людей Джеймс не боялся, хоть и почитал за опаснейших чудовищ на свете. Лорд Эд был всего лишь человеческим монстром, таким же, как брат-лекарь или Потрошитель. Но при всем, он оставался человеком, а значит - был слаб.

К вечеру Джеймс устал. Настолько, что малодушно возмечтал нарушить свое слово, не навестить Фламберга. Но, всё же, взяв из дома сменную одежду, пару книг, теплое одеяло и вкуснейшие пирожки с мясом, на которые расщедрилась миссис Элизабет, он поплелся к городской тюрьме, прихватив записки от коллег из Суррея.
Тюрьма к вечеру была тихой. Мистер Клоуз уже оставил свою контору, и начальник ночного караула вступил в свои права. Он поморщился, но проводил Джеймса до камеры Фламберга, отметив, что постоялец спокойный и тихий. И это - радовало. Михаилит не шумел, не скандалил, отчего у Джеймса появлялась надежда, что удастся все спустить без подков. Если заключенный уверен в себе и своей правоте - ассизы ему тоже верят. Ведь виновный себя так не ведет.
Этот арестант если и боялся чего-то, то никак об этом не говорил. Потому что спал. Крепким сном измученного усталостью и дорогой человека. И глядя на него, накрывая толстым одеялом, Джеймс невольно задумывался о том, почему помогает. Ведь мог бы попросту закрыть это дело раньше коллеги их Уорнхема, а пытка - сломит любого, вынудит признаться даже в том, что совершит кто-то другой в будущем. Можно было бы получить премию за этого человека и купить Мэри алхимическую лабораторию, но... Наверное, это был бы не он, не Джеймс Клайвелл, который носит в себе ад и рай. Не констебль, постоянно находящий на страже врат, стоящих на границе ада и рая. Не муж своей жены, учащийся у неё верить в людей. Не отец рыжего мальчика, смирившийся с выбором сына... Артур ведь тоже может оказаться в такой вот камере, но только Джеймс уже вряд ли сможет помочь ему. Фламберг, пусть он всего-то несколькими годами моложе, тоже был чьим-то сыном. Быть может, где-то до сих пор тосковала о нем мать. Быть может, однажды кто-то поможет и Артуру.

К пяти часам он был у памятного особняка, оставив прожженый плащ в таверне. Прислонившись плечом к решетке, Джеймс ждал, зажав сверток с одеждой подмышкой. И, кажется, было уже всё равно, как его примет Фламиника, потому как во главе была работа, а не своенравная бабёнка. Фламинику он узнал ещё издали, несмотря на длинный плащ с капюшонами. Женщина прятала лицо, но походка выдавала аристократку с головой, а ещё лучшей приметой служили лапочки, которые тянулись следом, мрачно нахмурясь. Лапочкам, кажется, это место не нравилось.Пришлось отлипнуть от забора, не слишком низко поклониться и бросить в одного из лапочек сверток с одеждой.
- Держи, дарю. Замечательный вечер, госпожа.
- Неплохой, - согласилась та, блеснув глазами из-под края капюшона, и оглядев Джеймса, неохотно продолжила. - Вижу, одежда не пригодилась. Интересно. Кажется, вы всё-таки не совсем... ладно. В конце концов, это не имеет значения. Идите за мной - и постарайтесь не испортить мне репутацию.
Кивнув, она шагнула к воротам.
Джеймс лениво улыбнулся, в душе радуясь, что Мэри не видит его таким... наглым. И вздернул бровь.
- За вами, госпожа? Позвольте предложить вам руку и напомнить, что если кто и рискует репутацией, так это я.
- Вы?! - Фламиника даже остановилась, но ладонь на его предплечье положила. - Актёр, пройдя туда - со мной! - репутацию только улучшит. Констебль из Бермондси, оказавшись в таком изысканном обществе - тоже. Ни от того, ни от другого не будут ждать изящества и обхождения, но я в случае скандала рискую утратить право входа!
- Хм-м, - протянул Джеймс, улыбаясь. - Я, пожалуй, согласился бы с вами, но... Для Актёра являться с одной и той же женщиной в общество, где его знают - слишком мало, для констебля Клайвелла - постыдно, а для Джеймса - еще и унизительно. Так что, госпожа, придется вам поверить, что я все-таки не совсем.
- Что ж, - тонко улыбнулась в ответ Фламиника. - Вы, кажется, женаты? В следующий раз упросите Нерона достать семейный пропуск. Это, кажется, подойдёт всем троим. Но ведите же, чем стоять перед воротами как барану, козе и, - она оглянулась на лапочек, - двум боровам. Возможно, немножко веры будет... освежающе.
- Вы ведь сами велели забывать в вашем присутствии, что женат, - напомнил ей Джеймс, придерживая руку Фламиники заботливо, будто сопровождал Мэри. - А потому не вижу ни единой причины приходить сюда с супругой. Как точно сказал об этом Платон, которого никто еще не смог упрекнуть в невоспитанности: "Женщине - её место".
- Там, где она сама выберет, - согласилась Фламиника. - Предложите. Вдруг?
- Непременно, госпожа. Когда-нибудь.
"Когда научусь не думать о вас".

Откуда-то сверху спустился уже немолодой, крепко сложенный мужчина, одетый хоть и роскошно, но как-то безвкусно. Точно напоказ. Точно хотел выставить все свои драгоценности. Завидев Фламинику, он просиял, поспешил к ней, но раскланявшись, завел беседу, всё же, с Джеймсом.
- Я помню вас на арене, да! - Затараторил он. - В вихре клинков! Где вас учили так? Чья школа?
Джеймс от такого нежданного признания даже вздрогнул. И, памятуя о репутации своей спутницы, сначала слегка поклонился, не роняя своего достоинства, но и вежливо.
- Лестно, - признал он, - но меня учили в городской страже Бермондси. А потом - на улицах.
- Жаль, жаль, - погрустнел мужчина, но быстро оживился, - но, быть может, вы согласитесь... Фламиника, дорогая, я украду у вас вашего Актёра?
Фламиника холодно улыбнулась.
- Разумеется, Генри. Он ведь не моя собственность.
"До чего же приятная женщина..." Джеймс тоскливо вздохнул, позволяя увлечь себя куда-то к центру зала - и сочувствуя Эдварду Сеймуру. Жениться на этой гадюке в алом - это подвиг. За который нужно сразу возводить в святые великомученики. Но... хотя бы он теперь не был собственностью - и это радовало.
- Позвольте спросить, на что мне необходимо согласиться?
- Моему отпрыску учитель фехтования необходим. И работа почетная, и платить больше, чем вы сейчас зарабатываете, стану.
Покосившись на него, Джеймс покачал головой. Во-первых, в воздухе повисли слова о дополнительной плате за некие услуги, каких, несомненно, потребовали бы от Актера. Во-вторых, без Бермондси и броши на груди, он не жил. Выжить - мог, но только ради моря и "Горностая". Золоченая клетка Джеймса не прельщала.
- Простите, я вынужден отказать вам. Благодарю вас за лестное предложение. Скажите, быть может, вы знаете... Фанни сегодня будет?
Генри покивал, выслушав отказ. А вот на вопросе о проститутке задумался.
- Фанни, Фанни... А кто это?
В самом деле, откуда бы им всем помнить Фанни? Даже особняк, кажется, её не запомнил. Или Джеймс попросту не мог представить здесь несчастную.
- Кто же может знать, будет ли сегодня Фанни, господин?
- Распорядитель, разумеется. - Генри резко взмахнул рукой, точно рубил мясо. - Но если вы сами не хотите стать... учителем, быть может, кого-то посоветуете?
- Увы, я не знаю никого, кто подошел бы вам.
Пожалуй, стоило это дело передать в ведоство Кромвеля, оставив право допроса за собой. В пыточной у Инхинн не продержался бы ни один из них, пели бы соловьем. Джеймс снова поклонился и оглянулся, выискивая Фламинику. Спрашивать о распорядителе и Фанни было лучше у нее. Для начала. Женщина, по крайней мере, была осведомлена о его поисках. А обнаружив - поспешил, лавируя между людьми, которых становилось всё больше.
- Я помешал вам, простите, - покаялся он, провожая взглядом кавалера, прервавшего любезный разговор с Фламиникой и ретировавшегося, - но коль уж я не могу допрашивать, чтобы не рисковать вашей репутацией... Скажите, госпожа, а вы-то помните Фанни?
- Фанни? Одна из девчонок для тех, кто любит попроще. Скучная, - Фламиника выгнулась, закинув руки за голову. - Хорошо, чёрт побери! Знаете, за что я люблю это место, Джеймс Клайвелл? И арену тоже? За то, что там можно быть собой, без оглядки. Ну, почти, - она проследила взглядом за тем, как Рочфорд с галантной улыбкой уводит собеседницу к алькову, занавешенному чёрным. - Вам так уж хочется их допрашивать? Знаете, если подумать, у Морли найдутся и те, кому это понравится.
Собой быть у Джеймса не получалось. Ни здесь, ни на арене. Черт побери, быть собой у него получалось только с Бесси! Но пришлось кивнуть, соглашаясь, просиять улыбкой и вздохнуть.
- Увы, госпожа, допрашивать тут я не могу. Лишь беседовать. И это так... неэффективно, что не стоит об этом и говорить. Скажите, здесь есть какой-то распорядок? В какой момент появляются девчонки попроще?
Фламиника задумалась.
- Пожалуй, ближе к полуночи. Когда старое уже отошло, а новое ещё не настало, но солнце не видит.
- И кто их приглашает?
Дожидаться полуночи не хотелось. Мэри, наверное, ждала, ревновала и злилась. Эдмунд Фицалан почти наверняка готовил ловушку, а в тюрьме томился Фламберг, которого следовало как можно скорее отпустить к его Эмме. Впрочем, хуже спешки была только... ничего не было хуже спешки, неприятия места, бегства. Джеймс уже досбегался из аббатства - и получил сестру Делис, кровавое пиршество и сумасшедшую Аливию. Хантеру повезло больше, ему досталась Клементина.
- Распорядитель, - Фламиника небрежно ткнула пальцем в пузатого мужчину с аккуратно подстриженной бородой. Объёмистое чрево, обтянутое парчой, перетягивал алый кушак, а с лица не сходила приятная мягкая улыбка: декольте юной его собеседницы позволяло заглядывать, кажется, до пупа. - Зовут... - она замялась, нахмурилась. - А бес его знает. Распорядитель, что ещё надо.
Знала ли Фламиника имя хоть одного из тех, кто был ниже её? Странно, что она Джеймса-то запомнила.
- Вы позволите оставить вас ненадолго?
Обычная учтивость, но с Фламиникой она звучала будто раболепие. Или казалась таковой ему. И мыслей, как заговорить с распорядителем о Фанни - не было.
Фламиника с улыбкой склонила голову.
- Развлекайтесь, мой милый.
"Гадюка. Ядовитая гадюка с зубами в четыре... нет, в шесть рядов!"
В который раз Джеймс посочувствовал лорду Сеймуру, которого никогда не видел. Кажется, эта женщина даже родила бедолаге двоих детей? И говорили, что ни один из них на Сеймура не похож. Должно быть, кто-то из гладиаторов постарался, иначе трудно было представить мужчину, осмелившегося напроситься в опочивальню к этой... гюрзе. Откланявшись, Джеймс направился к распорядителю, чувствуя, что скептически заломленная бровь становится привычным его выражением лица.
- Распорядитель? Простите, я хотел бы узнать у вас о Фанни Пиннс. Как вы поняли, что она подходит для заведения?

25 февраля 1535 г. Бермондси.

И, всё-таки, зря он тогда ушёл. Эта мысль не покидала Джеймса во сне, с нею же он и проснулся в тиши еще спящего дома, задолго до заутрени, раньше матушки. С этой мыслью пришлось умываться. Тихо, без плеска, стараясь не разбудить Мэри, что было совершенно напрасно. Жена спала чутко, как бывалый стражник, улавливала настроение и всё равно пришлось бы просить испечь что-то к допросу. Да и валлийцу хотя бы бутыль с вином следовало отвезти. Надевая перешитую тунику, показавшуюся несравнимо приятнее роскошной одежды Фламберга, уронив взгляд на аккуратно увязанный узел с нарядами михаилита, он вздохнул. Но не о том, что не мог, да и не хотел себе позволить такое. О новом своем бегстве. На этот раз от Мэри. И, всё же, будить не стал, жалея сон своей такой юной супруги.
Внизу камин еще не разжигали, не горел и очаг. Бесшумной тенью шел Джеймс по дому, складывая дрова, наполняя теплом кухню и маленькую гостиную, зажигая свечи. Сочиняя записку для Мэри.
"Маленькая.
Прости, что вернулся поздно и ушёл рано. Я отправляюсь к нашим друзьям-лесным и надеюсь быть к полудню дома..."
Потому что дорога известная, нахоженая и по ней зачастили ездить михаилиты. Бед и препятствий быть не должно. Потому что он обещал возвращаться всегда. И думать, что в последний раз можно вернуться в гробу, Джеймс сейчас не хотел.
"... и надеюсь пообедать с тобой и Бесси, прежде чем уйти в "Тишину". Знаешь, быть может, нам стоит примириться с миссис Элизабет?.."
Мать, как-никак. Набожная ханжа, но считать себя Брайнсом Джеймс не хотел тоже. Ведь когда-то она могла быть и ласковой, и детей его вырастила после смерти Дейзи. И её было жаль, ведь бесилась миссис Элизабет от того, что оставалась одна, чувствовала себя ненужной.
"Маленькая, если найдешь время, приготовь пирог посытнее. Узники тоскуют по домашнему..."
А Фламберг, кажется, вообще никогда не отказывался от хорошей еды. Запихав в сумку бутыль домашнего вина, подхватив узелок с одеждой, Джеймс отправился за Белкой.
До избушки, за ранним часом, пришлось считать шаги и повороты. И, кажется, разбудить если не всю лесную братию, то большую часть её. Впрочем, их рыжий предводитель, которого Джеймс упорно именовал для себя валлийцем, хоть его и звали Айроном ап Рисом, принял и бутыль с вином, и благосклонно отнесся к просьбе подкинуть одежду купцу, едущему подальше от Лондона. Взамен пришлось рассказать историю, что Джеймс сделал с затаенным удовольствием, повествуя о негодяйском мерзавце Эде Фицалане, несправедливо подставленном им благородном рыцаре Фламберге и прекрасной леди Берилл, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор. Получалось в духе сэра Мэлори, но поделать с собой он ничего не мог. Джеймса несло. В его повествовании Эдмунд выходил из теней вооруженным до зубов, что было почти правдой, дышал огнем, как дракон, и призывал себе на помощь страшных демонов. И закончив свое повествование радушным "Вы в Бермондси-то выбирайтесь по двое-трое, я скажу страже, чтоб не трогали, если дебоширить не будете", Джеймс откланялся.
Время шло к полудню, когда он, наконец, вооружившись прихваченными в лавке букиниста русским "Домостроем" для Мэри и "Травником" для Бесси, заявился домой.

Из-за двери глухо доносились голоса, явно не унывающие. Заключённого... заключённых проблемы тюрьмы, кажется, не волновали вовсе.
- А потом он как оскалился, этот Ролло! Клыки как у анку какого. Смотрит и шипит - потому что нормально говорить зубы мешают. Причём стихами. Кто его знает, куда он там подключился, но от этих стихов демоны полезли просто табунами!
- И как же они все поместились в камере?
Эмма-Берилл, должно быть, к байкам своего супруга была привычна. По крайней мере, говорила она со скепсисом, хоть в голосе и слышалась улыбка.
- Так я ж изгонял! - удивился Фламберг. - Постом, молитивой и чистотой сердца, по стандартной орденской методе.
Джеймс вздохнул, толкая дверь под тихий смех леди Фламберг. Узник не унывал - и это было хорошо. Распорядок тюрьмы нарушался - плохо. Но ведь он всё равно намеревался сегодня отпускать михаилита, а потому - было безразлично.
- Добрый день, леди, сэр Фламберг. Лорд Эд велел кланяться, если болт можно считать родственным приветствием.
Фламберг быстро оглядел его с ног до головы, но его опередила обеспокоенная Эмма.
- Вы целы?
- Да, а вот плащу не повезло. И таверну, где вы остановились, он сжег. Впрочем, - Джеймс улыбнулся, усаживаясь на стул, - мальчишка трусоват и, кажется, опасается, что вы будете с подмогой. Одежда сегодня уехала далеко, а нам с вами осталось убедить случайных свидетелей, что дознание было.
Письма коллегам о невиновности Фламберга Джеймс собирался разослать сразу после, а о своем грядущем визите к Ю и разговоре с ней о репутации михаилита - предпочел умолчать. Незачем.
- Одежда страдает всегда, - согласился михаилит и тоскливо покосился на плечо. - Но хорошо, когда только она. Значит, я сжёг ещё и таверну... небось, ещё кого-то убил, изнасиловал и проклял? Начинает казаться, что от такой репутации стоит не отказываться, а раздувать. Это сколько же платить будут, лишь бы уехал!
Эмма покосилась на него не менее тоскливо и осторожно, медленно пнула в сапог.
- Повесят. Или сожгут. А уж что сначала сделают с госпожой - я и говорить не хочу. Не все крестьяне побоятся, сэр Фламберг, а если зачинщик найдется, то не поможет и магия.
Джеймс поднялся, тихо прошелся по камере, не понимая, почему уговаривает сейчас Фламберга не дурить и не паясничать. Быть может, от того, что не хотел бы встретить на первом же перекрестке два тела, качающиеся на ветвях?
- Но, наверное, вам не хотелось бы задерживаться? Предлагаю спуститься вниз и познакомиться с госпожой Инхинн.